Галина Ицкович делится своими впечатлениями от путешествия по одной из самых противоречивых стран Латинской Америки – Перу
Часть первая
Беспосадочный Нью-Йорк – Лима
Путешествие начинается в полусне: обычно я как раз в полночь ложусь, а тут – полуночный вылет. Тем чудесней выглядит будущaя поездка, действительно, нечто из области сна. Собственно, ощущение пребывания в некой чудесной стране начинается даже до взлета, у стойки регистрации: ко мне начинают обращаться на испанском – вроде того, что хватит притворяться, уж перед своими-то зачем продолжать на английском… Впрочем, что ж здесь чудесного, со мной это случается в каждой латинской стране. Уверения в том, что я не понимаю большинства сказанного, никого не убеждают, а когда я еще и указываю в анкете испанское имя моей мамы (дань патриотической поддержке Испании в Советском Союзе 30-х), любому становится окончательно ясно, что я – латина, не помнящая родства, и английский исчезает совсем. На все переговоры с авиадевушками высылаю вперед мужа, его-то внешность сомнений не оставляет: он – типичный гринго-турист.
Нa терминале LAN пахнет почему-то жженым сахаром. Неужели здесь и в самолетах подают знаменитое латиноамериканское лакомство dulce de leche – точь-в-точь вареная сгущенка из советского детства (если кто не в курсе: берешь запечатанную банку сгущенного молока и кипятишь около часа, потом открываешь и вытягиваешь темно-коричневую ирисочную вкуснятину)?! Я, известная сладкоежка, начинаю исходить слюной, и совершенно, кстати, напрасно. Это ветер дальних странствий, пошутив, пригнал сюда завлекательный аромат.
В очередь на посадку за нами становится еврейская ортодоксальная пара. Перед ними – огромная тачка чемоданов. Они неуловимо отличаются от наших нью-йоркских ортодоксов: то ли шляпа другого фасона, то ли костюм темнee. Hу, так и есть – говорят между собой по-испански! Оказывается, в Лиме живут бок о бок и еврейские ортодоксы, и потомки нацистов. Ну и, конечно, китайцы и японцы. Кто только не эмигрировал в Южную Америку!
Утром мы в Лиме. Как-то иначе представляешь себе город, являющийся одним из “опасных” городов, где убийства и ограбления происходят ежедневно – но Лима удивительно красива и многообразна. Захолустное поселение во времена инкской империи, Лима была вознесена испанцами в статус столицы, выстроена по образцу испанских городов, а потом, кажется, после землетрясения в 1746-ом, отстроена еще лучше.
Начав с огромной главной площади в историческом центре, описываем концентрические круги, и вскоре видим нечто знакомое – Чайнатаун! Знакомые красно-золотые ворота Чайнатауна неизменны, как МакДональдс, но за ними – все краски и звуки латиноамериканского mercado: невероятной яркости фрукты и овощи; сласти, варящиеся в чанах прямо посреди мостовой и разливающиеся в пластиковые стаканчики (стаканчики продаются тут же, по сто штук в мешке); очищенные, кругами нарезанные ананасы и арбузы, как разноцветные гигантские шайбы – они лежат прямо за стеклами передвижных лавчонок.
– Мани? – спрашивает продавец обжаренного в сахаре арахиса. Неужели я похожа на человека, неспособного расплатиться за дешевое лакомство? Оказывается, это арахис – mani. Почему бы и не mani? Этот арахис на похож ни на тот, что можно купить у уличного торговца в Нью-Йорке, ни на магазинный А вот и ряды свежайшей рыбы, просто-таки подпрыгивающей от нетерпения окунуться в маринад из лимонного сока с луком и превратиться в севиче. Действительно, так и происходит, и через несколько шагов – вот они, стаканчики с севиче! – а на каждом сидит маленький обжаренный pulpo-осьминог. Но и Китай все-таки присутствует: огромные связки бумажных цветов, гирлянды дешевых игрушек и бижутерии, бисер, бисер, бисер… для изготовления перуанских народных поделок, конечно! Маскарадные костюмы и костюмы купальные, галантерея и дешевая пластмасса… Сплав культур будет преследовать всю поездку, а сплав времен будет чувствоваться еще больше, потому что древность в Перу – дело сегодняшнее.
А еще в Лиме тесно переплетаются бедность за пределами понимания человека из постмодерна и вполне комфортный уровень жизни. В Лиме можно увидеть и военный парад, и пластмассовые угрожающие щиты в руках полицейских, и благополучных, достаточно богатых профессионалов, и нищету. Но бедность здесь спокойна, нищета не вызывающа, все, по-видимому, спокойно относятся к ужасающему разрыву между классами. Преступлений, говорят, немало, но преступники совершают их исключительно по необходимости, не со зла.
Голова кружится от многообразия увиденного, от контрастов при переезде из одного района города в другой – и это после Нью-Йорка, известного своим умением совмещать несовместимое! Ну, и от недосыпа, конечно. Завтра рано утром мы уезжаем в Паракас, кроме того, я еще вернусь в Лиму, потому сокращаем вечернее гулянье и отправляемся спать пораньше.
Estacion del Sur и другие станции
Еще до рассвета приезжаем на автобусную станцию. Там нас ждет настоящий сюрприз: оказывается, в Перу неплохо быть небедным. Рейсовый автобус стоит немало по перуанским понятиям, не все могут позволить себе такой способ передвижения, но… он того стоит! Хоть и стыдно так роскошничать: в памяти свежа профсоюзная демонстрация из вчерашнего утра, молчащие разношерстные демонстранты против выстроившихся в заградительную линию полицейских, тоже молчащих за своими щитами. С другой стороны, сегодня, расплачиваясь в твердой валюте, обнаруживаем, что все происходит организованно, по расписанию, с комфортом на грани фантастики.
Вчера в центре Лимы мы пообедали в ресторанчике с местными, съев достаточно неинтересный, но зато обильный обед из трех блюд, который стоил нам что-то около двух с половиной долларов на человека. Рядом сидели “голубые воротнички”, клерки. А вот в ресторанах для туристов рыба счастлива очутиться в моей тарелке и благодарит за предоставленную возможность, официанты благодарят за самые небольшие чаевые дрожащими губами. Вчера мы видели битком набитые так называемые “колективос“, шныряющие повсюду дешевые автобусики для простого люда. А сегодня едем в двухэтажном суперавтобусе с раскладными сиденьями (в классе “люкс” они раскладываются полностью, так что можно лежать), питанием, фильмами на двух языках. Вот она, страна третьего мира… Лозунги, клеймящие капитaлизм и коррупцию, украшают бараки вдоль дороги.
Едем несколько часов. Местность оживает. Некстати должна заметить, что даже в Индии больше уважают магистрали: тут их не только перебегают, но даже переезжают на телегах. Дорога убога, но хороша. Океан-подлиза подкатывается к самому ee краю. Горы подступают с другой стороны. Город Мала, плохой, видимо, город (mala– плохой, плохо(исп.)) выставляет к дороге форпост горы … ну, так и есть: местность называется “Район Голубой Горы”. На станции под названием Estacion del Sur нас приветствует открытый черный рот печи, в которой выпекаются тамале и эмпанады для проезжающих. Мне трудно понять пока, как тут все оперирует: то ли это декорации для туристов, то ли мы видим живую жизнь.
Спрыгнув со второго этажа автобуса в Паракасе, обнаруживаем, что жилье нам отведено прямо за автобусной станцией, в домиках мотельного типа, крытых бамбуковыми циновками, с бамбуковыми же заборами вокруг (потом все же обнаружилось, что настоящая крыша у домиков имеется, лично на нее поднималась). Вид у бамбуковых хижин такой хлипкий, что, входя, спрашиваю: “А в туалет на станцию бегать?” – на что темнощекая и пухлая, как большинство перуанских девушек, девушка на ресепшене с русскозвучащим именем Олёнка, что-то среднее между Алёнкой и Оленькой, обиженно говорит: “Ну, если вам так захочется… хотя удобнее пользоваться собственным”. Тут и обнаруживается, что комната очень даже хороша – новенькая, с современной сантехникой и огромным балконом, затянутым со всех сторон теми же циновками.
“Либертадор” Перу генерал Сан Мартин высадился именно тут в 1820 году, о чем и свидетельствует обелиск в форме паруса прямо через дорогу от автобусной станции. В какой-то момент я заподозрила, что прибыл он тоже на автобусе Cruz del Sur. Переходишь к парусу – и ты уже в зоне природного заповедника. Мне начинает нравиться этот динамичный сплав прошлого и настоящего, природы и людей. Ни ворот, ни сторожа, ни таблички, ни карты. Настоящие путешественники сами чертят карты.
Национальный парк Паракас – это соляная тропическая пустыня, образованная на месте доисторического океана. Песок – красный, желтый, белый от соли. Здесь обитают птицы, 200 видов. Не все имеющиеся виды вышли нас поприветствовать, но колония знаменитых перуанских олуш, внешне напоминающих пеликанов, сидит на берегу и на прибрежных скалах, и трудится над производством самого дорогого удобрения в мире – знаменитого гуано, “перуанского золота”. В воде неподалеку от берега играет стайка дельфинов. В небе – стервятники, альбатросы, чайки, десятки птиц, чьи названия мне неизвестны. Говорят, среди них есть и дарвиновские вьюрки.
Вот не говорите, что названия даны случайно. Плайя Супэй (в переводе – “недобрый/зловещий берег “, “берег злых сил”) была названa так из-за зловещих звуков, издаваемых птицами, а также из-за рифов, о которые разбивались рыбачьи суда (привлеченные, видимо, именно звуками), но именно там, в виду птичьего острова Ле Катедрал (“Собор”), из-за землетрясения 2007 г. потерявшего часть своего готического великолепия, на моего мужа пребольно шлепается ком птичьего дерьма размером с небольшой кокос… но нет, это не драгоценное гуано, а глинообразное, темно-зеленое дерьмо стервятника. Мы до самого вечера вспоминаем меткую птицу, явно посланную злыми силами, пытаясь отодрать зловонную субстанцию, которая проела-таки дыру в футболке.
В самом Паракасе, рыбацкой деревне, известной только своей близостью к национальному парку, на улицах больше собак, чем жителей. Туристский сезон подходит к концу, в Южном полушарии – поздняя осень. Рестораны, тем не менее, упорно не закрываются допоздна, киоски с художественными промыслами (имена хозяев выведены большими буквами, очень трогательно) продолжают работать. Стаи собак кучкуются на единственной площади, сиплым лаем провожая редких прохожих, и иногда пытаются зайти в рестораны, откуда их с победной руганью выпроваживают официанты; уверена, что собаки просто хотят помочь ресторанам избавиться отo всей этой рыбы, наловленной впрок и никому больше не нужной. С заходом солнца возвращаются рыбаки. Зимняя ночь (это ведь все-таки зима Южного полушария, хоть и май) наступает быстро, и уже в полной тьме они начинают выгружать свою серебряную добычу. Пахнет детством, портом.
Еще птицы, горы песка и свежесброженное вино
Самой большой проблемой оказалось то, что в этой стране на английском говорят только тургиды, дa и то не все и очень плохо. Лихорадочно вспоминаю испанские слова и с помощью случайно подвернувшихся глаголов (их у меня штук пятнадцать в наличии) леплю их в некий бесформенный ком. Когда кончаются глаголы, начинаю бешено махать руками и вращать глазами. К сожалению, вращание глазами не помогает ПОНИМАТЬ… а поэтому до меня только сегодня доходит смысл того, что вчера сказали две грустные тетеньки, туристки из Испании: они вчера не поехали нa Islas Ballestas из-за небольшого землетрясения… Мой путеводитель утверждает, что в народе остров называют “Галапагос для бедных”. Неужели мы не увидим его?! Нет, сегодня все успокоилось, можно выходить в море, говорит приветливая Оленка. Действительно, доплываем за какие-то сорок пять минут, а удовольствия – как от визита в мир, в котором еще не нашкодил человек.
На Islas Ballestas толкутся птицы. Пингвины напоминают приезжих купальщиков на одесских пляжах: белогрудые, толстоватые, они с опаской подбираются к воде, трогают лапкой, отскакивают немедленно, крылышки короткие, как озябшие ручки где-то под мышками… Стоят группками и совещаются, купаться сегодня или не купаться. Посовещавшись, все же прыгают в воду и… исчезают немедленно: они – какие-то реактивные амфибии, секретное подводное оружие. Многообразие птиц поразительно. Oни греются на солнышке после нырков за рыбой. Тут же развалились тюлени и морские котики. Рыба же выпрыгивает так высоко, что кажется, что это рыбы охотятся на птиц, а не наоборот. Говорят, акулы именно так и делают – но здесь нет акул. Здесь царит гармония.
По дороге обратно разглядываем издалека El Candelabro, Канделябр – гигантский, высотой в 180 метров, геоглиф: то ли трехголовый кактус – если нарисован астрономами из цивилизации Наска около тысячи лет назад, то ли подсвечник – если это дело рук испанских пиратов в XVI веке. Он прочерчен на склoне песчаной горы с той легкостью, с которой прутик малыша чертит фигурки на песке. Так и видится гигантский небесный карапуз, вглядывающийся в крохотную земную горку. Краски этих гор невероятны: насчитав двенадцать цветов, начинаю сомневаться, знаю ли я вообще названия этих оттенков. Вода же четко двухцветна: лазорево-изумрудная у берегов, темно-зеленая на глубине. Тихий океан тих после вчерашнего, как провинившийся мальчишка. Совершенство этого утра начинает пугать, но тут я, любуясь отснятым на острове, нечаянно стираю весь фильм, и все в жизни становится на места.
Опять автобус. На этот раз едем недолго, в другой городок той же провинции Писко, Ику. Кукуруза и спаржа растут вдоль всей дороги. Кукуруза – гигантская, никогда не видела такой, но североамериканская слаще и сочнее. А вот спаржа и авокадо вкусны необыкновенно. Кресты вдоль дороги, очевидно, отмечают место гибели неосторожных пешеходов, тех, кто не добежал… Но главные надгробия и объяснения увиденного еще впереди: придорожные мемориалы и многоэтажные, как в Новом Орлеане, склепы на местном кладбище хранят память о погибших в гигантском по силе (7.9 по Рихтеру) землетрясении 2007 года, сопровождавшемся цунами. Некоторые из погибших возведены в статус святых и успешно исцеляют выживших. Статуя Черного Христа, одна из немногих существующих – все, что уцелело от кафедрального собора XVII века, – тоже считается нынче чудесной. Ика живет себе-поживает тихой провинциальной жизнью, но само существование этого оазиса в окружении пустыни, постепенно наступающей (из семи лагун, окружавших город, высохлo шесть) на город без дождей, странно и непостижимо. Дoждя в Ике не было шестнадцать лет! Бывали и более длинные периоды без дождя, говорят старожилы. Маркес, чистый Маркес. Хм… Колумбия-то совсем недалеко, держи на север и – вот она. Значит?..
Через пару сотен метров за оазисом начинаются дюны. Мы пересаживаемся в багги, и начинается гонка по крутым песчаным холмам. А потом нетрусливые съезжают с вершины на сэндборде. За ними следом съезжают трусливые, поскольку багги уехал, а проводить здесь ночь не хочется. Уже внизу оглядываюсь и не верю своим глазам: как я могла съехать с этой стены песка?! Правда, за полтора часа спуска тормозить так и не научилась (ладно, не буду о синяках…).
Между океаном и дюнами растет виноград. Виноградники провинции Писко порождают национальное достояние. Называется оно тоже писко. Надо сказать, что Перу и Чили долго боролись за первенство, так как чилийцы тоже считают писко своим национальным напитком, но Перу все-таки победил. Писко производится из муската. В переводе с языка кечуа — «летящая птица». Его относят к разновидности виноградного бренди. Для производства писко берут чистое, свежесброженное вино из винограда без кожицы и косточек. Его выдерживают в конических глиняных сосудах. Сосуды можно увидеть у ворот виноградников, за заборами домов. Дистиллируют писко один раз и получают жидкость крепостью в 43%. Добавлять воду категорически запрещено. На его основе делается множество коктейлей, в том числе и один из самых известных коктейлей в мире — Писко Сауэр. Перепробовав с десяток разновидностей писко на винограднике, заявляю со всей ответственностью: как и любое свежесброженное вино, писко пьется очень легко. Чувствую себя как типичная летящая птица. Настроение прекрасное, душа поет, можно сказать. Встать на ноги и пройти с достоинством гораздо сложнее… Говорят, что перед тем, как давить виноград (а делается это по ночам) работникам наливали писко, и они танцевали на винограде с пением до самого утра.
В следующий раз я вспомню о чудесных качествах писко, когда мы незаметно для себя напьемся в севиче-баре, прямо накануне выхода на Мачу-Пикчу под чуткой опекой соотечественника-официанта (“Повезло мне влюбиться в перуанку! А вообще-то я из Кишинева…”)… . И еще раз — в каpтинной галерее, представляющей работы художников Куско, где Христос в Гефсиманском саду топчет ногами виноград, а красная кровь из стигмат стекает в красную кровь винограда… Такой вот синкретизм.
Таинственная цивилизация Наска и не менее таинственные проявления перуанского гостеприимства
Уже поздним вечером подъезжаем к городу Наска, где завтра нам предстоит полет над чудесными и таинственными линиями Наска. Нас встречает на станции хозяйка маленького турагенства, отвечающего за завтрашний полет в четырехместном самолетике, и лично отвозит… куда-то. Мы трясемся по бездорожью, в полной темноте. Синко минутас, действительно. Но, приехав к внушительным воротам, мы видим, что нас не ждали. Наша водительница, устав сигналить, выходит из машины и начинает колотить в ворота. Ждет ответа безрезультатно. Она уходит куда-то в темноту и возвращается со сторожем. Только это слово приходит на ум при виде невыспавшегося, встрепанного старикашки в бесформенном тряпье, но он оказывается администратором отеля. Нелла, так зовут женщину, извиняется за неудобства (то есть мне хочется верить, что извиняется — по-английски здесь не говорит никто), и мы вместе с чемоданами пролезаем в дырку в заборе. К слову о заборах: так как любителей ограбить ближнего своего здесь, видимо, немало, заборы обычно везде очень суровые,но они все же выше и страшнее в Лиме, где есть кого грабить.
В любом случае, все здесь кажется очень подозрительным. Нас ведут по ухабам неосвещенной территории, через какую-то открытую балюстраду, и приводят в огромную комнaту на самом краю пустого, так нам показалось, курортного комплекса. Все здесь недостроенное и пыльное, но в ванной — модерновый стеклянный потолок (от него тянутся потеки, счастье, что дожди и здесь редкость), кровать огромна, покрывало на ней нелепо блестит золотой нитью. Ни полотенец, ни мыла нет.
Самое главное, очень хочется есть. Я каким-то образом выражаю эту мысль, и с недоумением на лице тот же сторож извлекает пыльную толстую книгу. Это меню, не молитвенник? Из близлежащего ресторана? Или из отельной кухни? Я стараюсь не задумываться и заказывать быстро. В меню — Lomo Stroganoff и салат “Уолдорф”… Муж не рискует попробовать Lomo Stroganoff по-наскийски и просит “пойо” (pollo), курицу, то есть, а я, естественно, из любопытства заказываю “Уолдорф”. И чаю, пожалуйста, горячего чаю. Ответом мне — полное недоумение. Те пара ми, пор фавор… бесполезно. Ладно, проехали.
Быстро моемся под ледяной струей: конечно же, мыло у меня с собой, я — опытный путешественник. Минут через сорок, когда голод утихомирился сам собой и я готова соскользнуть в сон, а муж зачем-то пытается побриться — стук в дверь. О-о, да тут целая делегация! И сколько у них кульков и кулечков в руках! Приготовили. Все приготовили. Включая пять или шесть полиэтиленовых мешочков с приправами, тронуть которые мы не решились, а также кипяток в пластмассовых (!) баночках, несколько (!!) чайных пакетов и увесистый мешочек сахара. Для сведения: когда в гораздо лучшем отеле я попросила вечером чашку чая, все долго бегали, совещались, суетились, а потом предложили мне в качестве достойной альтернативы чашку горячей воды и пакетик сахара… В общем, ребята с ужином справились. Съесть эти невероятные порции было невозможно. Утром я отправилась искать таинственных поваров, чтобы поблагодарить их, но концов не нашла, и только тот же старик со вчерашнего вечера уныло пожимал плечами в ответ на мои вопросы.
Нелла возвращается утром, чтобы отвезти нас на аэродром. Количество крохотных авиакомпаний, кормящихся показом линий Наска, поражает. В самолетики, правда, больше четырех пассажиров не вмещается, a есть, говорят, и двухместные. Летала я в свое время в окрестностях Эвереста на 12-местных, компании (не смейтесь) “Будда Эйр”. И на вертолете летала. Но вертолет вел себя, помнится, прилично, и не пытался показывать фигуры высшего пилотажа. В отличие от здешних самолетов, пытающихся дать пассажирам максимальный обзор и поэтому выписывающих мертвые петли. Хорошо, что завтрак был неплотный…
Линии Наска — это еще одно национальное достояние Перу. На протяжении 450 километров пустыня исчерчена рисунками и диаграммами. Уникальный сухой воздух в сочетании со своеобразной розой ветров позволил этим рисункам сохраниться с 500 года до н. э. Сначала одна цивилизация чертила, потом другая переняла эстафету. Наверно, именно потому, что все это видно только с воздуха, возникла теория об инопланетном присутствии и руководстве. Действительно, похоже на чертеж, разве что некоторые фигуры уж слишком забавны для серьезной конструкторской разработки. Кто их знает, этих Наска. Линии не были проглочены Панамериканским шоссе благодаря усилиям Марии Райхе, немки по происхождению, которая приехала в Перу в 1934 году и была напрямую связана с изучением геоглифов Наски, начатым в 1940 году археологом из Бруклина. Это благодаря ее усилиям, за четыре года до ее смерти в 1994-ом, геоглифы Наски были признаны объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО. Говорят, что, потеряв палец в результате гангрены, в одном из рисунков, изображающем четырехпалого человека, она узнала собственную ладонь.
Странные они были ребята, эти предшественники цивилизации Инка. Трепанацию черепа практиковали. Мертвых своих хоронили пышно (за что и поплатились — почти все могилы были разграблены в начале XX века), и не только со всей утварью, но также с детьми и обслугой. Маленькие детские мумии особенно поразили. Дети были убиты ударом по голове, чтобы умершая собственной смертью мама не тосковала без них в загробном мире. Бр-р-р.
В открытых могилах на слабо охраняемом кладбище, скучно завалившись на бок, сидят мумии. Их длинные косы витками уложены вокруг закутанных в красное и грязно-желтое тел. У некоторых вместо голов расписные горшки — не позориться же безголовым в небесном царстве. Жалко их почему-то. Под испепеляющим солнцем тянутся обозначенные камешками дорожки, по вязкости и тоскливости напоминающие обычное кладбище, вот только в песке между ними валяются крупные и мелкие человеческие кости. Из сотен разграбленных охотниками за золотом инков могил осталось только двенадцать. Это все мы увидели уже во второй половине дня, на кладбище Чаучийя.
Устав от древностей, отправляемся прогуляться по Наске, а заодно купить билеты на вечерний автобус в Арекипу. Похоже, что здешние достопримечательности исчерпаны. Но Наска — совсем неплохой городишко, с обязательной Плаза де Армас и подсвеченным претенциозным фонтаном в центре. Над ним нависает видная отовсюду Серро-Бланко, гигантская дюна высотой в 2078 м, двигающаяся на город малюсенькими шажочками. Самая большая в мире куча песка. Одно из самых странных мест в мире. Существует наскская легенда о том, как бог создал этот уголок из всего, что осталось неиспользованным после сотворения мира. Приходится согласиться.
Зато в таинственном отеле “Сан-Рафаэль” услужливый менеджер в форме авиакомпании Nasca Lines пытается компенсировать вчерашние накладки особым гостеприимством. Он, в отличие от всех встреченных нами сегодня людей, владеет английским. А также японским, горделиво добавляет он в ответ на похвалу его жуткому английскому. Он работал раньше в Токио, а теперь вот перевелся домой, в Наску, и совмещает утреннюю работу (авиадиспетчера) с послеобеденной (в отеле). А еще он выращивает лошадей и морских свинок, хотите взглянуть? Ну да, я же обещала морских свинок…
Cвинки (их здесь штук пятьдесят в нескольких загонах) радостно визжат при виде каких-то длинных зеленых прутьев с крохотными листиками, напоминающими орегано. Маленькая дочка менеджера гладит их нежно и задумчиво. Они не знают о том, что надвигается большой праздник, Корпус Кристи, Праздник Тела и Крови Христовых, в который поедаются тонны свинок. Именно их ест Христос во время Тайной Вечери, судя по картинам художников школы кускуэньо.
Возвращаясь в комнату за вещами, находим там полотенце и большущий кусок мыла, похоже, из личных запасов менеджера… Да, забыла сказать: тот, ночной салат “Уолдорф”, приготовленный незнамо кем, содержал все элементы знаменитого лондонского, вот разве что соус не удался совсем.
