18 декабря 2021 в формате Zoom-конференции состоялась шестьдесят девятая серия литературного проекта «Полет разборов». О стихах Дианы Никифоровой и Дмитрия Попазова говорили: Александр Марков — литературовед, доктор филологических наук, профессор кафедры кино современного искусства РГГУ; Евгения Риц — поэт, литературный критик, редактор; Ирина Чуднова — поэт, прозаик, переводчик, журналист; Валерий Шубинский — поэт, историк литературы, редактор журнала «Кварта», и другие. Вели мероприятие Борис Кутенков и Ростислав Русаков.
Видео мероприятия смотрите здесь (обсуждение Дианы Никифоровой) и здесь (обсуждение Дмитрия Попазова).
Представляем стихи Дианы Никифоровой и рецензии о них Евгении Риц, Ирины Чудновой, Валерия Шубинского, Бориса Кутенкова, Валерия Отяковского и Владимира Пряхина.
Обсуждение Дмитрия Попазова читайте в следующем номере «Формаслова».
Рецензия 1. Евгения Риц о подборке стихотворений Дианы Никифоровой:
Стихи Дианы Никифоровой отличаются обманчивой, неверной и в конечном итоге пленительной мелодикой — читатель настраивается на традиционную музыкальность, и вдруг обрыв, синкопа — и все возвращается. Не только слова и буквы, но и цифры — 13 и 31 — принимают участие в этой зазеркальной игре. Собственно, перед нами и есть музыка Зазеркалья, и автор — лирический герой — Алиса — нащупывает ступнею неверный пол, изменщицу-землю, может быть подземную. Бытовое убийство в стихотворении «марина» оборачивается неоготической или, может, — опять Алиса — прерафаэлитской натурфилософской историей, где растения — обитатели двух миров — сопровождают из одного в другой погибшую девушку. Это вообще страшный мир — военные раны здесь передаются генетически — да, это метафора, и весьма понятная и правдивая, но и буквализация этой метафоры, а второклассницы умирают от рака, и в этом уже, увы, ничего метафорического нет, старые собаки идут на шаурму, а вчерашние хозяева без особой тоски заводят новых. И везде здесь честность, везде двоемирное авторское «я» открыто называет себя — дневная красавица, Алиса по обе стороны зеркала, глядит на нас из ночного трамвая и замечает все.
Рецензия 2. Ирина Чуднова о подборке стихотворений Дианы Никифоровой:
Звучащая поэтика прямого действия
О стихах Дианы Никифоровой я говорю не впервые. В августе или сентябре 2020 года она участвовала в поэтических разборах клуба «Личный взгляд», который организовывала наша коллега и многолетний критик «Полета разборов», скоропостижно ушедшая от нас в этом году Людмила Вязмитинова. Тогда я высказывалась как читатель, сейчас у меня немного другая задача — не просто высказаться о своем восприятии стихов, но посмотреть на эти тексты глубже и, по возможности, вписать их в контекст какой-либо части литературного поля.
Особенность и, я бы даже сказала, специфика этих стихов такова, что наиболее подходящий и естественный для них медиум — это эстрадная презентация. Я послушала несколько записей чтения Дианы, а также слышала ее чтение в 2020-м году, и очевидно, что, будучи представленными с авторского голоса, эти стихи обретают свой законченный вид. Однако образ лирического субъекта проступает и через визуальный носитель, в этих текстах максимально присутствует лирический субъект — с отчетливой интонацией чуть взбалмошной молодой горожанки, иногда настолько погружающейся в детские и подростковые воспоминания, практически до сращения с образом девочки-подростка (стихотворения «автобаза», «марина», некоторые из цикла «детские страхи»). Эмоциональность многих стихов Дианы вывернута почти на полную громкость, и часто сам текст цементируется в цельное высказывание исключительно эмоцией.
Например, все стихотворение «трамвай» держится исключительно на эмоции внутреннего раздрая:
а по стеклу стекают капли и любовь смывают.
курить нельзя. но хочется. нельзя, я знаю.
трамвай. я сплю. я еду. я не еду — сплю.
ща врежемся. три раза постучи и сплюнь.
Или стихотворение «автобаза»:
на трассе мертвое дерево —
упало в весеннюю слякоть.
в моей шаурме столько лука,
что хочется, хочется плакать.
Наиболее интонационно спокойное стихотворение «веракнелибр», я отметила его интересность для себя еще в прошлое знакомство и подтверждаю сейчас, именно его я сразу узнала в этой подборке.
Стихам Дианы свойственен эпатаж, в который переходит эмоциональность, достигающаяся, в свою очередь, через быстрый до хаотичности взгляд, не задерживающийся надолго ни на чем.
Например, здесь:
привет. мне страшно, что они заберут нашего несуществующего мальчика.
привет. пишу тебе с вершины кавказской горы.
привет. горы — не горы, а декорации военных фильмов.
привет. мне жаль, что твой папа не вернулся с войны.
Этот перескакивающий с образа на образ взгляд максимально проявлен. Зачастую он усиливается и дополнительно усиливает ощущение инфантильного взгляда ребенка, как бы не различающего иерархию объектов и событий, перечисляя их в порядке, в котором явление произошло или попало на глаза, складывая все в одну общую последовательность — без разделения на рода и значения. В приведенной строфе некоторая целостность достигается сборкой через анафору в каждой строке — начальным «привет.»
В общем-то, для стихов прямого действия, стихов, призванных прийти к читателям именно через исполнение с голоса, высказывание и должно быть таким — максимально эмоционально цепляющим и даже провокативным, эпатажным.
В стихотворении «автобаза»:
а после Сезария Эвора
споет про тоску по Африке,
и скажет папа, что «нигеры —
очень народ талантливый».
слова политнекорректны с точки зрения западной толерантности, что делает образ отца-шофера очень зримым.
В стихотворении «мальчики»:
продолжусь мальчиком — не отдам его вам.
не стану получать по почте тонкие пальчики.
я скажу ему, что кино Балабанова Леши — ложь.
что Света галлюцинирует цинковыми мальчиками.
мы будем хрумкать на кухне тараканами-косточками,
поедать вместе с ними кровавый осенний арбуз.
шоково-пробуждающие слова про тонкие пальчики по почте и сниженно-бытовой образ тараканов-косточек, поедаемых вместе с кровавым осенним арбузом, отсылают читателя к осеннему призыву, и эмоциональный всплеск обретает и отчетливо социально-пацифистское звучание, причем эмоциональность интонации позволяет с ним легко солидаризироваться.
Хотя, как правило, в стихах Дианы не содержится большого количества подтекстов и скрытых дон. Они прямы и окрашены в чистые цвета палитры — кроваво-красный, цвет осенней листвы, серый цвет городского пространства, подчеркнуто белый мел, и только однажды появляются более пространные эпитеты: «пахло липовым чаем от карих волос».
Стилистически и тематически некоторые тексты тяготеют к рэпу, некоторые к поэтике травмоговорения, но это не стилистика фем-письма, стихи лишь смотрят в общую с фем-письмом сторону, продолжая скорее оставаться в поле общесоциального, чем желая перейти в поле гендерной повестки.
Стихи Дианы не пытаются деликатно вербовать поклонников, они нацелены на восприятие «здесь и сейчас» — «да» или «нет». Максимальное внимание, максимальная эмоция — вот что нужно автору. И неважно — будет это эмоция читательского сочувствия или эмоция читательского неприятия. Главное — чтобы не равнодушие.
Не знаю, переживут ли эти стихи свое время, но один из женских молодых образов нашей современницы они, несомненно, создают.
Рецензия 3. Валерий Шубинский о подборке стихотворений Дианы Никифоровой:
Честно говоря, мне трудно говорить про эти стихи – потому что, с одной стороны, понятно, что перед нами более или менее готовый поэт, который в рамках своей поэтики, в рамках тех целей, которые он перед собой ставит, более или менее все умеет. Можно спорить о каких-то чисто технических вещах: например, правильно ли в рамках этой поэтики использовать зыбкие, неточные рифмы, рифмоиды. Где-то они есть, где-то их нет; где-то автор с ними играет. Может быть, какая-то другая игра была бы более сильной. Но это, в общем, довольно сложные и тонкие вещи. Главное: автор понимает, что он делает. В этом смысле у меня нет проблемы с восприятием этих стихов.
Проблема с их восприятием у меня другая. Потому что это, в общем, поэзия посюсторонняя, поэзия человеческого, без выхода на какой-то более глубокий бытийный уровень. Люди, читая такие стихи, обычно соизмеряют прочитанное со своим человеческим опытом: здесь я чувствовал так же, а здесь со мной было так же, и так далее. Они испытывают эмпатию, переживают то, насколько это хорошо выражено, компактно выражено, насколько верный найден язык для этих чувств. Все это вполне имеет право на существование. Здесь нет только одного: магического элемента, который превращал бы эти чувства во что-то другое и выводил бы их на более глубокий уровень человеческого существования. Не происходит какого-то изменения времени, сдвига пространства и времени, и, в общем, как мне кажется, в большинстве текстов даже нет таких интенций. Можно вспомнить недавнюю дискуссию о «поэзии среднего», которую начал Богдан Агрис. Все это существует, и вполне легитимно. Но это не совсем то, чего в поэзии ищу я.
Например, стихотворение «мальчик»: антимилитаристское высказывание, и это прекрасно, я как человек с ним солидарен. Отрицание воинственной, жесткой, токсичной маскулинности — никак не могу с этим поспорить. Но почему иные воинственные, политически некорректные, токсичные социально-политические стихи создают для меня эффект преображения пространства и времени, а эти стихотворения не создают? Чего-то такого, что сделало бы эти стихи поэзией более высокого уровня, здесь нет. Типичные стихи в этом смысле — «сильвия», «веракнелибр»: умелые стихи, опирающиеся на человеческий опыт, провоцирующие человеческое понимание. И все. Больше здесь ничего нет. В «сильвии» — историко-литературный сюжет, судьбы поэтов, но это тоже трактуется как бытовая история. Причем — я повторяю — с точки зрения мастерства все в порядке. Лишних слов, многословия, затянутости нет — все на месте, все хорошо.
Но все же это не везде так. В первом цикле речь идет о довольно-таки обыденных вещах: таких, как страх, отношения с родителями или сексуальное взросление — которое, понятное дело, протекает у мальчиков и девочек по-разному, но тем не менее эмпатия у читателя возникает. И вдруг последнее стихотворение:
осенняя пора очей очарованье
у меня зрение минус пять с половиной
в каждом опавшем листочке
я вижу голодную крысу
все листья хотят меня съесть
уплетать щекастенькую
за обе щечки
– возникает какой-то прорыв, что-то глубокое и страшное, что меня заинтересовало. Стихотворение «марии» тоже через бытовую историю, через поэтику народной баллады вырастает во что-то более глубокое и страшное. В «автобазе» поэт подходит к этому прорыву, но скатывается в какую-то сентиментальность. В «прорыве» тоже что-то нащупывается на глубинном, надбытовом уровне.
В целом я хочу сказать, что все это может быть популярным, иметь эффект у читателя. И это далеко не худшее из того, что может иметь успех у читателя. Понятно, что в качестве популярной поэзии я скорее предпочел бы это, чем многое другое. Но у автора есть потенция для того, чтобы создавать поэзию более высокого уровня. Другое дело, что понятно: тогда не будет популярности. Возможно, придется делать в этой ситуации сложный выбор.
Рецензия 4. Борис Кутенков о подборке стихотворений Дианы Никифоровой:
«Я чувствую — это то!». Диана Никифорова — абсолютно «мой» поэт, причем не так просто объяснить, что именно привлекает в ее стихах: она работает как бы «на краю» поэзии, с пластами обыденной реальности, и зачастую сложно определить, где именно заканчивается откровенный автобиографический рассказ — и возникает то перевоплощение, с которого, собственно, начинается искусство. По сути, жанр Дианы — это работа на грани поэзии и эпистолярной документалистики. Эти стихи лучше читать подряд, в совокупности, все они воспринимаются как отрывки какой-то большой переписки — доверительной, лишенной сентиментальности и фальши; переписки, где с интонацией последней прямоты выговаривается болезненное:
привет. мне страшно, что они заберут нашего несуществующего мальчика.
привет. пишу тебе с вершины кавказской горы.
привет. горы — не горы, а декорации военных фильмов.
привет. мне жаль, что твой папа не вернулся с войны.
На уровне интенций здесь тоже выражено какое-то стремление к правде, стремление вернуть словам их утерянную силу. Самые страшные слова — «мне больно», «мне страшно», «ничего не мое» (последнее, кстати, развивает мысль Михаила Леоновича Гаспарова из его «Записей и выписок» о том, что человеку ничего не принадлежит) — обретают в поэзии Дианы Никифоровой последнюю силу. Никифоровой удается помещать эти слова, девальвированные многократным употреблением, в индивидуальный контекст. Когда читаю строки Дианы: «эту боль во мне / и любовь ничем не унять», вспоминаю, как один критик сказал мне, что «из слов “любовь, боль и хомяк” самое подходящее для поэзии — слово «хомяк», потому что он живой, он щеки надувает» (на этих словах критик картинно надул щеки). С этим можно согласиться (я тогда не согласился), но только применительно к так называемому постакмеистическому тренду, кроме которого существует еще много всего в современной поэзии, например, традиция метареализма. Честно говоря, я затрудняюсь отнести эти стихи к какому-то направлению — для меня это не фем-письмо, не документалистика сродни Оксане Васякиной, работающая с анализом травмы (хотя, наверное, близко к нему — разговор о травме тут есть, очень живой и болезненный); это, безусловно, не метареализм; и это не постакмеизм, основанный на работе с вещественной деталью и переосмыслении обыденного. Хотя приметы постакмеизма есть в стихах Дианы — но я не представляю такую книгу, например, вышедшей в издательстве «Воймега», эта поэзия выламывается из всех трендов.
Мне кажется, что какая-то свобода высказывания, которая есть у Никифоровой, не очень укладывается в ритмические границы и преодолевает инерцию — либо внезапным удлинением строки, либо неточной рифмой, — потому что в жанре письма ведь не будешь думать о строгости и точности созвучий. Лучше всего получаются переходные формы — между чистым верлибром и строгой силлабо-тоникой.
Рецензия 5. Валерий Отяковский о подборке стихотворений Дианы Никифоровой:
Еще вчера я не знал, что буду писать отзыв для «Полета разборов». Не знал я и имени поэтессы Дианы Никифоровой, но ее стихотворение в подборке Бори Кутенкова для «Формаслова» убедило перейти по ссылкам, прочитать сначала подборку на «Прочтении», а потом и попросить обсуждаемые стихи.
«мальчики». Я действительно рад, что этот текст написан и что он у нас теперь есть. Стихи, которые говорят политикой, — кажется, сейчас есть лучшие стихи. Особенно показателен в этом смысле был список «Поэзии» за 2021 год — почти все лучшие его стихотворения изучают именно область поэтически-социальной речи. Не уверен, что лауреатка нынешнего года делает это тоньше всех (я отдал бы победу Константину Шавловскому), но зато я уверен, что в этом списке стихотворение Никифоровой смотрелось бы очень органично, для меня бы оно сразу вошло в субъективный топ-10, а то и топ-5. Не буду пытаться как-то его проанализировать, это наверняка уже сделали выступавшие до меня, да и в целом стихи Никифоровой — не из тех, над которыми будешь долго и медленно размышлять, высказывания авторки вполне прямы и точны, тем самым убедительны (вот это как раз не самое распространенное качество для современной поэзии, чаще сегодня хорошие стихи принадлежат к разряду «темных»). Хочу только чуть-чуть нырнуть в поле интертекста самого слова «мальчики» — тут и прямо названная книга Алексиевич, и, разумеется, «кровавые мальчики», впрочем, скорее отсылающие здесь не к «Годунову», а к Егору Летову, тем более что упоминание «русского поля», разумеется, «экспериментов», есть в стихотворении «Автобаза». Но кроме этих очевидных и уже почти традиционных «мальчиков», слово это стоит в заглавии повести Дмитрия Гаричева, повести, которая стала одним из главных событий русской прозы последнего времени. В одном из своих интервью Гаричев сказал, что «эта книжка задумывалась как повесть о тотальном «мужском мире», энергия которого направлена главным образом на маскировку собственной фатальной неполноценности». Речь Никифоровой направлена то ли на радикальное усложнение, то ли, наоборот, на снятие этой проблематики. Она напоминает о невозможности, дутости тотально-мужского мира — такая комедия всегда оборачивается трагедией. Мир войны в наше фарсовое время — это идиотизм, раковая опухоль, которая жрет не только желающих воевать идиотов, но и их детей, их «мальчиков», и тех, кто с этими «мальчиками» встречается, — соответственно, девочек или других мальчиков.
Упоминание Гаричева, имевшего странный конфликт с платформой «Ф-письмо», вкупе с рассуждениями об очевидно феминистской повестке Никифоровой заставляют задуматься о том положении, которое новая поэтесса займет на нашей поэтической карте. Кутенков в своем отзыве говорит: «Я затрудняюсь отнести эти стихи к какому-то направлению в современной поэзии — для меня это не фем-письмо, не документалистика сродни Оксане Васякиной, работающая с анализом травмы (хотя, наверное, близко к нему — разговор о травме тут есть, очень живой и болезненный); это, безусловно, не метареализм; и это не постакмеизм, основанный на работе с вещественной деталью и переосмыслении обыденного. Хотя приметы постакмеизма есть в cтихах Дианы — но я не представляю такую книгу, например, вышедшей в издательстве “Воймега”, эта поэзия выламывается из всех трендов». Я бы здесь не стал смешивать институциональное с сущностным, по мне, вполне корректно назвать стихи Никифоровой феминистскими, хотя на первый взгляд наша авторка, если ее сравнивать с Галиной Рымбу или Оксаной Васякиной, тяготеет к более традиционным поэтическим формам, тут больший упор на общепринято понимаемые метрику и звукосочетаемость. Но, с другой стороны, например, положите рядом «веракнелибр» и замечательные стихи Ия Кивы, опубликованные «ф-письмом», — «когда мне было тридцать три, врачи говорили» и «в детстве — говорит алина». Мне кажется, это стихи одной школы, одной направленности (кстати, отмечу, что единственной прямой ассоциацией с «мальчиками» у меня было стихотворение Кивы «есть ли у нас в кране горячая война»).
Заканчивая свой отзыв в непривычном жанре дифирамба — неумолимая щепотка соли. Местами Никифорова не вытягивает собственную интонацию до конца, после подборки на «Прочтении» мне показалось, что некоторые концовки у нее смазывают то впечатление, которое было создано всегда эффектным началом. Одной из самых досадных промашек подборки мне кажется нелепое «батюшка был красив и лжив, / как инстаграмы эскортниц», тем более что ему предшествовало очень меткое, скупое, саркастичное и смешное «батюшка няшный». Но все это сущие мелочи по сравнению с той радостью, которую я как простой и нерегулярный читатель современной поэзии испытал, когда проглотил эти тексты. Отдельный низкий поклон — за «сильвию», разбирать которую не хочется, а хочется просто перечитывать. Не знаю, можно ли назвать Асю Вевилл собакой, но даже толстая биография Хьюза не дает о нем такого яркого впечатления, как последние два стиха этого этюда. Спасибо.
Рецензия 6. Владимир Пряхин о подборке стихотворений Дианы Никифоровой:
В поэзии Дианы Никифоровой прежде всего интересна социальная значимость высказывания: автор(ка) и, следом за ним(ей), лирический субъект, говоря о себе, не погружается полностью в мир собственных переживаний, не уходит «вовнутрь» собственного сознания, фиксируя обнаруженное там, а продолжает активно наблюдать за происходящим в мире «внешним», сейчас или в историческом аспекте.
Но связь эта опосредованная. Автор(ка), например, говоря о войне, обращается не к историческим книгам, рассказам ветеранов или каким-то привычным символам, которые стали (теле-)штампами, а к тому, как о войне высказываются окружающие люди. То есть это рефлексия на то, что уже отрефлексировано другими, это, если можно так выразиться, «вторичная рефлексия». Это основной прием в поэтике Дианы Никифоровой, который привлекает внимание. Прием этот можно заметить и у других авторов ее поколения, но у нее он выражен довольно ярко, лежит в основе высказывания.
«…чтоб не быть затраханной в фарш / фашистом» — это один из примеров такой «вторичной рефлексии». Не все стихи Дианы Никифоровой основаны на этом приеме, например, такой текст, как «сон. урок биологии» художественно более тяготеет к экзистенциализму в его антропоцентрических проявлениях и, отчасти, натурализму («красное пятно…»), но наиболее яркие и удачные тексты основаны именно на этом приеме.
Так и в известном по чтениям на разных литературных мероприятиях стихотворении «автобаза» речь идет о том, что «отрефлексировано» прежде всего отцом лирической героини и какими-то еще людьми, которые остаются за рамками повествования, но входят в него через созданные ими картины восприятия мира и соответствующие им оценки. Умершую девочку нужно жалеть, даже если никогда не видел ее, и собаку тоже, и упавшее дерево (параллель между ними), «дышать углекислым газом» очевидно плохо (хотя этого слова нигде в тексте нет). Отрефлексированы штампы «русское поле», «колосья боли» и т.д. Все это придает тексту большую емкость, что, несомненно, является достоинством поэтического высказывания. При этом автору(ке) удается избежать излишней сложности и необходимости для читателя/слушателя искать и расшифровывать контекст, что современный читатель не любит (а часто и не умеет) делать.
«…продолжусь мальчиком — не отдам его вам» — это тоже социальная позиция, но не высказанная самим автором, а заимствованная из того, что «витает в воздухе» и произносится другими, поэтому невозможно точно определить, как сам(а) автор(ка) относится к этому. Здесь можно найти оттенки сарказма, иронии, гротеска, но полностью авторское отношение неуловимо или, точнее, невыразимо.
Для того чтобы передать невыразимое, Диана Никифорова иногда использует составные слова, например такие, как «непременно-наверно», значение их лежит где-то между составляющих или одновременно и там, и тут.
Вообще для поэтического высказывания Дианы Никифоровой и многих авторов ее поколения характерна некоторая «необязательность» понимания, трактовки, интерпретации, некое «ускользание» смысла, наличие препятствия для того, чтобы сделать какой-то определенный (этический, эстетический, политический) вывод. В то же время «абсурдность» мира, его «бессмысленность» нигде искусственно не подчеркиваются, что отличает такого рода поэтику от поэтики авторов более старшего поколения, отвергающих «логичность» мироустройства.
Стоит заметить, что воздействие стихов Дианы Никифоровой на слушателя усиливается еще и эффектным сценическим чтением с использованием авторской интонации и визуальных приемов.
Лично мне самым сильным из рассматриваемых кажется стихотворение «сильвия», хотя оно не самое типичное для этой подборки. Здесь есть точность определений («больная. скучная. верная. настоящая.»), интересный образ «соперницы», связанный с «темной шерстью», который получает органичное развитие. И все соответствует образу Сильвии Платт, воссоздаваемому по наиболее доступным источникам, или, по крайней мере, мифу о ней, поддерживаемому и одноименным фильмом.
Подборка стихотворений Дианы Никифоровой, предложенных к обсуждению
Автор о себе: «Я в шутку называю себя “богемной женщиной из рабочего класса”, но на самом деле это никакая не шутка: я родилась в достаточно закрытом подмосковном наркоманском поселке, жили мы небогато, в Москву выбирались максимум 2-3 раза в год. В детстве родители отдали меня в художественную гимнастику, чтобы я не шлялась по дворам, поэтому до 11 лет я жила в спортивных залах и разъезжала по заграничным турнирам. Потом бросила спорт. Стала общаться с тупыми одноклассниками и читать книги. Пришли первые стихи — бездарные. В школе училась на отлично.
Подала документы в Литинститут — не взяли (правильно сделали). Пошла на филфак в педагогический. Стала читать стихи в андеграундных барах. Заработала репутацию красивой девочки, которая читает смешные стихи про члены. Пять лет отмывалась. Участвовала в шоу “СуперСтихи” на ТНТ Music. Защитила диплом по творчеству Леонида Андреева, а потом магистерскую диссертацию по Эдгару Аллану По. Участвовала в постановках Московского театра поэтов Влада Маленко. Стала посещать литературные семинары, где меня ругали и называли «наивным поэтом» (в плохом смысле). Поучилась полгода в Лите у Виктора Куллэ. Стала финалисткой “ФилатовФеста–2021”. Публиковалась в «Опытах» у Бориса Кутенкова в онлайн-журнале “Прочтение”. Параллельно продолжаю выступать в барах. Без протекции заняла третье место на премии “Живая вода”. Записываю треки и тик-токи. Хожу по грани между высоким и массовым, потому что я богемная женщина из рабочего класса».
детские взрослые страхи
*
мне послышалось за окном
на немецком говорят языке
мне послышалось лает пес
непременно-наверно овчарка
я представила как мой дом
горит
прячусь в подвесном потолке
чтоб не быть затраханной в фарш
фашистом
*
сон. урок биологии.
учителка. десятый параграф.
в нем про то, как взрослеют
люди разного пола.
все смеются. звонок.
я встаю из-за парты.
красное пятно на стуле.
*
чем отличается 13 от 31?
мама все узнает
мама все узнает.
вот бы мама успела
все узнать обо мне.
*
осенняя пора очей очарованье
у меня зрение минус пять с половиной
в каждом опавшем листочке
я вижу голодную крысу
все листья хотят меня съесть
уплетать щекастенькую
за обе щечки
марина
никогда-никогда не ходи по тропе,
где убили бедняжку марину.
там и птицы кар-кар. там деревья не те.
все живет для того, чтоб ты сгинул.
на похоронах плакали все: иконы, ивы,
равнодушные мужики с лопатами.
а пошел — так клади в недырявый карман
ножик, клевер и мятную жвачку.
а пошла — так держи его руку сильней
и зови его муж, а не мальчик.
на то место приезжали экстрасенсы восьмого сезона.
сказали, плохо дело.
кто убил-кто убил, не найдут уже. все.
белый мел смыт вечерней грозою.
пахло липовым чаем от карих волос.
не ходи-не ходи той тропою.
в пятом классе я мечтала быть, как марина.
а в десятом классе, когда ее убили, передумала.
мальчики
я встречалась с мальчиками, чьи отцы — ветераны войн,
и знаю, контузия — генетическое заболевание.
«современные парни не хотят идти в армию».
посмотрите в глаза: в них уже эта армия.
продолжусь мальчиком — не отдам его вам.
не стану получать по почте тонкие пальчики.
я скажу ему, что кино Балабанова Леши — ложь.
что Света галлюцинирует цинковыми мальчиками.
мы будем хрумкать на кухне тараканами-косточками,
поедать вместе с ними кровавый осенний арбуз.
я буду бояться, что он увидит в пустой ягоде каску,
наденет ее на голову. господи, я уже боюсь.
привет. мне страшно, что они заберут нашего несуществующего мальчика.
привет. пишу тебе с вершины кавказской горы.
привет. горы — не горы, а декорации военных фильмов.
привет. мне жаль, что твой папа не вернулся с войны.
автобаза
второклашка из нашей школы
вчера умерла от рака.
мы с ней не здоровались даже,
но мне все равно ее жалко.
сегодня гулять не пойду:
нам с папой на автобазу.
мы будем слушать Бутырку,
дышать углекислым газом,
нелепо хрюкать в такт песням,
колесам, дорожным знакам.
— папа, а кто такой «шнырь»?
— да так, дочурк, — работяга.
— а что значит «банковать»?
— да так, держать под контролем.
летят за окном иномарки
и вечное русское поле.
мы едем, едим шаурму,
как папа сказал, — из собаки.
мне жалко собаку и девочку,
сгоревшую в восемь от рака.
а после Сезария Эвора
споет про тоску по Африке,
и скажет папа, что «нигеры —
очень народ талантливый».
на трассе мертвое дерево —
упало в весеннюю слякоть.
в моей шаурме столько лука,
что хочется, хочется плакать.
а в мире большом, углекислом
столько колосьев боли,
что ими можно усеять
вечное русское поле.
трамвай
ночной трамвай. и я, красавица дневная,
в нем еду и люблю. кого — не знаю.
в окне у пассажиров загорела кожа.
особенно вон тот. да, ты. такой хороший.
мой сон, какое солнце тебя гладило-ласкало.
наверно, ты ему кричал: мне мало, мало!
а по стеклу стекают капли и любовь смывают.
курить нельзя. но хочется. нельзя, я знаю.
трамвай. я сплю. я еду. я не еду — сплю.
ща врежемся. три раза постучи и сплюнь.
мы сходим с рельс, как будто в магазин или с ума.
и только палец дернулся, не дрогнула рука.
ночной трамвай. и я, красавица дневная,
в нем еду и люблю. кого – не знаю.
веракнелибр
сегодняшняя луна напомнила мне спонж
для нанесения тональных средств,
под которыми я раньше пряталась
вместе со своим акне средне-тяжелой степени.
я паломничала по совковым больницам,
где врачи отвечали мне вопросом «у вас есть секс?»
и я сама удивлялась, что он у меня был:
хороший, нормальный, жаль, не целебный.
однажды я ездила прикладывать драную кожу
к каким-то святым мощам.
вернее, не к ним самим, а к стеклу,
что от ветра молитв и лобзаний их защищает.
я расплакалась там, как дурочка.
меня даже батюшка няшный за руку взял
и сказал: «не плачь, раз приложилась с верой глубокой,
то все болеть перестанет».
батюшка был красив и лжив,
как инстаграмы эскортниц с собственным бизнесом.
я прикладывалась с верой, надеждой, любовью —
обрела софию и несколько высыпаний.
друг, чтоб утешить, присылал мне фотки
со своим прыщавым лицом,
но у него была розацеа, а не акне средне-тяжелой степени.
и вообще он парень.
парни могут быть уродами, а я не могу!
к тому же меня зовут, как английскую принцессу.
гинеколог сказал, что это поликистоз. узист — перетянут желчный.
психиатр — много стресса.
мама сказала, что я была красивым ребенком, и оттого меня сглазили.
отвела к гадалке.
а десять лет спустя
я проснулась без родного акне
средне-тяжелой степени,
а в окне прыщавые школьники
играли в салки.
сильвия
приятельница сказала, ты завел новую собаку.
с темной шерстью, породистую и визжащую.
я лежу на коврике, свернувшись, как дворняга.
больная. скучная. верная. настоящая.
ползаю по полу в поисках чужой шерсти.
вынюхиваю волоски иссиня черного цвета.
думала, полаю в рифму — и ты из меня вытечешь,
по древнему закону как его. Архимеда.
но ты остался. приятельница сказала,
в вашей конуре большой стол. и кровать. Тед,
у меня ничего. у меня ничего большого.
у меня ничего большого, кроме тебя, нет.
