Ника Батхен // Формаслов
Ника Батхен // Формаслов

Поговорить о стихах Анны Долгаревой мне хотелось очень давно, но полнота впечатлений выкристаллизовалась лишь после ее живого выступления, которое довелось недавно отслушать.

…И пришла женщина, которую называют ангел смерти (с) Ибн Баттута

Долгарева в поэзии — ангел любви и смерти, прямой продолжатель традиций Цветаевой и Башлачева. Ее стихи — осколки льда, из которых складывается слово «виктимность», точнее, жертвенность. Невероятная открытость, которую Анна демонстрирует в текстах — это отблеск того самого поэтического бесстрашия, которое возносит в небо людей, одержимых логосом.

Это я иду.
Вся в крови, как от перерезанной пуповины,
через марево от пожара и крик совиный,
я иду по углям, я иду по льду,
и не видят мои глаза ни на шаг вперед,
что-то страшное за спиной у меня идет,
дышит в спину и тянет вниз,
но я точно знаю: не обернись

Долгарева болит. Кровит. Осыпается — снегом ли, листьями, обрывками бывших писем. И снова встает, как солдат из окопа. И продолжает говорить — за всех, кто не умеет, не может и не набрался смелости возвысить голос. За снайперов Донбасса и мирных жителей, в чьи дома явилась война. За безвестного атамана Пашку и жену его Алену, за Петра и Февронию, за одиноких детей и одиноких взрослых. За разбитые сердца и шрамы, которые не сотрешь. За правду — ту невыносимую, рвущуюся из горла правду, которая захлестывает юродивых и поэтов.

Мы сделаны из мяса и из света,
Из черных дыр, из ничего — такого,
Что обретает сущность и бессмертье.
Мы состоим из вечности и слова

Я не стану вещать о поэтическом мастерстве — для этого существуют семинары, а также тончайшие, проверенные временем методики препарирования текстов. Я в данном случае очевидец, беспристрастный свидетель, один из многих слушателей голоса поколения. Я остро чувствую боль в поэтических текстах, и эта боль резонирует во мне. И если не лечит, то помогает принять себя — изломанное, нелепое существо, прячущееся за оболочкой нормального, успешного литератора.

…человек человеку — панический страх темноты,
проступающий на коже, словно лишай…

Я поражаюсь остроте восприятия Долгаревой, ее бесстрашию забираться в самые темные, потаенные глубины души — и выныривать оттуда живой. Потому что женщина, которую зовут ангелом смерти — это и ангел жизни, у славян она не только провожала в небытие, но и принимала роды. Вряд ли Анну можно назвать повитухой, но по неровной тропе ее строк можно вернуться из любого Аида, главное не оборачиваться, не смотреть назад, не тянуться к запретным питерским льдам и снегам Карелии.

…как становятся другими те, кого мы разлюбили,
что у них меняется — запах, движенья или
между настоящим и прошлым ложатся мили.

Я много раз слышала, что тексты Долгаревой политизированы… Должна возразить — они поэтизированы. Это царская водка, концентрат творческого восприятия, который невозможно разбавить, направить в русло, упорядочить, подсчитать. Это полет Гагарина, падение в бездну, полную звезд (главное — не бояться падать). Это школа любви — в подлинном, библейском смысле. Когда смотришь на человека, и видишь его живую, трепетную, перепуганную душу, и улыбаешься ей навстречу, потому что не можешь вообразить ничего прекраснее. Потому что бог с человеком — и с тобой тоже бог. А иначе и идти друг к другу не имеет смысла.

как засыпать в обнимку тепло, тепло,
словно в околоплодной воде, словно нас отделяет стекло
от большого мира, а мы тут лежим с тобой —
маленькие, маленькие,
маленьких не берут на бой

Как говаривала одна моя хорошая подруга: поэзия — это всегда молитва, разговор человека с богом. Просто у одного получается скомканный шепот, а другой произносит:

…Дай мне, Господи, не ждать утешения, а утешать,
Не ждать понимания, а понимать,
Не ждать любви, а любить!
Ибо, только кто дает, тот обретает…
И весь мир повторяет молитву святого Франциска.

О любви пишут многие поэтессы, считается даже, что любовная лирика свойственнее женщинам. Однако очень немногие способны пробить потолок тесной комнатки личной драмы, прорваться из тенет маленьких сладких чувств к общечеловеческому смыслу. Поэту Долгаревой удается и это — порой за адресатом ее строк чудится Возлюбленный из «Песни песней» или Жених из Притчи о брачном пире. Ее переживания — не вздохи на скамейке да разговоры при луне, а яростная стихия пророчицы Деборы, сабля в руках Юдифи, горящие воробьи Ольги. Та отчаянная и невыносимая страсть, которая по большому счету делает людей людьми, позволяет им говорить с высшими силами и обретать бессмертие — пусть и на миг.

А это я бегу, бегу, как заяц,
Бегу сквозь степь открытую, чужую,
А это я со смертностью сражаюсь
А это я со смертностью воюю
Я самый обречённый генерал.
Смотри, смотри, как я сражаюсь с нею,
Смотри, как я пока ее сильнее,
Смотри, пока никто не проиграл

Ритмика стихов Анны Долгаревой естественна, как человеческая речь, деревенская приговорка, перекличка весенних грачей. В ней есть неуловимое совершенство, очаровывающее небезупречностью — как щербатая улыбка ребенка, еще не знающего, до чего он хорош. Ее тексты дышат, они не закованы в корсет строгой формы — и это делает их неповторимыми. Да, контрастная образность, ледяные и черные строки с брызгами красного — то ли вино, то ли кровь — неповторимы. Никто в нашем поэтическом пространстве не умеет говорить именно так, как Долгарева. И это хорошо: есть вещи, которые должны оставаться в единственном экземпляре.

вот, я был. Мы были. И год. И снег.
Может быть, ты родишься когда-нибудь. И прочтешь.

Долгарева умеет быть и незамысловатой, и милой, и трогательной, придавать текстам прелесть матрешек, глиняных свистулек, плюшевых мишек из бабушкиного комода. Но когда она поднимается во весь рост — мир расступается. Чертовски трудно быть средоточием такого поэтического огня и —да простят мне феминистки — вдвойне трудно, когда подобное пламя достается женщине. Впрочем, я уверена, Анна выдержит этот полыхающий груз и сможет нести его долго. А нам останется лишь смотреть вслед — и выходить к свету, босиком по осколкам ее стихов.

Ничего, смеется Алена, ничего, нас никто не возьмет,
не гляди назад, мое сердце, направляй же лодку вперед,
и она становится старой, юной или любой,
и поджигает лодку, потому что это любовь

Ника Батхен

 

Ника Батхен — поэт, прозаик. Родилась в 1974 г. в Ленинграде. В 1990 г. уехала с семьей в Израиль, в 1994 — вернулась. Печатает стихи и прозу с 2003 г. Училась в Литинституте в 2006–2007 гг. Лауреат Волошинского конкурса (2014), лауреат конкурса «Заблудившийся Трамвай» (2006), награждена премиями «Петраэдр» и «Золотой Жук», медалью им. Гоголя и т.д. Автор десяти книг стихов, сказок и прозы, в том числе «Снебападение», «Путями птиц», «Остров Рай» и др.

 

Редактор Евгения Джен Баранова — поэт. Родилась в 1987 году. Публикации: «Дружба народов», «Звезда», «Новый журнал», «Новый Берег», «Интерпоэзия», Prosodia, «Крещатик», Homo Legens, «Новая Юность», «Кольцо А», «Зинзивер», «Сибирские огни», «Дети Ра», «Лиterraтура», «Независимая газета» и др. Лауреат премии журнала «Зинзивер» (2017); лауреат премии имени Астафьева (2018); лауреат премии журнала «Дружба народов» (2019); лауреат межгосударственной премии «Содружество дебютов» (2020). Финалист премии «Лицей» (2019), обладатель спецприза журнала «Юность» (2019). Шорт-лист премии имени Анненского (2019) и премии «Болдинская осень» (2021). Участник арт-группы #белкавкедах. Автор пяти поэтических книг, в том числе сборников «Рыбное место» (СПб.: «Алетейя», 2017), «Хвойная музыка» (М.: «Водолей», 2019) и «Где золотое, там и белое» (М.: «Формаслов», 2022). Стихи переведены на английский, греческий и украинский языки.