Поэт Анастасия Кинаш знакомит молодого читателя с личностью и поэтикой Александра Блока
Творчество Александра Александровича Блока — одно из наиболее значительных явлений русской поэзии. Его поэзия продолжает лучшие традиции поэзии XIX века — философская глубина содержания, лиризм и гражданственность, предельная отточенность формы содержат немало новаторских черт. Благодаря этому его творчество является практически неисчерпаемым для литературоведческих и лингвистических исследований.
В поэтической книге «Распутья» проявилась характерная черта блоковской лирики — ее социальная чуткость. Безрадостный мир, в котором изнуряющий труд не гарантирует достойного существования, лишен любви и сердечного участия. Мучительные диссонансы современности исполнены тревожных предчувствий.
Стихотворение «Из газет», появившееся в 1903 г., — своеобразный отзвук городской криминальной хроники. Форма произведения несет в себе стилевые черты, характерные для прессы: угловатость обрывистых формулировок, подчеркнутую беспристрастность лирического «я», отсутствие музыкального начала, присущего поэтике Блока.
Предметом произведения стала одна из повседневных трагедий — самоубийство молодой женщины. Об ужасном случае не говорится напрямую, информация о несчастье собирается при помощи деталей, фраз и мыслей, носителями которых выступают разные персонажи.
Из газет
Встала в сияньи. Крестила детей.
И дети увидели радостный сон.
Положила, до полу клонясь головой,
Последний земной поклон.
Коля проснулся. Радостно вздохнул,
Голубому сну еще рад наяву.
Прокатился и замер стеклянный гул:
Звенящая дверь хлопнула внизу.
Прошли часы. Приходил человек
С оловянной бляхой на теплой шапке.
Стучал и дожидался у двери человек.
Никто не открыл. Играли в прятки.
Были веселые морозные Святки.
Прятали мамин красный платок.
В платке уходила она по утрам.
Сегодня оставила дома платок:
Дети прятали его по углам.
Подкрались сумерки. Детские тени
Запрыгали на стене при свете фонарей.
Кто-то шел по лестнице, считая ступени.
Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.
Дети прислушались. Отворили двери.
Толстая соседка принесла им щей.
Сказала: «Кушайте». Встала на колени
И, кланяясь, как мама, крестила детей.
Мамочке не больно, розовые детки.
Мамочка сама на рельсы легла.
Доброму человеку, толстой соседке,
Спасибо, спасибо. Мама не могла…
Мамочке хорошо. Мама умерла.
Несмотря на трагические оттенки внутренних переживаний, Блок во все периоды своего творчества оставался подлинным художником. Сменялись настроения, душа то полна была «детской веры», то казалась «опустошенной», но художественное чувство торжествовало надо всем. В стихах Блока автор никогда не исчезает за своими образами, личность поэта всегда перед читателем.
Благодаря этому не только юношеские стихотворения Александра Александровича, но и его позднейшие произведения требуют от читателя большого напряжения внимания. Должно досказывать недоговоренное, восстанавливать связь между образами, явную для поэта, но не всегда выраженную, а главное, принимать каждое отдельное стихотворение как одну главу из длинного ряда других, дополняющих и объясняющих ее. Так, например, только тому, кто сжился с поэзией Блока в целом, становится понятно такое его произведение:
***
Ты оденешь меня в серебро.
И, когда я умру,
Выйдет месяц, небесный Пьеро,
Встанет красный паяц на юру.
Мертвый месяц беспомощно нем…
Никому ничего не открыл.
Только спросит подругу – зачем
Я когда-то ее полюбил.
В этот яростный сон наяву
Опрокинусь я мертвым лицом.
И паяц испугает сову,
Загремев под горой бубенцом…
Знаю, сморщенный лик его стар
И бесстыден в земной наготе.
Но зловещий исходит угар –
К небесам – к высоте – к чистоте.
С этим же связана наклонность Блока не называть в стихах действующих лиц; он охотно ставит одни глаголы: «поднимались из тьмы погребов», «выходили», «смеялись», предоставляя читателю угадать, кто поднимался, кто выходил, кто смеялся.
В октябре 1906 года Блок занес в свою «Записную книжку»:
«Всякое стихотворение – покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из-за них существует стихотворение». На таких словах-звездах держатся стихи этого времени. Слова, звучащие для поэта таинственной, темной музыкой, насыщены лирической энергией такого напряжения, что от прикосновения к ним оживает и звучит сама поэтическая ткань. Этих слов немного, и они просты: ночь, тишина, дорога, Россия, смерть. Но до Блока мы не знали их бездонного смысла, их бесчисленных отзвуков. Глухая музыка лирической темы смерти встречает нас в первых же стихотворениях не как образ, а как звук и рифма.
***
Кому назначен темный жребий,
Над тем не властен хоровод.
Он, как звезда, утонет в небе,
И новая звезда взойдет.
И краток путь средь долгой ночи,
Друзья, близка ночная твердь!
И даже рифмы нет короче
Глухой, крылатой рифмы: смерть.
И есть ланит живая алость,
Печаль свиданий и разлук…
Но есть паденье, и усталость,
И торжество предсмертных мук.
«Снежная маска» — литературный цикл Александра Блока, созданный им в январе 1907 года. Все тридцать стихотворений, составляющих цикл, были написаны в течение двух недель; Блок однажды заметил, что при его создании просто «слепо отдался стихии». «Снежная маска» впервые вышла отдельной книжкой в издательстве «Оры» 8 апреля того же года. Этот литературный цикл Блок писал под свежим впечатлением знакомства с Натальей Волоховой, актрисой театра им. Комиссаржевской. Первое издание открывалось посвящением:
Посвящаю эти стихи Тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу моего снежного города.
В стихах «Снежной маски» отразились впечатления Блока от «бумажного бала» — костюмированного вечера, устроенного актрисами упомянутого театра. Моё любимое (и тематически компактное) стихотворение цикла – «И опять снега».
***
И опять, опять снега
Замели следы…
Над пустыней снежных мест
Дремлют две звезды.
И поют, поют рога.
Над парами злой воды
Вьюга строит белый крест,
Рассыпает снежный крест,
Одинокий смерч.
И вдали, вдали, вдали,
Между небом и землей
Веселится смерть.
И за тучей снеговой
Задремали корабли –
Опрокинутые в твердь
Станы снежных мачт.
И в полях гуляет смерть –
Снеговой трубач…
И вздымает вьюга смерч,
Строит белый, снежный крест,
Заметает твердь…
Разрушает снежный крест
И бежит от снежных мест…
И опять глядится смерть
С беззакатных звезд…
Обстоятельства жизни Александра Александровича Блока в послереволюционные годы становились все сложнее. Романтический взгляд на мир, унаследованный им от В.С.Соловьёва, А.А.Фета, В.А.Жуковского, постепенно сменяется другим. Теперь Блок считает долгом поэта служить народу. Возвышенные чувства, песенные мотивы, служение красоте и неземные идеалы были оставлены, потому что он считал несправедливым воссоздавать перед читателем выдуманный мир-сказку, из-за пышности, блёсток и мишуры которого не видно реальной жизни. В центре большинства последующих произведений поэт теперь изображает нового героя – желающего иметь связь с людьми, осознающего свою зависимость от них и от страны, в которой он живёт.
Вчерашние единомышленники Блока не приняли эту идею – оглушающая волна критики внезапно обрушилась на него. Он остался один на один со своими убеждениями. Россия, в понимании классика, стала чем-то ужасным, безвозвратно губящим человека и его характер. Он тосковал, увядал, мучился…
Именно в такой период жизни появилось на свет стихотворение «Как растёт тревога к ночи…»
***
Как растёт тревога к ночи!
Тихо, холодно, темно.
Совесть мучит, жизнь хлопочет.
На луну взглянуть нет мочи
Сквозь морозное окно.
Что-то в мире происходит.
Утром страшно мне раскрыть
Лист газетный. Кто-то хочет
Появиться, кто-то бродит.
Иль — раздумал, может быть?
Гость бессонный, пол скрипучий?
Ах, не всё ли мне равно!
Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,
Монотонной и певучей!
Вновь я буду пить вино!
Всё равно не хватит силы
Дотащиться до конца
С трезвой, лживою улыбкой,
За которой — страх могилы,
Беспокойство мертвеца.
Беззвучное пространство было для Блока пространством безвоздушным, удушающим.
«Двенадцать», — какие бы они ни были — это лучшее, что я написал, потому что тогда я жил современностью».
Все в той же блоковской записке 20-го года о «Двенадцати» говорится:
«Оттого и не отрекся от написанного тогда, что оно было написано в согласии со стихией».
Вот в чем дело. Блок и хотел бы отречься от своей поэмы — из общих соображений, ввиду переоценки ценностей — да не мог отречься: «Двенадцать» были правдой, были поэзией.
После «Двенадцати» Блок не ощущал больше музыки извне, а потому и внутренней музыки не хватало на стихи.
Но звуки все же роились в его душе (хотя он не считал их звуками, раз они не выливаются в строчки). В 21-ом (смертном) году реакцией Блока на окружающую немоту был могучий музыкальный всплеск, породивший пушкинскую тему, увенчавшуюся потрясающей речью «О назначении поэта». За этим всплеском поднялась последняя мелодия и дала дивную прозу — «Ни сны, ни явь». Вот отрывок из этой прозы:
«Усталая душа присела у порога могилы. Опять весна, опять на крутизнах цветет миндаль. Мимо проходят Магдалина с сосудом, Петр с ключами; Саломея несет голову на блюде; ее лиловое с золотом платье такое широкое и тяжелое, что ей приходится откидывать его ногой.
— Душа моя, где же твое тело?
— Тело мое все еще бродит по земле, стараясь не потерять душу, но давно уже ее потеряв.
Окончательно разозлившийся черт придумал самую жестокую муку и посылает бедную душу в Россию. Душа смиренно соглашается на это. Остальные черти рукоплещут старшему за его чудовищную изобретательность.
Душа мытарствует по России в двадцатом столетии…»
