8 июля 2023 года в формате Zoom-конференции состоялась заключительная в этом сезоне, 89-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Максим Кашеваров и Тамара Жукова, разбирали Бахыт Кенжеев, Валерий Шубинский, Владимир Коркунов (очно), Ольга Балла, Мария Мельникова (заочно). Вели мероприятие Борис Кутенков, Григорий Батрынча и Андрей Козырев.
Представляем подборку стихотворений Тамары Жуковой и рецензии Марии Мельниковой, Ольги Балла, Бахыта Кенжеева и Валерия Шубинского о них.
Видео смотрите в группе мероприятия
Обсуждение Максима Кашеварова читайте в этом же выпуске «Формаслова».
Рецензия 1. Мария Мельникова о подборке стихотворений Тамары Жуковой
Возможно, одна из главных радостей критика, открывающего подборку молодого автора, — обнаружить человека, который уже нашёл главное. Не тайну мироздания, разумеется, — СВОЁ главное, свою персональную суперспособность, свою роль во взаимодействии со словом. Его театр безграничен, в нём найдётся место для всех — хроникёров, аналитиков, пересмешников, демонтажников, чистильщиков. Тамара Жукова здесь — инженер-конструктор. Делатель.
Она строит не на пустом месте. Можно даже сказать, что она протаскивает свои инструменты в один из главных залов музея человеческой мифологии. Бродит между экспонатами, взаимодействует с ними… и вот уже «румяная Иштар в платочке застенчиво машет Маат», лирическая героиня вступает в сложные отношения со стеной, ручьём и ясенем, своей фрустрацией фактически инициируя целых три альтернативных мифа о происхождении, а старик из сказки Пушкина приносит с берегов синего моря нечто гораздо концептуальнее рыбы. У Тамары Жуковой отлично развиты онтологическая фантазия, понимание мифологического и умение грамотно и результативно смешивать своё и чужое. В каждом стихотворении она создаёт некое физическое пространство со своими любопытными законами — диковинное, остранённое, однако доступное для освоения и понимания.
Исследователю предстоит непростое путешествие. Придётся преодолевать полосу препятствий из мучительно фактурных — почти до степени «реквизит ужастика» — образов. Будем откровенны, не каждый сможет осмыслить любовное стихотворение, начинающееся со слов:
эта пена паучьих глаз у него во рту
не слюна Вселенной
мы её катили на дёснах волжской волной
и кто в зубы смотрел не прореху в нижних не верхний один кривой
видел жилку слова застрявшую у корней
При этом фактуру придётся, как и полагается в порядочном аттракционе ужасов, нащупывать почти вслепую — Тамара Жукова предъявляет свой мир, не растолковывая его, идти придётся, периодически обдирая руки и сознание. Но после такого трипа карту местности ты уж точно усвоишь.
Ещё одно важное умение Жуковой — безопасно сочетать утончённость с грубостью, так, чтобы они не порождали китч, а поддерживали и усиливали друг друга. Отдельно следует остановиться на обсценной лексике. Тамара Жукова использует её в стихах — и использует правильно. Она выстреливает, с одной стороны, внезапно, с другой — в самый подходящий момент.
воспоминание — поднимается снег назад
интерес — лёд бедро зимы покачивает вперёд
только ненахождение здесь меня и е..т
только пылающая звёздочка на чужой ёлочке и даёт
(свет)
Матерный глагол ложится на изысканную — и, кстати, эротическую — метафору, как тёмный мазок на светлый. Это не грязеписание, это правила изобразительного искусства. А можно сделать и так, что тёмный мазок внезапно превратится в таинственную фигуру и стремительно ринется в центр композиции:
если долго смотреть на деревья можно даже увидеть
их прозрачные души долбимые мёртвым дятлом
оплывает наледь кровоточит сияя выб..дь
я к её губе своей верхней прилажу ватку
дорогая выб..дь тебя овеять
ароматом ладана
смазки презерватива?
перестань из меня выбиваться моя родная
это неприемлемо
пусть красиво
говорю
а её ветерок на руках качает
Ветерок дует прямо из эпохи футуризма, превращая нехорошее слово — да во что хотите. В птицу, в рыбу, в либидо, в закрытие гештальта и катарсис. Традиция легчайшим, нежным — почти идеальным — движением соприкасается с современностью. Без таких лёгких касаний полноценная связь литературных эпох невозможна.
Рецензия 2. Ольга Балла о подборке стихотворений Тамары Жуковой
Поэзию Тамары Жуковой, по крайней мере в той её части, что представлена в подборке, я бы назвала демиургической. В её стихах, кажется, происходит пересотворение мира из расплавленных, возвращаемых в природное состояние прежних элементов.
В одном из текстов, построенном на метафорике рождения («вибрация воздуха / эмбрионом сворачивается…», «околоплодные воды Земли»), автор предпринимает экскурс в первое, архетипическое начало мироздания, когда Бог перебирает в сотворяемой земле «ещё мягкими пальцами» и звук ещё только «готовит слово как дрожь земли», и само «Божественное присутствие» дано сотворяемому только в «предощущении». (Троекратно повторённое в этом тексте слово «ребёнок» в разных вариантах: «каждый ребёнок знает», «детки тоже в ней обнаружат», «ладонь ребёнка», как и многочисленные уменьшительные суффиксы: «рыбку», «глазки», «ладошку», «крылышек», «косточки», — тоже отсылает читательское воображение к детскому, начальному — мягкому и хрупкому, податливому и обещающему состоянию мира.) Интересно, что в этом стихо(миро)творении участвуют все стихии — кроме разве огня: земля, воздух, вода. Впрочем, огонь, кажется, — не предпочитаемая автором стихия (он явится в подборке дважды — не означая ничего хорошего, в губительных обликах: в первый раз он — костёр, в котором горят ветви дерева Иггдрасиль, во второй — сжигает спящего: «и кто спалит спавшего в моей печи?»). Предпочитаемая стихия — явно вода, она — почти в каждом стихотворении: то названная своим прямым именем, то в облике волжской волны, ручья, моря, слезы (в одном из них — в облике снега и льда, ещё в одном — в образе наледи, но это всё равно она; и даже в самом первом тексте подборки ковчег, который тут предложено строить, поплывёт, понятно, по воде), в некоторых — даже настойчива, в последнем тексте подборки она является трижды: «…слово не вылезет из воды», «и по воде / не пойдёт», «собирается дождь из рыб…». Вода здесь — стихия рождения (в противоположность огню, который, видимо, — смерти); у неё есть сопутствующий, родственный образ — пены, тоже имеющий отношение к рождению / возникновению и, похоже, сквозной, поскольку встречающийся в разных текстах: «эта пена паучьих глаз…», «невозможной водой для питья пенюсь солёной я», «в моей пене солёной купалась».
В стихах Жуковой сплавляются, теряя ранговое различие, высокое и низкое, «прозрачные души» и «выб..дь», причём последняя не только «кровоточит», но ещё и сияет, и вообще она «дорогая»; «аромат ладана» и «смазка презерватива»; все они делают общее дело. (Границы между человеком и нечеловеческим, между человеком и средой — созданными из одного текучего вещества — тут тоже легко размывается; человек оказывается всего лишь моментом существования, моментальным его склублением: «…время развёртывается мной / и море впервые впадает в реку моей слезой / и невозможной водой для питья пенюсь солёной я».) Все сущности здесь одушевлены, и с ними можно вступать в диалогическое взаимодействие («стена / ты / мне / нужна», «ручей / ты / нужен / мне»), причём не с непременностью успешное, — они своенравны и своевольны («стена мне не верит», «ручей мне не верит»).
Куда чаще и типичнее поэты создают собственную мифологию. Здесь же ещё интереснее — мы застаём новосотворяемый мир в состоянии предмифологическом: образы уже несомненно склубились, но ещё не оформились; уже осязаемы, но ещё безымянны: «он», у которого во рту «пена паучьих глаз», «она», которую некоторые «мы» «катили на дёснах волжской волной», ещё некоторая «Она» с большой буквы: «мы менялись ими выцеживая Её» — кто это? Что за существо, монструозное на человеческий взгляд, — адресат призыва «поддевай фиолетовым раздвоившимся языком / с воспалённого ядовито-салатового»? Ещё нет имён, а значит, оптики, чтобы это увидеть. На недоустоявшееся, недооформившееся состояние этого мира указывают и синтаксические разрывы: «ядрышко земли на оранжевое марсовое зерно» — меняется? накладывается? «с воспалённого ядовито-салатового» — чего именно? Этого не видно принципиально; единственно адекватный такому миру язык — плавкий, текучий.
Элементы прежних мифологий, впрочем, вполне просматриваются и даже на некоторое время обретают актуальность: ясень «…стал Иггдрасиль», на котором повествовательница, несомненно следуя Одину, намеревается «повисеть в ветвях его девять дней»; и «румяная Иштар в платочке застенчиво машет Маат» — это пересотворение мира весьма памятливо и учитывает прежний опыт. Кстати, оба поминаемых женских божества имеют прямое отношение к самым корневым процессам существования — к становлению, творению, истокам: месопотамская Иштар ответствует за плодородие и плотскую любовь (ещё, правда, за войну и распрю), египтянка Маат, богиня истины и справедливости, миропорядка и закона, во время сотворения мира создала порядок из хаоса. Что до гигантского ясеня Иггдрасиля (с которым лирическая героиня, чувствуя, видимо, своё равенство с мирообразующими силами, не церемонится, собираясь «в общем как-то его использовать энивей»), на нём вообще весь мир держится.
Рецензия 3. Бахыт Кенжеев о подборке стихотворений Тамары Жуковой
Сложные стихи весьма умной девушки. Прямо завидки берут.
Стена мне не верит и я у неё встаю на расстрел
и я становлюсь поэт
и я у стены стою
стена становится стеною Плача.
По мягкости характера я бы назвал эти лихие строки бестактными. Будь я верующим евреем — кощунственными. Будь я современным блогером — обвинил бы автора в недостатке пресловутой «эмпатии». А в роли простого читателя отмечу, что «стенка» и «стена» — вещи разные, как булыжник и бульдозер. Тонкая метафора в результате сразу проваливается, оставляя у аудитории в лучшем случае чувство испанского стыда.
Дорогая Тамара, расстреливали («ставили к стенке») Николая Гумилёва, Бориса Корнилова, Переца Маркиша и многих других. Присоседиваться к мученикам — в лучшем случае безвкусно. Тем более что после расстрела авторка подходит к ручью и вступает с ним в мимимишный диалог:
я подхожу к ручью в камешках бережок
так чист ручей что щучий блестит зубок
так честен ручей что я вижу его исток
холодный ручей глубок
ручей меня брызгами лижет в бок
и я говорю ручью:
ручей,
ты
нужен
мне
ручей мне не верит и время развёртывается мной
и море впервые впадает в реку моей слезой
и невозможной водой для питья пенюсь солёной я
и ручей становится Иордан
но мимо течёт и не расступается
О! Как тонко! Ручей, он же Иордан, он же расступившееся Красное море. Автор явно просвещён. Жалко, что не добавил отрубленной головы Иоанна Крестителя на блюде. Виноват, на простом русском языке это называется дешёвкой. Хотя есть и приятное слуху штукарство: «ручей мне не верит и время развёртывается мной / и море впервые впадает в реку моей слезой» (рифма «спиной» была бы точней, но поэту, наверное, виднее).
Прекрасен и словарь поэта Тамары Жуковой. Она знает слова «вибрация», «эмбрион» и «околоплодные воды». Она учит нас, что «взрослый — ладонь ребёнка». Позволю себе не согласиться. Мне всегда казалось, что ладонь — это ребёнок взрослого. Или наоборот, какая разница. Простой читатель хлопнул с похмелья свои сто грамм «Путинки», послушал завывания Владимира Соловьёва. И захотелось прекрасного и высокого. Вот и оно:
Предощущение
Божественного присутствия
и сомкнувши глазки и сжав ладошку
детки тоже в ней обнаружат
трепет крылышек мотылька
его мерцающую пыльцу
так щекотно косточки
космосом опылившую
Косточки «деток», которые космос «щекотно» опыляет «мерцающей пыльцой» с трепещущих (ах!) крылышек мотылька, — это круто, выпускницы кулинарного колледжа прямо балдеют. Иными словами, пардон, напыщенно и глуповато.
Ничуть не отказываю уважаемой Тамаре Жуковой в таланте. Милые многоумные стихи в модернистском ключе она писать уже научилась, и слава Богу. Для начала неплохо, а дальше посмотрим. Поэзия (признаюсь шёпотом) — вещь достаточно беспощадная и кокетства не терпящая.
Рецензия 4. Валерий Шубинский о подборке стихотворений Тамары Жуковой
Стихи этого поэта были знакомы мне ранее, и я могу оценить эволюцию. Когда я познакомился со стихами Тамары примерно год назад, мне было очевидно, что это поэт с очень явным стихийным лирическим дарованием. Дальше возникает вопрос, как это дарование организовать, как построить на основе сильного природного голоса собственную поэтическую систему? И вот, прочитав эту подборку, я с радостью увидел, что этот процесс идёт, что эта система создаётся и что в процессе создания этой системы лирический голос выходит на новый уровень — от простого стихийного лиризма на уровень некоей метафизики. При этом голос не теряет своих природных качеств, но он становится более интонированным, степень управления этим голосом гораздо отчётливее. И мне кажется, что поэт этим голосом может сказать гораздо более глубокие и тонкие вещи.
Эпиграфом ко всей подборке стало четверостишие, которое я уже знал:
птица пой цвети цветок
ной сустав и строй ковчег
а со мной присутствуй Бог
человечься человек
Это замечательное четверостишие, от которого не отказался бы и Аронзон («Всё лицо: лицо — лицо…»). Хотя на Аронзона это не похоже — здесь совсем другой интонационный строй. Но этот катрен Тамары Жуковой задаёт некий тон, которым мы читаем эти стихи, какие-то энергетические рамки, в которых мы их понимаем. Притом что он написан иначе, чем всё остальное: во всей остальной подборке — либо свободный стих, либо очень вольный, со спорадической рифмовкой.
В качестве примера того, как поэту удаётся выстроить свой мир, я бы взял самое удачное стихотворение — трёхчастное, «я подхожу к стене с рисунком и словом на ней…». Здесь возникает маленький триптих, в котором различные явления мира оказываются связаны внутри текста и становятся для поэта ключом к мирозданию в целом. При этом поэт не напрягает голос, не форсирует его. В нём сохраняется элемент внутренней метафизической иронии, которая не дискредитирует высказывание, а, наоборот, подчёркивает его. Это мне очень симпатично.
я подхожу к стене с рисунком и словом на ней
с кошкой и банкой под ней
с ласковым маем над ней
Удивительно, что название попсовой группы, которая была популярна в дни моей молодости, до сих пор играет таким образом в стихах.
ничьей стене не моей
я говорю стене:
стена,
ты
мне
нужна
стена мне не верит и я у неё встаю на расстрел
и я становлюсь поэт
и я у стены стенаю
стена становится стеной Плача
Поэт здесь — тот, кто расстрелян у стены; Гарсиа Лорка или Гумилёв. Такой стандартный поэтический образ. Но далее высказывание раскрывает новые возможности:
и я говорю ручью:
ручей,
ты
нужен
мне
ручей мне не верит и время развёртывается мной
и море впервые впадает в реку моей слезой
и невозможной водой для питья пенюсь солёной я
и ручей становится Иордан
но мимо течёт и не расступается
Стена Плача в первой части, которая казалась нам просто игрой, превращается в ручей, а ручей «становится Иордан», и всё это приобретает совершенно библейские масштабы.
и я к ясеню подхожу зелёный листвы ажур
ну понятно он не поверил мне
по отработанной схеме стал Иггдрасиль
Здесь идёт игра с советской попсовой песней из фильма «Ирония судьбы», и одновременно ясень превращается в Иггдрасиль. Космическое и мифологическое вырастают из случайного.
В дальнейшем ходе стихотворения возникает тройственный образ, который мог быть у Елены Шварц. С другой стороны, юмор здесь совершенно иного типа: жёсткий современный юмор, который обрамляет эти образы, и в то же время они рождаются внутри странной игры, где смешное, странное и метафизическое, глубокое, библейское друг от друга неотделимы:
а стена поёт что она не пьёт
а ручей вегетарианец
а ясеню у меня уже ничего и нет
ничего не остаётся
Мне кажется, что это стихотворение показывает нам настоящего поэта с большими потенциями.
В других стихах эта игра, рождающая новый мир, новую систему организации лирического голоса, работает по-разному — где-то более, где-то менее удачно. Скажем, «а выкинутое с ними / предощущение / Божественного присутствия» — здесь, как мне кажется, есть пережим в сторону возвышенного. Но тем не менее я готов это принять. Соседнее стихотворение как будто призвано эту возвышенность компенсировать: «только ненахождение здесь меня и е..т / только пылающая звёздочка на чужой ёлочке и даёт» — но здесь контраст получается несколько плакатным. Ясно, что «е..т» должно компенсировать сентиментальную «звёздочку на чужой ёлочке», как-то остранить этот контекст, сделать пародийным. Но не знаю, насколько это получилось.
Менее удачное стихотворение, на мой взгляд, — второе: «это пена паучьих глаз у него во рту…». Начало отличное, а дальше идёт некоторая мешанина образов, радужного хаоса. Но в конце опять появляются «паучьи глаза», соединяются начало и конец.
Мне нравится стихотворение «я от правды отрежу букву…». Тут, конечно, можно сказать, что в слове «правда» нет буквы «и». Непонятно, что мы отрезаем. Но в то же время тут вспоминается считалка: «а упало, б пропало…» Здесь возможны разные интерпретации. И это хорошо.
Использование нерегулярной рифмовки у поэта очень искусно и изящно.
Нравится мне и стихотворение «и чего я могу сказать…»:
и чего я могу сказать
если слово не вылезет из воды
и не пойдёт
что я могу сказать
если оно не развернётся
и по воде
не пойдёт
что я могу сказать
если пока говорю
собирается дождь из рыб над Гондурасом
В нём есть отсылка и к древним существам, которые выходили из воды на сушу, чтобы стать млекопитающими, и к Евангелию — хождению по воде. В финале — совершенно неожиданный поворот, но он не кажется случайным. Здесь есть отсылка к анекдоту со словами «Гондурас беспокоит», и вообще, Гондурас — это что-то экзотическое и непонятное.
В стихотворении «если долго смотреть на деревья можно даже увидеть…» появляется интересный образ «выб..ди». Что это такое? Нечто проистекающее из самой личности говорящего, из личности лирической героини? Мне этот образ нравится, в нём есть не просто эпатаж, а внутренняя дерзость и ощущение какой-то новой сущности, которая называется неконвенциональным словом.
В целом мы видим, как из просто талантливого юного лирика рождается зрелый поэт, происходит трансформация, переход на другой уровень. Это не может происходить в равной степени удачно. Но появляются один-два удачных текста, и этого уже достаточно. Дальше процесс, надеюсь, не будет прекращаться. Мы видим интересное и яркое творческое развитие.
Подборка стихотворений Тамары Жуковой, представленных на обсуждение
Тамара Жукова родилась в Химках. Учится в Литературном институте им. А.М. Горького на семинаре поэзии Андрея Василевского. Работает новостником на сайте медиа о поэзии Prosōdia. Стихи публиковались на портале «Полутона», в журналах «Формаслов» и «Кварта».
*
птица пой цвети цветок
ной сустав и строй ковчег
а со мной присутствуй Бог
человечься человек
*
эта пена паучьих глаз у него во рту
не слюна Вселенной
мы её катили на дёснах волжской волной
и кто в зубы смотрел не прореху в нижних не верхний один кривой
видел жилку слова застрявшую у корней
косточку малиновую инкрустированную в коронку
мы менялись ими выцеживая Её
конденсат присутствия
выгребая господне благословение
так за ноосферой смену сдаёт патруль
ядрышко земли на оранжевое марсовое зерно
поддевай фиолетовым раздвоившимся языком
с воспалённого ядовито-салатового
проглотил заигравшись и магму и известняк
отрыгнул только пену паучьих глаз
говорит а они из него глядят
*
если долго смотреть на деревья можно даже увидеть
их прозрачные души долбимые мёртвым дятлом
оплывает наледь кровоточит сияя выб..дь
я к её губе своей верхней прилажу ватку
дорогая выб..дь тебя овеять
ароматом ладана
смазки презерватива?
перестань из меня выбиваться моя родная
это неприемлемо
пусть красиво
говорю
а её ветерок на руках качает
*
I
я подхожу к стене с рисунком и словом на ней
с кошкой и банкой под ней
с ласковым маем над ней
ничьей стене не моей
я говорю стене:
стена,
ты
мне
нужна
стена мне не верит и я у неё встаю на расстрел
и я становлюсь поэт
и я у стены стенаю
стена становится стеной Плача
II
я подхожу к ручью в камешках бережок
так чист ручей что щучий блестит зубок
так честен ручей что я вижу его исток
холодный ручей глубок
ручей меня брызгами лижет в бок
и я говорю ручью:
ручей,
ты
нужен
мне
ручей мне не верит и время развёртывается мной
и море впервые впадает в реку моей слезой
и невозможной водой для питья пенюсь солёной я
и ручей становится Иордан
но мимо течёт и не расступается
III
и я к ясеню подхожу зелёный листвы ажур
ну понятно он не поверил мне
по отработанной схеме стал Иггдрасиль
я в его корнях постояла и всяка гниль
в моей пене солёной купалась
плачу я и кричу я
говорю
ну хотите попейте крови моей
ну хотите поешьте плоти моей
а стена поёт что она не пьёт
а ручей вегетарианец
а ясеню у меня уже ничего и нет
ничего не остаётся
кроме как повисеть в ветвях его девять дней
развести костёр из его ветвей
в общем как-то его использовать энивей
смириться
*
я от правды отрежу букву,
возьми: буква и
я от правды буковку дам тебе:
буква б
и тебе с кровинкой я отдала букву а
и на скользкой крыше остались тру
я не вру
и из них клубами идёт бессловесный дым
но какая буква соседей споёт своим
обладателям ласковым
и кто спалит спавшего в моей печи?
буква а молчи буква б молчи буква и молчи
*
воспоминание — поднимается снег назад
интерес — лёд бедро зимы покачивает вперёд
только ненахождение здесь меня и е..т
только пылающая звёздочка на чужой ёлочке и даёт
(свет)
новогодний подарок — картонный раздроченный клад
не увлажнить разблестевшийся приторный ад
а
реагент на ботинке слишком солоноват
и
румяная Иштар в платочке застенчиво машет Маат
*
звук готовит слово как дрожь земли
предваряет пробуждение Бога
перебирающего в ней
ещё мягкими пальцами
вибрация воздуха
эмбрионом сворачивается в узлах
всех спутавшихся сетей
так что каждый ребёнок знает:
сегодня старик принесёт старухе
не золотую рыбку
а околоплодные воды Земли
волной на берег нашедшие
а выкинутое с ними
предощущение
Божественного присутствия
и сомкнувши глазки и сжав ладошку
детки тоже в ней обнаружат
трепет крылышек мотылька
его мерцающую пыльцу
так щекотно косточки
космосом опылившую
взрослый —
ладонь ребёнка
*
и чего я могу сказать
если слово не вылезет из воды
и не пойдёт
что я могу сказать
если оно не развернётся
и по воде
не пойдёт
что я могу сказать
если пока говорю
собирается дождь из рыб над Гондурасом
