Елена Бондаренко — филолог в семье врачей. Преподает русский и польский, мечтает, чтобы ученики увидели, что язык — это волшебство, а не сборник скучных правил. Ездит в экспедиции на Русский Север. Художественные тексты пишет недавно, публиковалась в журналах «Пашня» и «Иначе», а также в проекте «Что я знаю о папе». Живет в Екатеринбурге.
Елена Бондаренко // С полным доверием
Весна по календарю
*
Да ну, не пойду я никуда. Меня и не звали. Она просто так сказала вчера после физры, мол, приходите, буду рада. А зачем ей там я.
Грязища еще эта. Сразу видно, в каком подъезде больше собак живет. Или в каком хозяева повоспитаннее. Шагнуть некуда. Не пойду. Кроссовки белые.
И репетировать надо, вот да. В субботу играть, а я в финале вечно пальцы путаю. Не пойду, все.
О, Левка что-то пишет. Голосовое, вот терпеть их не могу!
«Слушай, Ника, ты на чем добираться будешь, решил уже? Самый час пик, всё стоять будет».
«Тран…» «Трансформер» — Т9 дурацкий, опять чушь всякую пишет. «Т-р-а-н-с-г-р-е-ссирую».
Да ладно, я вообще-то на велике собирался. Двадцатое марта так-то. По календарю весна.
*
Тень насоса похожа на унылого слона. А солнце-то какое! Настоящее. Только сейчас заметил. Стена теплая. А как у нее красиво вчера волосы золотились на солнце… я все объяснения математичкины пропустил с этими волосами.
Так, ну где ты там, мой верный конь?
Снегокат, два бублика, швабра, пароварка, мешок какой-то требухи, старая коляска (она-то зачем!)… Ну давай, выбирайся, дружище. Оботрем тебя, смажем… Цепь проверим… Колеса вот накачаем… Давай-давай, полгода зимы даром не проходят.
— Николай, что ты там творишь? Я только утром все полы помыла! Зачем ты велосипед достал?! — загрохотала бабушка. — Что, соскучился, да?
— Бусенька, любимая, я все приберу и затру, не ругайся, пожалуйста! Я завтра на нем поеду, подготовить надо.
— Что?? Ника! Там же снег, там же лед, там… это же опасно! У тебя же Шопен в субботу! Упадешь, сломаешь руку — и все!
— Бусенька, да ты в окошко посмотри, какой там снег! Там один сплошной асфальт. Гляди, вон какая-то несчастная мать тащит малыша на снегокате. Из последних сил, наверное. По асфальту-то.
В голове Шопен. Вальс номер десять, конечно.
*
Сломаю — и слава Богу, надоели все эти концерты хуже горькой редьки. Бусино выражение, любит она что-нибудь такое ввернуть, даром что учительница. Зато…зато… ну велик же! Ветер! Скорость! Это же ну… ну как ноктюрн ми-бемоль мажор… как будто дракон, которому развязали крылья. После пяти месяцев смирительного космонавтского костюма. В таком только и парить в невесомости.
И вообще, пробки же. И люди. Толкаются. Ну их совсем.
«Поехали вместе, Левка» (Т9 опять — «легко»)
«Езжай сам, Шумахер».
Интересно, какая у них там форма? Красивая?
*
Ночью вдруг проснулся. Так светло было, я испугался, что проспал, вскочил. Смотрю в окно, а там снег. Хлопья такие…как будто кто-то крошит и бросает кусочки облаков птицам небесным. Или ангелам каким-нибудь. Крошит — а они все падают, падают, и никто их не съедает. Ложатся на землю. И вот черный квадрат асфальта превратился в звездное небо. В карту мира. В белый квадрат. А снег все идет, идет, идет…Си-бемоль минор.
*
— Ника, давай я такси вызову? Ты только посмотри в окошко! Там снега как на картине Сурикова!
Нет-нет-нет, только не такси. Два часа комфортного сидения в пробке за Ваш счет. Нетушки.
— Я доеду, бусенька.
Бабушка говорила, ворчала, уговаривала, доказывала, увещевала, умоляла, угрожала…
Термос, ремкомплект, инструменты, перчатки.
Звякнуло сообщение. Люба! «Рюкзак забыла дома, там редингот и справка. Не пустят на старт. Спасешь?»
«Мчусь! (Т9 говорит «мнусь»). Где забрать?»
«Угол Майской-Сахарова, Левка будет ждать. Спасибо!»
Концерт №1. Вступление.
Летим, дружище. Ты справишься, вон какая резина! На пять баллов.
*
Кажется, зима пришла и проглотила весну целиком.
*
Ты готов? По нетронутому снегу?
Руки на руль. Правой ногой нащупать педаль. Поскользнуться и упасть, даже не выехав — done. Вскочить. Погладить велик: «Ну давай, друг!» На педали. Мчим! Проскользить триста метров по проспекту, забрать рюкзак на лету, стянуть шапку — жарко! На светофоре натянуть обратно, и еще капюшон заодно, выдохнуть. Повернуть налево, еще налево, еще три квартала пролавировать между пешеходами. Лавируем-лавируем-да не вылавируем…Куда ж ты лезешь, дурында! Опаснее собак только младенцы. Еще светофор — стоп! Еще. И наконец — четыре километра вдоль леса по прямой — летим, летим! Сосны-березы-сосны-березы-сосны… Еще минут двадцать ехать, не меньше. Надо срезать. Иначе не успеть. А если завязну? На себе велик волочь придется — и точно опоздаю. И Любу не допустят. Эх, была-не была! Тропу здоровья всегда чистят. А там через поселок — и уже конюшня. Рискнем!
*
Все было хорошо почти до самого поселка. Я уже даже расслабился. Еду, смотрю, рябина стоит почти без ягод, все склевали. Сорока вокруг летает. Красивые они все-таки, эти сороки, зря их в сказках высмеивают. Снег в лесу уже квелый какой-то. Снеговика даже кто-то умудрился слепить, класс!
Вот на снеговике-то я и отвлекся. Разогнался под горку, соскользнул — и с размаху об корень и в сугроб!
Звякнуло сообщение: «Разминка через 20 минут».
Руку-то я не сломал, а вот мизинец выглядит подозрительно.
Подумаю об этом завтра.
Прости, Шопен.
*
Ворвались на конюшню за две минуты до конца регистрации.
Мы успели!
*
Ух ты, какая же она красивая в рединготе. Выводила коня — и я даже не узнал ее сразу. В школе-то она неловкая какая-то. Как будто не помещается в мир и все время обо что-нибудь стукается. И сутулится, будто прячется в норку (Т9 пишет «в Норвегию»). Это очень мило вообще-то. Но тут… у меня даже дух захватило. Не буду про это думать (буду, конечно, чего смеяться, всю обратную дорогу и перед сном тоже только об этом и буду).
Ноктюрн номер два, ми-бемоль мажор.
*
Левка написал: «Ну что, рыцарь, спас принцессу?»
Да ну его вообще.
*
Мизинец болит. Сломал, похоже. Бабушке не буду говорить, расстроится.
Люба прислала: «Ник! Спасибо тебе».
Что ответить? Что ответить?! Т9, подскажи, а?
«А ты любишь Шопена?»
Optima fide
— Эй, поаккуратнее там со своим рюкзаком, куда лезешь-то? Щас толкну, мало не покажется.
— Простите, пожалуйста, мне выходить просто пора…
Телефон еще, будто нарочно, зазвонил свою «Купалинку» — невовремя, как обычно. Ника, наверное, потеряла уже.
Хорошо бы быть деревом, вот такой яблоней, скажем. Привет, моя ветвистая подруга! Пора бы тебе уже имя дать, что ли. Корявенький многорукий монстр тянет свои ветки-щупальца в странном танце, никто и слова не скажет. Попробовала бы я так потанцевать, по-любому мусорку бы своротила или в прохожего врезалась. «Ох, ты горюшко мое…», — ласково сказала бы бабушка. «Ну в кого ты такая неловкая!» — вежливо сказала бы мама. Папа бы рядом танцевал. Молча. Но я что-то отвлеклась.
— Привет, ну наконец-то! Я думала уже, в ледышку превращусь. Пошли скорее, на тренировку опоздаем.
— Хоооолодно-то кааак… Погоди, очки опять замерзли.
— Я ж тебе говорила, купи антифриз в аптеке! Или еще мылом можно намазать, люди пишут.
— Да ладно, забей. Бежим уже.
Пустырь, дорога, дорога, лес, поляна… О, гляди, тут с утра наши тренировались! Просека, поле, поселок, еще семь слов на «п»… Мне кажется, пар изо рта застывает прямо в воздухе.
— Ника, точняк, мы превращаемся в ледяных драконов вечной зимы.
— Да ну тебя! Вот уже, добежали. Ну, не завелась у папы машина, что сделаешь-то, ну.
А хорошо бы быть драконом, скажем, драконом летних воспоминаний. Дохнул — и чувства разморозились, повел ноздрей – кружок на запотевшем окне оттаял… «Ох, ты горюшко мое…», — скажет бабушка-дракониха. «Поперед мамки в пекло», — проворчит мама… «Летим наперегонки!» — крикнет папа прямо под ухо.
Оооо, финиш, салют, аплодисменты! Отмороженные пальцы, синие губы, любимый запах навоза… ладно, это лишнее. Стучим.
—Здрасьте-мариявиленовна-проститечтоопоздали-автобусы…
И тут, прямо посреди покаянной речи, я решила снять запотевшие очки. Вот зачем, интересно, чего я там не видела, ехидного тренерского прищура? В общем, очки прямо у меня в руках распались на две половины. Интересный опыт деления на два, ничего не скажешь. «Ох, ты горюшко мое…». Маме еще пойди докажи, что это не лошадь мне копытом в нос дала во время традиционного боксерского междусобойчика. Ну а папа сам не прочь чего-нибудь эпичненько сломать.
— Здрасьте. Ника — на Донну, Люба — на Фиделис. До тренировки 20 минут, через 15 минут жду на плацу, опоздаете — ваши проблемы, соревнования через неделю не у меня. Вперед!
— Мария Виленовна, а у Вас скотча нету случайно? Очки вот у меня… сломались.
— Оооо. Сочувствую, Люб. Но скотча нет, да и не поможет. Хочешь, отдохни сегодня. Как тренироваться-то будешь? — минутка сомнений в студию вечной уверенности. — Ну-ка, сколько пальцев видишь?
О, а что, там где-то есть пальцы?
Хорошо бы быть ветром, скажем, даже и северным. Ты никого не видишь, тебя никто не видит, зато максимум ловкости и минимум беспокойств. А домой-то я все равно сейчас одна, без Ники, не дойду. Сидеть тут, на пыльном поле битвы хаоса и порядка, как дурак с телефоном, нет уж, спасибочки. Ради чего тогда было все это путешествие в вечной мерзлоте? И соревнования через неделю… И Фидельку я уже тыщу лет не обнимала…ладно, не тыщу. Три. Дня.
Рискну.
— Ника, поможешь мне? Пожалуйста… — попробовала примерить одну половину очков, потом вторую, придавить шапкой… Безнадежно.
— Ух, ну ты смелая, Любка, как маршрут поедешь-то? Ты же буквы не увидишь.
— А я на ощупь. На ощупь…Ау! — споткнулась о тюк сена. Нога застряла… Интересно, сколько синяков способен заработать человек со зрением минус двенадцать за два часа. Вот и проверим. «Горюшко ты мое…»
Мы дошли до конюшни. Слава Богу, щетки и амуниция были уже у денника.
— Я быстро, Любка, держись! Может, успеешь хоть почистить ее пока?
Хорошо бы быть соколом, скажем, или голубем, можно даже акулой… Отличное зрение, хотя про голубей так сразу и не подумаешь. Это я подкаст слушала «Удивительные животные». Так, ладно. Выдохнули.
— Фиделечка! Филька, Филюшка моя любимая, тише, тише… Это я. Давай тебя почистим, лапка-царапка.
Грива была как свежее сено и даже пахла так же: яблоками и августовской пылью. Никогда раньше не замечала. А если зарыться в нее лицом, то вылезешь обратно как из трубы, вся чумазая и в опилках. Ну и ладно, пассажиры в автобусе подальше будут держаться. Но ведь просто невозможно не обнимать эту любимейшую на свете мохнатую шею!
— Фиделька моя родная, мне очень нужна твоя помощь сегодня.
Ухо дернулось удивленно. Чистим спину, вот она, какая же она сильная, рельефная, крепкая, пальцы бегут по ней весело, как по хорошей дороге. Так, теперь грудь, живот… гриву разберем очень-очень осторо-о-ожно…
— Сможешь сегодня сама работать? Я постараюсь тебе не мешать, а вот помочь — не смогу…
Будем считать, что «фырк» — это да.
А вот и Ника.
В двадцать минут мы не уложились, конечно. Пока шли на плац, я еще раз о тот же тюк споткнулась и о тачку прямо коленом треснулась больно. Ника ворчала: «Ну вот куда ты, бедовая голова, упадешь ведь!» Папа мысленно держал за руку.
«Лапка, я буду стараться… не подведи!»
— Фиделис, Донна, в смену марш! Три круга шагаем в одну сторону, два в другую, потом рабочая рысь. Разогреваем коней. — Мария Виленовна, судя по передвижению пятен и линий, растаскивала жерди для кавалетти.
Хорошо бы быть жердью, скажем, вот этой, желто-зеленой, лежишь себе на кирпичах, греешься на февральском солнце… Я прямо почувствовала, какая я твердая и несгибаемая сосновая жердина. И в ту же минуту чуть не полетела в море тумана прямо через Фиделькину голову. Она недовольно фырчала и подрагивала кожей: «Ну куда ты меня потащила прямо в хвост этому дураку Пиону, а?! Он же жеребец! А еще говорила, мешать не будешь. Ишь, стойкий оловянный солдатик. Спину-то кто расслаблять будет, Пушкин?!»
— На Фиделис! Куда отправилась! Посадка! Шенкель! Руки! Ты всадник или мешок с навозом! Куда ты повод задрала, руки параллельно, вот так, смотри!
Ага, смотрю. Оттенки говорящего пятна чуть-чуть сместились. Ну да, ну да. «Ну куда же ты, Фиделька, тише, тише, отдай мне повод, отдай…» Руки, шенкель, спина, взгляд между ушей…так, это самое сложное…Где там этот дурак Пион? Господи, я же ничего, ничего, ничего не вижу!
— Готовимся прыгать систему 60 сантиметров. Первый Пион, потом Донна, третья Фиделис. Поехали!
Вдруг вспомнила, как читала недавно про Николу Нейлор и Екатерину Романову, слепых спортсменок, которые готовятся к международным соревнованиям по выездке. Как вот они это делают? Что они такое знают, чего я не знаю? Миллион оттенков темноты? Миллиард запахов? Квадриллион звуков? Гуглплекс выверенных движений?
Я реву, что ли? Лицо мокрое. Нет-нет-нет… Нет! Буду соколом над морем, буду ветром в поле, буду драконом в небе, буду размахивать ветвями на ветру, буду…
— Фиделис готовится на старт!
… не буду соколом, не буду ветром, не буду драконом, не буду деревом. Я буду Любой, которая спотыкается даже на гладком полу, которая танцует, будто ее связали веревками, которая сломала очки на морозе, которая горюшко, которая… которая больше всего на свете любит свою лошадь Фиделис и которую прямо сейчас держит за руку папа и шепчет: «Ты справишься! Ты ведь мне веришь? Ты точно справишься!»
Я закрыла на минуту глаза. Они мне все равно не помогали. Зарылась носом в любимую гриву. Почувствовала свои руки, вот они, мягкие, но надежные, доверяют, но не дрожат. Услышала поясницу, гибкую, легкую, упругую… Спина, плечи, шея… Ноги обнимают рыжие бока… Как будто веревку, которая связывала меня как мумию, вдруг развязали. Я сама развязала. Как будто я точно знаю, куда мне надо идти в миллионе оттенков темноты. Как будто больше не надо придумывать, кем я хочу стать, когда вырасту, деревом или драконом.
«Давай, Фиделька, я тебе верю».
— Вперед!
Мы прыгнули. В океане туманных пятен мы не промахнулись. Меня толкнуло вперед, где-то я просчиталась, но это ерунда. Еще прыгнули. И еще. И еще. Просто мы будем прыгать снова и снова. И у нас получится. Я точно знаю.
…Тьфу ты! Опять этот тюк дурацкий! Уф, не споткнулась. Как бы нам теперь нужный денник найти… Фиделька, веди давай, где твой дом? Этот? Там табличка должна быть: «Optima fide». Знаешь, как переводится, кстати? Мне папа сказал. «С полным доверием».
