Стихи Сергея Ивкина — это симбиоз разума и чувства. Можно было бы сказать, что Сергей достиг значительных успехов в мастерстве слова, но говорить о стихотворчестве только как о работе — в данном случае — не позволяет энергетика текстов. Она, эта энергетика, как раз из области настоящей поэзии, той самой, которая доступна далеко не всем. В какую бы обертку ни заворачивались стихи Ивкина — это всегда одухотворенная поэзия. Уральские авторы вообще серьезно относятся к поискам новых форм выражения, новых смыслов — им есть на кого равняться. Сергей выдерживает равновесие между этим поиском и, собственно, тем самым волшебным веществом поэзии, которое позволяет читателю увидеть мир глазами автора, откликнуться на его чувства, стать немного другим, возвысившись над нашей суровой непоэтической реальностью.
Яна-Мария Курмангалина
.
Сергей Ивкин, поэт. Родился в Свердловске, в первом классе в виде наказания написал на всю доску, что ещё и в Орджоникидзевском районе. Так всю жизнь и пишет про себя различные странные небылицы. Образование получил художественное, только потому среди пишущей поросли его и держат: авось к своим художникам сбежит. Не сбегает, состоит в литературной группе «Люди книги» и ложе «Одиноких мозгов Франсуа Дюпона», преподаёт в Студии Издательства «СТиХИ» и «Лаборатории им. А. Л. Решетова» (одиноком флигелёчке, оставшемся от «сияющего здания стрекоз» Виталия Кальпиди). Искры дают новые волны пламени, белые барашки гасят ветер, бури прогоняют ретроградный Меркурий.
.
Сергей Ивкин // Я вырос в предгорье
.
***
Суп на столе, за окном — облака.
В ложке — вечернее солнце.
Ласточка, ласточка, дай молока…
Как дальше в песне поётся?
Нужно принять только то, что вблизи,
жить помогают повторы.
Ласточка, в клюве ко мне принеси
месяц, не помню который.
Спать и дышать — результат ремесла,
память, что ты еще нужен.
Ласточка, ласточка, ты принесла?
Есть там реальность снаружи?
.
***
Ульяне Савиной
Лезвие разума. Плоть деревянная. Трещина по груди.
Лес видит нас — потерявшихся — сразу листвой и корою.
Лестницу на облаках позабыли друзья-маляры.
Ленятся (младость — не в радость): зенит не домазан.
Клеится к памяти ржавый кленовый листок.
Пленница книг записных — вся изолгалась царевна.
Плачешься шёпотом: буквы стучат по стеклу.
Плавится плёнка, плывёт золотая картинка.
Пальцами ветер не ловят, нужны посерьёзней силки:
панцирем — музыку, белым сачком — атмосферу.
Пасынки неба — где солнечный нимб преклоним?
Паника в горле скребёт, но его не покинет.
.
Староуткинск в августе
Стой
на вершине горы
и высматривай персеиды.
Стог
покрывается инеем,
густо дыханье белеет.
Столь
незначительны просверки —
так их легко не увидеть.
Сто
миллионов случайностей,
брызги незримого клея —
сами
решаем, как сложатся
наши дороги?
Камень
взлетает на облако,
мирно минуя уступы.
В Каму
плывёт Чусовая,
минуя столбы и пороги.
С нами
никто не играет,
поскольку мы тупим и тупы.
Дали
свободу наесться
ирги и малины.
Дали
открыли: смотри
и дыши диафрагмой.
Данте
признает: здесь Рай.
Ну а то, что Мальвинам
даром
всё это не нужно…
И правильно: враг мой
вовсе
не враг мне, а просто
сложились иначе
во все-
мудрейшей башке
Вифлиемы и Мекки.
В осень
уходят чужие
цветастые дачи.
Восемь
сосчитанных звёзд
сквозь тяжёлые веки.
.
***
Ане
Такой закат показывают — вот
чему учиться местным филаретам:
у облака малиновый живот
и гребень меж лопаток — фиолетов.
А «Филарет» — есть слушатель ума.
На небе ж не шитьё, а хохлома.
Порядок — в удивительном: Господь
Ионе показал Левиафана —
и сколько по судьбе не колобродь,
в декоре хвилипки мы и профаны.
За шагом шаг меняет небо цвет.
Таким оттенкам и названий нет.
Достаточно на время онеметь —
и небо разольётся, словно в чаши,
в большую жизнь и крохотную смерть,
в распахнутые к небу очи наши.
И роспись по бокам закатных чаш —
xитаемый сквозь листья «Отче наш».
.
***
Не помню породы деревьев, названий цветов,
но пусть на страницах рисуют цветы и деревья.
Я — города житель, но пусть нарисуют деревню.
Я вырос в предгорье, но пусть нарисуют китов.
Стихи существуют отдельно от автора, где
читатель открыл их, там родина каждого слога.
Я был домоседом, но пусть нарисуют дорогу,
пусть птицы совьют себе гнёзда в моей бороде.
Любил и любим был, неправеден был и не прав,
меня предавали и сам предавал я, и трусил.
Остались стихи — словно скатерть завязана в узел,
а в нём вперемешку собранье кореньев и трав.
Не надо подробностей, пусть сочиняются влёт
нелепые сказки о встречах с поэтом Сергеем.
А письма утрачены, даже рисунки сгорели.
Придумайте сами. Никто ничего не соврёт.
.
