Отзыв Светланы Хромовой о постановке театра им. Моссовета «Вишневый сад»
Спектакль «Вишневый сад» театра имени Моссовета – заключительная часть трилогии по произведениям А. Чехова в постановке Андрея Кончаловского. Это традиционное сценическое воплощение классической пьесы: никаких вольностей с текстом, декорации и костюмы соответствуют эпохе.
«Вот, кажется, уже едут», – говорит Дуняша (А. Кузенкина) Лопахину (В. Кищенко). Я замечаю под потолком сцены белого мотылька. Он плещется в свете прожектора, не подозревая о существовании актеров, зрителей где-то там, под ним. Не знает он, кто такой Чехов и почему в финале раздастся звук топоров. Мотылек чертит звезды, пентаграммы, линию сердца в реанимации.
Во время размышлений Шарлотты (Л. Кузнецова) о паспорте, возрасте и родителях я замечаю в правом углу другого белого мотылька – он тоже чертит звезды, круги и линии, понемногу приближаясь к первому. Когда Фирс (А. Аносов) надевает на Гаева (А. Домогаров) пальто, мотыльки сближаются еще больше и меняют траекторию полета – теперь оба движутся вперед, а потом назад, как будто не решаются оставить привычное место. Во время разговоров Трофимова (Е. Ратьков) с Аней (Ю. Бурова) о том, что они выше любви, мотыльки уже почти рядом. Но тут опускается занавес. На сцену врывается оркестр, все танцуют, в это время в городе идут торги – решается судьба имения. Мотыльки, так и не встретившись, летают кругами. Один по, другой – против часовой стрелки. Белые мотыльки под черным краем занавеса, ничего не знающие о нашем мире. «Интересно, понравились бы они Антону Павловичу», – думаю я.
Отъезд, чемоданы, стаканчик на прощание. Мотыльков нет. Может, встретились и улетели, а может, устали биться в синих волнах света и сели на край занавеса отдохнуть. Или поняли, куда на самом деле нужно лететь, чтобы попасть к источнику света – яркой лампе прожектора. Но оставим в покое беспечных насекомых.
«Вишневый сад» А. Кончаловского неплох, за исключением нескольких раздражающих деталей.
Образы Гаева и Раневской. Никогда не понимала томной усталости А. Домогарова, а образ копченого мачо мало подходит для брата Раневской, чей взбалмошный характер, в спектакле стремящийся к бесноватости, старательно отыгрывает Ю. Высоцкая, но именно эта старательность вызывает чувство неловкости.
Курящие на сцене актеры. Впечатление, что они (или режиссер) не знают, чем занять руки и потому берутся за спички и сигареты.
Варины ноги. В начале спектакля она высоко поднимает юбку и поправляет чулки. Зачем? Если режиссер вставляет какую-то деталь, тем более, которой нет у драматурга, это должно быть чем-то обусловлено. Я не против женских ног, но чем такая деталь обусловлена в образе Вари решительно не понимаю.
Теперь о хорошем. Интересное решение с трансляцией переписки Антона Чехова во время перерывов между действиями. Зрители аплодировали особенно понравившимся отрывкам.
Меня же впечатлил пьяный Ермолай после покупки имения – убедительно сыграть нетрезвого человека непросто, и Виталий Кищенко был великолепен. Да и все остальные актеры справлялись блестяще. В спектакле появляется образ покойной матери Раневской – женщина в белом, она же остается вместе с Фирсом в опустевшем доме.
По законам жанра сейчас должны появиться белые мотыльки, но их нет – как нет матери, дома и сада. Да и людей тех – нет. Но осталось счастье, простое и чистое, как вишневые лепестки, понятное каждому современному человеку. Осталось горе, страшное и неизбывное, которое можно не замечать, но оно всегда будет рядом, словно тень. И любовь – неизбежная, как весна, и сильная, словно корни деревьев.
