20 марта 2022 года состоялась 73-я серия литературно-критического проекта «Полет разборов». О стихах Златы Яновской и Евгения Мартынова говорили Бахыт Кенжеев, Валерий Шубинский, Ольга Балла, Наталия Черных, Евгений Абдуллаев, Валерия Исмиева, Вера Калмыкова и другие литературные критики. Вели мероприятие Борис Кутенков и Ника Третьяк.
Видео обсуждения смотрите здесь и здесь
Представляем стихи Евгения Мартынова и рецензии Веры Калмыковой, Наталии Черных, Валерия Шубинского, Ольги Балла, Бахыта Кенжеева и Евгения Абдуллаева о них.
Обсуждение Златы Яновской читайте в предыдущем номере «Формаслова».
Рецензия 1. Вера Калмыкова о подборке стихотворений Евгения Мартынова
Необходимо прежде всего отметить две безусловные, на мой взгляд, удачи Евгения Мартынова. Это стихотворения «Может, на дне колодца…» и «исчезнут все исчезнет всё и вымрет…». Первое заслуживает подробного разбора благодаря своей стилистике, неожиданно тяготеющей к акмеистической: здесь очень активны слова, возбуждающие у читателя чувственные реакции, — имеются в виду визуальная, осязательная, акустическая.
Короткий текст представляет собой развёрнутую метафору-загадку. Прежде всего, где находится лирический герой? Он заглядывает в колодец — или попал внутрь него? В зависимости от этого и лёд ведёт себя по-разному: он падает сверху и «звонко» касается человека или всё с тем же звоном вылетает из глубины, чтобы слиться с «белым небом», частью которого является. В любом случае, на дне колодца не ожидаемая чернота, а парадоксальная белизна небесного льда. Во втором катрене описывается действие, возможно, предшествующее тому, что произошло в начале: герой сходит с края колодца, чтобы упасть туда — и отдаться эхом, «произнести» ответ на тот звук, который сопровождает полёт льда. Два последних стиха, однако, выводят действие за пределы так или иначе интерпретированной читателем лирической ситуации: речь идёт не о физическом действии, а о метафизическом состоянии, когда «край» (ср. общеязыковое «дойти до края», «находиться на краю») перейдён, и человек способен дать ответ целостному миру, и этим ответом, этим «эхом» окажется сам человек как целое. Неоднозначность прочтения текста сообщает ему смысловой объём, значительно превышающий формальный в два катрена.
Второе стихотворение тяготеет к афористичности, к антиутопии, переданной в первом стихе. Но уже во втором возникает нетривиальная ситуация — почему-то последним напоминанием об исчезающем мире оказываются трамвайные остановки. И вот на них «останется дыханию взамен // поэзия и полиэтилен». Полиэтилен — то, что, с одной стороны, не пропускает воздуха-дыхания, а с другой — не разлагается и не даёт бытия ничему живому. Но поэзия совершенно противоположна: она без дыхания невозможна и не погибает никогда, потому что словесная материя благодаря своей природе не подвластна тлению.
Среди остальных произведений Евгения Мартынова можно обнаружить и удачи, и просчёты. Интересны стихи «языками слова бередить», «выйтивойти в квартиру», «Стрекотали дверные звонки в голове при ходьбе», «я и сам скоро на воду лягу». Однако в других случаях необходима доработка и более внимательное отношение к языковой норме. Так, у глагола «пролить» есть форма ед. ч. жен. р. прош. вр. «пролила́» и нет формы «проли́ла». Не стоит использовать разговорное «в анфас», поскольку беспредложное «анфас» несёт то же значение. Такое словоупотребление было бы допустимым как приём, однако в тексте его нет. Глагольная форма «порешаем» была в ходу у позднесоветских комсомольских деятелей, и нет оснований воскрешать этого благополучно ушедшего вместе со своими носителями речевого гомункулуса.
Рецензия 2. Наталия Черных о подборке стихотворений Евгения Мартынова
Осторожный хумус
Первая реакция моя, девочки по большей части советской, на новое имя — Евгений Мартынов — сродни дежавю.
«Лебединая верность», «Яблони в цвету», ямочка на подбородке, один из лучших баритонов отечественной эстрады семидесятых, нетривиальный мелодист и отличный аранжировщик. Как и у всех семидесяхнутых (по словам кинокритика Алексея Ерохина (1954-2000), который и создал этот термин и чьи эссе о литературы времен конца восьмидесятых рекомендую к прочтению), у Евгения Мартынова почвенничество было почти совершенно эстетизированно. Семидесяхнутые вообще были большие эстеты, и у них учиться и учиться по-ленински. Они как-то умели обращаться с чуждой западной и неродной восточной культурами, и это умение потом куда-то делось, к обиде моих ровесников-культуртрегеров, хотя и не вовсе. Страна была огромная.
После дежавю я перечитала подбор, пошла искать отзывы о поэте, или хотя бы что-то, и нашла только страницу вконтакте, где оказалось много незнакомого, а среди знакомого — непопулярная, но прекрасная классическая музыка и Веня Д’ркин. А это уже каркас этико-эстетического чувства.
Если бы я ходила по рельсам, я бы написала симпатичную статью с осторожными жестами о будущих успехах и вторичности и с цитатами. Но я не вижу в стихах Евгения Мартынова вторичности. Я вижу последовательную, даже несколько педантичную, работу с хумусом. Хотя бы со стихами Осипа Эмильевича Мандельштама. Автор, подобно инструменту, погружает себя в хумус. Кстати, в отношении данного подбора довольно верная метафора: говорящий отстранен от себя почти на уровне Делеза, а то и Дерриды, и смотрит, как он сам, в образе лопаты, вскапывает довольно-таки истощенную мандельштамовскую почву. Тема сна в этом небольшом и очень тщательном подборе для меня сквозная. Тут же и восточный философ Ибн Руста, владевший не только мыслью, но и каллиграфией, как всякий сасанидский ученый.
Может, на дне колодца
Белого неба лёд
Звонко меня коснётся
И завершит полёт.
Чья-то рука сухая
Дождь соберёт с волос,
Чтобы, сошедши с края,
Эхо я произнёс.
Мандельштам, признаться, уже давненько стал утомлять. Я из тех, кто считает, что серебряная четверка, конечно, это четверка выбора, но «механизм выбора темен», как сказал прозаик Сергей Соколовский. И вообще я больше люблю стихи Бориса Пастернака. Но у Евгения Мартынова то, что хочется обозначить неласковым сленговым «вот это вот все»: «я и сам», «перебранки трамваев», «однокрылые осы», «эхо», — приобретает именно что движение, а не центонность. То нечто, что я пока не могу точно обозначить, но это не эпигонство и не центонность точно. Эти блестки (которые не по одной в каждом стихотворении) скорее похожи на звезды осознания, что именно Мандельштам (как его ни кляни) стал тем фатумом, тем хумусом, который испортил и потом выдал на-гора всю русскую поэзию двадцатого и нынешнего столетия. Поэту все это знать вредно, потому что анализ для поэта смерть, и я в этом убеждена. Поэт вслушивается, выстраивает звук, подбирает тон, меняет инструмент (чего стоят одни блистательные и вовремя возникшие «румяные слезы»!), начинает, ведет и заканчивает.
Подбор Евгения Мартынова получился воздушный, точный и довольно хрупкий. Возможно, потому, что мало стихотворений. Если есть какие претензии к построению подбора (а они точно есть и, вероятно, будут озвучены коллегами), то они не имеют особого значения.
Здесь важно каждое в отдельности стихотворение: сжатое, по большей части — с аккуратно снятыми знаками препинания (здесь это необходимо), иногда расклеивающееся, как намокшая бумажная игрушка, как, например, «шум в голове при морозе…». Важна и их последовательность. Наиболее плотное, обладающее самыми длинными в подборе строчками «Почему ты уходишь, куда ты решился идти…» стоит в кульминации подбора, ему там самое место, и уже по расположению этого стихотворения я делаю вывод, что у автора с этико-эстетическим чувством все — на высший балл.
Поэт без ленцы — не поэт. И однако, трудолюбие (привет Маяковскому) — добродетель поэта, а ленца — утрата таланта.
Мне видится, что у Евгения Мартынова есть определенные сложности в отношениях с собственными стихами (они почти у всех поэтов). Но у него есть и платформа, и критерий. Но выбор — как писать, сколько писать и когда — дело личное.
Рецензия 3. Валерий Шубинский о подборке стихотворений Евгения Мартынова
Евгений Мартынов — поэт того же поколения, что и Злата Яновская. Того поколения, которое появилось накануне постигшей нас катастрофы. Ребята, мы не смогли сделать так, чтобы ваша жизнь не началась с этого, но мы очень на вас рассчитываем во всех отношениях — в том числе и в поэзии. Я очень многого жду от этого поколения.
Начать имеет смысл со стихотворения «Почему ты уходишь, куда ты решился идти…». Оно не лучшее, но это та точка, от которой поэт движется.
Это хорошее стихотворение, но я часто говорю в наших дискуссиях, что бывают «хорошие стихи вообще», не имеющие каких-то индивидуальных авторских ходов. Есть навык писания стихов, восходящий к позднесоветской эпохе: определённым образом организуется интонация. Такой тип хороших стихов восходит к эстетике «Московского времени», есть другой тип хороших стихов, восходящий к другой эстетике. В какой-то момент поэт должен выйти из этой эстетики и двинуться к чему-то существенному, чего нельзя не сказать. Есть стихи, которые нельзя не написать, — если их не напишешь, то в мире чего-то недостаёт.
Видно, что поэт пытается пойти по нескольким путям. Один из них — путь щеголеватости, восходящий к условному Северянину. Это, например, первое стихотворение подборки. Вполне северянинский ход — упоминание не самых распространённых спиртных напитков: «ты пролила на кухне сиббитер». Здесь, конечно, смешно, что упоминается не какой-то коктейль, как Северянин любил, а сибирская настойка.
Второй путь — это путь к свободному стиху.
шум в голове при морозе
листья как однокрылые осы
тыкаются в стекла
как слюна тянется осень
не люблю сюжетность в жизни и в прозе
погаснет свет
<…>
Мне кажется, что здесь автор движется в канве общей поэтики — восходя к Геннадию Алексееву или Вячеславу Куприянову.
И, наконец, третий путь — это путь Георгия Иванова: не Введенского, который уже упоминался, а путь жёсткого минимализма. И вот тут поэт себя и обретает — в жёстких минималистических стихах. Все эти стихи мне нравятся.
и с горькой тоской
по традиции древней руси
глядит на меня упаковка конфет коркунова
ты спросишь потом
ну и что в упаковке такого
не знаю родная
дизайнеров лучше спроси
Или:
Может, на дне колодца
Белого неба лёд
Звонко меня коснётся
И завершит полёт.
Чья-то рука сухая
Дождь соберёт с волос,
Чтобы, сошедши с края,
Эхо я произнёс.
Отлично! Ни одного лишнего слова.
Или:
я болящий резец ноября
помолись за меня и себя
я больной человек у двери
только с ним обо мне говори
было стало а что говорить
языками слова бередить
я больной человек господа
ударение знаешь куда
Здесь хорошо играет это «с ним»: с кем? с больным человеком у двери, который одновременно «я»? Может быть, здесь отсылка к Ахматовой: «Я очень спокойная. Только не надо / Со мною о нём говорить».
«я больной человек господа / ударение знаешь куда» — тут подразумевается возможное прочтение «больной человек Господа», это небессмысленные строки.
«сегодня читал введенского…» — минималистское стихотворение, в котором поэтика абсурда отсылает даже не к Введенскому, а к Хармсу.
Мы видим, как молодой поэт, идя от какой-то общей поэтики, от общих способов писания стихов, двинулся в одну сторону, двинулся в другую и в итоге нащупывает свой путь. В рамках этого пути он, мне кажется, может стать очень интересным.
Рецензия 4. Ольга Балла о подборке стихотворений Евгения Мартынова
Честно сказать, мне почти не удалось понять, что и почему делает Евгений Мартынов, — он в целом кажется довольно тёмным, хотя, возможно, это чувство преувеличено, по крайней мере, по пристальном вглядывании оно иногда рассеивается. Видно, что он умеет бывать и другим: второе, об осмыслении войны, и последнее, о неуничтожимости поэзии, стихотворения представленной подборки — в сущности, прямые высказывания; бывают и отдельные прорывы в совсем-прямую речь: «не читаю не думаю вскользь / о тебе о тебе дорогая».
Но кое-что угадать и / или домыслить всё-таки удалось (всё, сказанное ниже, — хроника догадок и предположений, что тоже, как подумаешь, немало).
Первое, что бросилось в глаза, — сложная, тонкая и, я бы сказала, неявная работа со звукописью. Занятый смысловой, образной линией текста (многими такими линиями), не всякий читатель, пожалуй, обратит сознательное внимание на то, что, например, в первом стихотворении подборки с неравномерной (явно умышленной) плотностью расставлены согласные «р», «с», «д», шершавые, сухо-скрежещущие «др», «рт», «рс», «рв», «ск», скользящее «сл», «взгл», сухо-свистящее «св»… Здесь звуковой облик текста воздействует на читателя-адресата ещё прежде смысла его, создавая образ сухости, духоты, осыпания высохшего = отмершего, на что настраивает и обозначенная в самой первой строчке осень. «…затёрто <…> реторта» — физически ощущаемое чувство горячей, даже раскалённой стиснутости.
(Единственный недостаток первого стихотворения — бросающаяся в глаза просторечная неправильность ударения: «пролИла», — это снижает впечатление, — притом не столько неправильностью как таковой, сколько именно просторечностью. Не думаю, что это намеренно. Эту бы строчку переработать — притом что слово «сиббитер» здесь прекрасно работает самим своим звуковым телом.)
Нечто подобное — со звукописью холодной, скользящей, щёлкающей, как механизм, — происходит в стихотворении «чем тебе слёзы девицы не топливо»: ведущий его звук — сухое и твёрдое «т», на вторых, но тоже осязаемых ролях, — холодное «л» и царапающее «р». Основное движение этого стихотворения — (старое как мир; общечеловеческое) обозначение / создание дистанции: между собой / лирическим субъектом и переживаемым чувством, например; с указанием на то, что чувство, своё ли, чужое, — только и годится, что «для ярко-певучих стихов», как выразился другой поэт, тем и оправдано).
Далее, в числе характерных для автора приёмов я бы выделила сведение воедино, в одной плоскости, совершенно разноорганизованных пластов существования, моментальное схлопывание огромных дистанций: между техникой и природой: «кинохроника осени в кадрах / пожелтевших слайдшоу…», мифологии и обыденностью: «даная» «на прокуренной кухне <…> ест варенье с тупого ножа», бытовой деталью — «упаковкой конфет коркунова» — и «традицией древней руси» (хотя тут, по всей вероятности, и не без иронии, — но на то, что ирония тут не чистое беспримесное чувство, автор указывает уже первой — и значит, ключевой, задающей общее смысловое направление тексту в целом — строчкой: «и с горькой тоской»).
Ещё приём — указание грамматическими формами как будто за пределы текста: «я больной человек у двери / только с ним обо мне говори» — с кем это с «ним», из сказанного вначале не понимаешь, разве что с ноябрём? Такое представимо; но в принципе тут можно видеть и открытие простора читательскому воображению, и направление этого воображения в сторону (неназываемого, чтобы не трепать, не «бередить языками» Его имени всуе) Бога (а что местоимение — не с приличествующей заглавной буквы, так тут заглавных вообще нет): «я больной человек господА / ударение знаешь куда» — тут читатель и догадывается — стоит сместить ударение, и всё получится: «гОспода». И стихотворение, кажущееся тёмным, — мгновенно проясняется и становится кристально ясным: на самом деле это тоже прямое высказывание.
Таким же прямым высказыванием — о несбывшейся, неудавшейся любви. о самочувствии человека после того, как стало ясно, что она не удалась, об отпускании её, неудавшейся, — оборачивается при внимательном рассмотрении и стихотворение «недостроенный бежевый храм».
Лирический субъект, наделённый всеми чертами остро воспринимаемой человеческой уязвимости (и при всех различиях между Мартыновым и другой героиней этого «Полёта», Златой Яновской, по крайней мере в этом — в болевом зрении — они точно сопоставимы, может быть, оттого, что оба очень молоды, — только Мартынов гораздо более сдержан и менее откровенен: упомянутые уже «болящий резец» и «больной человек»; «чем тебя эта земля поцарапала»), изредка расставляющий по текстам вполне традиционного вида знаки своего одиночества и бесприютности («не на что выпить печалиться нечему», «я и сам ничего не прошу / я рассыпан как мелочь по курткам» — это последнее — ёмкий образ, кстати: значит — и утратил цельность, и незамечаем), в целом воспринимает себя во времени не историческом, но по преимуществу природном («я болящий резец» не чего-нибудь, а ноября, природного состояния; впрочем, осень вообще его знаковое время, к ней отсылают несколько стихотворений сразу). Единственное стихотворение, ведущее интенсивный диалог с историей и литературной традицией, — это «Почему ты уходишь, куда ты решился идти…», — составленное из частичных, «полурастворённых», я бы сказала, цитат: мне удалось опознать цитаты из Мандельштама и Тарковского, но, может быть, их тут больше.
Рецензия 5. Бахыт Кенжеев о подборке стихотворений Евгения Мартынова
Как и предыдущий автор (Злата Яновская. — Прим. ред.), этот автор очень молод, и это приятно. Всегда приятно, когда тебе на смену идут хорошие люди. Стихи мне понравились — думаю, что из этого парня выйдет толк. К этим стихам есть несколько ключиков, в соответствии с которыми их надо рассматривать, мне кажется. Во-первых, это Введенский — одна из самых талантливых и трагических фигур, которая многое даёт в смысле эмоционального заряда. И поэтому я не соглашусь с теми, кто говорил сегодня, что «ударение знаешь куда» — это строчка бессмысленная. Пардон, это глоссолалия: стихи иногда могут вырываться за грань смысла и превращаться в бормотание. Этим приёмом автор пользуется не очень часто, но пользуется, и он кажется мне весьма плодотворным, только надо его увидеть. Иногда бессмысленная речь служит выражением иного смысла — в случае обэриутов это бесконечное отчаяние перед бытием, экзистенциальное отчаяние. Следы этого отчаяния чувствуются в стихах Евгения Мартынова тоже. В них чувствуется ненавязчивый скромный трагизм — или драматизм, если угодно. И это очень здорово, это даёт топливо для будущих стихов.
Мне понравилось стихотворение про коробку шоколадных конфет от Коркунова. Почему? Потому что в нём ничего не сказано, по сути. Просто «дизайнера спроси». Между тем это сильное поэтическое заявление — эти стихи, и вы все меня прекрасно понимаете. Не буду объяснять почему, я думаю, это достаточно очевидно, правда?
Да, конечно, часто подмигивает Мандельштам из этих стихов. И, конечно, нельзя писать «рыбий взгляд фонарей» после мандельштамовского «рыбьего жира ленинградских речных фонарей», если это не осознанная цитата, конечно. Но, с другой стороны, наши предшественники оставили нам такой золотой запас, что не пользоваться им нельзя.
(Я, кстати, хочу напомнить молодёжи, что есть такой замечательный поэт Всеволод Емелин, который пишет, как известно, хулиганские стихи. Я знаю его секрет и говорю ему об этом. В этих хулиганских стихах тоже спрятаны ключики — там обязательно в каждом стихотворении цитата из классики XX века. Это может быть Мандельштам, Пастернак, Блок, но цитата обязательно торчит и указывает нам на то, что автор имел в виду не совсем это).
Последнее стихотворение в подборке — про поэзию и полиэтилен — замечательно расшифровывается. Поэзия — это нечто несуществующее, то, что в воздухе витает, а полиэтилен — это, очевидно, грязные мешки, которые остались после умирания человечества.
Рецензия 6. Евгений Абдуллаев о подборке стихотворений Евгения Мартынова
Это стихи в стадии роста. Видно, что они заливают автора; это очень хорошо. Видно, как происходит поэтический рост, прямо на глазах читателя. И автор слегка изумлен своим даром; и вообще самой поэзией, ее огромностью. И огромностью языка — у Мартынова очень богатый словарь, он хватает неожиданные слова и со всего размаха бросает их в стихи.
«с этой курткой голубо-небесной / заскриптованный видеоряд»; «…цитата… висит над строфой как пиньята»; «ты пролила на небо сиббитер»… Ряд можно продолжить.
Но именно то, что это стихи на стадии роста, объясняет и в какой-то мере оправдывает их неровность. Есть очень удачные, точные строки. «как слюна тянется осень». «лампочки желтой тахикардия»… Это из стихотворения «шум в голове при морозе…» — на мой взгляд, лучшего в подборке, с его гипнотическим рефреном «погаснет свет». Или вот:
Чья-то рука сухая
Дождь соберёт с волос
Но вот дальше это уходит в какую-то смысловую «кашу»: «Чтобы, сошедши с края, / Эхо я произнёс». Или вот:
недостроенный бежевый храм
никогда не достроят и бог с ним
А дальше:
гармоничность пластмассовых рам
и креста золотого не просит
Тут по смыслу как раз понятно — а вот поэтически выражено слегка коряво: «гармоничность… не просит креста…». Или вот, например, для возможной редактуры:
я рассыпан как мелочь по курткам
сонным взглядом как жалом вожу
остановкам кивая как шуткам
Образы сами по себе хороши, но вот эти «каки» повторяющиеся в трех строках подряд («как мелочь», «как жалом», «как шуткам») — с этим тоже хорошо бы что-то сделать… Конечно, эта «какость» может быть и осознанным приемом — но тогда на нем, на этих повторах должно быть выстроено все стихотворение. Иначе это воспринимается, опять же, как авторский недогляд.
Но в целом, повторюсь, все это — нормальные признаки поэтического вырастания, когда еще только приходит мастерство и «беглость пальцев».
Подборка стихотворений Евгения Мартынова, предложенных к обсуждению
Евгений Мартынов. Родился в Санкт-Петербурге. Учится в РГПУ им. А. И. Герцена. Публиковался в журнале «Урал», на сайте «Прочтение».
***
Даре
кинохроника осени в кадрах
пожелтевших слайдшоу во взглядах
формирует слетая с ветвей
по квартире ползет суховей
все в дыму или фото затерто
головы раскаленной реторта
на самарское небо глядит
а кушетка аналог ладьи
вот такая картина родная
на прокуренной кухне даная
ест варенье с тупого ножа
mais on ne te verra par déjà
как сказал бы француз из деревни
не ресницы а письменность древних
красных губ восковая печать
значит будешь на хеттском молчать
как растения в комнате этой
выходить на балкон неодетой
нарисуешь на рваном листе
пару лун в стиле ибна русте
ты пролила на небо сиббитер
надевая оранжевый свитер
и на пыльной тетради окна
нарисована хуже луна
***
сегодня читал введенского
военные песни пел
и мысли крошил недетские
на эту строфу как мел
читал бы еще введенского
чуть больше бы их имел
и песни бы пел недетские
совсем бы иначе пел
***
и с горькой тоской
по традиции древней руси
глядит на меня упаковка конфет коркунова
ты спросишь потом
ну и что в упаковке такого
не знаю родная
дизайнеров лучше спроси
***
Может, на дне колодца
Белого неба лёд
Звонко меня коснётся
И завершит полёт.
Чья-то рука сухая
Дождь соберёт с волос,
Чтобы, сошедши с края,
Эхо я произнёс.
***
я болящий резец ноября
помолись за меня и себя
я больной человек у двери
только с ним обо мне говори
было стало а что говорить
языками слова бередить
я больной человек господа
ударение знаешь куда
***
шум в голове при морозе
листья как однокрылые осы
тыкаются в стекла
как слюна тянется осень
не люблю сюжетность в жизни и в прозе
погаснет свет
если не убавишь громкость
мальчик катится с горки
пальцами в зеленке ест соломку с солью
у деревьев ломка
убежал от тебя с ногами мокрыми
погаснет свет
если отпустишь руку
отпустила
выйтивойти в квартиру
лица в расфокусе
лампочки желтой тахикардия
больше не приходи
погаснет свет
***
Почему ты уходишь, куда ты решился идти,
Ночь лежит головой на сугробе в размокшем снегу,
Передай за проезд, перебранок трамваев, пути,
Обернись на секунду, я вспомнить тебя не смогу,
Как безумные флаги, бредут облака в полусне,
Рыбий взгляд фонарей, Петербург, на забрале лица
Лоскуты их багровые, профиль на рыжей стене,
Дермантин, коридор, левой-правой и вниз до конца,
Отдаленно, в анфас наблюдая ступени и свет
Коммунальный, смотря, как топорщатся ребра перил,
Пробегая по ним, видишь бабочку в стопке газет,
И на крыльях ее, как в дыму — «просто думал и был»,
Уходил по стене, в облаках заблудилась луна,
Стрекотали дверные звонки в голове при ходьбе,
До двери, правой-левой, во сне, в духоте, и красна
Ручка этой двери, будто кто-то поверил тебе.
***
чем тебе слезы девицы не топливо
для аппарата артикуляторного
для механизма переназывания
детских каракулей с доп рисования
чем тебя эта земля поцарапала
мальчик не мальчик из звездного табора
перечитай это первому встречному
не на что выпить печалиться нечему
***
недостроенный бежевый храм
никогда не достроят и бог с ним
гармоничность пластмассовых рам
и креста золотого не просит
я и сам ничего не прошу
я рассыпан как мелочь по курткам
сонным взглядом как жалом вожу
остановкам кивая как шуткам
говоришь где ты был или где
все три месяца кашлял в бумагу
это вилами да по воде
я и сам скоро на воду лягу
не читаю не думаю вскользь
о тебе о тебе дорогая
пролетевшее в общем насквозь
эта строчка должна быть другая
но опустим и этот грешок
порешаем на том что цитата
отражает любовь хорошо
и висит над строфой как пиньята
из которой — надрежь — полетят
твои слезы румяные вместе
с этой курткой голубо-небесной
заскриптованный видеоряд
***
исчезнут все исчезнет всё и вымрет
и на пустых трамвайных остановках
останется дыханию взамен
поэзия и полиэтилен
