Светлана Хромова. Повелитель. — М.: АСТ, 2023. — 512 с.
Обычно историю отношений стараются отделить от описания узнаваемого быта. Любовная лодка — конструкция хрупкая, на дно идет быстро, поэтому неплохо хоть на какое-то время изолировать действие от стоячей воды повседневности. Лирическую историю обыкновенно помещают в декорации старинного замка (с прислугой), на тропический необитаемый остров (чтобы никто не доставал) или дистиллируют в волшебную обстановку романтического фэнтези. Чтобы действительность не касалась праздника скучными руками хоть какое-то время.
Еще после первой искры чувство обязательно должно гореть бенгальским пламенем, любовь лучше не прятать в холодильник. Иначе — сейчас некогда, отложим на завтра, много разных важных дел: а там, глядишь, прошли годы, рядом уже кто-то другой — так сложилось, так оказалось удобнее. Пообвыкли — и нормально.
К счастью, в романе Светланы Хромовой «Повелитель» герои вместо того, чтобы наслаждаться дайкири на белоснежной яхте в Карибском море, долгое время участвуют в учебном процессе в Литературном институте. Второе важное условие повествования — в романе выбрана особенная система координат, неожиданное для большинства читателей сообщество поэтов. У них тоже, конечно, хватает повседневности. Но и слухи о том, что без любви не бывает стихов, небезосновательны. Правда, это касается поэтов действующих.
Кроме того, любовь нужно защищать. Вот кто-то подлый сказал злое; услышали, передали, и всё: главные герои расстались. Сплетни, клевета — традиционные мотивы для литературы, а уж для жизни-то особенно. В «Повелителе» для защиты существуют маскароны — символические стражи, не пускающие злых духов в дом. Они представляют собой лица, вплетенные в орнамент на фасадах зданий. Коллекцию фотографий московских маскаронов мы видим в альбомах главного героя, а потом появляется и татуировка пары улыбающихся влюбленных масок у главной героини. В Москве такого рода обереги возникли в конце 17 века. После революции их отменили, хозяева зданий пропали или же идеологически разоружились перед новой властью. Но на этом история с оберегами не закончилась: в виде портретов деятелей мировой культуры и науки маскароны появились на фасаде Государственной библиотеки имени Ленина. Кто-то предвидел будущее: похоже, маскароны-барельефы до сих пор отгоняют от главной библиотеки духов дебилизма и невежества. Хотя неизвестно, насколько у защитников еще хватит сил. Маскароном на стене библиотеки Ленина выступает и каменный портрет Александра Герцена. Похоже, Герцен оберегает и Литинститут, бронзовая его статуя стоит там, во дворе. Литераторов нужно защищать особо. В романе памятник Герцену — один из главных персонажей.
Бронзовый Герцен, глядящий на них с той стороны дороги, желтые стены родного Лита с редко горящими окнами, прохладный воздух, пахнущий грядущей весной. Именно в него Надя будет возвращаться снова и снова в надежде вспомнить то ощущение счастья, охватившее ее, словно гигантская сказочная птица, вместе с которой она готова была лететь куда угодно.
Поставили в свое время памятник именно Герцену-революционеру, а как писателю — явно по совместительству. Однако со временем статуя стала символом Лита, его оберегом. Памятники у нас меняют довольно часто, в некоторых других местах планеты жители не очень и помнят, кто это стоит тут несколько веков; монументы превращаются в хранителей районов, в туристические приметы для ориентирования на местности.
Итак, героев Хромовой оберегают явно не слишком материальные силы, но в книге нет отдельно фиксируемой мистической линии. Следует отметить, что, несмотря на достаточную метафоричность, роман написан лапидарным языком, и такая прозрачность ему к лицу, ведь символизм существования можно выразить и приемами реализма. Стоит только не загрублять действительности, не уплощать явлений — и сами по себе появятся и мистика, и другие миры.
Оказавшись рядом с Герценом, Надя сначала села, а потом легла на землю рядом с невысокими кустами. Отсюда ей было видно главное здание — под портиком с каменными музами горело одно окно. То ли забыли погасить свет, то ли охранник устроил ночные посиделки, а может, это проделки духов умерших писателей. <…> Когда она проснулась, было еще темно. Надя не могла понять, где она находится, перед глазами была сухая трава — почему, откуда взялись эти увядшие стебли? И только разглядев темные контуры Литинститута, Надя вспомнила все, провалившись в реальность, словно в бездну. Жизнь, в которой нет Повелителя, продолжалась. Зачем? Этого Надя не знала. Она поднялась, прошла через двор и побрела к метро.
Все действующие герои романа имеют реальных прототипов, отчасти «Повелитель» балансирует на грани актуального сейчас автофишена, большинство персонажей — в меру известные, еще живые поэты. Литераторов принято любить только после их смерти, вполне возможно, что через какое-то время роман Хромовой будут исследовать молодые филологи в поисках редких биографических черт почивших знаменитостей. Конечно, кое-что в романе додумано, но значительная часть декораций исторически достоверна. Удачно описаны семинары и выступления на них студентов. Поэтические вечера и участие в литературной жизни уже выпускников. Приведены своеобычные стихотворения. Подробно выведен быт и нюансы взаимоотношений в сообществе. В свирепо-серьезном литературоведении будущего это все потом переврут и запихнут в некоторые теории:
— А давайте залезем в институт! — крикнула Надя. — Выпьем с Герценом!
— В институт! — очнулся Поль, который вроде бы успокоился и молча шел позади всех. Он схватил Аню за руку, потянув за собой.
— Хочу к Герцену с пушистым ангелом…
— Поль, прекрати! — выдернула руку Аня. — И давайте уже дойдем до «Рюмочной», а то кто-то из нас тут останется.
Радует, что в романе даны поэтические описания исторических мест, обычно известных только краеведам. Такие локации редко упоминают в путеводителях, ведь они не связаны с популярными именами или громкими событиями, зато потом, уже замеченные публикой, они обрастают деталями придуманными, причем это делается с разными целями: для ситуативной романтики или ради коммерческой выгоды. По книге Светланы Хромовой можно изучать незамутненную топографию Москвы нашего времени. Технические описания, конечно, останутся, но глаз поэта всегда оказывается острее:
Впереди стоял Андроников виадук, напоминающий средневековый мост, по которому шли современные поезда и электрички.
— Это что, такой мост под старину? — поразилась Надя. — То-то монастырь дивился своему новому соседу!
— Нет, что ты, — пояснил Лялин. — Этот виадук — девятнадцатый век. Конечно, моложе монастыря, но все же.
— Ничего себе!
<…>
— Вот бы посмотреть на те старые поезда, с трубами и дымом.
По виадуку отдаленно прошумел синий поезд. Мимо прошли служители монастыря и, свернув в открытую только для них дверь, исчезли за стеной.
Описание виадука в романе — пример связи 19 века с веком 21-м. Вектор от прошлого к настоящему. Главное — заметить и сохранить, пока время не стерло все это в пыль.
«А что было бы, если со мной не случился Литинститут?» — вдруг подумала Надя. И вся жизнь, связанная с Литом, исчезла, словно ее никогда не было. <…> Исчезли бы лекции, на которых перехватывало дыхание и настоящее меркло и отступало перед словами блестящих профессоров. Исчезли бы семинары: щемящая дрожь в подреберье от мира, окружающего словами, поэзией, всеми возможными и неизведанными чувствами и смыслами. Их споры о мироздании, предназначении, строфах, символах. <…> Если бы всего этого не произошло! Все самые счастливые и горькие воспоминания — ничего бы не случилось. В ее жизни не было бы Лялина.
Надя представила, как сначала со страниц исчезают стихотворения, оставляя пустые белые листы, потом растворяется ее книга, за ней этот зал, друзья, которые сейчас смеются рядом с ней. Кем бы тогда была она? Была бы она вообще?
А еще Хромовой удаются описания природы, полные метафизических рассуждений. Новодевичье кладбище. Церкви и монастыри. Цвета и запахи. Мир горний и дольний. И любовь, которая никогда не умрет.
— Иногда мне кажется, любовь — это такой особенный вид ранения — по касательной, навылет, в упор. Думаешь — не переживу, а нет — одолела. Выходишь из новой себя, словно из больницы, с удивлением смотришь на этот мир — как в первый раз. Можно жить без руки, ноги, даже без себя самого — того, что был раньше. Которого больше никогда не будет. Но можно, ведь не в упор — по касательной или навылет. Или осколок застрял где-то внутри тебя, того, которого больше нет, и ничего больше нет, но ты все же просыпаешься каждый день, и у тебя — болит. Думаешь, лучше бы в упор?
Оторваться от книги тяжело, действие захватывает. Когда персонажей переполняют эмоции, дело идет к гибели — страсти или самих героев. Но человек смертен, а любовь-то бессмертна, и тропинка влюбленных уходит в небо.
Не разжимая рук, они свернули на тропинку, прошли мимо круглой клумбы и подошли к Герцену. С той стороны ограды шумела и переливалась московская жизнь, накатывая волнами, затекая в подъезды или же разбиваясь об основания домов.
— Как думаешь, тот мир на самом деле существует?
— По крайне мере наш бульвар — точно.
Они повернули обратно и медленно пошли в сторону дома: желтый особняк молча смотрел, как два человека приближаются, подходят к крыльцу и исчезают внутри.
Михаил Квадратов
* «ведь мы никогда никогда» — из стихотворения Яны-Марии Курмангалиной, цитируемого в романе.
.
Михаил Квадратов — поэт, прозаик, критик. Родился в 1962 году в городе Сарапуле (УАССР). В 1985 году закончил Московский инженерно-физический институт. Кандидат физико-математических наук. Ведущий научный сотрудник. Проживает в Москве. Публиковался в журналах «Знамя», «Волга», «Новый Берег», «Новый мир», «Формаслов», Homo Legens. Автор поэтических книг «делирий» (2004), «Землепользование» (2006), «Тени брошенных вещей» (2016), «Восьмистрочники» (2021). Финалист Григорьевской поэтической премии (2012). Автор книг прозы «Гномья яма» (2013), «Синдром Линнея» (2023). Лонг-листер премий «Национальный бестселлер» (2018) и «Большая книга» (2023).
.
