Галина Ицкович делится своими впечатлениями от путешествия по одной из самых противоречивых стран Латинской Америки – Перу
Часть вторая
Воспитание детей по-перуански
Дети здесь везде: они растятся одновременно с управлением семейным бизнесом. В каждом ресторанчике, магазинчике, офисе они сидят на прилавках, столах, кассах. Милая девочка-подросток в гончарной мастерской, демoнстрирующая искусство доинкского обжига рядом с отцом, пока мать выздоравливает после операции, между делом воспитывает малыша. Трехлеточка следует за ней по всей мастерской и повторяет каждое ее движение, в том числе лезет в открытую раскаленную печь. Мы замираем в ужасе, но девочка спокойно задвигает поглубже глиняное чудо непонятного предназначения — его еще рано доставать, малыш ошибся. Братишка? Нет, отрицательно трясет она головой. Кажется, племянник. Кажется, что дети растятся общиной, группой. Мы увидим еще одно подтверждение этому в Арекипе.
Снова суперблагоустроенный Cruz del Sur. На этот раз мы едем всю ночь, а потому будем спать на первом этаже, в люксе. Сидение разложилось в этакую кожаную раскладушку. В рекламном ролике, начинающий наш (чуть не обмолвилась “полет”) рейс, проводница заботливо укрывает спящих пассажиров. Проводница реальная действительно делает обход после ужина, проверяя, все ли довольны, что снится. Увидев, что у меня не загружается интернет (!), спешит на помощь (!!). Так живо вспоминаются советские проводницы в поездах…. да уж, не совместилась картинка, и найти десять отличий не сложно. В любом случае, радостно забираемся под знакомые фирменные одеяла и просыпаемся уже в предместьях Арекипы, “Белого Города”, где нас должна встретить сестра моего знакомого тангейро. Хосе уговаривал, просто-таки настаивал, что мы должны остановиться у нее. Она живет в его доме и будет просто счастлива принять нас.
— А сестра говорит по-английски?
— В совершенстве, — гордо чеканит Хосе, и мне становится стыдно за дурацкий вопрос.
Простояв минут тридцать с бумажкой “Синьора Сандра”, понимаем, что никакая сестра приезжать за нами не собирается и надо искать отель. Я заранее представляю себе этот отель, найденный через крохотный туристский офис автобусной станции… Грустно ночевать в подобных местах, когда тебе за сорок и ты можешь позволить себе и воду погорячее, и простыни почище, и соседей потише. Мой муж, правда, справедливо отмечает, что ночевать у знакомых и малознакомых, когда ты можешь позволить себе отель, тоже грустно. Но для приглашающего это было делом чести, а честь дороже комфорта. Решили дожидаться до последнего.
Уже комкая наш плакатик, видим энергичную девицу, раздвигающую грудью шляпы крестьянок и туристские рюкзаки. Cомнений нет, это за нами. Мы целуемся (целоваться в качестве приветствия в этом полушарии надо со всеми), девица говорит “Вамос!” (“пошли”), и мчится к машине, мы мчимся за ней.
Я (вслед):
— Приятно познакомиться, Сандра! Мучо густо!
Девица (заталкивая в багажник самый большой чемодан):
—…… (тирада на испанском, из которой я понимаю лишь, что: а) она не говорит по-английски и б) она не Сандра).
— Она — не Сандра, — перевожу для мужа, который понимает происходящее еще хуже, чем я.
В сильном недоумении мы все же садимся в машину — не бросать же чемоданы. По дороге в город разбирaемся. То ли уши открываются навстречу ее напору, то ли она ловит английский прямо на лету, но становится яснее: она — подруга Сандры, то есть встречает все-таки нас. Ее зовут Эрика, она временно живет с Сандрой, и ее дико забавляет сегодняшняя ситуация. Чувство юмора и оказывается тем единственным общим языком, с помощью которого мы объясняемся с девочками в течение следующих трех дней.
Надо сказать, что мужчины родом из центральной части Перу невероятно хороши собой. Мой знакомец Хосе красив, как конкистадор из Европы, и элегантен, как пресловутый Latino lover. А вот сестренка его оказалась широкоплечей, как он, и широкоскулой, как он же — но женщину сии черты ничуть не красят. К счастью, легкий и жизнерадостный характер подсвечивает ее лицо и превращает ее в чуть не красотку, а наше пребывание в ее доме — в веселый обмен жестами и репликами, лакомствами и курьезными предметами. Она с любопытством разглядывает мою косметику, я — содержимое ее холодильника.
Дом прозрачный: кто придумал сделать внутренние стены стеклянными?! Они не оставляют секретов, и из отведенной нам комнаты мы видим все, что происходит на общей с сосeдями лестнице и в кухне. По вечерам Сандра и Эрика готовят уроки со своими детьми, и мы предпочитаем не высовываться: звуки рева, затрещин и смеха не прекращаются до той блаженной минуты, когда детей ведут мыться. Я тихо радуюсь, что понимаю так мало.
Они все время что-то празднуют?
Возвращаясь к утру приезда в Арекипу: После завтрака (о, этот свежий сок папайи! O, эти треугольные теплые булочки! O, это варенье из таинственного плода под названием “мораль” — к вечеру разбираюсь, что “мораль”— это шелковица, но все равно пытаюсь съесть как можно больше, а вдруг и вправду — мораль? — тогда мне полезно!) едем в центр города. Ценная информация для путешественника: любой город в Южной Америке начинается с Плазы де Армас, кроме тех, в которых никогда никто в руки оружия не брал, и тогда это — Плаза Майор, так что смело называйте адрес, садясь в такси, не ошибетесь.
Все подъезды к площади, как и ранее в Лиме, перекрыты — какое-то празднество, можно сказать, демонстрация трудящихся. В Лиме-тo был праздник на государственном уровне: конники с длинными черными косами на шлемах; красно-белые цветы, цвета государственного флага, вплетены в конские гривы; духовой оркестр. Здесь тоже присутствуют военные, но идут колонны каких-то учреждений, какие-то крестьянские объединения и даже колонна “Синдиката клоунов Арекипы”… Последний в колонне клоун— на ходулях; он берет на руки ребенка из толпы и несет его через всю площадь. Несут транспаранты, плывут хоругви на колесах. Хочется воскликнуть: “Когда же они работают?!” — но сегодня воскресенье. Пусть веселятся, жизнь в Арекипе непростая.
Арекипа выстроена в ложбине между тремя вулканами. Дома построены из белого вулканического камня, напомнившего нам ракушняк Одессы. Арекипа разрушалась неоднократно, то землетрясениями, то извержениями вулканов. Здесь все время что-то либо строится, либо восстанавливается. Нагулявшись по улочкам с благородными зданиями XVI века, сохранившимися в центре, идем в монастырь Св. Каталины, XVI же века постройки. Он был построен всего лишь через 40 лет после прибытия конкистадоров, но с самого начала не пустовал: знатные семьи охотно отдавали девочек в монастырь, кого — в обучение, кого — в монашки. Христианство пришло и захватило умы, тела, души, дало новую форму выражения местным талантам, новую живопись и архитектуру, новые навыки в керамике, новые темы. Хотя… сюжеты местной жизни спокойно соседствуют с новыми, библейскими: во время Тайной Вечери Иисус ест морскую свинку; беременная, треугольная в своей беременности Мария в точности повторяет форму священной горы Пачамамa (мать-земля у инков). Бог Отец, Бог-Сын и Бог Святой Дух — три человека, похожие на музыкантов традиционного оркестрика, — взирают на вознесение длиннокосой (признак знатного рода у инков) Марии… Так формируется синкретизм.
Хотя монастырь не раз страдал при землетрясениях, ощущение такое, что монахини, святые эти женщины (одна их них, Сестра Анна, жившая в XVI веке, действительно причислена к лику святых, и ее мощи продолжают творить чудеса) только на днях покинули его. Точнее, покинули часть, открытую для посетителей: монастырь — действующий, и жизнь реальных монашек выплескивается в “музейную” часть. Открыты для посетителей помещения исторические, необитаемые, но и там есть ощущение, что зола в очагах еще теплая. В бывшей пекарне поражают гигантские формы для выпекавшихся там лет сто пятьдесят назад тортов: вот — форма-пингвин, вот — петух. Сладости, кстати, в Перу просто потрясающие, рай для сладкоежек вроде меня.
Мы обедаем в монастырском ресторане-дворике. Ресторанчик — это приработок монахинь. Готовят они довольно неплохо. Дворик же прелестен: колибри хлопочут над красными колокольчиками кантуты, национального цветка Перу, отталкивая наглых толстых шмелей. Блаженство летнего дня, он же — зима по-перуански.
Из монастыря выходим, когда праздник уже завял и свернулся, как остывшая молочная пенка. Отголоски его еще не умолкли на Плазе, но прилегающие улицы больше не запружены народом в национальных костюмах, и можно просто брести, задрав голову, раскрыв рот, от одного фронтона к другому, от одного деревянного балкона к следующему, от резных ворот к резным воротам, и наслаждаться колониальным очарованием той части города, которую пощадили землетрясения. А три вулкана в белых шапках набекрень, видные отовсюду, продолжают глядеть сверху вниз, обещая новые разрушения и смерти. Одно из извержений Пикчу-Пикчу (так называемое пассивное, без выплеска лавы) длилось четыре года. Город привык. Латают дыры в крышах, стенах и тротуарах, переезжают. Все куда-то едут. “Колективос” переполнены, и кондукторши зазывают прохожих, идущих мимо: садитесь, тут еще найдется местечко, это ведь так дешево, зачем же идти пешком. А вообще-то Арекипа славится обилием такси. Их в городе с миллионным населением, ни много ни мало, тридцать тысяч! Больше, чем в Нью- Йорке. Такси дешевы необычайно даже по перуанским масштабам: лучше маленькая эмпанада на ужин, чем никакой.
Чертовы мужья моих тезок!
Я так предвкушала, так готовилась к поездке в Каньон Колка (испанское мягкое “л” превращает его в простого русского Кольку. Сразу вспоминаем пляж в Акапулько и смешные выкрики продавцов напитков: “Кока Коля!.. Пиня Коляда!..”)! Просто мечтала на кондоров поглядеть и себя кондорам показать. Вот только выпустила из виду, что второй в мире по глубине каньон находится на большом возвышении над уровнем моря. С горной болезнью я знакома по Кашмиру. Совсем не улыбалось мне задыхаться при ходьбе и просыпаться от раскаленного шипа за грудиной или ударов дубинки головной боли. Тем не менее, собираясь переночевать сегодня на высоте 3600 м над уровнем моря, я оставила в Арекипе, в “главном” чемодане, таблетки. Пришлось срочно начать жевать листья коки и просто без перерыва пить матэ де кока (те же листья, но заваренные).
Вот так, со слегка измененным сознанием, я вступила на землю, где по-испански еще не говорят. Да-да. До сих пор в этой местности живут потомки доинкских цивилизаций и говорят на кечуа и аймаре, доинкских языках. В те времена принадлежность к той или другой группе была видна издали. И те, и другие практиковали изменение формы черепов у младенцев, привязывая доски к определенным частям головы во время сна. Сейчас их различить не столь легко, но вот шляпы они носят разные: кечуа — с вышивкой, аймара — с пришитыми по бокам цветками.
Пока же мы остановились в национальном парке Агуада-Бланка, чтобы познакомиться с дикими родственниками альпак и верблюдов с нежным названием викуньи. Это хорошенькие такие, я бы сказала, козочки с детскими личиками. Проехав чуть дальше, ближе к перевалу, мы видим и альпак, и лам. Женщины и дети с ламами на веревках выходят к дороге в надежде сфотографироваться с туристами и получить от них в награду мелочь. Туризм, конечно, важен, но главный источник дохода, кажется, все-таки земледелие: кинва, знаменитая крупа инков, прочие зерновые, и, конечно, картофель, сотни видов картофеля, от крохотных, напоминающих младенческие пальчики в перевязочках, до гигантских; от ярко-желтого до темно-фиолетового, от волокнисто-пресного до приторно-сладкого.
Форель, куры, рисовый пудинг и темно-фиолетовое, тоже, кажется, из картошки, желе на десерт — это популярная кухня Чивая, пуэблито на полдороге к каньону. Чивайские собаки живут на крышах и, кажется, вполне этим довольны. Рельеф деревни позволяет наблюдать за собаками из окон нашего сегодняшнего отельчика. Жители привыкли карабкаться вверх, а потому крыши населены гуще, чем улицы: там стирают и сушат белье, там гуляют не только собаки, но и множественные петухи с курами; даже люльки с младенцами стоят на крышах.
В Чивае же мы впервые видим фольклорное шоу, все еще думая, что это — просто туристская завлекалочка. Танцоры в масках достаточно агрессивны: кажется, что цель каждого танца — как можно обиднее высмеять или унизить своего партнера-соперника. Возможно, даже помочиться на него. Именно это действие имитирует центральная пара. Местные хлопают и смеются. Напротив сидит пара перуанцев из столицы. На их лицах — такой же шок, как и на наших. Девушка работает в банке, никогда в этом регионе не была. Ее друг тоже удивлен танцем, но он не очень разбирается в фольклоре. Может, так и надо. Впервые видим зловещую белую маску, олицетворяющую, как нам объясняют позже, “злого испанца”.
В Чивае бьют горячие источники, результат соседства с вулканом. Наслаждение — окунуться в горячую воду на холоде. Как только заходит солнце, воздух становится просто ледяным, и мы убираемся поскорее в надежде поспать, поскольку подниматься нам до рассвета, около четырех утра… не тут-то было. Жестокие чивайские петухи включаются уже в час ночи и потом уже перекликаются каждый час.
Честно говоря, если бы не петухи, не видать бы нам каньона: нас забыли разбудить. Пытаясь объяснить, как нам все же удалось проснуться так рано без будильника, я слепила кое-как фразу о том, что супруги куриц (“esposo de gallina”) говорили всю ночь… Главное, что меня каким-то чудом понимают!
Рассвет встречаем на подъезде к другой деревне, Пинчойо, с красивой колониальной церковью на фоне заснеженных гор, с обязательным базаром, где для разнообразия туристы вместо лам фотографируются с горными орлами, прирученными для этой цели местными жителями, и с доинкскими захоронениями в ближайших скалах. На заборах тут растут кактусы. Если это — от воров, то работает, наверно, не хуже чугунных шипов на заборах Лимы. А церковь опять-таки украшена еретическими фресками-sincretismo.
Едем дальше по краю обрыва, вдоль каньона, вдоль тысяч террас, разбитых тут гениальными инкскими инженерами. Террасы сдаются в частное пользование за достаточно высокую плату, но, учитывая урожайность орошенной земли, рачительные хозяева быстро начинают получать прибыль. Замечательная, простая и экологически чистая система ирригации приносит плоды все 600-700 лет своего существования.
Так вот, кондоры: андские кондоры вылетают в каньон ровно в восемь тридцать утра. Их тут около семидесяти.
— Хотите по скалам карабкаться или поедем поскорее?
— Если кондоры гарантированы, то едем скорее!
Мы все еще не верим в пунктуальность птиц, но ровно в восемь тридцать в небе появляются точки. Они стремительно растут, приближаясь. Очень скоро воздушное пространство над головой и под ногами заполняется мощными крыльями, мифической какой-то силы телами, черными, коричневыми и черно-белыми. По цветовой гамме и скученности все это очень напоминает утро в токийском метро. Кондоры везде: окружают, почти сбивают с ног, сталкиваясь в воздухе, паря, зависая над подходящими для посадки уступами . От этого зрелища трудно оторваться. В течение того часа, что мы, пораженные, стояли у края, мы насчитывали до шестнадцати птиц в воздухе одновременно!
Возвращаемся в Чивай полюбоваться на разгоревшийся базар, променад с деревянными фигурами в полтора человеческих роста и главную площадь, где крестьянки, поджидающие туристов, поят альпак из псевдобарочного фонтана. Потом — назад в Арекипу, опять через величие горного перевала и инкские террасы. Успеваем еще посмотреть великолепный главный собор Арекипы, поесть перуанских сладостей в кафе с итальянским названием “Lucciano”, и — прощай, Арекипа! Впереди — Куско, древняя столица инков. Оттуда нас ждет переход на Мачу Пикчу.
За два часа до рассвета приезжаем в аэропорт, так как улетаем первым рейсом. Все еще спят в провинциальном аэропорту с ограниченными часами работы (на такую штуку я уже напарывалась в Южной Америке, поэтому не удивляюсь и готова к любым проблeмам), но все-таки нас впускают, нехотя, с ленцой досматривают и вручают посадочные талоны. Взлетаем над снежным великолепием вулканов и летим на юг.
Корпус Кристи не состоится без морских свинок
Мы снова высоко в горах. Шутка ли, 3 400 метров над уровнем моря.
Куско, древнейший, самый таинственный и самый, пожалуй, знаменитый город не только Перу, но и всей Южной Америки, встречает нас толпами, хоругвями, знаменами. К дверям отеля, расположенного, как я люблю — в самом центре событий, на улице, отходящей от одной из центральных площадей, — не пробиться. Мы оставляем машину и карабкаемся вверх по крутой улице, сверяясь с нумерацией. Но на самом деле наш отель пропустить сложно — это здание отличается от других великолепной дверью и швейцаром у входа.
“Terra Andina” означает “Земля Андов”. Это отель серьезный, намеренно поражающий отличным обслуживанием. В лобби, оформленном под колониальное патио, стоит огромный самовар с матэ де кока (это еще что: на одном из переездов попутчик поделился, что в его отеле во дворе растет пейот, кактус-галлюциноген). Персонал предупреждает каждое движение. Но на улице гораздо интересней, так что, избавившись от багажа, мы немедленно выбегаем из отеля и снова ныряем в людской поток. Нам бы добраться до агенства, где надо еще расплатиться за услуги частного гида в Священной Долине и на Мачу-Пикчу, но это выглядит, как Mission Impossible. Мы приехали в аккурат на праздник Тела и Крови Христовых, Corpus Christi, и население города, и так уже переполненного туристами, отправляющимися на Мачу-Пикчу, где сезон в разгаре, удвоилось за счет приезжих крестьян.
Мы продираемся сквозь толпу, любующуюся на демонстрантов, несущих хоругви и статуи святых. Процессия движется нам навстречу, к кафедральному собору Куско на Авенида де Соль, проспекте Солнца (Avenida de Sol). Строительство собора было завершено в 1654 году, спустя почти сотню лет после его начала. А через 26 лет после завоевания испанцами Куско конкистадоры решили снести строения инков и построить на этом видном месте христианский собор. Инки тем не менее оставили в оформлении собора некоторые свои символы, к примеру, резную голову ягуара на дверях. Это напоминает мне христианские постройки в Индии: в центре — Христос, по бокам — слоны и павлины. Синкретизм трудно победить. Современный человек добавит: “Да и зачем?” Испанцы, однако, так не думали. Иконы кускуеньо, например, считались крамолой и закрашивались повсеместно.
Каждая колонна процессии представляет культуру своего прихода и провинции. Каждая — в своем наряде. Одни — в рабочей одежде: на женщинах черные глухие жакетки, темные широкие юбки, черные же шляпы. Другие — в белых блузах и радужных юбках со множественными оборками, косы украшены лентами.От храма Кишуарканча, с главной площади Куско, навстречу нам движется статуя Христа. Кишуарканча служил дворцом для инки Виракочи, правителя Империи Инков за сто лет до появления испанцев. По случаю праздника Христос одет в красную мантию и красную с золотым кантом шляпу. Не будь он восковым, вполне сошел бы за нарядного крестьянина-кечуа. Каждая деталь его одежды обильно расшита золотой нитью и украшена кружевами.
Продираясь сквозь людской поток, нам удается дойти до Церкви Триумфа, Iglesia del Triunfo, первой христианской церкви, построенной в Куско. С другой стороны Плаза де Армас расположена Церковь Ла-Компаниа (Iglesia de la Compania de Jesus), это я прочла в путеводителе. Именно там в самой гуще происходит нечто, к чему стремятся толпы. Рискуя опоздать в агенство, мы проникаем в центр, наступая на кого-то, пока кто-то другой наступает на наши ноги. А там — танцы! В масках и костюмах. Тут и “злые испанцы” в натянутых на лицо белых вязаных колпаках с разрезами для глаз, и черные маски, видимо, символизирующие рабов-африканцев, и мужчины-“ламы” в костюме из шерсти, с туловищем, болтающимся за спиной, и другие, не узнанные нами, персонажи. Каждый танец — это мини-представление. Как и в виденном недавно фольклорном шоу, персонажи не стесняются в движениях и настроены нешуточно. Вот начинается новое действие: “испанцы” с палками в руках выстраиваются в два ряда, а какого-то малыша, одетого в костюм, хватают за руки и за ноги и тащат сквозь палочный строй. Забава, видимо, заключается в том, чтобы попасть ему по ногам или по спине палкой.
Что-то мне не весело от увиденного, но ни остальные зрители, ни участники нисколько не переживают. Гораздо позже удается уразуметь, что это — имитация боя быков. В другом углу площади кружатся женщины в цветных юбках и колокольчиках, привязанных к коленкам, а мужчины в масках пытаются их поймать. Длинные дудки и барабаны-калабаши аккомпанируют им; площадь взрывается криками одобрения, когда одна из пар явно имитирует половой акт. Говорят, многие из этих танцев были запрещены специальным вердиктом папы римского еще в XVIII веке.
А вот в другой стороне разгорается веселый танец под названием витити, который мы уже наблюдали во время парада в Арекипе. Он чуть-чуть похож на аргентинскую чикуреру: выстроились парами, лицом друг к другу, и пошли сплетаться в веселую человеческую ленточку. Руки, ноги, хлопки, касания.. Но это — не местное развлечение, а завезенное от соседей. Слишком пресно для жителей многочисленных провинций, съехавшихся в Куско.
И, с трудом отрываясь от этого зрелища, поднимая глаза от танцующих, видим — горы! Горы в белых бисеринках домов видны отовсюду.
Все-таки добравшись до агентства, расположенного на отдаленной сонной улочке за бывшим доминиканским монастырем, мы платим, уточняем детали завтрашнего маршрута и пытаемся вернуться на центральную площадь… не тут-то было! За это время толпа развернулась, и мы опять идем против движения. Все спешат за праздничные столы. Хотя и на улице можно отпраздновать — на огромном рынке продаются готовые cuy (“куи”), те самые морские свинки. Коричневые тушки лежат штабелями. Вся страна растила и холила их к сегодняшнему пиршеству. Я не решаюсь попробовать этот деликатес, хорошо помня прижизненный, так сказать, писк и возню в клетке предприимчивого менеджера нашего отеля в Наске. Но и для меня нашлись лакомства на обильном веселом рынке: тут и кукурузные хлебцы, и всякая всячина к ним, вроде куриных сердец на гриле и крохотных, очень вкусных колбасок. На Корпус Кристи положено пировать, а писко так вообще рекой льется. Только к ночи все расходятся, и мы тоже, просто-таки валясь с ног, спешим найти свой отель. Через несколько часов мы выедем по направлению к Священной Долине.
Священная Долина, горячие источники
— Вы ведь отправляетесь на Мачу-Пикчу? — спрашивают нас в отелe. — БOльшую часть багажа можете оставить здесь, в камере хранения. Налегке лучше.
В отеле отлично знают, что Мачу-Пикчу — это главная достопримечательность, некий туристский магнит. Мы действительно вернемся сюда переночевать перед обратным перелетом. Еще до рассвета нам готовят коробки с завтраком, упакованным настолько трогательно и любовно, что грех оставить хоть крошку. К счастью, никому не приходит в голову предложить нам на завтрак вчерашних куи.
Наше разрешение на прохождение тропы инков (за четыре месяца зарегистрировались, вон сколько желающих!) начинается только с завтрашнего дня, поэтому на Мачу-Пикчу мы отправляемся через Священную Долину, представляющую собой череду деревень-пуеблос, нанизанных на две дороги по обе стороны священной реки Урумбамбы (а где это вы видели, чтобы самая большая река страны не считалась священной?), пуеблос, построенных вокруг храмов, оставшихся от империи инков, и католических соборов, возведенных теми же инками по приказу испанцев в период колонизации, и оживляющихся во время базарных дней и религиозных праздников.
Инкская крепость Писак примечательна своими размерами, а также тем, что пала еще до прихода испанцев в гражданской войне между сводными братьями, потомками Манко Капака, а еще историей некой инкской принцессы Ла Нусты, которая повторила судьбу Лотовой жены, обернувшись посмотреть на родной дом и обратившись в результате в камень. А еще здесь есть весьма оживленный базар, торгующий китайскими поделками из лимского Чайнатауна, бисерными украшениями местной работы и шерстью альпаки.
Между тем я совершенно больна, простудилась еще в Куско в холодную ночь после Corpus Christi. Течет из носа и глаз, грудь болит, ноги подкашиваются. Я изо всех сил притворяюсь, что все нормально. Не хочется срывать продуманный в мелочах поход. Потерплю.
Да, а как там горная болезнь поживает? Куско находится гораздо выше Священной Долины и Мачу-Пикчу, но и здесь, можно сказать, в сравнительной низине, облегчение не наступает, одышка продолжается. Мы оба жуем листья и накачиваемся матэ де кока. А теперь еще и простуда… Что-то будет на тропе?
К вечеру мы останавливаемся в крохотной гостиничке.
— Какую комнату предпочитаете, с матримониальной кроватью или с двумя обычными?
Я так измучена, что даже не смеюсь над “матримониальной” кроватью и не радуюсь комнатушке с выходом в собственный садик. Я даже не совсем уверена, что мы в Агуас-Кальентес, городкe с горячими источниками на подъезде к Мачу-Пикчу. Возможно, у меня жар.
—Может, искупаетесь в источнике, синьора? — предлагает наш гид, и это помогает мне утвердиться в мысли, что, видимо, все-таки это Агуас-Кальентес, ближайший к Мачу-Пикчу населенный пункт. Да нет, вы — в Ларесe, недалеко от Ойянтайтамбо, последнего оплота инков. Последней вашей точкe перед выходом на Мачу-Пикчу. Я сама составляла весь маршрут, а теперь не могу сообразить, куда же нас занесло. Круглый, как садовая клумба, бассейн с желтой водой дымится. Ни за что я не разденусь на этом холоде! Я дрожу в теплой куртке то ли от холода внутреннего, ознобного, то ли оттого, что в мае здесь холодно так, как бывает в Нью-Йорке поздней осенью. Но наш гид, он же и водитель, верит в целебные силы горячего источника и начинает какую-то длинную историю о троюродном брате жены, который вылечился от чего-то инфекционного, прыгнув в целительный кипяток. Я еще не настолько больна, чтобы не понять, что сюда приезжает куча народа с недиагностированными болезнями и что вероятность заболеть чем-нибудь ЕЩЕ достаточно высока.
Вокруг запаркованы крытые трехколесные мотоциклы-такси, в Индии называющиеся “тук-тук”. Только здесь они еще и расписаны в воинственном стиле перуанских масок, так что не спутаешь ни за что. Из популярных тем — профили кондоров и немногим от них отличающиеся профили инкских вождей и близлежащих скал. Ойянтайтамбо интересен тем, что жизнь здесь не очень-то изменилась со времен инков. Руины населены по сей день. Местные жители работают на тех же самых террасах, которые разбили инки, и вполне удовлетворены жизнью. Некоторые подрабатывают гидами. Кажется, это единственное отличие. Нет, не совсем — еще у них есть магазины и аптеки. Вот на поиски аптеки мы и отправились. Надо же, каких только лекарств у меня нет с собой — и всегда безошибочно оказывается, что нужно-то было совсем другое.
Подошли к лавчонке, у входа в которую висит красный пластиковый мешок. Почти что квартал красных фонарей! Около других лавочек — похожие.
Входим.
— Чича?
Это еще что такое?! Оказывается, мне предложили вылечиться… кукурузным самогоном. Хорошо, что я не согласилась и мы все-таки нашли аспирин! Мы встретили позже нескольких отравившихся чичей. Говорят, это незабываемо…
Перед нами двое мальчишек с огромными рюкзаками покупают восемь упаковок пептобисмола и четыре рулона туалетной бумаги. Пожилой продавец невозмутим —видимо, горный понос мягкотелых гринго ему не в новинку. Мы же вдобавок к аспирину покупаем что-то вроде сэндвича и по ледяной каменной улочке спешим в нашу гостиницу — через несколько часов уже надо вставать и выходить по направлению к Мачу-Пикчу.
Секретное оружие инков
Зачем вообще люди стремятся пройти этот путь? Есть горы повыше, есть тропы посложнее, есть города, в которые не добраться иначе, как пешком. А тянет— сюда. Ведь еще есть Кастанеда, мистическая вера в энергетику этого места, вся история затерянного города, утаенного от испанцев, так никогда и не открывшегося им и открытого заново сравнительно недавно, каких-нибудь сто лет назад. Мистические геокосмические силы привлекают и тех туристов, что наполняют поезд, идущий из Куско, и микроавтобусы, поднимающиеся из Агуас-Кальентес за час с небольшим. Но именно проходящие по древней тропе — это настоящие, заслужившие энергетическое перерождение энтузиасты. Я ничего не знаю о геокосмосе. Я не чувствую его в себе. Недостаток кислорода помогает, конечно, приблизиться к высотам осмысления (прекратишь дышать — и увидишь все в новом свете), но все же. Я — прожженный реалист и в чем-то циник. А еще— лентяйка и трусиха. Поэтому мы проходим полпути, не ночуя в Андах под открытым небом, а срезая угол и выходя на другой, недавно открытый участок дороги, гораздо ближе к Мачу-Пикчу. Это — так называемая Королевская тропа, которая, так же, как и тропа, по которой добирались когда-то курьеры из Куско, проходит через джунгли и горный перевал, состоит из гигантских ступенек, каменных террас и троп над обрывом, но зато она намного короче.
Мы выходим до рассвета. Звезды обступают нас, как назойливые ребятишки в деревенской школе. Мы доезжаем в поезде до предпоследней перед Мачу-Пикчу станции и выходим в ледяную тьму. Пассажиры, едущие с комфортом до конца, смотрят на нас расширенными, полными уважения глазами. Ну конечно, они ведь не видели тех, что идут четыре дня! Приходится уважать нас.
Мы сворачиваем с дороги в никак не обозначенном месте. И это — тропа?! Скорее, едва протоптанная лесная тропка. Наш проводник, смуглый, ровно-жизнерадостный молодой перуанец Фабрицио, утверждает, что именно она приведет нас к Воротам Солнца. Наша цель — прийти туда до шести, чтобы успеть полюбоваться закатом, да и великолепный вид озаренного особым вечерним светом города не упустить. Для этого мы должны вскарабкаться на одну из гор, а потом спуститься.
Хайрам Бинхем, повторнооткрыватель (нет такого слова? — зато ситуация есть!) Мачу-Пикчу, шел по другой дороге, той, что впоследствии получила имя Тропы Инков. Дорога, то спускающаяся резко, под опасным углом, вниз, то карабкающаяся в горы, пересекающая расщелины и горные ручьи, не так уж длинна, но непривычному путнику не так просто одолеть все эти подъемы, спады и висячие мосты. Особенно когда не знаешь, куда идешь. Испанцы, захватившие, осквернившие и в конце концов перестроившие Куско, так никогда и не дошли до Мачу-Пикчу. Невзирая на одышку и плотно заложенный нос, я пытаюсь подстроиться к темпу и ритму Фабрицио и идти прямо за ним, след в след. Сама не знаю, почему мне так важно пройти и дойти.
Дорога диктует правила поведения, и начинаешь дышать ритмично, беречь такой скудный и такой ценный кислород, ступать экономно, рассчитывать движения — еще, чего доброго, столкнешь кого-то в пропасть, тут ежегодно бывают такие случаи. Пилигримы, торопящиеся к закату или, наоборот, по более сложной тропе к рассвету, не всегда думают о чужом просветлении. Быстрее, опередить, успеть, добраться, увидеть… Тропа инков мстит.
Муж загибается где-то за спиной. А наш Фабрицио весел и энергичен, щебечет далеко впереди. Я-то думала, он будет помогать нести наши рюкзаки, а вместо этого он еще и навьючил на нас рюкзаки с провизией на троих, сам же несет кислородный баллон: я ведь предупреждала, что мы неспортивные, можем не справиться на тропе, вот агенство и расстаралось…
Развалины на полпути дают желанную передышку. А еще я делаю открытие: в заросшем камне над ритуальным сидением инкского храма вдруг вижу голову тигра. А никакой головы тигра на карте не числится. Все по очереди становятся в ту точку, с которой видна голова, и соглашаются, что видят. Значит, это не мираж от обезвоживания? В следующей жизни обязательно стану археологом! — а пока я поручаю Фабрицио разузнать у кого-нибудь о “моем” тигре.
Отдохнув, пускаемся в путь дальше. Последние ступени называются “Gringo Killers”— “убийцы гринго”. Вот оно, возмездие инков: мой муж, гринго-курильщик, уже почти убит всей дорогой и без воодушевления смотрит на огромные зелено-серые валуны, якобы ступеньки. Во мне же почему-то просыпается лама или викунья, и я скачу, не дыша, вверх, вверх, успеть до заката. С удивлением замечаю, что насморк прошел, да и усталость не мешает.
Последний рывок — и внезапно появляются террасы Мачу-Пикчу в красноватой пелене. Нет вкуснее честно заработанного заката. Вот он, освещает стены древнего города. Посланцы, добиравшиеся сюда из Куско со срочными донесениями, радовались, наверно, той же острой радостью. Горы не изменились со времен инков, но больше не выполняют свою первоначальную функцию — оберегать древнюю столицу от чужеземцев. Туристы со всего мира, искатели духовного наследия инков, почитатели Кастанеды и просто любопытствующие наполняют улицы-террасы, заглядывают в дома и молельни, создавая иллюзию живого города. Но отсюда они не видны, и можно просто облокотиться мокрой от пота спиной о скалу и вбирать величие.
На другой день мы приезжаем автобусом, идущим из Агуас-Кальенте, в котором мы ночевали. Мы входим через другие ворота, и… не видим ничего. Туман, густой и тяжелый, полностью скрыл и галереи, и дома, и камни. Мы могли с таким же успехом остаться в Лиме, или дома, или вообще где угодно. Подумаешь, достопримечательность — самый густой на свете туман! Мы осторожно проходим вперед, держась друг за друга. Мы, видимо, ступаем по краю террасы. А впрочем, кто его знает, где мы. Я отпускаю руку мужа и тут же теряю его. И теперь я здесь одна. Можно воображать город инков населенным и, скорее всего, суетящимся, невзирая на многочисленные храмы и места для углубленного самосозерцания. В конце концов, здесь жило около тысячи человек, и город до самого своего таинственного конца не переставал строиться, праздновать, работать, расти. Но все же там не могло быть так тихо! Это туман съедает все звуки.
Туман обволакивает почти ощутимо. Я чувствую на себе его потные лапы и даже слышу его влажное сопение. Тут, очнувшись от всей это исторической паранормальности, я понимаю, что дышит и сопит не туман. Кто-то живой дышит прямо рядом с моим лицом. Я не знаю, то ли протянуть руку вперед, то ли отскочить. С опаской вглядываюсь в молочную взвесь и вижу лошадиную морду совсем рядом с собой. Дикая лошадь?! Лошадь удивительно низкоросла, или, может, это жеребенок? Я не уверена, что она меня видит, но, конечно, чувствует мое присутствие. Мы некоторое время дышим в унисон, всматриваясь друг в друга; потом она отступает и полностью исчезает в тумане.
Назад в Лиму
Чем ближе к концу нашего тура, тем меньше роскоши. Чаевые получены, дорога на Мачу-Пикчу покорена, и нечего теперь стараться. Так, видимо, рассуждало агентство. Если из Куско нас сначала вез шофер в легковой машине, то потом мы проехали до Агуас-Кальентес на поезде, a обратно едем в обычном “колективо”. Нас провожает Фабрицио. Между прочим, стоит вместе с нами под проливным дождем, хотя давно мог бы уйти назад, под крышу отеля.
На прощанье он говорит нам:
— Хотел бы я, чтобы и я в вашем возрасте делал что-то новое и не боялся пробовать свои силы. Я так рад, что вы прошли по тропе и что я познакомился с вами!
Ух ты. Комплименты — это бесплатно в Перу. А я-то думала, что он нас презирает за то, что мы — такие городские слабаки.
На каком-то промежуточном драндулете доезжаем до того “колективо”, который повезет нас в Куско. Он полностью укомплектован пассажирами. Сидячих мест больше нет, а стоячие не предусмотрены. Водитель двигается к самой дверце, и рядом с ним образуется еще одно место. Второе — в ногах у каких-то парней. Нет, они подбирают ноги под себя. Ага, поместилась. Отличительная черта “колективо” — это его безразмерность. Но все же хорошо, что не тащили с собой чемодан, ему бы точно места не нашлось.
После того как все уселись, подходит крестьянка с альпакой и начинает переговоры с водителем. Он открывает багажник и показывает его наполненное до отказа нутро. Багажник закрывается, но женщина не сдается. Она пытается подсадить альпаку на ступеньку микроавтобуса, подпихивая ее под зад. Альпака заглядывает в дверь и шарахается в ужасе, видя, насколько плотны наши ряды. Пассажиры комментируют и, видимо, дают советы. По-моему, крестьянка пытается отправить с водителем хотя бы альпаку, раз уж ей места нет, а тот не соглашается. В конце концов, бедному животному разрешают спрыгнуть со ступеньки и “колективо”, минут на двадцать позже намеченного времени, отправляется.
Сидящие сзади парни, настоящие закаленные туристы, обсуждают прелести автостопа в Колумбии. Я со значением смотрю на мужа. Он отвечает на мой взгляд решительным “нет”. Значит, в Колумбию я пока не еду…
Ночью летим в Лиму. Я возвращаюсь в тот же отель в прелестном районе Сан-Исидро, из которого десять дней назад мы отправились в путешествие по стране. Из приобретений — бОльшая уверенность в том, что мою жуткую смесь испанского, английского и жестов можно понять. Я болтаю со всеми, при каждой возможности, и чувствую себя довольно уверенно: торгуюсь в такси, спрашиваю дорогу, обсуждаю образовательную систему. Я даже умудряюсь, использовав весь свой словарный запас на испанском, договориться по телефону с незнакомкой, которая разделяет мою любовь к танго и чей телефон мне дали еще в Нью-Йорке (причем передача телефона сопровождалaсь уже знакомым читателю диалогом: “—А она говорит по-английски?” — “Конечно, в Перу все говорят по-английски”…), и за мной приезжает целая делегация в лучших своих костюмах. А потом меня везут на какую-то виллу, где уже дожидаются срочно вызванные лимские тангейро, радующиеся гостье из Нью-Йорка так, как будто самый факт жизни в Нью-Йорке делает меня лучше и интересней.
Но до вечернего танго еще тянется чудесный день. Mаршируют гвардейцы у президентского дворца: белыe кители, красныe шаровары, длинныe косы на затылках. Это — смена караула под музыку Андов “Полет кондора”, сделавшуюся знаменитой после того, как в 1970-ом Саймон и Гарфункель спели: “Лучше бы я стал соколом, а не улиткой, молотком, а не гвоздем… лучше твердо стоять на земле” и странным образом роднящую меня с Перу. Гуляя без плана (обязательная программа ведь выполнена!), я набредаю на Плазу Сан-Мартин с уже знакомым мне “либертадором” на коне, всеми четырьмя копытами укрепившемся на скале. На этой же неоколониальной площади находится заброшенный театр Колумба, и вообще вид у площади слегка потертый, невзирая на не сдающих позиции чистильщиков обуви, обслуживающих во время обеденного перерыва чиновников из государственных учреждений и клерков с шумящей за углом главной торговой магистрали, пешеходной Ла-Юнион. А на обед меня ждет еще одна встреча с монахинями. В жизни не съела столько монастырских обедов, сколько довелось в Перу! Тем не менее, ресторан, содержащийся францисканскими монахинями, числится во многих путеводителях по Лиме, поскольку его французский повар, видимо, неплох, да и здание XVIII века достаточно примечательно.
Ни вход с улицы, ни внутренний дворик, увитый лестницами, не напоминают вход в ресторан, но я упорно открываю все подряд тяжелые двери. Химеры на дверных ручках любезно улыбаются мне. В конце концов за одной из дверей оказывается хорошо освещенный зал в пастельных тонах. Что бы заказать?
— Конечно, луковый суп! — подсказывает улыбающаяся, плавно передвигающаяся черная официантка-монахиня. И — суп действительно хорош, исполнен по всем правилам французской кухни.
— Вы, конечно, не перуанка.
— Я из Буркина-Фасо, на послушании здесь.
Ага, вот откуда французское меню! Дальше расспрашивать кажется невежливым, и я жду, глядя на ее приветливое лоснящееся лицо, чтобы она сама рассказала еще что-нибудь. Монахиня поясняет, что здесь почти все — на кратковременном послушании, и считают честью готовить или прислуживать в этом ресторане.
— Здешний монастырь — очень почетное место, необычное место. Не всякую монахиню примут, — с достоинством говорит “моя” монахиня-отличница.
После супа я решаю все-таки и в музей сходить. Я ведь музейная душа, а тут как-то все не получается, уж слишком интересно на улицах. Музеи в Лиме, между прочим, преотличные, с удивительными испанцами и с живописью кускеньо, но я иду в кафедральный собор на Плаза-де-Майор. Там ведь не просто собрание живописи, а настоящая история города. Действительно, кое-где видны обнаженные камни первой кладки (первый собор, разрушенный землетрясением, был с педантичной точностью воспроизведен на том же самом месте), а где-то…. человеческие кости и целый стеклянный дисплей с черепами, этакий гроб хрустальный. Говорят, под каждой католической церковью в Перу таятся склепы, а под находящейся неподалеку церковью Святого Франциска — останки двадцати пяти тысяч людей. Причем некоторые источники утверждают, что захоронений там гораздо больше, не менее семидесяти тысяч. В склепе кафедрального собора находится также остов Франциско Писарро, считающегося основателем Лимы — именно он объявил ее столицей и застроил в новом стиле.
Черепа художественно разложены под стеклом и даже, кажется, подобраны по размеру и форме. Вспоминается Джером К. Джером: “Молодой человек, у вас каникулы, неужели вы не желаете взглянуть на черепа?!” Мне кажется, что перуанцы серьезно относятся к жизни и легко — к смерти. Такое буднично-наивное, до-Ренессансное отношение к смерти напоминает мне гигантскую люстру из человеческих костей, которую смастерил некий монах в Чехии лет за двести-триста до постройки лимских катакомб. Лимским косточкам до чешского монаха, конечно, далеко. Но все равно наступил какой-то момент пресыщения примитивизмом. Кажется, я готова к полету домой.
Новые мои друзья-тангейро успевают еще провезти меня через артистичный, облюбованный художниками и музыкантами район Барранко, тянущийся вдоль берега океана (и, конечно, здесь играет живая музыка и разодетые гуляющие в костюмах и нарядных платьях, не боясь перепачкаться, поглощают все те же простонародные античучос). Как грустно уезжать! Сколько еще можно было узнать, посмотреть, с какими чудными людьми познакомиться!
Что самое замечательное в Перу? Перуанское секретное оружие, конечно! Это — та легкость, с которой перуанцы распахивают и двери, и сердца, их законная, пусть и немного наивная гордость даже самым небольшим “национальным достоянием” — от писко до песни “Полет кондора”, их слегка церемонная элегантность, их порядочность, заметная даже тогда, когда они пытаются обвести тебя вокруг пальца. А еще я буду вспоминать животных, не боящихся высоты; горы в снежных колпаках; белоснежные стены домов и монастырей; яркие ткани и маски; муссы из таинственных фруктов и маринованный афродизиак-севиче. Но никогда, никогда, никогда я не стану есть морских свинок. Даже если перееду в Перу насовсем.
