Катя Капович – поэт-билингва; ее стихи на английском языке принимаются носителями на «ура». Это редкое явление для русского автора, а я считаю Катю именно русской – той самой русской, чей культурный код просвещенный соотечественник вычислит с первых строк. Русская поэтическая речь Кати Капович довольно естественна, расслаблена: «хрипит эта азбука, горло дерет, / набор ее ветхозаветен». Здесь присутствует многое от повседневной разговорной коммуникации, при том что за каждой строкой, за каждым словосочетанием чувствуется богатая языковая основа, широкий диапазон поэтического инструментария. Мне кажется, что это довольно сложно – сохранять живые интонации русской речи: текучей, ненарочитой, нелитературной – вне ее среды обитания, там, где, собственно, эту речь услышишь не каждый день. Поэтому стихи Кати для меня – это маркер подлинности, стремления сохранить не внешнюю «идеальную» изящность «плетения словес», а самую суть, самую правду этой вечно меняющейся, бурной, языковой реки. Ведь кто знает, «возможно, невысоким стилем / дано лишь время описать».
Яна-Мария Курмангалина
Катя Капович – двуязычный поэт, автор пяти поэтических книг на русском языке и двух на английском. В России до отъезда за границу в 1990 году не печаталась; первая книга “День Ангела и Ночь” вышла в Израиле в 91-ом году. После переезда в Америку в 92-ом выпустила роман в стихах “Суфлер” и сборники “Прощание с шестикрылыми”, “Перекур”, “Веселый дисциплинарий” и “Свободные мили”. Публиковалась в журналаx “Знамя”, “Новый мир”, “Звезда”, “Арион”, “Новый Журнал”, “Постскриптум”, “Нева”, “Время и мы”, “22” и др. Начиная с 1997 года пишет по-английски. Стихи на английском языке выходили в литературной периодике, включая London Review of Books, The New Republic, Jacket, Ploughshares, Harvard Review, The Antioch Review, The American Scholar, и в антологиях Poetry 180 и Best American Poetry. В 2001-2002 году ей была присуждена национальная литературная премия Библиотеки Конгресса США за книгу английских стихов Gogol in Rome, которая вышла в 2004 году в издательстве Salt (Англия) и в 2005 была в шорт-лист британского конкурса “Джервуд Альдербург”. Книга Cossacks and Bandits вышла в Англии в 2007 году. Живет в Кембридже (США), работает редактором англоязычного поэтического ежегодника Fulcrum.
Катя Капович // Хриплая азбука
***
Хрипит эта азбука, горло дерет,
набор ее ветхозаветен,
что, век мой, во весь окровавленный рот
повоем с тобою на ветер.
Но песней лица улыбается он,
где плачет разбитая скрипка,
медали военные, аккордеон,
и, знаешь, красива улыбка.
Ведь где еще так от щеки до щеки
займется морозом по коже,
чтобы млели подвыпившие мужики
от сисек шальной контролерши.
Она наклоняется поздней порой
над лицами спящих товарок,
и молнии даже сродни шаровой
ее понтифийский фонарик.
***
Контрастные души, инъекции чистого холода –
ничто нам с тобою не может на свете помочь,
с деревьев летит паутинное бледное золото,
в одном направлении с ним удаляешься прочь,
прохожий, прохожий… Тебя за рукав я не дергаю,
а мысленно так окликаю, как всякий поэт,
сжигаемый мрачной догадкой и робкой тревогою
о том, что проходит, а ты ему смотришь вослед.
Скажи мне, прохожий, зачем только странным спасением,
когда у дороги в глазах мир летит кувырком,
мне слышится звук – меж отчаяньем и утешением,
как в Чеховских лучших рассказах. О чем он, о чем?
***
Возвращайся, возвращайся, возвращайся
твердой памятью и жалостью назад
на места пустого облачного счастья
в проносящийся нарядный листопад.
Возвращайся к телефонным желтым будкам,
с беспорядочной любовью на земле,
прошепчи там имя длинное по буквам,
нацарапанное двушкой на стекле.
Там окно зажжется в утренней квартире
в винограднике второго этажа.
Возвращайся на места, где мы любили
больше, чем любили нас, моя душа.
Возвращайся в опустевшие аллеи
посмотреть, как проплывают облака,
потому что утро вечера мудрее
и великое видней издалека.
***
Молодая женщина помыла
в тазике на кухонном столе
девочку куском цветного мыла,
чуть сдвигая брови, как реле.
Батарея начинала греться,
пар дохнул на синее стекло,
со стола сбежало полотенце
и на стул отчетливо легло.
На незанавешенные окна
туча уронила, как на грудь,
детскую снежинку. Вытри сопли,
ничего дорогой не забудь.
***
Где алкоголь больших количеств
отечество нам заменял,
пред жизнью, прожитой навычет,
стоит мой друг. Он завязал.
Он вшил победную торпеду,
об этом написал стихи,
и в них всё это, это, это,
и мы ревем, как дураки.
Возможно, невысоким стилем
дано лишь время описать,
над историческим утилем
себя бессмыслицей занять.
Вергилий вписывал в эклоги
строения простых дворов,
а вышли у него в итоге
строения иных миров.
Но эти тусклые пейзажи
дороже всех богов подряд,
вот так бы написать без фальши,
чтобы растаял адресат.
***
Черный глоток никотина,
нужен тебе, скотина?
Ела бы мандарины,
чистые витамины.
Здравствуй навеки, воля,
разума хладный Цельсий,
облачком алкоголя,
струйкою дыма взвейся.
Тянет мольбу о хлебе
в храме священник лысый,
ласточка вьется в небе
над неживой столицей.
В скорых везут каретах
тех, кто виной отравлен,
тянет романс отпетых
медленный хор с окраин.
Всё пропоёт под курткой
сердце в момент распада,
белые самокрутки
и мандаринов не надо.
