10 марта 2024 в формате Zoom-конференции состоялась 98-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Обсуждали стихи Максима Плакина и (заочно) Стаса Мокина, разбирали Ольга Аникина, Дмитрий Гвоздецкий, Лиза Хереш, Владимир Пряхин, Ростислав Ярцев. Вели мероприятие Борис Кутенков, Григорий Батрынча и Андрей Козырев.
Представляем подборку стихотворений Максима Плакина и рецензии Ольги Аникиной, Лизы Хереш, Ростислава Ярцева, Владимира Пряхина и Дмитрия Гвоздецкого о них.
Видео смотрите в vk-группе мероприятия.
Обсуждение Стаса Мокина читайте в этом же выпуске «Формаслова».
Рецензия 1. Ольга Аникина о подборке стихотворений Максима Плакина
Стихи Максима Плакина в сегодняшнем «Полёте разборов», на мой взгляд, весьма удачно встали в пару с текстами Стаса Мокина, и мне эти два поэта видятся представителями общей тенденции преодоления «иронической дистанции» как между современным поэтом и читателем, так и между поэтом и текстом. С той разницей (разница на самом деле велика), что Максим Плакин не отказывается вставать на плечи гигантов и не отрицает ни иронию («не тронь иронию-броню»), ни грамматическую вольность («когда-нибудь я расхлебу /дедлайны ссуды Судного»), ни авторскую дистанцированность от читателя (способность смотреть не только «изнутри себя», но и «на себя», как в стихотворениях «метаморфозы», цикле «Автоконспективные стансы»). С «чужим словом» Максим Плакин также экспериментирует — к примеру, в тексте «В пятницу целуясь с этой…» отчётливо слышится влияние Хармса и/или Иртеньева. Но помимо этого, у Максима Плакина мы также найдём много примеров, указывающих на принадлежность текстов к пограничному направлению, именуемому если не метамодерном (лингвисты и филологи всё ещё спорят, что это такое), то романтическим постконцептуализмом, в котором встречаются и сентиментальность, и абстракция, и «мерцания» между тем и другим, а также колебания между иронией и романтикой, искренностью и игрой — весь этот букет лично мне было весьма любопытно и читать, и воспринимать.
Максим Плакин старается набрать на палитру побольше красок, пользуется довольно богатым словарём (очевидно, это влияния симбиоза «поэзии и русского рэпа»). Читатель может оценить, насколько неплохо автор владеет разными техниками и поэтическими формами: здесь есть силлабо-тонический текст, есть верлибр, есть стансы, есть белый стих классическим четырёхстопным ямбом. Некоторые силлабо-тонические работы Максима Плакина кажутся мне очень интересными, например, текст «когда-нибудь я расхлебу…» и стихотворение про человека по имени Вадим Форманюк. Особая удача последнего текста видится мне как в умении замечательно передать образ, так и в абсолютной уместности жёсткой формы и размытого, очень простого сюжета без определённого финала.
Есть в подборке и очень славные верлибры. Стихотворения «Что видишь ты, когда смотришь на меня…», «мой ангел, давным-давно…» и «А когда отец смотрел хоккей…» — хочется выделить особо: пожалуй, именно работая из точки «dasein», автор, на мой взгляд, достигает наибольшего умения соединить эмоцию и образ, то есть такой текст как раз и начинает обладать всеми свойствами стихотворения: в нём начинает рифмоваться всё со всем, как одно целое работают мысль, слово, время и событие (или события), так или иначе затронутые стихотворением. Особенно хороши в этом смысле тексты про шайбу и про моргающую девушку: в них даже сюжетно улавливается это убегающее мгновение, которое удаётся запечатлеть.
Однако подобная удача сопутствует автору не всегда. Ещё один сюжетный текст — верлибр-нарратив «Моя первая воспитательница», на мой взгляд, неожиданно проваливается в финале (за счёт банальности, которая на фоне образно-лексического разнообразия смотрится именно банальностью), так же, как и стихотворение «грядущему свету», посвящённое ещё не рождённому ребёнку. Первое стихотворение подборки «метаморфозы» также, на мой взгляд, проваливается в финале. Почему это происходит? Может, дело в самой попытке традиционных решений концовок (тезис-антитезис-синтез), а может, в том, что «синтез» не докручен («метаморфозы», «моя первая воспитательница») либо слишком логичен («грядущему свету»).
На мой взгляд, здесь автора подводит его желание работать в разных формах, не окончательно почувствовав возможности каждой. Для хорошего верлибра недостаточно обычного парадокса в финале — это должен быть парадокс в степени n, то есть — переход в другую плоскость, если хотите, прыжок через голову, тогда как в силлабо-тоническом тексте такой прыжок может стать даже избыточным; в нём, напротив, будут работать звук и ритм, закручивая текст в совершенно иную спираль. Мне кажется, если бы «метаморфозы» были рифмованным текстом (при сохранённой содержательной составляющей), провального финала не случилось бы — автор бы сообразил, куда ему вырулить.
Иногда силлабо-тонический текст играет с автором (или с читателем) недобрую шутку: он заставляет вылезать иронию там, где автор в лоб якобы декларирует её отсутствие. Называя чувство и желание по имени и выбирая формулировку «не совру» или обозначая способ говорения словами «искренне и тихо» — текст парадоксальным образом звучит неискренне и похож хоть и на красивое, но всё-таки враньё. По-видимому, таким образом играет гораздо большая встроенность данного текста в контекст постмодерна, нежели принадлежность его к романтическому постконцептуализму. Это стихотворение неожиданным образом рифмуется с верлибром про ангелов и враньё — следовательно, тема правды/неправды в авторском голосе волнует поэта неспроста, поэтому я так подробно останавливаюсь на этих моментах.
Обилие определительных местоимений «всё», «весь» в стихотворении «не тронь иронию-броню…» выглядит либо как небрежность (попытка нарастить недостающий слог), либо как наивная стилизация, что, к сожалению, не выправляет картину: речь, опрощённая и «олебядченная» до такой степени, выглядит уже не приёмом, а неудачей как таковой, тогда как, например, в тексте «когда-нибудь я расхлебу…» грамматическая вольность и опрощённость речи соседствуют с попыткой говорить о трансцендентном — и здесь автор попадает в яблочко: стихотворение (кроме всего прочего) получается ещё и о том, что любая попытка говорить о трансцендентном рано или поздно оборачивается поломкой речи, — вот так и работает то самое «мерцание», о котором я говорила в начале.
В целом же, сегодняшний «Полёт разборов» — тот удачный случай, между двумя подборками разных авторов создаётся особое напряжение; очень похожее ощущение было у меня на одном из давних «Полётов», когда встретились подборки Ростислава Ярцева и Александры Герасимовой. Вот и сегодня: одна подборка демонстрирует поэтику центростремительности (интровертная, по большей части графичная лирика Стаса Мокина), а другая — центробежности (пёстрые мерцающие стихотворения Максима Плакина). В обоих случаях — я уверена — сегодняшние обсуждения ни в коем случае не могут носить печати окончательности; это просто мимолётные рецептивные срезы, содержание и вектор которых могут измениться даже не через годы — а через гораздо более короткое время, с учётом таланта обоих авторов.
Рецензия 2. Лиза Хереш о подборке стихотворений Максима Плакина
При обсуждении подборки Максима Плакина хочется заметить, что она составлена очень грамотно, — наверное, благодаря этому она смогла по-новому осветить поэзию Максима, которую я знаю уже не первый год, и подобрать те композиционные и текстуальные ключи, которые сделали её очень удачной.
Кажется, что в этой поэзии меня больше всего трогает и поражает та эстетическая и этическая «частота», на которой простота, близкая к грубости, содержательная неизбирательность, нетривиальность, эмоциональная скупость (это не плохие качества, а просто характеристики художественных пространств и его обитателей) становятся нежным, доверительным разговором о мире во всех его слабостях. На этой частоте извинения за нарушение художественной конвенции перестают быть необходимыми — эти «неправильности» предлагаются читателю вместе с колоссальным уровнем доверия к тому, чтобы он сам провёл лингвистическую и моральную экспертизу этих мест. От читателя же требуется принятие и определённый кредит доверия к той речи, которая живёт в текстах Максима (и, кстати, не только в них: у Максима Плакина есть удивительная способность, дар к неправильному разговорному, смысловому и идиоматическому смещению в обыденной речи, которая производится на лету. Эта импровизационная поэзия находит свои следы и в текстах подборки). Из-за небольшого лексического раздела между своим и чужим словом поэзия Плакина скорее стремится к удачной коммуникации и верит в неё — и это скорее можно охарактеризовать как контркультурную практику в поэтическом пространстве, где невозможность разговора и понимания чаще диагностируется, чем лечится (в поэтическом мире Максима Плакина нет «мёртвых пациентов» и пациентов вообще: его поэтический инструмент не препарирует, но уважительно наблюдает и в принципе обходится с жителями собственных бараков с трогательным почтением).
Можно и предположить, какие поэтические фигуры помогают Плакину совершать эту операцию (хотя сделать это точно довольно трудно — уже несколько лет Максим последовательно открывает своим читателям десятки поэтов). Предположу, что этот мир, минуя очевидные фигуры, приходит к новому, гуманистическому прочтению «Бараков» Игоря Холина и кубических экспериментов раннего Заболоцкого — со всем оставшимся задором и динамикой этого мужественного мира, но с нежной печалью, создаваемой временной дистанцией, старением родителей, отъездом от маленького города:
А когда отец включал хоккей,
я садился болеть за команду слабых.
Она продует, болей не болей,
на две-три шайбы.
Уэйн Гретцки сказал, что надо бежать
туда, где эта шайба будет.
Опасный момент! и тысяча шайб
выбивается в люди.
Герой действует в соответствии с рыцарско-пионерской доктриной (болеть надо за слабых); вместе с этим семейный просмотр спорта резко масштабируется («тысяча шайб») и антропоморфизируется через перенесение идиомы с помощью использования её физических, практически агрессивных интерпретаций. «Жители бараков» (скорее, хрущёвок) Плакина, в отличие от своих дедушек, говорят всё больше; минимализм уступает длинным «разболтанным» строкам, желающим рассказать всё, что произошло. «Максон» таких текстов не отделён от своих собеседников; наоборот, они находятся в общем поле. Тот факт, что именно у него находится язык для описания этого, — не апатичная позиция наблюдателя или мизантропия хроникёра, но живая эмпатичная включённость, сохраняющая достоинство случайным одноклассникам, старым дворовым знакомым и родителям даже (тем более) тогда, когда они слабы, близоруки и неправы.
Кажется, именно это становится самой важной чертой этих текстов, и когда я не нахожу её, я начинаю испытывать фрустрацию. На мой взгляд, это связано с постоянным требованием этического преображения по отношению к героям, появляющимся в этих (часто автофикциональных) текстах. К тому же многочисленные формальные эксперименты, попавшие в подборку в очень ограниченном количестве, часто работают именно на это — и твёрдая форма «танкеток» становится средством написания новой автобиографии, схожей с ограничениями, заданными себе Лин Хеджинян в «Моей жизни».
Нежность, переплавляющая грубость, сложно находима, но именно её обнаружение и обеспечивает тот регистр речи, в котором поэзия Максима Плакина становится трогательной и серьёзной историей о времени, нас в нём и нём в нас.
Рецензия 3. Ростислав Ярцев о подборке стихотворений Максима Плакина
Максим Плакин в лучших стихах метафизически сюжетен. Что думала в момент гибели воспитательница — лишь первая точка отталкивания для работы поэта. Там, где у графомана Асадова месседж заканчивался бы, у Плакина он едва намечается, начинает выискиваться в дебрях жизненного материала. Это прекрасно, хотя порой чревато оборотной проблемой: невнятицей. Но пойдём по порядку.
Сопротивление лирического вещества преодолевается Плакиным неоднородно и стихийно. Это или труд жанровой памяти (скажем, в рамках жанра послания), или интертекстуальные игры (видно, что Плакин много и пристально читает современную и классическую русскую поэзию), или расшатывание/пересшивание стиховой формы. Иногда инерция захлёстывает мысль молодого поэта; но и на бегу по рельсам привычки можно поживиться зарисовками попутных пейзажей (а то и целых жизней).
Так, пейзаж / биографический мир/миф Форманюка воссоздан Плакиным в духе крошечных саг-эпиграмм Бориса Рыжего о его героях-маргиналах, но, в отличие от сквозящего за каждым словом у Рыжего трагизма, камертоном Плакину служит чистая благожелательность «автора-рассказчика» к его «герою». Подобные термины неприменимы к лирическим стихам. То, что я их использую по отношению к стихам Плакина, спровоцировано эпической доминантой в его поэзии, скрытой или явной сюжетностью / сюжетикой, о которой я сказал в самом начале.
Но вернусь к самой существенной, на мой взгляд, доминанте стихов Максима Плакина: к их благонамеренной открытости другим людям, перерастающей то в реальный диалог, то в мысленную мольбу, молитву о друге, брате:
прости что ты оставлен по
ту сторону греха
что остаётся не прощать
тебе меня а мне
простить тебя мой брат за то
что ты мне не простил
Непоправимость жизненной ситуации рождает в герое не злобу, а христианское смирение, готовность прощать и брать на себя основную часть боли, чувствовать себя ответственным за слова и дела, что суть одно и то же. Это очень важное для поэта чувство и правильное устремление. Просить прощения и прощать, дарить жизни новое дыхание — главная, быть может, задача поэзии. «Ирония-броня» при этом, думается, отнюдь не обязательна. Ведь само стихотворение об иронии вовсе не иронично. В нём есть удачные места с яркими метафорами и блистательно слабыми рифмами. Их бы и оставить, опустив самоочевидные «маякую» и прочие «маяковские» неологизмы, ломающие хрупкий мир едва вербализуемых чувств и образов стихотворения. Вообще: отсылки в стихах часто работают как игра на понижение, как слепое подмигивание незрячей массовой культуре: зрящей мимо: в место пусто. Такими пустышками в этом стихотворении мне видятся первые три четверостишия. Они нужны были в качестве разгона ради двух последних — действительно сильных, честных, свободных и смелых. Да, смиреннейшее и невиннейшее, по Гёльдерлину, занятие требует дерзости. Когда она обнаруживается, сразу обнажается правда личного сообщения, посылаемого вселенной, любимым, Богу в них.
Рецензия 4. Владимир Пряхин о подборке стихотворений Максима Плакина
Поэзия Максима Плакина разнообразна — как по тематике, так и по используемым художественным приёмам. Иногда это повествование, выполненное в виде прямого высказывания, в котором художественной основой является драматизм показанной ситуации, возможно, имевших место реальных событий. Таково наиболее интересное в подборке, на мой взгляд, стихотворение «Моя первая воспитательница».
моя первая воспитательница
разбилась,
съезжая на велосипеде с горки,
увернувшись от
ниоткуда взявшегося ребёнка
Читателю предоставляется возможность самому сделать вывод из представленных в стихотворении событий, их трагической развязки. Более того, автор предлагает задуматься о том, как оценили бы событие субъекты, упомянутые в стихотворении, сам ребёнок и учительница, погибающая в попытке избежать столкновения с ним.
что подумала моя воспитательница —
я примерно представляю
она, вероятно, даже не успела
подумать, а просто на рефлексе
спасла ребёнка — её работа
а вот что подумал ребёнок
может быть, зачем я возник
из ниоткуда?
или: хорошо что я жив
или: хорошо, что я жив?
Наверное, читатель должен подумать о самопожертвовании, но автор сознательно уходит от констатации этого факта, утверждая устами героев нечто другое. Сам же герой, от имени которого ведётся повествование (и за которым просматривается автор), делает вывод, устремлённый в будущее: как жить, опираясь на полученный опыт? При этом не совсем понятно, иронизирует он или нет, здесь всё серьёзно. Такой не слишком распространенный композиционный приём, основанный, с одной стороны, на демонстрации некоей драматической ситуации, а с другой ― на создании определённого фона, на котором будут развиваться предполагаемые чувства и эмоции читателя, способен вызвать и некий особенный, нетипичный результат воздействия. Это не просто стихотворение о том, что самопожертвование, готовность к нему есть долг учителя, или о том, как чья-то беспечность приводит к трагедии. Это стихотворение о том, как многогранна, сложна жизнь, как она противоречива в своих проявлениях, какими неоднозначными могут быть выводы из наблюдений за произошедшим. Все это достигается автором за счёт удачного композиционного построения. Именно этим, потому что в стихотворении нет каких-то особенных, необычных метафор или других ярких приёмов. Все прочие средства здесь сведены к минимуму, и другого не требуется.
Другое стихотворение Максима Плакина, которое привлекает внимание, это первое в подборке, «Метаморфозы». Название, конечно, побуждает вспомнить известные одноимённые творения поэтов античности и других времён. Трудно сказать, был ли в этом определённый замысел автора.
хамелеон попадает
в png-пространство
и становится
шахматной доской
попугай смотрит в зеркало
и пробует повторить
не голос, а движение,
за собой, а не за кем-либо
Здесь три субъекта попадают в ситуации, которые заставляют их измениться. Для хамелеона это только его внешний вид. От попугая требуется некое действие. От лирического героя, обозначенного как «я», требуется ещё более сложное действие, которое можно рассмотреть отдельно.
ещё я встречаю тебя
и превращаюсь в котика
гуляющего по себе
на коленках твоих
Таким образом, прослеживается некоторый параллелизм событий: в каждом случае это попадание субъекта в особую ситуацию. Причём раз за разом происходит некоторое усложнение обстоятельств. Всё это усложнение концентрируется в герое последнего четырёхстишия. Таким непростым образом раскрывается то, что о нём хотел сказать автор. Этот субъект в некотором роде хамелеон. Он, однако, как попугай, стремится к повторению, имитации чужого поведения. Он, тем не менее, остается «котиком», который «гуляет сам по себе», это легко считывается. Но одновременно он и в буквальном смысле идёт «по себе» самому, находясь на коленках возлюбленной. Тем самым она, возлюбленная, частично отождествляется с ним.
Здесь снова проявляется удачная композиция, которая дополняется смещением смысла, метафорой и игрой слов в последнем четверостишии. На выразительность работают и когнитивный диссонанс, и развитие образа.
В остальных представленных стихотворениях больше заслуживают внимания отдельные интересные, с художественной точки зрения, фрагменты.
Видно, что в целом автору есть что сказать, но для конкретного стихотворения не всегда достаточен повод. Иногда повествование затянуто. Некоторые стихи явно ориентированы на определённый круг читателей или слушателей, лексика соответствует этому предполагаемому кругу. В отдельных текстах проявляются религиозные мотивы, но они не получают дальнейшего развития, так что невозможно сделать какой-либо однозначный вывод об их связи с лирическим субъектом.
Наиболее заслуживающим внимания представляется следующее стихотворение:
Был одноклассник такой у меня — Форманюк,
и интересной была у него форма ног.
Вместо уроков он сальто крутил — и каюк:
выкрутив крюк, он упал и сломал позвонок.
<…>
Есть интересные фонетические приёмы: «Форманюк ― форма ног», рифмы, в том числе дополнительные, внутри строки: «Форманюк ― каюк ― крюк». И еще ряд приёмов, придающих убедительность сказанному. Однако в конце стихотворения наблюдается спад, художественные средства как бы иссякают, а прохладное пожелание «счастья» не очень впечатляет и выглядит формальным.
Таз он разбил или продал — не помню уже,
может — не то и не то. Может, крутит он крюк
где-нибудь, пары забыв — дрифтит у гаражей.
Счастья тебе, одноклассник родной, Форманюк.
Однако стоит заметить, что такие концовки характерны для рэпа, а внимание автора к этому направлению очень заметно. Это стихотворение можно было бы отнести к таким направлениям, как «документальная поэзия» или гиперреализм. Но вообще это более текст, сделанный (сознательно или нет) в стиле рэп и тяготеющий к речитативу.
Другие стихи представленного цикла непосредственно связаны с рэпом. Рэп является либо предметом повествования, либо объектом, на который устремляется взгляд автора последовательно с разных сторон. При этом имеет место (возможно, стихийно) подражание стилю рэп. Или же само произведение выглядит песней в стиле рэп. Тогда оно должно оцениваться по другим критериям, они здесь не везде соблюдаются.
грядущему свету
прости что ты появишься на свет
он назван так достаточно условно
Ритмически всё вроде выдержано, есть, если можно так сказать, лексическая близость к рэп-культуре. Есть смысловой рефрен, часто используемый в рэпе.
прости что ты появишься на свет
<…>
и всё же ты появишься на свет
Интересна звукопись:
… явиться чтобы
от света отсвет креп, сам светом стал
и осветил темь времени прямую
Обыгрывается слово «свет».
Но в целом стихотворение недостаточно выразительно, расплывчато. Потому что говорятся умные и правильные вещи, но нет художественного образа, объединяющего, связывающего их. Отдельные технические приёмы преобладают над стремлением к цельности.
Тут встаёт вопрос: на кого рассчитан этот текст? На собравшихся, условно говоря, в дискотеке, клубе или другом подобном месте или на внимательного придирчивого любителя поэзии, роющегося на полках книжного магазина или в сети в поисках близкого ему по духу текста? Одно, конечно, не исключает другого. Отсюда вопрос ― как дальше развиваться автору. У него, очевидно, есть свой определённый круг слушателей. Нужно ли его расширять?
Рецензия 5. Дмитрий Гвоздецкий о подборке стихотворений Максима Плакина
Поэзия Максима Плакина балансирует между миром ребёнка и миром взрослого, между тягой к ностальгии и стремлением двигаться вперёд. Прежде всего обращаешь внимание, что автору интересно писать о людях. Порой Максим Плакин словно перевоплощается в героев своих текстов, стараясь смотреть на мир глазами разных персонажей, чтобы увидеть происходящее с разных точек зрения.
что подумала моя воспитательница —
я примерно представляю
она, вероятно, даже не успела
подумать, а просто на рефлексе
спасла ребёнка — её работа
а вот что подумал ребёнок
может быть, зачем я возник
из ниоткуда?
или: хорошо что я жив
или: хорошо, что я жив?
Этот творческий метод, отдалённо напоминающий романы и повести Льва Толстого, кажется перспективным направлением развития поэтики. Мальчик, думающий, хорошо ли, что он остался жив, чем-то похож на Серёжу, сына Анны Карениной, гадающего, должен ли он любить её любовника Алексея Вронского и, если должен, то как именно его нужно любить. А вдруг то, что он этого не понимает, означает, что он — плохой мальчик?
Подобный элемент «журналистики», когда автор не зацикливается на своём лирическом «я», а в той или иной форме позволяет высказываться другим действующим лицам, смотрится выигрышно. Весьма неплохой способ выделиться на фоне молодых талантливых поэтов, зачастую склонных к самоизоляции и уделяющих внимание исключительно собственным переживаниям.
Однако, если судить по представленным для разбора текстам, складывается впечатление, что Максим Плакин сам пока до конца не определился, куда двигаться дальше. На данный момент он стоит на распутье. Его пёстрая и неровная подборка — карта, на которой отмечены несколько дорог, ведущих в разные стороны и открывающих перед автором разные возможности.
хамелеон попадает
в png-пространство
и становится
шахматной доской
попугай смотрит в зеркало
и пробует повторить
не голос, а движение,
за собой, а не за кем-либо
Здесь Максим Плакин примеряет на себя роль отстранённого поэта-экспериментатора, ставящего смелые опыты по созданию собственной вселенной, обитатели которой вынуждены существовать в крайне необычных условиях. Если продолжить развивать этот парадоксальный бестиарий, может получиться довольно любопытный цикл. Но похоже, что хамелеон и попугай — не постоянные обитатели поэзии Максима Плакина, а лишь случайные гости, которых мы вряд ли встретим снова.
Есть ощущение, что поэт чувствует себя гораздо уютнее, когда не пытается создавать некую творческую вселенную с нуля, а предаётся воспоминаниям — реальным или вымышленным.
Был одноклассник такой у меня — Форманюк,
и интересной была у него форма ног.
Вместо уроков он сальто крутил — и каюк:
выкрутив крюк, он упал и сломал позвонок.
Пожалуй, именно ностальгическое направление в поэзии Максима Плакина на данный момент выглядит наиболее разработанным и органичным.
А когда отец включал хоккей,
я садился болеть за команду слабых.
Она продует, болей не болей,
на две-три шайбы.
Уэйн Гретцки сказал, что надо бежать
туда, где эта шайба будет.
Опасный момент! и тысяча шайб
выбивается в люди.
Получилось достаточно ярко и убедительно, но всё же чувствуется сильное влияние Андрея Родионова. При чтении этих строк сразу вспоминаешь полные горькой ностальгии и мрачной иронии стихи из книг «Пельмени устрицы», «Игрушки для окраин» и «Люди безнадёжно устаревших профессий». Например:
Мой папа, мой бедный папа,
Ты помнишь Олимпиаду?
И музыку Френка Заппы,
И автомат с лимонадом?
А я помню только стену
С ободранными обоями,
Но время, жестокое время
Посмеялось над нами обоими.
Также в ностальгических стихах Максима Плакина прослеживаются отголоски Бориса Рыжего. Местами заметна та же показная небрежность, за которой скрывается очень интеллигентный и ранимый автор.
Вот Борис Рыжий:
У нас развод, да будет так.
Прости былому хулигану —
что там? — поэзию и мрак.
Я не настолько верю в слово,
Чтобы, как в юности, тогда,
Сказать, что всё начнётся снова.
Ведь не начнётся никогда.
А это уже Максим Плакин:
Одноклассницы рожают,
отдаляясь навсегда.
Выпал снег и не растает
никогда.
В заключение стоит отметить, что Максим Плакин — одарённый поэт, перед которым открыто множество дверей. Такое изобилие вариантов сбивает его с толку и, вероятно, даже пугает. Есть желание попробовать всё и сразу и одновременно страшно что-то упустить. В результате при чтении стихов иногда возникает ощущение некоторой поверхностности и поспешности. Как будто автор собирался сказать намного больше, чем в итоге сказал. Единственный способ с этим справиться — выбрать одну из намеченных дорог и попробовать пройти по ней сколь-нибудь существенное расстояние, не боясь ошибиться с выбором.
Подборка стихотворений Максима Плакина, представленных на обсуждение
Максим Плакин родился в Череповце. В 2020 году поступил в Литературный институт им. А.М. Горького. Поэт, участник ряда литературных вечеров и фестивалей. Сотрудничает со многими современными музыкальными исполнителями. Публиковался на сайтах Prosodia, «Современная литература», в «журнале на коленке» и др. Живёт в Москве.
метаморфозы
Дине
хамелеон попадает
в png-пространство
и становится
шахматной доской
попугай смотрит в зеркало
и пробует повторить
не голос, а движение,
за собой, а не за кем-либо
ещё я встречаю тебя
и превращаюсь в котика
гуляющего по себе
на коленках твоих
***
мой ангел, давным-давно
когда мы сидели у меня
и я включал тебе Пирокинезиса
ты, услышав строчку:
«если ангел врёт
ему надо закрыть рот
и не верить…»
спросила меня:
а разве ангел
может врать?
…………………………………
***
когда-нибудь я расхлебу
дедлайны ссуды Судного
когда-нибудь и как-нибудь
дойдут слова дотудова
а там к стеклу невольно Бог
прильнёт на звуки пения
и видит бог как одинок
пикет стихотворения
грядущему свету
прости что ты появишься на свет
он назван так достаточно условно
от света здесь стремление людей
точней движение как таковое
скорей по кругу между сосен трёх
чем по прямой прогулочной неспешной
от скорости здесь скоротечность
а свет здесь движется не слишком скоро
быть может свет это задача, квест
а не пространство (то есть «сделать светлым»
а не родиться «пребывать в свету»)
и всё же ты появишься на свет
причина эта прозвучала б странно
для скажем монстров-инопланетян
ну или для обычных муравьёв:
Любовь
мой мальчик/девочка моя
поверь, что ты уже гораздо больше
чем просто передача ДНК
(твоя мамуля заглянула в стих
и нежно просит передать тебе
салютик
(и метафору мою
продолжив говорит: явиться чтобы
от света отсвет креп, сам светом стал
и осветил темь времени прямую
опережающую свет всё время))
***
я в детстве
желая поделиться радостью открытия
предложил папе послушать рэпера Стима
мама пошутила
что отец через неделю приедет
а из тачки шумят басы
и обязательно
сам будет в золотых зубах
мне это вспомнилось лет пятнадцать спустя
когда я вернулся из Москвы
и посмотрел на внезапно
посеребрившиеся волосы отца
***
А когда отец включал хоккей,
я садился болеть за команду слабых.
Она продует, болей не болей,
на две-три шайбы.
Уэйн Гретцки сказал, что надо бежать
туда, где эта шайба будет.
Опасный момент! и тысяча шайб
выбивается в люди.
***
Был одноклассник такой у меня — Форманюк,
и интересной была у него форма ног.
Вместо уроков он сальто крутил — и каюк:
выкрутив крюк, он упал и сломал позвонок.
В общем, с трудом он окончил 9Б класс,
но он был счастлив — Вадим Форманюк — потому,
что прикупили ему тонированный таз,
и смог на шару в шарагу попасть, в ПТУ.
Виделись мы очень мало с тех пор — по газам…
Если не раз. Да и то, может быть, это сон.
Он улыбнулся, поржал, улыбнулся, сказал:
«Эт вот — вот так вот… Ну, значит… Максон, то да сё…»
Таз он разбил или продал — не помню уже,
может — не то и не то. Может, крутит он крюк
где-нибудь, пары забыв — дрифтит у гаражей.
Счастья тебе, одноклассник родной, Форманюк.
Из цикла «Автоконспективные стансы»
всё бы нам, совесть,
с тобой музицировать
А. Величанский, «Речитатив»
1.
папуль помоги мне пройти
эту миссию сложная падла
и папа часов до шести
держит фрицев на мушке как воблу
3.
В пятницу целуясь с этой,
к понедельнику — с другой,
я держал в руке планету
и вращал другой рукой.
Одноклассницы рожают,
отдаляясь навсегда.
Выпал снег и не растает
никогда.
7.
Поэзия и русский реп —
я слеплен из земли и неба.
Такой комический портрет:
анфас от Гуфа, профиль Феба.
***
не тронь иронию-броню
за ней дай бог не пусто
а изувеченное ню
ирония от грусти
от нерешённостей от бед
прости мне эту слабость
я маякую так тебе
что всё во мне осталось
но спряталось живое всё
напуганное очень
как прячется ребёнок в сон
под одеялом ночью
зажги звезду — я не совру
зажги чтоб чуть светило
увидишь — я заговорю
так искренно и тихо
Я выползу наружу весь
в волнениях, как рыба,
что отрастила руку, две —
тебя обнять со всхлипом.
***
Дине
Что видишь ты, когда смотришь на меня
и моргаешь,
что видишь ты в эту долю секунды
закрытыми глазами?
Может быть, видишь ты берег какой,
очарованную даль?
Или, может быть, видишь ты не образ,
а своенравное имя?
Может, ты ничего и не видишь, но думаешь
о пустяках,
например, о невкусном чизкейке, или
оплачу ли я счёт?
Я вижу нас, влюблённых и милых, в кафе
твоими глазами,
а не глазами той камеры, потому что она
не моргает.
***
тебе должно быть двадцать два
раз мне уж двадцать три
ты трижды прав что ты не бог
чтобы меня простить
не в меньшей степени чем я
ты равен сам себе
прости что ты оставлен по
ту сторону греха
что остаётся не прощать
тебе меня а мне
простить тебя мой брат за то
что ты мне не простил
Моя первая воспитательница
моя первая воспитательница
разбилась,
съезжая на велосипеде с горки,
увернувшись от
ниоткуда взявшегося ребёнка
она свернула, полагаю, в сторону
и на скорости где-то 20-30 км/ч
врезалась во что-то
ударилась, видимо, головой
(мне сказали, что сразу насмерть)
что подумала моя воспитательница —
я примерно представляю
она, вероятно, даже не успела
подумать, а просто на рефлексе
спасла ребёнка — её работа
а вот что подумал ребёнок
может быть, зачем я возник
из ниоткуда?
или: хорошо что я жив
или: хорошо, что я жив?
гиганты, на плечах которых
мне полагается стоять
умирают
и остаётся сказать спасибо
за то, что их плечи не слабеют
.
