2 ноября 2024 в формате zoom-конференции состоялась 104-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Камила Латыпова и Иван Плотников; о стихах говорили Ольга Аникина, Владимир Козлов, Валерий Шубинский, Валерий Горюнов и Елена Наливаева. Вели мероприятие Борис Кутенков, Максим Плакин и Андрей Козырев.
Представляем стихи Ивана Плотникова и рецензии Ольги Аникиной, Валерия Горюнова, Валерия Шубинского, Елены Наливаевой, Владимира Козлова и Бориса Кутенкова о них.
Видео мероприятия смотрите здесь
Редакция благодарит Матвея Цапко за помощь в расшифровке видеоматериалов.
Обсуждение Камилы Латыповой читайте в этом же выпуске «Формаслова».
.
Рецензия 1. Ольга Аникина о подборке стихотворений Ивана Плотникова
О том, что стихотворения Ивана Плотникова — это тексты, написанные с очень высокой степенью техничности, я думаю, скажут очень многие. Скажу сразу, предваряя дальнейшее: подборка мне действительно понравилась; уровень версификации, музыкальность, интонация. Любые замечания, которые могут быть высказаны в данной рецензии, — дело чисто субъективное, с одной стороны, а с другой — я старалась говорить по большому счёту; так, как привыкла говорить о стихах, к которым отношусь неравнодушно.
Я посмотрела и другие подборки Плотникова — и практически везде он верен себе, своему обретённому стилю: лаконичные, очень стройные строфы с ощутимой музыкальностью, впрочем, не переходящей в звуковую игру (здесь всего в меру — и это, возможно, единственная проблема стихов Плотникова, говоря по тому самому «большому счёту»). Стихотворения похожи на прекрасное и очень талантливое исполнение музыки; на листы из партитуры, откуда до Плотникова уже вытаскивали свои листы Фёдор Тютчев, Иннокентий Анненский, иногда Олег Юрьев, Сергей Шестаков и другие поэты, продолжающие ту же линию. Это не плохо и не хорошо; возможно, с одной стороны, это этап, через который проходит автор, — а с другой, определённая заявка на наследование традиции.
Приведу несколько коротких иллюстраций к тому, что мне хотелось сказать.
«Я туда и не гляну где погнила гроза на корню / Где висит тишина запирая дыханье и речь» (Олег Юрьев).
«Только свет исчезает совсем, / не имея других состояний. // От грозы под землёй остаётся / спрессованный свет» (Иван Плотников).
Очень показательным, на мой взгляд, оказывается стихотворение про бабочку:
как оставив куколку
бабочка летит
всё летит без умолку
молча говорит
и
Над нашею могилою
Хромая бабочка летит
И крутится, и мучится.
И падает, и спит
(Олег Юрьев)
Образ бабочки и образ стрекозы встречаются и в других текстах Плотникова; они считываются мной как традиционные символы жизни/смерти.
Со стихами Тютчева, Анненского и Юрьева (оговорюсь: определённого периода) эти тексты сближает также почти полное отсутствие субъектного начала; автор как бы исключает себя из действия, оставаясь наблюдателем неких сакральных превращений, которые замечаемы только при полном (или максимальном) приглушении белого шума реальности, хода времени и прочих внешних раздражителей. Даже в стихотворении, где поэт вешает на грудь «ловец явлений наяву», — автор вроде бы появляется, но выступает он здесь даже не как человек, а как статист, необходимый, чтобы выявить и прояснить (в том числе, возможно, для себя самого), что такое человеческая память. Остранение здесь срабатывает сразу, так как в стихотворении появляется странный предмет — «ловец снов наоборот», как бы изнанка ловца снов.
Подборка Плотникова очень целостна, тексты в ней связаны на образном и философском уровне, на уровне мотивов и образов. Связь обнаруживается, за какую нить ни потяни: например, мотив пограничья. Он нравится мне здесь более всего.
Состояние границы сред как таковой и причастность человека (поэта) к этой границе ощутимо волнуют автора. Он находит пограничные соприкосновения во всём: в первом стихотворении — между внутренним миром поэта (мыслями, смутными вспышками состояний) и внешним, тем, что можно обозначить словами.
Во втором стихотворении — дом, сохраняющий холод как нечто помещённое в другую среду: так как он «сохраняет» что-то, значит, снаружи этого «чего-то» уже нет; и в данном случае границей сред предстаёт окно.
В третьем стихотворении автор прямо называет границу сред, которая тут же становится зазором, зиянием: щелью между словом и предметом — текст может пробудить как вполне филологические и лингвистические, так и философские ассоциации.
В следующем тексте человек или, точнее сказать, человеческая память, предстаёт в виде взаимопроникающей мембраны между временами года — осенью и зимой; логически в такой раскладке человек может также соответствовать определённому времени года — зиме; с «зимнего пути» текст и начинается.
В тексте про бабочку и кокон противопоставление внутреннего и внешнего, с одной стороны, очевидно — преградой между ними, конечно, пролегает стенка кокона. Однако здесь есть ещё один персонаж — человек или поэт, помещаемый на границу света и тьмы, причём даже не до конца понятно (и не должно быть понятно), где именно есть свет, а где тьма — в коконе или вне его. Время от времени исчезающий из поля зрения переход, метаморфоза, при которой бабочка на секунду становится автором стихотворения — или он становится бабочкой.
В стихотворении про часы в первой же строке появляются стрелки, которые не встречаются друг с другом, — часы, невидимая граница миров в которых проходит где-то между не соприкасающихся стрелок.
Строчка, взятая из середины стихотворения, тоже может быть понята как некая граница между началом и концом стихотворения, та самая точка перелома, где не день, не ночь, а вечные сумерки («и в сумеречных строчках разностопных / остались не заполнены поля»).
Граница в стихотворении про скобки похожа и на границу в стихотворении про кокон, и на границу в стихотворении про строчки, «взятые с середины». Тишина из этого стихотворения родственна тишине, внутри которой бабочка «молча говорит», и той тишине, что живёт «в окне», пока «ветер в проёме комнат»; родственна она и тишине, в которой «звучат значенья» и где «свет скрывает себя, // словно всё, чего нет. // Оставляя горячий молчания след».
Подземная тюрьма, в которой заточена отгремевшая гроза, чем-то сродни кокону, из которого вылупилась бабочка, или скобкам, в которые заключено слово.
Несколько особняком в подборке стоит последнее стихотворение, написанное белым стихом, — но в нём тоже стоит авторский знак: поэт поместил туда обложку темноты, уравнивающую по цвету все предметы.
Создаётся впечатление, что поэт решил всеми возможными способами оживить метафизические категории платоновских идей (и их антагонистов) и дать им погостить в отдельных явлениях. Это идея света/тьмы, внутреннего/внешнего, слова/молчания. Возможно, к этой троице можно добавить идею дихотомии «я/не я», и тогда перед нами возникает полотно, в котором в различных сочетаниях и воплощениях все перечисленные явления движутся и перетекают одно в другое.
В финале рецензии я хочу вернуться к тому, что говорила в начале: потенциал автора заметно ощутим, а поле традиции, в которой он себя заявляет, предполагает этапность в формировании пути поэта. То, что автор крепко стоит на ногах, свободно ощущая себя в рамках избранной поэтики, — показатель необходимости двигаться дальше. Чего лично мне не хватило в этих стихах, так это доли безумия — неправильностей, способных встряхнуть читателя хорошенько. Но, кажется, что-то подобное нащупывается «за линией пограничья», которую так пристально созерцает и изучает автор и которую он, кажется, уже готов переступить.
.
Рецензия 2. Валерий Горюнов о подборке стихотворений Ивана Плотникова
Подборку стихов Ивана Плотникова я интуитивно разделил на две части: первые пять произведений — рефлексия о собственном поэтическом методе, а последующие — практика. Основная бинарная оппозиция в первых стихотворениях: внешнее-внутреннее («Происходит ли что-то со мной / или что-то во мне происходит»), а в ответ на подразумеваемый вопрос «Что хотел сказать автор?» даётся образ «щели» («меж словом и предметом щель / что я имел в виду»). Кажется, будто поэт — полое пространство и одновременно мост между двумя мирами: языковым и физическим — стихотворение не становится выражением чувств/личных смыслов, напротив, автор интуитивно переводит с языка окружающего. Отсутствие личного подтверждается образом лунатизма («я говорю во сне») из второго стихотворения и метафорой потухшей лампы («лампа сложилась в кокон»), что становится воплощением говорящего-не-говорящего поэта, сохраняющего внутри себя темноту. Образ кокона преображается-уточняется в стихотворении «всё вокруг да около» — в коконе внутреннего мира остаётся тьма, тогда как поэт вырывается за его пределы — и внешнее для него становится чистым светом.
Дихотомия темноты и света, на мой взгляд, очень важна для понимания поэтики (практики) автора. Темнота скрывает внешний мир, свет — проясняет. Стихотворение в таком случае — попытка отыскать свет в темноте, песню — в тишине. Противоречат ли эти явления друг другу? — по-моему, нет. Темнота (тишина) — пространство, в котором происходит творческое действие. «Свет скрывает себя» в ней, а задача поэта — найти его проявления. А когда это невозможно, то хотя бы заглянуть поглубже в мрак внешнего и отыскать там «спресованный свет» или осознать, что «время года отгадать / легко по воздуху ночному».
.
Рецензия 3. Валерий Шубинский о подборке стихотворений Ивана Плотникова
(Расшифровка устного выступления)
Я давно слежу за поэзией Ивана Плотникова. Он публиковался в нашем журнале «Кварта». Мне с самого начала нравилось то, что он делал, но, несмотря на то, что там был очень точно намеченный лирический рисунок и некое глубокое ощущение, стоявшее за ним, в стихах, с которых я начал знакомство с автором, это всё было недостаточно чётко прорезано, слова как будто стеснялись самих себя. Это некая ситуация, напоминающая парижскую ноту 20-х — 30-ых годов. Мне кажется, что в последних стихах это преодолено и поэтика в каком-то смысле развилась и стабилизировалась, что очень приятно.
Плотников — поэт с очень чётко выраженной собственной манерой, очень чёткими параметрами и границами поэтики, что, с одной стороны, придаёт значение его работе, а с другой, содержит некую опасность самоповтора. Потому что поэзия Плотникова — сейчас будет каламбур — она довольно бесплотная. Она обращена к зыбким, тонким, сложным, сумеречным состояниям человеческой психики и человеческого рецепторного аппарата, воспринимающего окружающий мир. К ощущению зыбкости собственного «Я», неким пограничным состояниям между восприятием окружающего мира и растворением в этом мире. Это всё важно, очень нужно поэзии, это, собственно, является одним из самых главных предметов поэтического переживания. Но понятно, что в поэзии есть не только это; поэт ограничил себя этими ощущениями и связанными с ними образами, но дальше возможно какое-то расширение его поэтического мира. А может быть, его и не будет, возможно, будет углубление в этих заданных себе сложных рамках.
Эти стихи как будто немножко выпадают из времени. То, что они выпадают из социального времени, — как раз ничего страшного в этом нет, не всем отражать это время, это, в общем, не является главной функцией поэзии. Они немного выпадают из языка и времени культуры. Потому что с некоторыми стихами такое ощущение — причём такое же ощущение есть и в связи со стихами Камилы, которые противоположны по всем параметрам, — что они могли быть написаны 50 или 60 лет назад. Это, в принципе, не катастрофично, мы понимаем, что никакого прогресса в искусстве нет, но языковая и культурная ситуация всё-таки немного изменилась, и то, что звучало тогда как прямое лирическое выражение, сегодня может показаться стилизацией. А чтобы это не показалось стилизацией или воспроизведением поэтики какого-то другого времени, оно должно быть внутренне чуть-чуть закавычено. И вот вопрос в том, каким образом вот эта тонкая, мягкая закавыченность присутствует в этих стихах.
Первое стихотворение этой подборки очень хорошее, но в нём этого сдвига, этого остранения, пожалуй, нет. Это хорошее стихотворение, которое могло быть написано в 1965 или 1970 году. Притом что внутри самого стихотворения всё очень тонко сделано.
Следующее стихотворение «Дом сохраняет холод…» кажется каким-то невероятно простым, даже элементарным: даже не Самойлов, а чуть ли не Рубцов. Но дом сохраняет холод, не тепло, а холод! Лампа бережёт темноту для того, чтобы бороться с ней, да, она светит не светом, а тенью. Ну и финал «дом сохраняет холод / обыкновенных слов» — это очень интересно, потому что в другом стихотворении подборки присутствует «горячий молчания след», то есть слова — холодные, а молчание — горячее. Неожиданный поворот.
Ну и, наконец, совершенно скандальная рифма во втором стихотворении, использование которой невозможно объяснить неумением автора, потому что он всё умеет. «Голод» и «холод». Это, в общем, такие «ботинки-полуботинки», при том, что в другой строфе «холод» рифмуется очень приблизительно с «комнат». Здесь есть стремление внутренне чуть-чуть закавычить эту речь, и это действительно получается интересно.
Следующее стихотворение, по-моему, замечательное.
не скажешь сходу наперёд
не видно на ходу
куда меня язык ведёт
куда я речь веду
и на виду у всех вещей
на слово я иду
меж словом и предметом щель
что я имел в виду
покажет теневой узор
у света на краю
но даже закрывая взор
я вижу что пою
Вещь ведёт куда? Куда язык ведёт человека? А он куда ведёт речь? Это важное у лингвистов XX века разделение между языком и речью — у Соссюра, у Якобсона. А в итоге поэт попадает в щель между словом и вещью, что, собственно, является в каком-то смысле источником поэзии.
В следующем стихотворении вот этот сдвиг создают строки: «я повесил бы на грудь / ловец явлений наяву», причём здесь нет даже кавычек, т.е. читателю надо немного подумать, и это создаёт такое сложное смысловое поле, в котором параметры текста чуть-чуть сдвигаются.
Мне кажется, что последующие стихи тоже в этом смысле удачны.
Здесь можно говорить о каких-то влияниях, каких-то отсылках. Ну, например, после точных рифм в первом четверостишии в стихотворении «и эти строчки словно взяты с середины…»:
и эти строчки словно взяты с середины
на стены дома падал сумеречный свет
как цвет холста недорисованной картины
всё освещая сохранит секрет
мы здесь начинаем чувствовать какую-то интересную, знакомую интонацию, а в следующем четверостишии рифма «разностопных-подводных», такая неточная рифма, — она нам подсказывает, что это за интонация. «И рай для ангелов — что для людей земля» — это отсылка к Вагинову: не подражание, не стилизация, а именно очень тонкая внутренне-текстовая отсылка.
Чуть менее удачным мне кажется стихотворение «Только свет исчезает совсем…». Это очень хорошие строки: «От грозы под землёй остаётся / спрессованный свет». Мне кажется, первые два двустишия создают здесь очень интересное внутреннее образное напряжение, которое потом немножко смазывается строчкой «проявляясь на миг, уходя…». Она не несёт какого-то серьёзного содержания. И «горячий молчания след» в конце — это можно было бы решить тоньше.
Это мелкие замечания, а в целом мне стихи Плотникова нравятся.
.
Рецензия 4. Владимир Козлов о подборке стихотворений Ивана Плотникова
(Расшифровка устного выступления).
Восприятие поэтики Ивана Плотникова совсем другое, чем стихов Камилы Латыповой. Это очень утончённая тихая поэтика, в которой многое вызывает радость узнавания. Мне показалось, что я сразу воспринял магистральный сюжет, пронизывающий подборку. Этот сюжет каждый раз как бы штурмуется, потому что есть условный занавес между реальностью и инобытием, параллельным временем, граница между ними постоянно обозначается, и этот сюжет тесно связан с рефлексией над языком. Поэт как бы пытается приоткрыть этот занавес, подсмотреть туда, вовнутрь. Есть какие-то языковые сдвиги, по которым мы понимаем, что вот оно, инобытие уже проглянуло. При этом поэзия Ивана заставляет прислушиваться к мельчайшим движениям. Минималистичность и даже подчёркнутая бессобытийность, на фоне которой эти тонкие языковые штуки должны выступить на первый план, чтобы ничего от этого не отвлекало.
Я вижу в этой подборке целый ряд готовых стихотворений. Но когда я перечитал это заново, я понял, что есть тексты, в которых я чувствую недостаточность того, что получилось. При том, что это миниатюры, уже со второго стихотворения у меня стали возникать ощущения затянутости. Они возникают из-за того, что в каждом стихотворении удачи, прорывы впоследствии как будто гасятся. Во всяком случае, я не вижу, чтобы успех развивался. Прорыв случается, но следующее четверостишие — и мы как будто снова начинаем с того же места, как будто не было никакого прорыва. И поэтому даже стихотворение, состоящее из трёх четверостиший, начинает выглядеть затянутым. Мне кажется, что саму сюжетику, с которой работает Иван, он не до конца понял, проработал. И потому сюжет как бы топчется на одном месте — на уровне приближения к тайне. Мы как будто застряли в процессе прелюдии. Может быть, так и должно быть; может быть, в этом и есть драматизм. Но мой взгляд на стихотворение требует большего внимания к основному, ключевому событию или образу, который найден и который делает событие из этого стихотворения. И почти во всех стихотворениях я вижу такой образ или такого претендента на событие; но я вижу также и то, что автор ничего с ним не делает. Основная находка как будто не преображает текст, не превращается в событие.
Возможно, стоит привести какой-то пример. В третьем стихотворении — «не скажешь сходу наперёд…» — вторая строфа очень крутая.
и на виду у всех вещей
на слово я иду
меж словом и предметом щель
что я имел в виду
И если исходить из того, что она крутая, что к ней надо подвести, а потом шагнуть ещё куда-то, то первая и третья должны были быть, на мой взгляд, другими. Если же не видеть, что она крутая, если воспринимать её такой же, как все другие строфы, то мы её как бы обесцениваем. Когда я не понимаю, что происходит от первой к третьей строфе, от первого слова к последнему, с точки зрения выстроенной драматургии, я понимаю, что композиция строится больше в логике вариаций одной темы. Я предпочитаю более жёсткую композицию — она, кстати, не обязательно должна быть линейной, она может развиваться на нескольких уровнях.
В этих стихах есть свой тон, своя сюжетика, своя атмосфера, есть определённая культура стиха. Владея этим всем, драматургическую насыщенность довольно легко дорастить. Я говорю не с целью упрекнуть — я вижу, что эти стихи станут гораздо мощнее, если включить немного другую композиционную логику.
Знаете, у Гаспарова есть такая фраза в одной из его статей: образ в стихотворении — это любое существительное, а мотив — это любой глагол. Исходя из этого, даже в самом коротком стихотворении довольно много образов и мотивов. Поэтому отдельный оригинальный мотив и отдельный оригинальный образ не образуют сами по себе хорошего стихотворения. Образы и мотивы — это всё свободные радикалы, они вступают в любые связи, их можно использовать, как угодно. Поэтому всегда оказывается, что какие-то образы и мотивы гораздо важнее других — и они определяют развитие стихотворения. Это как ответить на вопрос: какую одежду мы хотим пошить из прекрасной ткани? Или это просто ткань — изысканная, красивая, но ткань, не одежда? Я вижу потенциал более интересной композиции. Но в целом мне кажется, что Иван это интересный поэт, за которым я буду следить.
.
Рецензия 5. Елена Наливаева о подборке стихотворений Ивана Плотникова
Каждое стихотворение Ивана Плотникова из неназванной подборки — попытка поиска верного слова, размышление о поэтизации и сама поэтизация всего, что есть рядом. В стихотворчестве абсолютно любой предмет / любое явление может стать поэтическим субъектом/объектом. Для Ивана такие субъекты/объекты — слово, речь, тьма, свет, время. Поэт обращается к философскому, вечному из мира идей, используя мир вещей для того, чтобы идея приняла конкретную и понятную форму.
В часах, где стрелки не встречаются,
короче с каждым часом час.
Часов увечных не касается
всё, что уже коснулось нас.
Пусть вечно только избегание
и опредмечен только страх,
но длится вечное прощание
с прошедшим временем в часах.
Часы в этом стихотворении увечны, потому что они — механизм без души. Но творческое зрение поэтизирует предмет, и он становится вместилищем времени, проживаемого лирическим героем. Вроде бы всё просто, но процесс оживления завораживает.
В стихах Плотникова важнейшим видится мотив сопоставления произнесённого / написанного слова и беззвучия. Поэт проводит мысль, что беззвучие само по себе словесно и говоряще. Например:
Той же речи порядок иной
в параллельное время уводит,
где значенья звучат в тишине,
но неясно, во мне ли, снаружи…
Тишина, где витают значенья слов, в отличие от самих этих значений, намного более полисемична.
Происходит ли что-то со мной
или что-то во мне происходит? —
На первый взгляд, в них вопрошается разными словами об одном, но на самом деле — о разном, о внешнем и внутреннем. Осознание того, как внешнее и внутреннее взаимодействуют друг с другом, взаимопроникая, -насыщая, -обогащая, — ключевой поиск поэзии.
Тексты Ивана — несомненно поэтические высказывания, чёткие, ёмкие. Есть в них чарующая черта: многие начинаются с полуслова, будто слово материализуется, взятое прямо-таки из воздуха.
и эти строчки словно взяты с середины
на стены дома падал сумеречный свет
как цвет холста недорисованной картины
все освещая сохранит секрет —
вот, к примеру, начало стихотворения. Или ещё:
И затихает Зимний путь,
и птицы прячутся в траву,
весною осень не вернуть,
но я повесил бы на грудь
ловец явлений наяву.
По Гераклиту, мир состоит из огня; Демокрит говорил, что мир состоит из атомов и пустоты; мир Ивана Плотникова состоит из поэтического вещества, рассеянного повсюду.
Слово для Ивана — лёгкое, как невесомая бабочка, слетевшая на ладонь; её нужно аккуратно, не ранив, поместить в стихотворение. Мотыльковым крыльям необходимо комфортное пространство рядом с крыльями другого словесного мотылька. На порядок слов Иван обращает особенное внимание: неудивительно — порядок слов определяет суть строки, суть смысла, и если что-то изменить, стихотворение может быть прочитано совсем по-другому. Слова в поэтической строке должны находиться на чётко отведённых им местах.
Наверно, особое внимание к слову подталкивает Ивана к миниатюрам: все его стихи лаконичны и негромоздки.
Ещё один важный мотив подборки — трансформирующая суть ночи, темноты.
Лампа сложилась в кокон,
чтоб темноту сберечь,
тенью светить из окон.
Ночью невнятна речь.
Темнота наделяет всё, даже слово, новыми смыслами. В связи с этим вспоминается стихотворение Роберта Фроста «Хижина в лесу», где звёздной ночью туман и печной дым подслушивают разговор двух людей, кажущийся им странной магией.
Ночная темнота на смену рациональным размышлениям включает чувственные процессы, полностью меняя восприятие.
И время года отгадать
легко по воздуху ночному.
Он собирает запахи всего,
чего не видно ночью.
И ночью невозможно отделить
цветок закрытый от зелёных листьев.
Всё под обложкой темноты
другой имеет смысл.
И запахи темны,
но время года можно отгадать.
Все стихотворения подборки составляют будто бы единый цикл с общей идеей. Но в конце Иван сделал неожиданный ход, сменив форму высказывания: завершил свой цикл свободным стихотворением, процитированным выше. Такой приём подарил подборке свежий, открытый финал — будто кажущаяся спящей бабочка вдруг вздохнула своими тонкими крыльями.
Было приятно погрузиться в эту поэтику: чужой поиск часто формирует свои открытия.
.
Рецензия 6. Борис Кутенков о подборке стихотворений Ивана Плотникова
Стихи Ивана я знаю довольно давно. Но композиция этой подборки открыла мне поэта по-новому: в расположении и выборе стихов наблюдается вполне отчётливый сквозной сюжет, и в этом смысле подборка мне кажется выстроенной довольно удачно. Все стихи здесь пронизаны ощущением двойного, метафизического зрения, той инобытийности, о которой в своих выступлениях говорили Ольга Аникина, Владимир Козлов и другие рецензенты. Остаётся та расщелина, «меж словом и предметом щель», в которую залетает трансцендентальный ветерок, — вспомнилось это определение Адамовича и, по ассоциации, неоднократно упоминаемая на этом обсуждении парижская нота, с которой, как мне представляется, стихи Ивана интонационно связаны. В этом определении, как мы помним, Адамович призывает к тому, чтобы всё было ясным, но в то же время слегка двоилось, мерцало и в эти расщелины залетал тот самый ветерок метафизического. На мой взгляд, это вполне про стихи Ивана.
Взаимоотношения со словом здесь чуть колеблющиеся: это заметно на уровне синтаксиса. Слово с помощью этих колебаний лишь слегка заглядывает в параллельное измерение, но, возможно, стоит согласиться и с Ольгой Аникиной, и с Андреем Козыревым, которые разными словами сказали в рамках этого обсуждения о необходимости преодоления гармонии, нарушения чувства меры.
Здесь отмечали более и менее удачные тексты. Для меня лучшие стихотворения в этой подборке — «Происходит ли что-то со мной…», «В часах, где стрелки не встречаются…» (последнее — моё любимое, оно кажется мне чуть ли не совершенным) и «и эти строчки словно взяты с середины…». В первом стихотворении, открывающем подборку, замечательная работа с первоисточником: евтушенковским «Со мною вот что происходит…». Из довольно банальной житейской зарисовки текст уходит в область метафизических поисков. Отсылка к прецедентному тексту дана и в начале, и в финале стихотворения и переворачивает этот текст: созвучность на ассоциативно-фонетическом и одновременно противоположность на логическом уровне — «привидение дружит», но «друг не приходит», — замечательно передаёт одновременные равенство и контраст двух миров, двух измерений, инобытийного и бытийного. Фонетическое начало сближает параллельные миры и ставит их чуть ли не на единую планку. Думается, что в этих не противоречащих друг другу противоположности и равенстве есть переосмысление эстетического наследия Ивана Жданова, о котором мне приходилось недавно писать что-то похожее и которого его тёзка, наш сегодняшний автор, назвал в числе важных для себя поэтов.
В дальнейшем Иван не раз прибегает к этому приёму одновременных контраста и уравнивания. В стихотворении «В часах, где стрелки не встречаются…» повторы слов на грани тавтологии придают речи особую убедительность. Возможно, в некоторых подобных случаях я бы сказал об амфиболии как о не слишком удачном приёме; действительно, часто приходится обращать внимание на путаницу субъектно-объектных связей и разного рода инверсии, действующие как невнятица, а не как многозначность, расширение семантического потенциала стихотворения. У Ивана Плотникова эта некоторая невнятность становится значимым и конструктивным приёмом подборки: «но длится вечное прощание / с прошедшим временем в часах» — время в часах или прощание в часах? Семантический сдвиг, переплетение миров на грани тавтологии вновь ощущается как сдвиг границ, смещение миров наблюдаемого и невидимого.
Похожий приём мы наблюдаем в стихотворении «и эти строчки словно взяты с середины…» (кстати, здесь тоже интересная работа с первоисточником: им в данном случае становится строка Бориса Рыжего «и с середины пишутся стихи»). Опять-таки, стихотворение построено на приёме амфиболии, который позволяет слову мерцать и переступать собственные границы. «как цвет холста недорисованной картины / всё освещая сохранит секрет» — типичный пример амфиболии, основанной на невнятице субъектно-объектных связей, «мать любит дочь». Цвет холста сохранит (что?) секрет — это одно прочтение, но возможно и второе: секрет сохранит, как цвет холста, всё освещая, что-то неназванное. Таким образом, тут появляется некий эллипсис; варианты прочтения становятся равнозначными, содержательно отвечая в этом концовке стихотворения — «и рай для ангелов что для людей земля» (между прочим, очень ждановская строка; типичное для него преподнесение метафизического как данного, безусловного. Валерий Шубинский, впрочем, сказал о Вагинове в связи с этой строкой). Неназываемое во втором случае прочтения выступает на уровне эллипсиса, подразумевается. Некое метаболическое, метареалистическое разрешение в финале, совмещение всего со всем — продуктивный путь работы с этими семантическими сдвигами, которые таким образом получают большую парадоксальность. Оборот «всё освещая» также находится в мерцающей семантической позиции, одновременно относясь и к цвету холста, и к секрету.
Амфиболия выступает в качестве конструктивного приёма и в стихотворении «Только свет исчезает совсем»: только свет (в значении «только лишь свет», «единственное, что исчезает») или же проступающее в слове «только» сожаление по поводу утраты? Многие бы, думаю, сказали о необходимости большей точности. Но особые взаимоотношения со словом тонко встраиваются в ключевой сюжет подборки, упомянутый мной выше.
(В продолжение темы работы с первоисточником: не знаю, подразумевалась ли отсылка к Розанову, который говорил, что «чувство Родины должно быть великим горячим молчанием». Но вот моему соведущему Максиму Плакину эта цитата тоже вспомнилась при чтении строки «оставляя горячий молчания след».)
Слабее других в этой подборке мне кажутся стихи-манифестации (это определение не про манифестирование себя-героя). Приверженность «рефлексии о собственном поэтическом методе» отметил Валерий Горюнов. Действительно, в некоторых текстах автор напрямую говорит о своей эстетической позиции: стихотворение «не скажешь сходу наперёд…», финал стихотворения «И затихает Зимний путь…». На мой взгляд, в такие моменты автор скатывается в некоторую тривиальность и оказывается слишком близко к традиции, к цветаевскому «поэта далеко заводит речь», к знаменитой формуле Бродского о подчинённом языка, недостаточно отстраивается от этой традиции. «но даже закрывая взор / я вижу что пою»: в таких текстах или отдельных фрагментах Иван как будто уходит в некоторое объяснение метода прочтения себя, подсказывает читателю этот метод. Те же стихи, которые я отметил выше, представляются мне гораздо более интересно и тонко устроенными.
Возвращаясь к советам о преодолении чувства гармонии, движении к некоей парадоксальности: думаю, у автора хватит чувства меры и вкуса, чтобы, не форсируя ту самую парадоксальность и разрушение школы гармонической ясности, сохранить в будущих стихах те прекрасные особенности, которые создают обаяние этой подборки. Возможно, от творческого принципа, выраженного в строках «но даже закрывая взор / я вижу что пою», стоит пойти не только к невыразимому, но и ненаблюдаемому. К тому, что не ограничено областью авторского зрения. В каком-то смысле не знать, что поёшь, и быть интереснее себе самому.
.
Подборка стихотворений Ивана Плотникова, предложенных на обсуждение
Иван Плотников родился в 1993 году в Екатеринбурге. Окончил институт иностранных языков Уральского государственного педагогического университета. Кандидат филологических наук. Работает учителем в школе. Стихи публиковались в журналах «Урал», «Крещатик», «Плавучий мост», «Флаги». Редактор поэтического альманаха «Противоречие». Лауреат премии им. А. Верникова. Автор книги стихотворений «Небо споёт само» (М.: Русский Гулливер, 2023).
.
***
Происходит ли что-то со мной
или что-то во мне происходит?
Той же речи порядок иной
в параллельное время уводит,
где значенья звучат в тишине,
но неясно, во мне ли, снаружи.
Где со мной привидение дружит
или друг не приходит ко мне.
.
***
Дом сохраняет холод,
я говорю во сне,
ветер в проёме комнат
и тишина в окне.
Лампа сложилась в кокон,
чтоб темноту сберечь,
тенью светить из окон.
Ночью невнятна речь.
И кислородный голод
не утолит тепло.
Дом сохраняет холод
обыкновенных слов.
.
***
не скажешь сходу наперёд
не видно на ходу
куда меня язык ведёт
куда я речь веду
и на виду у всех вещей
на слово я иду
меж словом и предметом щель
что я имел в виду
покажет теневой узор
у света на краю
но даже закрывая взор
я вижу что пою
.
***
И затихает Зимний путь,
и птицы прячутся в траву,
весною осень не вернуть,
но я повесил бы на грудь
ловец явлений наяву.
Они звучат в другой момент,
в другом пространстве предстают,
в затменье всех прошедших лет,
в парад невидимых планет,
трёх измерений на краю.
.
***
всё вокруг да около
ничего внутри
тьма пустого кокона
лучше посмотри
как оставив куколку
бабочка летит
всё летит без умолку
молча говорит
подлетает ближе
избегая рук
ничего не вижу
только свет вокруг
чтобы тьма не трогала
среди бела дня
всё вокруг да около
около меня
.
***
В часах, где стрелки не встречаются,
короче с каждым часом час.
Часов увечных не касается
всё, что уже коснулось нас.
Пусть вечно только избегание
и опредмечен только страх,
но длится вечное прощание
с прошедшим временем в часах.
.
***
и эти строчки словно взяты с середины
на стены дома падал сумеречный свет
как цвет холста недорисованной картины
все освещая сохранит секрет
и в сумеречных строчках разностопных
остались не заполнены поля
дома не строят из камней подводных
и рай для ангелов что для людей земля
.
***
Слово в поговорках
обретёт родство.
Мы запишем в скобках,
что важней всего.
Вновь остерегаться
норовит рука.
Тишины богатство,
бедность языка
вечного, родного.
Сказка не нова,
соберёт по новой
в присказки слова.
Кто особо робкий
в призрачной тюрьме
вынесет за скобки,
сохранит в уме?
.
***
Только свет исчезает совсем,
не имея других состояний.
От грозы под землёй остаётся
спрессованный свет.
Проявляясь на миг, уходя
или долго сгорая,
свет скрывает себя,
словно всё, чего нет.
Оставляя горячий молчания след.
.
***
И время года отгадать
легко по воздуху ночному.
Он собирает запахи всего,
чего не видно ночью.
И ночью невозможно отделить
цветок закрытый от зелёных листьев.
Всё под обложкой темноты
другой имеет смысл.
И запахи темны,
но время года можно отгадать.
