В новой рубрике #скала будут публиковаться избранные рецензии одноименного литературно-критического проекта. Открывает серию статей эссе Дарьи Кисловой о шведском романе «Låt den rätte komma in» (рус. «Впусти меня»), который вышел за год до “Сумерек”.
В 2004 году в Швеции выходит роман Юна Айвиде Линдквиста «Låt den rätte komma in» (рус. «Впусти меня»). Между прочим, на год раньше, чем в печати появляются «Сумерки» Стефани Майер. Однако относительную известность в России роман, вернее сказать, его сюжет, получает как раз «на волне» нового интереса к «вампирской» теме, вызванной экранизацией первой и второй книг «Сумеречной саги» (в 2008 и 2009 годах соответственно). В 2010 году в русском кинопрокате выходит фильм с многообещающим названием «Впусти меня. Сага». Очевидно, что слово «сага» к названию было добавлено исключительно в качестве отсылки к «Сумеречной саге», т.к. никакого продолжения фильма не предполагалось, да и в английском варианте название звучало просто «Let me in».
Хочется отметить, что роман «Låt den rätte komma in», в отличие от фильма (точнее, фильмов, но об этом дальше), назвать «сагой» вполне уместно. Только нужно иметь в виду не современное понимание этого слова, а его изначальный смысл. Сага – это древнескандинавское сказание, сказ. Само название «сага» происходит от древнескандинавского глагола segja – говорить, рассказывать. Произведения, написанные в так называемый «век саг» (X век) отличаются неспешностью повествования, обилием деталей, связанных с родословной героев, и географических подробностей. Всё это мы также встречаем в романе Юна Линдквиста, однако есть в нём и то, что делает его «полноценным» романом, а именно – глубокий психологизм, с которым он прописывает своих героев и их переживания.
Возвращаясь к истории с экранизацией, справедливости ради надо сказать, что по-голливудски «гладкому», сдобренному спецэффектами фильму 2010 года предшествовала по-скандинавски мрачная, тягучая кинолента шведского режиссёра Томаса Альфредсона 2008-го года. Юн Линдквист участвовал в работе над фильмом в качестве сценариста. Шведский фильм «Låt den rätte komma in» получил четырёх «Золотых жуков» от Шведского института кино, а также «Премию основателей за Лучшую Особенность Рассказа» на Кинофестивале Трайбека в 2008 году.
Я настойчиво продолжаю писать название «Låt den rätte komma in» на шведском языке, потому что на языке оригинала оно несёт несколько иной оттенок смысла, чем английское «Let me in» и русское «Впусти меня». Эти варианты названия отсылают нас к фольклорной традиции, согласно которой вампир не может войти в жилище человека без приглашения. Да, это поверье реализует себя в пространстве романа, но дело не только в нём. Оригинальное название «Låt den rätte komma in» переводится как «Впусти того, кого нужно», кого «следует», впусти «правильного». Разумеется, переводчики использовали более благозвучный вариант, и к ним сложно придраться. Но важно понимать, что название романа соотносится не только с историей Эли (девочки-вампира) и Оскара, но и с каждым героем романа – они все выбирают, кого впускать в свою жизнь, в свой дом, в своё сердце.
«Не заводи долгих отношений. Не впускай их. Изнутри им будет проще причинить тебе боль. Уж лучше искать утешение в самой себе. С отчаянием можно жить, пока ты один. Пока нет надежды».
Ну что ж, время поговорить о самом романе: о чём он, ради чего стоит его читать? Если ответить кратко, то это роман о человеческом одиночестве и нечеловеческой красоте.
Сюжет романа разворачивается в Блакеберге. Блакеберг – это вполне реальная локация, пригород Стокгольма. Более того, сам автор романа, Юн Айвиде Линдквистф, родился и вырос здесь. Поэтому ему легко «впустить» читателя в атмосферу этого места – с первых страниц книги ты буквально погружаешься в неё.
Блакеберг – идеальная декорация для последующих событий романа. Пригород Стокгольма, своеобразное «междумирье» – граница между столичной жизнью «в полную величину» и медлительным «проживанием» на окраине.
Автор описывает Блакеберг, используя потрясающе простую и ёмкую формулу.
«Там, где теперь стояли трехэтажки, раньше был только лес.
Тайны прошлого не коснулись этих мест, даже церкви – и той не было. Город с населением в десять тысяч человек – и без церкви».
Люди здесь так уверены в стенах, дорогах, проводах, рельсах и прочей городской плоти и совершенно не уверены в том, до чего нельзя дотронуться, они ничего не знают о своей душе, о том, кем они являются на самом деле, и кем являются те, кто их окружает.
Вообще, вопрос самоидентификации – это вопрос, который Линдквист будет раз за разом выводить на первый план в своём романе. И речь здесь не о романтике «поиска себя», не о пресловутом «зове сердца» или «американской мечте» быть особенным, выдающимся, знаменитым. Нет, всё гораздо проще и одновременно – сложнее. Большинство персонажей книги так или иначе пытаются «вычленить» себя из общей суммы людей, понять, из чего состоит их собственное «я», ответить на вопрос «почему я – не он, отчего он – не я?».
«Оскар поднял руку в классе, заявил о себе. Похвастал знаниями. Это было запрещено. Ему такое не прощалось. Они выискивали малейший повод для издевательств – он был слишком толстым, слишком уродливым, слишком противным. Но главное – он существовал, и каждое напоминание об этом было преступлением».
Один из главных героев романа, Оскар, мальчик, которого задирают в школе, имеет весьма странное хобби – он внимательно следит за криминальными хрониками, собирает статьи об убийцах, изучает детали преступлений и лица преступников. И, глядя на лицо очередного маньяка, он вдруг думает: «Мужик как мужик… Да хоть бы я сам через двадцать лет». Нет, Оскар не хочет убивать, но его поражает эта метаморфоза: то, как человек перестает быть «одним из», выходит из толпы. То, что его непримечательное лицо больше не спутают с другими, а его имя, сколько бы тёзок он не имел, остается «закреплено» в истории именно за ним.
«Все жители западного Стокгольма, имевшие хоть малейшее сходство с портретом, чувствовали на себе долгие испытующие взгляды. Придя домой, они смотрелись в зеркало. Ни капли сходства. В постели, перед сном, они подумывали, не изменить ли им завтра внешность – или это вызовет подозрения?»
Этот приём Юн Айвиде Линдквист будет использовать и в дальнейшем: он «дотрагивается» до предметов и событий и переворачивает их той стороной, на которою не принято смотреть в силу правил поведения и норм морали, привитых человеку обществом. И, когда он делает это, ты вдруг испытываешь неловкость и страх оттого, что, на самом деле, эта сторона действительно существует, и некую долю справедливости в рассуждениях автора и его героев никак нельзя отрицать. Я бы назвала художественный метод Линдквиста «возьми нож за лезвие, а не за рукоятку».
Все персонажи, на судьбах которых акцентирует внимание Линдквист, разделяют этот искаженный взгляд на вещи, каждый по-своему и в силу разных причин, но благодаря ему все они начинают видеть самих себя, очерчивать свои границы и находить себя в мире.
И на основе этого же «искаженного взгляда» Линдквист строит свою эстетическую программу, которую последовательно реализует на протяжении всего произведения.
Как я сказала в начале, роман «Låt den rätte komma in» – роман о человеческом одиночестве и нечеловеческой красоте. Об одиночестве я рассказала, время поговорить о красоте.
В самом начале произведения, когда карты ещё не раскрыты, мы наблюдаем некоего немолодого мужчину: он едет на метро, ему нужно выполнить какое-то задание, которое очень его волнует. Вдруг, совершенно неожиданно, среди прочих мыслей и волнений, возникает следующий пассаж:
«Никто больше не ценит красоту. Весьма характерно для сегодняшнего общества. Великие шедевры в лучшем случае являются поводом для острот или используются в рекламе. «Сотворение Адама» Микеланджело, где вместо божественной искры – джинсы.
Вся суть этой картины, как ему казалось, заключалось в том, что стремление этих монументальных тел друг к другу сосредоточено в почти соприкасающихся указательных пальцах – почти, но не совсем. Их все же разделяет миллиметр пустоты, в котором весь смысл. Исполинский размах фрески, ювелирно проработанные детали – всего лишь фон, обрамление этой важной пустоты. Ничто, в котором заключается все.
И вот эту‑то пустоту они заменили парой штанов».
Позднее мы узнаем, что этот мужчина – Хокан, человек, который взял на себя ношу заботиться об Эли, девочке-вампире. Именно Эли олицетворяет в романе ту красоту, о которой пишет Линдквист.
И дело тут вовсе не в романтизации образа вампиров, мы имеем дело не с Лестатом, одетым в шелка и золотые кудри. В образе Эли много отталкивающего – она ходит в потрепанной одежде не по размеру, а моется настолько редко, что её запах не выдерживает даже заинтересованный в дружбе с ней Оскар. Однако важно не это, она цепляет другим.
«Было в ней что-то… Страшное. Из разряда тех вещей, которых принято бояться. Высота, огонь, стекло в траве, змеи и все такое. Все то, от чего мама так старалась его оградить».
Эли притягивает своей «искаженностью», своей инаковостью. Она противостоит всему миру, в то время, как и Хокан, и Оскар теряются, тонут в толпе. Она для них – шанс выплыть «за буйки», испытать себя в том смысле, в котором испытывают страх, боль или счастье.
Также мне кажется важным то, что Линдквист акцентирует внимание на иррациональном стремлении человека к тому, что с позиции здравого смысла должно его отталкивать – опасности, боли, даже смерти. Возможно, всё дело в том, что человек – гораздо больше, чем его тело, которое страшится боли и разрушения, в нём – бессмертная душа, которая испытывает катарсис именно находясь между жизнью и смертью, когда человеку даётся шанс выйти за границы своей физической оболочки.
«Но это обессиленное создание вряд ли смогло бы встать, не то что причинить кому-то вред. Это же всего-навсего ребенок. Раненый ребёнок.
Все равно что наблюдать, как рак пожирает любимого человека, а потом вдруг увидеть раковую клетку в микроскоп. Тьфу. Пустое место?! И эта малость убила человека?!»
Однако, несмотря на то, что герои его романа настойчиво ищут себя, Линдквист видит смысл человеческой жизни не в этом поиске. Найти себя необходимо ради более высокой цели. Оказывается, только обретя себя, можно увидеть, по-настоящему увидеть других. «Побудь мной немного», – говорит Эли Оскару.
Нельзя не заметить, что все персонажи, даже второстепенные, оказываются у Линдквиста связаны между собой. Одинокие в толпе, живущие в одинаковых квартирах одинаковых домов, они не замечают этих связей, пока они не оказываются разрушены. А Линдквист, умело нанизывая события на нить повествования, делает эти связи такими же видимыми, как провода электропередач на сером небе. И пускает по этим проводам любовь… Да, любовь.
— Я тебя люблю.
— Нет. Не любишь.
— Правда, люблю. В каком-то смысле.
— Так не бывает. Либо ты любишь человека, либо нет.
— Разве?
— Да.
— Тогда мне надо подумать.
Честно говоря, встреча с собой – не всегда из приятных. Как я уже писала, автор не стремится романтизировать образ Эли. Оскар в свои двенадцать до сих пор мочится в штаны от страха и изображает поросёнка, чтобы избежать взбучки от одноклассников. А Хокан… Говоря на чистоту, Хокан – педофил.
Он стремится сдерживать свои порывы, но не может бороться с очередной «искаженностью» своей природы, она разрушает его изнутри. И к Эли он изначально тянется именно из-за своего порока. Однако со временем он привыкает к тому, что Эли не дает ему того, чего он страстно желает. И всё-таки продолжает заботиться о ней, выполняя её страшные и тяжелые поручения, понимая, что ничего от этого не получит – даже благодарности.
– Ты любишь меня, только когда я помогаю тебе выжить.
– Да. А разве не в этом заключается любовь?
Всё потому, что для него Эли – вампир, живущий на земле уже который век, – это маленький ребёнок. Она и в самом деле во многом осталась ребёнком, это проявляется в её поступках, её эмоциональности, несдержанности. Но важнее то, что она остаётся ребёнком внешне. Да-да, в данном случае внешность действительно выступает на первый план. Вампиры в прозе обычно показаны как зрелые или молодые люди, которые могут самостоятельно «обустроиться» в человеческом мире, создать вокруг себя легенду, иллюзию «нормальности». Куда податься тринадцатилетнему ребенку? Как объяснить отсутствие семьи, дома, документов? Бессмертная Эли, идеальное оружие убийства, беспомощна перед той общественной системой, в которой остальные просто рождаются и живут по заданному распорядку, даже не задумываясь об этом.
Казалось бы, так и должно быть, она – зверь, хищник, опасный для людей, таких ещё с первобытных времен убивали, чтобы обезопасить своё племя. Но она выглядит как человек, говорит, как человек, и в какой-то момент снова начинает чувствовать, как человек.
Поэтому неловкий, забитый Оскар рядом с ней чувствует себя другим человеком, он готов её защищать, хотя сперва даже не понимает – от чего. Несмотря на издевательства сверстников, проблемы в семье, отсутствие по-настоящему близкого друга, для Оскара всё же находится место в этом мире, а для Эли – нет.
Поэтому Хокан не может не заботиться о ней, он словно бы берёт всё её убийства на себя, тем самым принимая кару за порок, который сидит в нём. А она для него остается чистой – потому что она не виновата в том, что с ней когда-то сделали.
«Ясно, подруга залетела. А мальчик не готов стать отцом. Вот так всегда. Все только и думают, что о себе. Только и слышишь: мое счастье, мое будущее… Любовь – это способность положить свою жизнь к ногам другого, а современная молодежь на такое неспособна».
«Положить свою жизнь к ногам другого» – эта фраза, то ли из рыцарского романа, то ли из рекламного ролика, на самом деле возникает в самом начале романа, примерно там же, где и слова о неуважении к красоте. Так Юн Айвиде Линдквист приоткрывает перед читателем те темы, которые на самом деле его волнуют, те, которые он будет раскрывать.
И чем дальше читаешь роман, тем всё меньше звучание этой фразы отдает дешёвым романтизмом, тем тяжелее и темнее становится её смысл, словно сердце, налившееся кровью.
Дарья Кислова
Дарья Кислова родилась в Казани в 1996 году. Детство провела в поездах Москва-Казань-Екатеринбург. На данный момент учится в Литературном институте им. Горького на переводчика художественной литературы, семинар В. О. Бабкова. Переводит с английского и немецкого языков, изучает исландский и шведский. Преподает церковнославянский язык.
Все материалы литературно-критического проекта можно прочитать в паблике в VK “СКАЛА”
