Борис Кутенков // Формаслов
Борис Кутенков. Фото Д. Шиферсона // Формаслов
21 апреля 2024 в формате Zoom-конференции состоялась 99-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Дарья Василенко и Никита Пирогов, разбирали Ирина Чуднова, Елена Наливаева (очно), Евгений Абдуллаев, Ольга Девш, Мария Мельникова (заочно). Вели мероприятие Борис Кутенков, Григорий Батрынча и Андрей Козырев.
Представляем подборку стихотворений Никиты Пирогова и рецензии Ольги Девш, Елены Наливаевой, Марии Мельниковой и Евгения Абдуллаева.
Видео смотрите в группе мероприятия 
Обсуждение Дарьи Василенко читайте в этом же выпуске «Формаслова».

о


Рецензия 1. Ольга Девш о подборке стихотворений Никиты Пирогова

Ольга Девш. Полет разборов // Формаслов
Ольга Девш. Полет разборов // Формаслов

Когда я начала писать отзыв о подборке Никиты Пирогова, случилась оказия: вместо слова «стихи» вышло — «птихи». Опечатка. Случайность. Неуклюжая ловкость. А в итоге получился ключ к поэтике разбираемого автора.

ласточка
куда стремишься ты
в какие холода к какому краю

в какие дали, какие небеса

Птичья оптика — это рассматривание всего окружающего сверху, с позиции «над происходящим». Или из какого-либо промежутка: прошлого ли, будущего ли, мнимого.

твоя истина создаёт — ничто, или переселение,
возможность чтения, узнавания, на расстоянии
словно души — это всех — сияние
ровный блеск, возможность уединения
но казалось бы, это знание
не дает внутреннего освобождения
и требует дух
и ведет сквозь время
к встрече с самим собой — в обретеньи другого

За исключением посвященного Василию Бородину стихотворения, завершающего подборку, девять складываются вместе вполне гармонично. В каждом стихотворении Пирогова заметно выстраивание композиции, нащупывание золотого сечения, что характерно для человека, умеющего фотографировать состояние предметов во времени и пространстве. Умение означает не только навык как таковой, но и привычку. Она срабатывает даже там, где не должна. Детальность, свойственная визуальному искусству фотографии, соседствует у Пирогова с умозрительностью. В тексте «Я сажаю косточку…» перечисление совершенно реальных действий с семенами, ростками, зубчиками существующих овощей, фруктов, цветов, деревьев легко переходит на абстрактные понятия любви, мира, войны, ненависти. «Сад Эдем» и «мать-земля» как бы становятся в один ряд невещественных представлений: мифология внутри человеческого образного мышления, а биология на службе у духовного. Это может выглядеть наивным, инфантильным, однако наверняка будет востребовано в действительности тех людей, о которых пишет Пирогов. То люди-птицы, которые и свободны, и привязаны к чему-то:

ты копишь поверхность, собираешь форму
осторожный и распростёртый как птицы лёт
ты проходишь сквозь волны цвета, где-то
между взглядом и прикосновением

Сопротивление материала закаляет его душу. Душу материала. Человек — из глины, обжиг требуется, чтоб задышал. В стихотворении «Лилит» автор постарался показать именно эти всполохи огня, разные по силе и красоте, по нужности. И снова смешивание трансцендентного и физического, метамодернистские порывы («А в небе ревёт уже скарлатина, так что очи повыколи») создают картину сюрреалистического толка, только в манере наива. Пирогов как художник-наивист ярок и переполнен любовью, не профессионал, но явно постоянен и системен в занятиях поэзией. Что еще роднит стихи Никиты с наивной живописью, так это поверхностная рефлексия. Не углубляет он характеры своих лирических героев, не погружает в самоанализ, наоборот, выдергивает их на свет авторского описания. Есть некоторая постановочность кадра. (Будто сказано, мол, вот ты, да, ты, иди вон туда и встань в такую позу. Птичку лови! Не мигай.)

Что-то, возможно, религиозное напрашивается в ассоциации (стихотворения «молчит ли голубь золотой…», «Сны Богородицы, раскалённая охра земли…», особенно «на окраине мира живет старичок…»), и не было бы крамолой допустить здесь очень своеобразный вариант текста, несущего интенцию молитвы? Однако стихам Пирогова всё же не свойственна прямолинейность. Подхватить и поднять, чтобы рассмотреть падение, когда отпустил.

и никогда, нигде
не видевшему ласточку в гнезде
июльской песнею зовущей через время

на воле земленеба уцелевших
я в сердце словом новым по весне
спрошу неведомую птицу и пророка
что жизнь, уж коли нет тебя нигде?

Так птицы двигаются в воздушных потоках. Так человек ищет свое словесное крыло.

Жаль, правда, что завершает подборку стихотворение-посвящение Васе Бородину. Его бы где-то в середину. Не из-за другой стилистики, нет. Птицу Бородина снова заключать в одиночество финала не хочется.

Рецензия 2. Елена Наливаева о подборке стихотворений Никиты Пирогова

Елена Наливаева // Формаслов
Елена Наливаева // Формаслов

Человек, создающий стихи, не может отрешиться от собственного мировосприятия. Написанное всегда в той или иной степени представляет собою автопортрет. Подборка Никиты Пирогова многое рассказывает о нём: ясно считываются важные ипостаси авторского бытия.

1. Поэту близка философия буддизма, и он сам её исповедует.

Стихи Никиты вернее всего, пожалуй, было бы воспринимать как некий опыт медитации в разных её формах и проявлениях, с разными фазами изменения сознания. Вот несколько примеров.

В первом тексте лирический герой погружается в творительный сон. «Мир произошёл из сна», — утверждается в стихотворении, и сон этот беспокоен и тревожен. Война и хаос окружают ясновидца, находящегося в нескольких местах одновременно: в шатре табора, на перекрёстке под обстрелом, в тягостном и опасном пути. Автор будто бы создал всеведающее, всевидящее пророческое око, наделил его божественным знанием и позволил уйти на новый виток перерождений. В связи с этим интересна «творительная нестыковка»: мир произошёл из сна, но «звезда, взошедшая давно» «песней флейты во вселенной напела всё, что нам дано». Получается, что для воплощения мира равнотворительны оказались в первом тексте сон и музыка. Лирический герой Никиты Пирогова во всём слышит звук. Это закономерно: именно музыка в древнеиндийском понимании мира была первопричиной сущего.

Второй текст погружает в медитацию при помощи молитвы, где, как в мантре, повторяются некоторые словесные формулы. Так, первая строфа текста через пять катренов повторяется без изменений, второе четверостишие становится предпоследним в стихотворении, и одна из его строк («когда пение птиц — тишина») меняется, благодаря чему происходит выход к смыслу, свершается постижение: «когда пение птиц в тишине // и есть твой голос // единственная правда // о множестве // капель // дождя». Вновь творительна музыка, вновь через звук мир обретает смысл и постигается.

Опыт медитации в буддизме трудно представить без мантры. Наверно, поэтому тексты Никиты Пирогова часто заканчиваются мантрическим (молитвенным) подытоживанием (аминем), смысловым пуантом. В связи с этим показателен и финал первого текста. Восемь катренов мерно шагают в метрической сетке четырёхстопного ямба с жестковатыми мужскими рифмами, и вдруг в последнем, девятом четверостишии рифма становится женской, и тугая ткань стихотворения «расслабляется», всё смягчается, будто сама София Премудрость Божия явилась и утешила страдальца-пророка.

В третьем тексте стимулом к медитации становится боль. Через её невыносимость лирический герой обращается к прошлому и видит альтернативные варианты сотворения мира. Женский образ, мягко сиявший в первом стихотворении подборки, в этот раз скорее воплощение тьмы, без которой нет баланса. Лирический герой, несущий свет сквозь боль (войны, болезни, чего угодно ещё), тоскует по изначальной тьме.

Седьмой текст — медитация через труд и благоустройство мира. Лирический герой восторженно, как ребёнок, играет в творца, сажая все на свете растения и мантрой подталкивая их развиваться. Делится это стихотворение на две неравные доли: первая состоит из перечисления растений, вторая — из молитвенной мантры, простенькой и наивной, как детская считалочка, как наговор на светлый грядущий день. Работает приём соотнесения сложного и простого: с труднопроизносимыми наименованиями растений в первой части текста контрастируют нарочито прямодушные, короткие, всем знакомые слова. Так, наверно, сквозь нагромождения излишеств светит живая истина.

2. Поэтическое высказывание стремится будто бы охватить мир в целом, создать объёмный «стихотворный кадр» в многообразии событий и цветов, как сделал бы фотохудожник. Тексты Никиты Пирогова визуальны. Каждый кадр — будь то остановленное во времени движение цыганского табора, пара влюблённых на каменистой поверхности Луны, скользящая по небу ласточка, ершистый смоляной ворон — каждый кадр хорошо поставлен, все объекты эстетичны и на своих местах. Никита стремится создать в стихах богатую цветовую палитру. Красный, розовый, золотой, охра, выжженно-васильковый, зелень, голубой, синий, чёрный, смоляной — и это только прямые упоминания цветов! В седьмом, к примеру, стихотворении буйство красок высаженных лирическим героем растений, несомненно, обескураживает смотрящего. В других текстах цветопередача осуществляется через упоминания температуры, времени суток, сторон света… Никита — фотограф, и мир его фотогеничен.

Можно долго рассуждать об особенностях мировосприятия автора, но самое главное, конечно, это вневременные категории, которыми освещаются Никитины тексты: любовь, сострадание, мудрость.

Читая эти стихи, словно перебираешь бусинки чёток. Касаешься их тепла, впитываешь фактуру, становишься деревом, слоновой костью, круглым узелком…

Лирический герой многословен, он существует в кружеве бесконечных повторений, витков перерождений, самоосознаний. Его строка свободна, она путешествует по миру, она открыта и стремится обнять мир собою. В ней всё и ничего. Строка касается прошлого и настоящего, воплощая радость и горе, красоту и страдание. Стихотворное слово Никиты Пирогова несёт осмысление человеком образа божества.

Слово рождается дыханием, а каждое дыхание да славит Господа.

Рецензия 3. Мария Мельникова о подборке стихотворений Никиты Пирогова

Мария Мельникова // Формаслов
Мария Мельникова // Формаслов

Главным качеством этой подборки можно назвать её поучительность. Она наглядно демонстрирует, как эфемерны границы обитания поэзии — и того, что разные группы людей привыкли называть этим коварным трудноуловимым словом.

Никита Пирогов — автор крайне неровный. Первое стихотворение подборки неудачно настолько, что его можно принять за пародию — живописная свалка романтических и символических штампов. Последнее стихотворение подборки, посвящённое Василию Бородину, — самое удачное и самое цельное в ней, прекрасно выдержанное образно и интонационно. Посередине же находятся высказывания-гибриды, частично — поэтические тексты, выполняющие сложную отвлеченную задачу создания иной, художественной реальности, частично — тексты духовные; последние выполняют простую практическую задачу постулирования моральных ценностей, что необходимы для правильной жизни в реальности, данной реципиенту в ощущении.

Второй компонент у Пирогова явно побеждает.

Утверждать, что автор не умеет работать со словом, — нельзя. Развивающиеся метафоры — «Красное красное небо, как будто я заболел ангиной на тысячу лет / И кроме «мама» и «помогите» совсем ничего не могу сказать. / А сказать я хотел бы / Что очень сильно люблю» — создаваемый в стихотворениях мир прихотливо перетекающих друг в друга природных материй, особое внимание к цвету, к растениям и стихии воды — всё это доказывает: у Пирогова есть собственная образная система. Но, к сожалению, должного развития она не получает. Поэтическое повествование либо растворяется в пустоте, либо разбивается о религиозное послание. Эпическое, отдающее гомеровскими кораблями и наставлениями Гесиода перечисление растений в стихотворении «Я сажаю косточку…» могло бы стать прекрасным зачином какого угодно текста — однако автор сводит его к социально, несомненно, полезной, но не имеющей художественной ценности молитве о мире.

«Сны Богородицы, раскалённая охра земли…» начинается почти как метаметафористское произведение, но внезапно скомковывается в философский трюизм:

поёт
свет и тьма
поёт
о том что жизнь такова

У стихотворения «О.Д.» многообещающее начало:

ты копишь поверхность, собираешь форму
осторожный и распростёртый как птицы лёт
ты проходишь сквозь волны цвета, где-то
между взглядом и прикосновением,

— но вместо приключения «между взглядом и прикосновением» читатель получает чёткую инструкцию духовного коуча по обретению себя.

Оговоримся: стихи Никиты Пирогова полны досадных неожиданностей прежде всего для литературоведа или критика. Человек, ищущий в искусстве прежде всего нравственные ориентиры и указания, вместо резких перепадов увидит здесь плавные логические переходы. Это не хорошо и не плохо, это лишь напоминание о том, что поэтическая речь, помимо «бытия поэзией», выполняет в человеческой жизни множество других задач, и монополии на неё ни у кого нет.

Рецензия 4. Евгений Абдуллаев о подборке стихотворений Никиты Пирогова

Евгений Абдуллаев // Формаслов
Евгений Абдуллаев // Формаслов

Стихи Никиты Пирогова — интересная и рискованная попытка обновить омертвевший словарь романтической поэзии — средствами поэзии современной, не просто постромантической, а уже постпостмодернистской. Для этого задействовав весь инструментарий современной лирики: сбои метра и ритма, соединение рифмованных и нерифмованных строк, парадоксальные сочетания образов…

Иногда это «работает», и романтические штампы теряют свою выхолощенность и банальность; происходит как бы возвращение к их первоначальному смыслу. А временами — даже вообще к некой любовной пра-речи, языку Эдема, как в стихотворении «Я сажаю косточку…» (лучшем, на мой взгляд, в подборке, и одним из лучших современных стихотворений, которые я в последнее время читал). Спасибо, Никита.

Но чаще волшебства, увы, не происходит. И штампы остаются штампами.

Но пока в этом красном небе, где нет ничего, кроме «мама» и «помогите»
Я хочу сказать тебе через время как сильно люблю тебя.

Первая строка (за исключением символистского «красного неба») — звучит интересно и современно. А вот вторая строка — словно из какой-то эстрадной песни 70-х — 80-х.

Иногда банальность вплотную граничит с пошлостью:

Ты стояла на луне, а я обнимал тебя
И ты жаждала моей любви

Сходное ощущение у меня, помню, возникло после знакомства с подборкой Горы Орлова для одного из прошлых «разборов». У Орлова тоже было изобилие подобных эстрадно-песенных штампов, он тоже каким-то образом пытался их трансформировать, вывести из поля массовой поэзии и сделать фактом поэзии высокой (о чём я тогда и упомянул в отзыве).

У Никиты Пирогова это делается интереснее; в подборке, кроме уже отмеченной «Косточки», есть и ещё удачные тексты. Например «Сны Богородицы, раскалённая охра земли» (за исключением финальной строчки, явно лишней: «о том что жизнь такова»). Но пока это скорее обещание. Идёт сложный поиск нового языка для лирического (прежде всего любовного) высказывания. Подождём и посмотрим, куда дальше будет расти и ветвиться поэт.

Подборка стихотворений Никиты Пирогова, представленных на обсуждение

Никита Пирогов — российский фотограф, поэт, переводчик, художник. Работы выставлялись в Латинской Америке, США, Европе и Азии. Лауреат множества фотоконкурсов. Участник литературного фестиваля «Пушкинские лаборатории» и фестиваля верлибра в Петербурге и Москве. Публиковался на сайтах «Полутона», «Двоеточие», «Прочтение», «Грёза», в журнале «Артикуляция» и др. Сотрудничал с альманахом «Транслит» с работой «Непереводимая поэзия», выставленной в рамках выставки «Текстологии» в Петербурге и Красноярске. Один из организаторов серии поэтических вечеров «Контекст» в Санкт-Петербурге. Живет и работает в Сием-Рипе, Камбоджа.

***

когда разверзлись небеса
я видел в таборе себя
на перекрёстке, где война
слепым я был, но видел всё

что мир произошёл из сна
то было летом, но весна
мне грезилась, и время шло,
и табор шёл, и солнце жгло

кругом был вой и гласы жён
и флейта тихо, словно дым
звучала вечною мольбой
и не было у мира дна

но были войны, люди злы
неиссякаемой руды
извлечь из недр не могли
себя, себя живых, и жгли

все что попалось на пути,
стрела летела рядом с ним
я видел их, и скрыться им
я помогал в лесу глухом

чтоб не узнал никто о том,
что было в той стране в тот век
как дул горячий южный бег
меж звёзд пустынных человек

забрав с собой реченья дар
лежал в шатре и умирал
но стадо всё неслось на юг
и плыли облака сквозь век

тяжелый морок, словно слёз
родные города — хрусталь,
я, скрыт от мира, миром полон
лежал в шатре и слышал даль

и ты пришла, полна сиянья,
звезда, взошедшая давно
и песней флейты во вселенной
напела всё, что нам дано

***

Помоги мне пройти
между злом и добром
между рекой и туманом
и вернуться домой

Помоги мне не стать иным,
нежели я задуман
и не думать лишнего
когда пение птиц — тишина

Скрытое от моих глаз
в абсолютно чёрном и безвоздушном
пространстве ведёт меня
к свету по следу дней

В коих капли росы —
что слёзы матери
когда она рассказывает
о том, как любит своих детей

или просто молчит об этом,
и о том, чего нельзя говорить
что невозможно произнести
но можно увидеть

в её нежных глазах
когда она смотрит
в будущее всех
кто будет после неё

помоги мне пройти
между злом и добром
между рекой и туманом
и вернуться домой

в звуки солнечной пыли
поющей весенним днем
и кружащейся в комнате
перед первым дождём

помоги не забыть
кружево и запах скатерти
цвет первых цветов,
не достигших осознания своей красоты

помоги мне не стать иным,
нежели я задуман,
и не думать лишнего,
когда пение птиц в тишине

и есть твой голос
единственная правда
о множестве
капель
дождя

Лилит

Тёмная ночь с пулями и обстрелами
Красное красное небо, как будто я заболел ангиной на тысячу лет
И кроме «мама» и «помогите» совсем ничего не могу сказать.
А сказать я хотел бы
Что очень сильно люблю

Я видел себя в начале времён
В медитации, разумеется.
Ты стояла на луне, а я обнимал тебя
И ты жаждала моей любви
И я давал её тебе, но в какой-то момент разлюбил.

Ты сказала, что мы создаём жизнь, и что мне надо осветить вселенную
Я знал, что если я это сделаю, ты погибнешь.
И я отказался, и предложил жить в вечной тьме,
Но ты сказала, пусть я погибну, или мне придётся убить тебя
Выбирай.

Дальше я плохо помню происходящее. Но знаю, что все закончилось
Однако клавиши на компьютере реальные.
И в медитации я вижу уже иное.
Также реальна ночь и эти пули, что летают как осы
Внутри ангинного неба

Дорогая, я по-прежнему сильно люблю тебя
Я хотел бы, чтобы ты была рядом
И готовила мне завтраки по утрам,
А я бы возил тебя на байке и пел тебе песни
Или сладкие мелодии взятые из твоих уст

Но я иду иным следом и не вижу сейчас тебя.
Хоть ты и приходила ко мне в медитации
А в небе ревёт уже скарлатина, так что очи повыколи
Где же ты? Встречу ли я тебя на краю обрыва?
Когда звёзды перестанут мигать и когда трава перестанет расти?

В этой жизни всё сложилось иначе, хотя, наверное, можно сказать
Что твоё желание исполнилось — я освещаю мир, в котором теперь тебя нет.
Значит ли это, что я тебя предал? Или всё же я живу внутри тебя, созерцая твою красоту
Повсюду, на что ляжет взгляд? Узнавая тебя в каждом вдохе
Всех встречных людей, животных, птиц и деревьев?

По твоему ли следу иду я? Иль ты по моим ступаешь шагам?
Чтобы однажды обнять меня крепко, и тогда я проснусь снова там —
На луне, и мы решим, что нам делать дальше?
Но пока в этом красном небе, где нет ничего, кроме «мама» и «помогите»
Я хочу сказать тебе через время как сильно люблю тебя.

***

молчит ли голубь золотой
поёт ли розовая роза
пошлёт ли небо
благодать

что в теле текста родилось?
родилось время и звезда
сияет так
и волн сиянье

и дух тревожный созиданья
и дух спокойный созиданья
и дух творящий проявленье
и крыльев радостная песнь

качает светлою печалью
и смотрит с неба светлый лик
на всё безвременьи страданья
и мыслит, ждёт, и мыслит, ждёт

и в сердце тихою тоскою
и предрассветною росою
поет прозрачною слезою
поёт, поёт.

***

на окраине мира живет старичок
на краю облаков — обрывочный дым
из затишья лесов, в обитель богов
взгляд стремится сквозь время
в достроенный дом

где тиха и спокойна вода перемен
где шумит под дождём, то ли липа-сосна
восходящее солнце, пылающий клён
и в траве словно жемчуг рассыпана та
самая память
просвечивает волна красную пыль
где мы не были — там не осталось следа
осталась нетронутой
струна
а ядро одно
а сердце горит
а душа говорит
Боже, прости нас всех
прости нас, Боже,
прости

***

Сны Богородицы, раскалённая охра земли
в небе выжженно-василькового шелка
вышедший из красной реки, рождённый
зеленью берегов и тягучей пряностью воздуха
сквозь пыльную завесь нагревающейся дороги
Живая плоть, ожившая, дышащая движением
кожа, пахнущая смолой благородного дерева
при касании мягка и податлива, словно нежный
цветок, распустившийся над водой безвременья
полный семян, оплодотворяющих всё творение
в тягучей глубине объёмности вечера, темноты
когда глаз различает тень и тень, ставшую светом,
когда свет проникает внутрь через желобки темноты
когда объём достигает материализовавшегося предела
и касание жизни чувственно, осязаемо, подлинно и реально
молчанием и спокойствием покрывает плечи, волосы и глаза
прикрывая беззвучной и тёплой ладонью уставшие веки приюта
в котором зиждется квинтэссенция общности, словно огромный шар
размером с молитвенную горошину чётки, превращающуюся в жемчужину
полного растворения в густом звуке-рисунке, млечном пути, пути
встречающего бытие. на пике
гор
на местностях аэродомов
в текстах, во всех словах
в них, в нас
едва видимым голубым свечением соединяя контуры
лежащие в корнях и на периферии
в основании и поверхности языка
то есть — светятся все слова,
поёт
свет и тьма
поёт
о том что жизнь такова

***

Я сажаю косточку
Диптерокарпуса
Сею семена вьюнов
Собранные по дороге за хлебом
Сею семена найденные в лесу
Сажаю картошку
Выращиваю авокадо
Я сажаю семена сливы
И зубчики чеснока
Я сажаю лук, манго и апельсины
И сею рис
Выращиваю лотос
Сею ирисы
Втыкаю шляпки ананасов в землю
И сажаю дуриан, подаренный женщиной на рынке
Также сажаю лонганы, личи и мангостины
Тамаринды, джекфруты;
Сею цветы и травы
Сажаю фасоль и тыкву, которые вечно кто то съедает
Ещё я сажаю лаймы и пальмы
Кадамбу и орхидеи
И неведомые плоды с Кулена
Я сажаю всё, и оно растёт
Чтобы кормить других
Шепчу каждой косточке
Расти, расти, любовь
Расти, расти, мир
Расти, расти, вырастай большой
Пусть уходит боль твоя, мать-земля
Пусть поскорее закончится война
Пусть вырастет сад эдем
И люди в нём наги и чисты
И полны любви
Пусть цветёт он сад
Пусть растёт до неба
Храм единый наш,
Коему все принадлежим
И пусть злые языки, ненависть умолкает
Расти, деревце, и питай людей
Расти, расти, любовь
Расти, расти, мир
Любви не жалей

***

О. Д.

ты копишь поверхность, собираешь форму
осторожный и распростёртый как птицы лёт
ты проходишь сквозь волны цвета, где-то
между взглядом и прикосновением,
слишком больно — слишком близкое
откровение, и регистров пение
твоя истина создаёт — ничто, или переселение,
возможность чтения, узнавания, на расстоянии
словно души — это всех — сияние
ровный блеск, возможность уединения
но казалось бы, это знание
не даёт внутреннего освобождения
и требует дух
и ведёт сквозь время
к встрече с самим собой — в обретеньи другого

и когда открываешь взору шероховатость,
кажется — проще простого — родство

***

ласточка
куда стремишься ты
в какие холода к какому краю

в какие дали, какие небеса

взойдут поля и снова зацветёт
жасмин, дождями и туманами окутан
и снова свет прольётся на моря

по небу в колесницах цифровых

летят гонцы во все края
на тихих отсветах играют духи полдня
а ты, любовь моя, забыла про меня

в свеченьи синих линий безвоздушном

живёт чужая боль и прошлый рок
и нет ни образа, ни слова, и ни звука
и лишь светает облако — разлука

в котором души наши как во сне

отпущенные вникуда до срока
и как найти, как мне прийти к тебе
погрязшему в обычности порока

как в сладком шёпоте

и никогда, нигде
не видевшему ласточку в гнезде
июльской песнею зовущей через время

на воле земленеба уцелевших
я в сердце словом новым по весне
спрошу неведомую птицу и пророка
что жизнь, уж коли нет тебя нигде?

***

Васе Бородину

Чёрным ершится
Ворон смоляной
Запеклась та кровь на губах

Синее небо вечернее
Твой покой
Вернулся к себе домой

Мерцает свет
Никого в нём нет
Ничего в нём нет

Лишь слова как трава
Растут, голова
Повторяет враньё без конца

Ты здесь был вечно юн
Старец песни ночной
На рассвете старик молодой

Голос звал — не забудь
Голос пел — ты родной
Долго спал под московской луной

Не осталось пути
В черноту не свернуть
Ну а света ты голос забудь

Или в жизни иной
Возвращайся назад
Тихим сном первозданным

Покоем и птицей
Ну а камень
Возьмём мы любой

Борис Кутенков
Редактор отдела критики и публицистики Борис Кутенков — поэт, литературный критик. Родился и живёт в Москве. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького (2011), учился в аспирантуре. Редактор отдела культуры и науки «Учительской газеты». Автор пяти стихотворных сборников. Стихи публиковались в журналах «Интерпоэзия», «Волга», «Урал», «Homo Legens», «Юность», «Новая Юность» и др., статьи — в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Вопросы литературы» и мн. др.