Елена Сафронова. Улица с фонарями. Книга критических статей. — Рязань: ИП Коняхин А.В. (Book Jet), 2023. — 388 с.
Отмечу, что публикации авторских сборников критики становятся интересной тенденцией. Не претендуя на полноту списка, могу навскидку припомнить такие книги как «Ижицы на сюртуке из снов» Александра Чанцева, «Пойманный свет» Ольги Баллы и «Трудный возраст века» Игоря Караулова (все — 2020 года); «Предназначение» Вячеслава Лютого, «Большая чи(с)тка» Михаила Хлебникова, ««Инстинкт просвещения» Елены Пестеревой и «Колодцы» Василия Ширяева (все — 2021 г.); «На дно, к звездам» Ивана Родионова (2022), «Ищу следы невидимые» Василия Килякова, да и мой собственный сборник «Принцип действия» очутился в том же потоке (оба — 2024). Возникает вопрос: зачем — при вроде бы не самом широком спросе — издаются такие книги? Предположу, что это не только возможность собрать плоды своих трудов в одну корзину, не только стремление выявить между ними некие потайные ходы, но также и попытка выйти на новый структурный и жанровый уровень, труднодостижимый в отдельных журнально-блоговых публикациях.
В этом же хронологическом и концептуальном ряду находится и новый сборник (пусть и состоящий из опубликованных ранее текстов) Елены Сафроновой «Улица с фонарями» (Рязань, 2023). Елена Сафронова наиболее известна в ипостаси продуктивного журнального критика, хотя стоит отметить ее, на мой взгляд, все более интересные опыты в малой прозе на стыке жесткого реализма и фантастики.
Книга состоит из четырех разделов (причем все они, видимо, не без умысла, озаглавлены на одну букву — П): «Процессы», «Персоны», «Провинциальный бинокль» и «Прямая речь». При этом «Процессы» с несколькими весьма развернутыми проблемными и обзорными статьями занимают почти полкниги. Именно в них особенно наглядно видна попытка (точнее, даже несколько попыток с разных ракурсов) как выявить основные трудности, так и осмыслить перспективы современной литературы и предложить свой маршрут в вечно обновляемом океане смыслов. Решением схожих задач на протяжении многих десятилетий занимались ведущие отечественные критики: западники, славянофилы и сторонники «третьего пути». Нашел ли кто-либо из них окончательные ответы на все заданные вопросы? Однозначно нет, но сам этот активный и страстный поиск истины, само неустанное скрещение критических копий, с все большей вовлеченностью читателей, подчеркивали важность и активизировали процесс ее нахождения. Не было сомнений в принципиальной нужности их дела.
В текущую эпоху критик, которому удалось выкроить время и силы на поиск глобальных истин, чаще всего одинок. Среди прошедших длительную закалку иронией и пост-иронией коллег вряд ли найдутся заинтересованные собеседники и серьезные оппоненты. А когда некому оппонировать (помимо отрицательных, но часто безличных общественных явлений), то и развиваться становится гораздо сложнее. Выводы самой Сафроновой из первой же статьи всего сборника, названной «„Катамаран“ современной русской прозы» малоутешительны: «Согласно этой аналогии, „катамаран“ современной русской прозы с его двумя корпусами, как бы их определить — негативными? депрессивными? пессимистическими? — судно устойчивое. Крушение потерпеть, даже перевернуться, то есть изменить этим двум деструктивным тенденциям, шансы у него невелики». Новых положительных героев нет, взяться им неоткуда (последний из таковых, по мнению критика, — сыщик Фандорин, мог существовать только в альтернативно-детективной истории и вдобавок его уже ликвидировал сам автор). Не хватает живых героев и в современной критике…
Уже в этом «процессуальном» разделе осмысление литературных процессов от статьи к статье приобретает все более частный характер. Так две из них посвящены детективам, одна — сравнению подходов современных биографов, еще одна — сопоставлению двух критических сборников. Основой же для каждой из этих больших статей видятся 2-3 более короткие рецензии (реально написанные и опубликованные или только гипотетические — в данном случае не суть важно). Попытки же на ходу перестроить рецензии в большие проблемные и обзорные статьи терпят неудачи. Схваченные на живую нитку, они не обретают гармоничной (или даже дисгармоничной) цельности, а вместо этого готовы развалиться обратно на свои составные части. После интересных зачинов в текстах возникают смысловые зазоры, которые ослабляют интерес и желание читать дальше. Например, статью «Возможно ли детективное „импортозамещение“?» несложно без особых потерь разделить надвое. Поскольку обозреваемые там романы Джоан Роулинг (под псевдонимом Роберт Гэлбрейт) интереснее и глубже — интересной оказывается и сама рецензия на них. Книги Елены Михалковой — автора, поставленного «в пару» к заморской жанровой приме, заметно хуже прописаны, соответственно и часть, посвященная им, выглядит куда более блекло. Почти столь же необязательным представляется и соседство именно заявленных биографий в «Трех словах о мертвых».
В других статьях жанру детектива также уделено достаточно внимания: «Мне близка данная Чанцевым констатация факта, что один детектив является литературой, а другой — нет». Правда, тут у меня возник вопрос: какая разница, близка она кому-то или нет, ведь если речь идет не о «позиции», не о «трактовке» или «прогнозе будущего», а именно о констатации факта, то это просто часть нашей объективной реальности, от которой никуда не деться? «Сочинять гораздо сложнее, а порой и тоньше, чем писать о том, что хорошо знаешь или что тебя волнует». Здесь готов согласиться, если только речь идет о максимально правдоподобных сочинениях.
Итак, отмечу две значимые проблемы. Первая — довлеющие навыки другого жанра (в данном случае, рецензии) мешают широте и свободе критической мысли. Порой они приводят к неубедительности чисто интеллектуальных выводов, лишенных эмоционального накала. Вторая же — герметичность самого поиска насущных ответов в современных условиях, отсутствие должной реакции и полноценных дискуссий. Кстати, это метко подчеркнуто названием одной из статей Сафроновой «Каждый читает свой литпроцесс» (сопоставление вышеупомянутых книг Чанцева и Баллы). А самым острым материалом данного раздела оказалась наиболее лаконичная и близкая по своей структуре к рецензиям «„Зулейха“ равно „Асан“ 2.0» о двух романах сомнительной художественной ценности, точно попавших в социальный нерв общества конкретных периодов и вызвавших большой и продолжительный резонанс.
Однако в следующих, куда более «необязательных» разделах, интересных и тонких наблюдений оказывается значительно больше. Здесь Сафронова разрешает вопрос о том, был ли Бунин литературным хейтером, и пишет о любимых поэтах прошлого: Евгении Винокурове («Столько поэзии увидеть в ручной стирке и передать в стихах — для этого надо обладать недюжинным даром и очень высоким уровнем того, что сегодня называется нравственной эмпатией, а при жизни Винокурова не называлось никак»), Николае Рубцове и сопровождавших его жизнь и смерть мифах.
Здесь же расположено краткое исследование под названием «Блистательная ложь Михаила Светлова». Оказывается, «именно в поэзии — в своей четкой, ясной энергичной поэтике — Михаил Светлов всю жизнь… грандиозно и блистательно лгал». Так, в раннем стихотворении «Живые герои» он как будто клянется спасать своих героев:
И если в гробу
Мне придется лежать, —
Я знаю:
Печальной толпою
На кладбище гроб мой
Пойдут провожать
Спасенные мною герои.
Однако самые известные его стихотворения отмечены именно трагическими развязками. После размышлений о том, ошибся ли Светлов или переоценил свой гуманизм, критик приходит к выводу, что «так или иначе, советский поэт показал нам огромную разницу между декларацией и фактом». Что ж, если не отнести это заявление к скрытой иронии, то отмечу, что совсем скоро и сама автор данной книги совершает схожий проступок, пусть и в меньшем масштабе.
Зачем в следующем разделе «Провинциальный бинокль» заявлять: «Но если выбирать, о ком писать статью — о Доронине-поэте или о Доронине-критике, выберу первое, потому что критическое амплуа его было нацелено на явления региональные, а стихи могли бы прозвучать на всю Россию, если бы не обстоятельства», и тут же посвящать еще несколько страниц критическим отзывам Владимира Доронина?..
В остальном статья «Колокола, бегущие меж облаками» замечательна тем, что открывает поэтический голос давно ушедшего автора, не публиковавшегося при жизни. Пересечение судеб Сафроновой и Доронина произошло именно через машинописный критический отзыв, полученный начинающей поэтессой от более опытного коллеги: «Получить в ответ подробнейший анализ было неожиданно и лестно. Но только с течением времени я стала понимать, какой блеск и острота, какой критический талант скрыт за строчками этого отзыва. По правде говоря, отзыв Доронина — литературное произведение гораздо более художественное, чем его „объект“».
В память о том отзыве и тяжелой судьбе поэта, автор книги «Улица с фонарями» приложила немалые усилия, чтобы дать его стихам право на новую жизнь: «В 2015 году в Рязани вышла в свет единственная посмертная книга Владимира Доронина „Эпилоги“ — на основе его сохранившейся поэтической одноименной рукописи сборника стихов, подаренной Татьяне Александровне Шиллер. Автор идеи издания сборника и „спонсор“ — Елена Сафронова». Никогда не узнаешь, как именно и в чьей душе отзовется наше слово, не только поэтическое, но и критическое, однако через годы и десятилетия оно отзывается!
В следующей статье Сафронова также последовательно выступает за справедливость (и в данном случае, увы, снова посмертную), против приписывания ставших известными стихов другому автору. «Скверно, если ошибка будет и дальше цепляться за ошибку. Автор прекрасного стихотворения достоин того, чтобы люди знали правду. Волга впадает в Каспийское море. „Коловрата“ создал Александр Архипов», — резюмирует она.
Наконец, финальный раздел книги целиком состоит из интервью, которые давали Сафроновой заметные творческие личности. Способность раскрыть собеседника, побудить его ответить глубоко, а не формально — большая заслуга интервьюера. Не могу не привести здесь такое размышление поэта и геофизика Александра Городницкого: «Я считаю, что в науке, чего бы человек ни достиг, всегда есть принцип взаимозаменяемости. Потому что если бы Эйнштейн не придумал теорию относительности, а Ньютон не сформулировал бы законы механики, то за них бы это сделали другие. Это объективные законы, существующие в природе. В то же время, если бы не было безымянных авторов Фаюмской живописи, если бы не было Чайковского, если бы не было не то что Пушкина, а поэта Батюшкова, написавшего строчку „О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной“, — за них бы это никто не сделал. Поэтому единственная возможность реализации личности в принципе — это, конечно, искусство, а не наука».
А вот на какое признание выходит прозаик Илья Кочергин в ответ на вопрос о возможности устройства собственного литфестиваля: «Поэтому каждый раз, садясь за новый текст, я пытаюсь преодолеть сопротивление этой традиции и сделать что-то новое. Пусть новое не для мировой литературы, но хотя бы для меня. И это внушает мне жуткую неуверенность и робость, ведь новое — это то, что ты еще ни разу не делал».
Пусть и автору в этой книге пока не удалось покорить открытый океан, но находки во время каботажного плавания на критическом катамаране достойны самого пристального внимания.
