Настоящие заметки вдвойне субъективны: не только оттого, что данный выбор, по определению, есть (как было однажды сказано) «дело вкуса», но также из-за недостижимости для меня ряда примечательных текстов — в силу внешних обстоятельств. Поэтому прошу сказанное рассматривать как маргиналии на полях полноценных итогов, подводимых кем-то другим или другими.
Проза и драматургия
Если для меня автором десятилетия стал Виктор Ремизов с его романом «Вечная мерзлота», уже получившим весомые премии, то «моим» автором минувшего года оказался как правило не обманывающий ожиданий Дмитрий Данилов. Кстати, ради самопиара замечу, что в Википедии среди приводимых отзывов пропущена ссылка на главное, что мне когда-то удалось о нем написать, — на статью о его превосходном романе «Горизонтальное положение»; текст мой «прятался» в юбилейном «приношении» Мариэтте Чудаковой (благодарная ей память!), а теперь републикован в только что вышедшем сборнике: Ирина Роднянская, «Книжная сотня».
В истекшем году мы располагаем (это — во-первых) полным на сегодняшний день собранием его драматургии: Данилов Д., «Человек из Подольска» и другие пьесы. М., ИД «Городец», 2021. — 264 с. с ил. (Книжная полка Вадима Левенталя). А во-вторых — его новой прозой: романом, опубликованным в № 11 «Нового мира», — «Саша, привет!»
Свежеизданный сборник пьес, в немалой мере усвоенных российской сценой, но по-прежнему загадочных, оказался поводом для размышлений не только моих: вещь, давшая название книге и наиболее популярная из них, стала объектом философского рассмотрения в статье Т. Бонч-Осмоловской («Новый мир», 2021, № 10), сборник же в целом отрецензирован в № 7 «Знамени» М. Мельниковой, которой замечен вызываемый порой этим чтением «леденящий ужас» (трудно возразить, хотя там сплошь комедии и лишь одна мелодрама). «Новомирский» же анализ приближается к разгадке, к какой мысленно пришла и я, — о мистической, условно говоря, подкладке этих пьес. Врывающиеся словно ниоткуда расспросчики и дознаватели подноготной центральных или же выхваченных из людской толпы лиц — это существа из мира духов, скорее всего, те, кого, в согласии с полуапокрифическими представлениями о посмертных мытарствах, встретит душа на своем пути в вечность: «Ангели бо грознии поймут тя, душе…» (из Покаянного канона). В «Человеке из Подольска» эта процедура перенесена в полицейский участок, в фарсе «Что вы делали вчера вечером?» интервьюер под конец сам же и подвергает телесному наказанию пустопорожние души, в комической мистерии «Сережа очень тупой» инфернальные почтовые курьеры устрашают благополучного интеллигента-технаря неведомой угрозой, но природу посетителей угадывает его отнюдь не «тупая» жена, сумевшая выпроводить преисподних гостей и не забывающая о тщательном мытье рук после их ухода (обряд очистительного омовения). О драматургии Данилова, никак не менее, а то и более глубокой, чем у великолепного абсурдиста Ионеско, хотелось бы написать — и, быть может, когда-нибудь напишется — подробней и точней. Пока замечу, что, перенося посмертные злоключения по эту черту жизни, автор оказывает читателю немалую услугу — побуждает его к духовной саморевизии без всякой дидактики и нажима.
Что касается романа «Саша, привет!», то это уже третье «приглашение на казнь» немногим более чем за век русской литературы (первое — «Рассказ о семи повешенных» Леонида Андреева, второе, понятно, — Владимира Набокова). Всякий раз это связано с разломом в социуме, и невольно задумываешься, не будет ли иметь столь четкий тренд продолжения. У Данилова получилась антиутопия, крепко зацепленная за две приметы текущей реальности: первая из них — всенародные мечтания о возвращении смертной казни «хотя бы» для коррупционеров и педофилов, вторая —лицемерная гуманность политкорректного неолиберализма, подчас превосходящая архаическую жестокость. Неожиданно для себя я, читая, ощутила такую принудительную идентификацию с осужденным героем, что едва опомнилась… Словом, Дмитрий Данилов — мыслящий художник, и претворяемая воображением область его мысли — философская антропология, этически выверенная христианством. Неплохим комментарием к ней может послужить интервью писателя в № 1 «Вопросов литературы» за 2022 г. («Россию будет не узнать…»)
Неожиданным и многообещающим открытием в прозе года стали главы из романа Руслана Козлова «Stabat mater» («Знамя», № 11). Автор (это его второй роман после двадцатилетнего перерыва, обещанный в полном издании редакцией Елены Шубиной в АСТ) был мне совершенно неизвестен. Зато автор известен Дм. Быкову, который, по дружбе с ним, прочитал роман целиком и в сетевой заметке дал понять, что остальное будет так же замечательно, как доступное сейчас.
Латинское название («Стояла Мать») — первые слова из старинного католического гимна о скорби Богородице у креста, на котором распят Ее Сын. Это философский роман — с фантастическим допущением некой эпидемии, поражающей исключительно несовершеннолетних жесточайшей болью, а, в итоге, смертью. Слово «философский» звучит неадекватно сухо: читателю предстоит нешуточным образом пройти через все оттенки физиологии и психологии страдания, и со-страдания тоже. Но ведь ставится вопрос о бытийном смысле мучений невинных детей — извечный вопрос теодицеи («оправдания Бога»). При этом, повторю, все обитатели изолированного хосписа, где протекает действие (они же — сменяющие друг друга рассказчики), выписаны с объемной реалистической пластикой, не дающей ни шанса на прохладное интеллектуальное чтение. По опубликованным фрагментам уже видно, в каком направлении будет разрешаться экзистенциальная коллизия: взять чужую боль на себя — это и значит «оправдать Бога» и восстановить мировое равновесие. Так или нет, узнаю, дорвавшись до ожидаемой книги.
Как видим, наша проза срочнейше (cito!) отозвалась на «ковидную» действительность, и притом самым достойным образом — умно, углубленно, остросоциально и человеколюбиво; здесь и жгучий момент истины в пьесе того же Дм. Данилова «Выбрать троих», и алармистский колорит романа Р. Козлова, и замечательный отчёт о прожитом в рассказе Нины Горлановой «Светотень» с подзаголовком «Преодоление» («Знамя», № 7), и многое другое. Вдумчивая чуткость к общественным турбулентностям — извечная традиция российской словесности жива.
Из пока не прочитанного мною, но взывающего к прочтению: Олег Ермаков, «По дороге в Вержавск». Главы романа, — «Новый мир», № 7,8. Смоленский автор — один из наиболее содержательных и душепитательных наших прозаиков. С новой его вещью нельзя не познакомиться.
Поэзия
Перечислить можно бы немало новинок, но я остановлюсь на книге стихов, отличающейся своеобразной актуальностью и искусным исполнением. А именно: Борис Херсонский, Tristia. Киев, «Дух i лiтера», 2021. 88 с. «Тристии» — как известно, жалобные элегии Овидия, сосланного римским кесарем в далекую, северную притом, провинцию Рима, нынешнюю Молдавию, навсегда разлученного с семьей и скончавшегося в ссылке. Борис Херсонский, русско-украинский поэт, одессит (вообще-то, как автор многих книг, переведенных на несколько европейских языков, он вряд ли нуждается в представлении, но моя беглая справка вызвана тем, что в РФ он давно не печатался), выступает здесь в лирической маске римского поэта-изгнанника. В своем предисловии к этим сорока элегиям, почти без исключений выдержанным в твердой форме (каждая — почти маленькая поэма из двух катренов и завершающего десятистишия), поэт характеризует их жанровые свойства как «постмодернистскую мозаику» и «исторический сюрреализм».
Эти прихотливые определения станут легко понятны, стоит обратиться к любой из представленных тристий. Вокруг тем личной несвободы, тайного и явного надзора, ощущения чужбины, не покидающего двойственного лирического героя, независимо от того, под маской он изгнанника или в нынешней ипостаси, — вокруг этих сквозных мотивов без всякой нарочитости группируются разнослойные приметы времени и места. «Сломанный БТР, запряженный четверкой коней и рабами с галер» — явлен как символ окраинной захламленности сразу двух угасающих империй. «Дежурство ночное в огромной психушке» — автобиографический блик из-под полустертого наспех римского грима. Иногда это грустная лирика с воспоминаниями детства, друзей, родных пейзажей, всего, к чему уже не вернуться, как Овидию в Рим; а иногда и саркастический гротеск, такой, скажем, как описание местного празднования давнишней «победы над даками», — зрелища, столь легко актуализируемого современным сознанием.
Прием двойного хронотопа, разумеется, заставляет вспомнить популярные «Письма римскому другу» Иосифа Бродского, но Херсонский ссылается в первую очередь на импульс, идущий от Пушкина, написавшего в южной ссылке стихотворение «К Овидию», где уподобляет себя сосланному, как принято считать, за стихи древнеримскому поэту. Однако пока это еще не заявленный автором современных «тристий» «постмодернизм». Зато в лицейском (но удивительно зрелом) стихотворении Пушкина «Лицинию» (1815) явно предполагается аллюзионное двойное прочтение, завершающееся надвременным афоризмом «Свободой Рим возрос, а рабством погублён». Так что Пушкин и тут действительно оказывается первым.
…Всё-таки хочется назвать еще одно имя, просто потому, что оно почти никому не знакомо. Я сама вызвалась отредактировать книжку стихов тульского поэта (поэтессы? — ох уж эти гендерные затруднения!) Наталии Редозубовой «Уверение» (М., изд-во «Радиософт»,2021. 80 с.). В аннотации я написала, что в этих ее стихах «почти тактильно ощутима легкость веяний и касаний Божественного присутствия, зримы торжественно-красные блики вечной Пасхи и голубизна обещанной вечной весны…» Если кому-то попадется эта изданная тиражом 150 экз. книжка, он сможет проверить меру справедливости моих впечатлений.
История. Филология. Архивы.
Два документальных сочинения, в особенности первое в моем перечне, могли бы занять законное место в разделе «Проза», но, говоря о них здесь, выделяю их особую важность как документа, превышающую для меня значимость искусного литературного воплощения. Итак:
Александр Архангельский. Русский иероглиф. Жизнь Инны Ли, рассказанная ею самой, — «Знамя», 2021, № 10. Эта повесть, у автора третья в цикле записанных и художественно обработанных им самосвидетельств «замечательных людей», уже вышла и в издательстве АСТ (редакция Елены Шубиной, — как же иначе?), там она помечена 2022 годом. Но я удовольствовалась журнальным вариантом, который читается на одном дыхании. Из уст героини, полукитаянки-полурусской, дочери очень крупного партийного функционера КПК, нашедшего себе жену во время пребывания в России, я узнала о самоновейшей истории Китая намного больше, чем в любой попадавшейся мне публицистической и историко-философской аналитике. Эта прекрасно образованная девушка, а потом замужняя молодая мать, пережила — и как наблюдательница, и как энтузиастка-участница, и как жертва — события на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989 г., все стадии «культурной революции», гибель в котле репрессий отца (с последующим его реабилитационным возвеличением), собственное тюремное заключение и, наконец, искус выбора страны пребывания: в не столь знакомой, как Советский Союз, новой России — или в тоже новом, уже не маоцзедуновском Китае. На протяжении всего рассказа она делится переживаниями полукровки, не уверенной в своей этнокультурной самоидентификации (притом идейно-политическое позиционирование, несмотря на все перемены общественного строя, значит для нее несравненно меньше, — поставьте на ее место ровесницу из нашей страны и почувствуйте разницу).
И вот финальные строки: «Русская культурная традиция как минимум отчасти связана с идеей страдания. А в Китае есть культ счастья, в том числе материального…» Она выбрала свое китайское счастье, чего не может не пожелать ей и читатель как лицу, вызывающему безусловную симпатию.
Сергей Беляков. Кино, театр и музыка в жизни Георгия Эфрона. Главы из книги «Парижские мальчики в сталинской Москве», — «Новый мир», 2021, № 7. Книга успела выйти в свет в том же издательстве «АСТ/Е.Шубина» с подзаголовком «Документальный роман» и уже, как сообщается, стала бестселлером; но я с ней опять-таки познакомилась фрагментарно, по журнальной выборке. Это не помешало оценить достоинства замысла и исполнения. Сергей Беляков — один из лучших на сегодняшний день наших историков-писателей, каждая его биографическая или вторгающаяся в спорные проблемы былого книга становится литературным событием. При этом читатель всегда вправе довериться его ответственной проработке источников.
Сочинение о жизненной ориентации и поведенческой тактике Мура, сына Марины Цветаевой, и его друга Дмитрия Сеземана в предвоенной столице опирается на уже щедро опубликованные материалы, поскольку интерес к трагической судьбе многообещающего юноши Георгия Эфрона в последние годы поддерживался у нас на очень высоком градусе. Но параллельно автором проведена огромная работа над выяснением общекультурного ландшафта «сталинской Москвы», весьма бравурного, даже роскошного, надо сказать, — и эта сюжетная линия имеет нескрываемое самостоятельное значение.
Однако сфера психологического исследования интереснее всего. У главного героя трудности самоопределения в новом, отчасти экзотическом для него обществе, сопряженные с коллизиями взросления и тяготами реальной бедности, — нисколько не меньшие, чем у представленной в книге Архангельского полукитаянки. Читателя может удивить тщательно диагностированное автором стремление этого новоиспеченного москвича к гражданской лояльности, к правильной «советскости» — притом что репрессированы его отец и сестра Аля (с которой он переписывается). Но тут не приспособленчество, не вытесненный в подсознание страх, а огромная жажда самореализации, поддерживаемая и средой, исполненной еще не иссякшей социальной энергетики, и изобильными дарами культуры. Так, открыв для себя именно там и тогда музыку Чайковского, Мур готов счесть это «главным событием своей московской жизни». Мы видим интеллектуально одаренного, да и не чуждого пижонства мальчика-юношу, — «такого бодрого, такого жизнерадостного, абсолютно уверенного в грядущем счастье, в своей долгой и счастливой жизни». Тем горше последующее…
Попутное примечание — насчёт благой привычки наших толстых журналов а н о н с и р о в а т ь перспективные сочинения посредством публикаций выбранных из них глав. Еще к примеру: в № 9 «Нового мира» за истекший год опубликован замечательный образец краеведческого повествования — глав из еще не вышедшей книги Андрея Пермякова «Те, кто могли быть Москвой», путешествия по малым городам близ нынешней столицы, в пору Средневековья соперничавшим с нею за первенство, но, по разным историческим причинам, не выдержавшим соревнования. Широкая литературная общественность должна благодарить наших «толстяков» хотя бы за эту просветительски-«рекламную» функцию, а не пророчить им при каждом удобном случае скорую погибель.
Теперь — вокруг Пушкина.
В.М. Есипов, Переписка А.С. Пушкина с А.Х. Бенкендорфом. М.;СПБ., «Нестор-История», 2021. —192 с.
Эту книгу известного пушкиниста (выступающего иногда под другой фамилией Вогман) желательно читать сразу вслед за его предшествующей монографией «Пушкин и Николай I. Исследования и материалы», вышедшей в том же издательстве двумя годами раньше, — как ее продолжение. Тогда сполна обнаружит себя «химия», постепенно возникшая между тремя «акторами» — поэтом, самодержцем и шефом III Отделения. Переписка поэта с последним, печатающаяся здесь по ранее опубликованным источникам, продолжалась десять лет (1826 — 1836). Письма обоих корреспондентов впервые прокомментированы, а суммарным комментарием к ним служит пространная вступительная статья (с. 3 —39) о личности и о специфической роли Александра Христофоровича: «Посредник между Пушкиным и Николаем I». Заодно в Приложении представлены сведения, почерпнутые из переписки царя со своим порученцем, о восприятии ими обоими личности и поведения поэта. Прилагается также статья «Царь и Бенкендорф в противостоянии Пушкина и Булгарина». Те, кто ранее не успел прочитать ее на страницах «Нового мира» (2019, № 6) или не познакомился с упомянутым выше трудом 2019 г., вероятно, удивятся, впервые узнав из ее книжной версии, что царь то и дело становился на сторону Пушкина в схватке поэта с его заядлым врагом и понуждал шефа жандармов унять своего тайного агента. Вообще изыскания Есипова разоблачают многие клише идеологизированной советской пушкинистики, не впадая при этом в обратную крайность лакировки.
Марина Ломовская. Счастливая бедная Катя. Тематический обзор материалов и новые архивные изыскания об окружении А.С. Пушкина перед его кончиной. — В кн.: Эон. Альманах старой и новой культуры. М.; СПб., Центр гуманитарных инициатив (ИНИОН РАН), 2022, с. 11-110 (подписано к печати в сент. 2021)
Увлекательное биографическое повествование, принадлежащее славистке, нашей бывшей соотечественнице, проживающей ныне в Тулузе, посвящает нас в полную превратностей и радостей судьбу свояченицы Пушкина, одной из трех сестер Гончаровых — Екатерины Николаевны, «скандально» вышедшей замуж за Жоржа Дантеса. Впервые, в том числе на основе разысканий в зарубежных архивах, освещается ее жизнь во Франции с мужем, выдворенным из России после роковой дуэли. Здесь читателя опять-таки ждут неожиданности при знакомстве с документированным описанием этого неподдельно счастливого брака, — что нисколько не оправдывает вечно проклинаемого нами убийцу Пушкина, но усложняет его облик.
Текст напечатан в последнем, 15-м, выпуске альманаха Эон», этом детище его бессменного ответственного редактора — философа и литератора Ренаты Александровны Гальцевой, скончавшейся в декабре 2021 г.
Продолжая филологическую тему, уместно вспомнить, что минувший 2021-й был украшен множеством печатных выступлений — как юбилейный год Осипа Эмильевича Мандельштама. Предполагаю, что немалочисленные журнальные публикации И.З. Сурат, посвященные неуясненным проблемам биографии и поэтики юбиляра, будучи по миновении 2021 г. собраны под одним переплётом, покажут, а вернее — подтвердят, всю значительность ее вклада в мандельштамоведение. Также хочется отметить первое знакомство с трудом Глеба Морева «Осип Мандельштам: Фрагменты литературной биографии», главы из которого — опять-таки важный анонс! — опубликованы в № 11 «Нового мира». (Книга эта, помеченная уже 2022 г., выходит в «Новом издательстве»). Главы же эти выбраны с неким тематическим «умыслом»: они посвящены сравнению публичной стратегии двух связанных дружескими узами поэтов — Ахматовой и Мандельштама — в годы усиления политико-идеологического гнета. В случае первой —максимальное отстранение от так называемого литературного процесса, в случае второго — попытки вписаться в него, оставаясь при этом самим собой. Первое, если я верно поняла мысль автора (тут же соглашаясь с нею), было спасительно, второе — неминуемо вело к гибели. Помнится, Сергей Аверинцев по сходному поводу заметил, что Ахматовой легче было выбрать такую стезю, потому что она была женщиной (сегодня сие утверждение сочли бы «сексизмом»).
Под конец филологического «дискурса» полагается упомянуть об актуальной ипостаси филологии — литературной критике. Здесь укажу на новинку (еще, кажется, почти никем, в том числе мною, не читанную): Сухбат Афлатуни [Евгений Абдуллаев], Как убить литературу. Очерки о литературной политике и литературе начала XXI века. М, «ЭКСМО», 2021. Это сборник статей нашего писателя многостаночника — поэта, прозаика, философа — и литературного критика не в последнюю очередь, в каковой роли он здесь и выступает. Для меня он — авторитет по части характеристик современной поэтической продукции, ее подспудных трендов и персоналий. Думаю, что из собранных в книге статей, относящихся десятым годам нового века, я, следя за автором, многое уже читала. Предвкушаю обещанные парадоксальным заглавием обобщения.
Легко приметить, что в этом перечне «итогов» не нашлось места для жанра актуальной публицистики. Я попросту не столкнулась с ее сколько-нибудь резонансными образцами. (Да и в рубрике, с которой я всегда начинаю читать свежие номера «Нового мира», — в «Периодике» А.В. Василевского — тоже трудно отыскать нечто подобное.) Может быть, эта недостача —объяснимая черта российской словесности последних лет? Или беглянку следует разыскивать у блогеров?
Как ни странно, в какой-то мере пробел в меню восполняют архивные публикации, за которые — особая благодарность журналу «Знамя». Они освещают прошлое как «непрошедшее» (слово, однажды вынесенное на обложку журнального номера). Перечислю их с минимальными пояснениями.
В № 7 —Александр Сопровский. Письма Александру Казинцеву. Публикация Татьяны Полетаевой. Эти письма одного из соредакторов неподцензурной самиздатской антологии 1970-х годов «Московское время» своему соратнику — замечательный эпизод идейного размежевания оппозиционной литературной интеллигенции на «левых» и «правых». По ассоциации вспоминается подцензурная полемика между «Новым миром» Твардовского и «Октябрем», но последний был печатным органом, вполне провластным, здесь же спорят о путях России два лагеря андеграунда. Это до сих пор не завершенный идейный сюжет.
Борис Яковлевич Ямпольский (1921-2000) — писатель, узник ГУЛАГа, память о котором стала одной из тем его прозы. Как справедливо сказано во вступительной заметке публикатора, «по сути, перед читателем автопортрет русского интеллигента ХХ века, отражающий как его литературные вкусы и взгляды, так и события в стране и мире». Его адресат — близкая знакомая, друг души, чьи вкусы лектора-литературоведа Ямпольский мягко корректирует своими суждениями. Меня особенно тронуло, как, приучая ее к лучшему в новой поэзии, он не ленится переписывать для нее по нескольку вещей кряду нравящиеся ему стихи Арсения Тарковского и Владимира Корнилова.
Наконец, в № 12 — Раиса Орлова, Виктор Некрасов. «Обыск, который во многом мне открыл глаза», или «Некрасов смеется». Это запись Раисы Давыдовны Орловой ее эмигрантских расспросов-разговоров с Виктором Некрасовым, в которых он вспоминает этапы своего разрыва с властями СССР и неизбежного отъезда из страны. Некоторые красочные подробности и шоковые детали заставляют вспомнить первые главы солженицынского «Архипелага ГУЛАГ». Предисловие и публикация — Ефима Гофмана и Геннадия Кузовкина, чьи обширнейшие комментарии тянут на объемное историческое исследование.
Ирина Роднянская
Ирина Бенционовна Роднянская — критик, литературовед. Родилась в Харькове. Живет в Москве. Окончила Московский библиотечный институт (ныне Институт культуры). В 1987 году — сотрудник отдела поэзии журнала «Новый мир», с 1988 по 2008 год руководила отделом критики этого журнала. В настоящее время сотрудник редакции энциклопедического словаря «Русские писатели. 1800—1917» (автор и редактор). Лауреат Новой Пушкинской премии за 2010 год, премии им. А.И. Солженицына (2014), а также журнальных премий «Нового мира» (2000), «Вопросов литературы» (2010). Автор книг «Художник в поисках истины» (1989), «Литературное семилетие» (1994), «Движение литературы» (т. 1–2; 2006), «Мысли о поэзии в нулевые годы» (2010) и др.
