Попытка стащить текст на землю, в разговорную интонацию или внутреннюю речь героя, не всегда удается — часто проза, которая притворяется болтовней сразу обо всем, вязнет сама в себе. Но когда за автором и его рассказчиком стоит харизма, опыт и культурный контекст, дело переворачивается — мы можем получить очень интересные образцы письма. Таковы и рассказы Ильи Склярского, автора молодого, ищущего, но уже своеобразного и харизматичного. Сюжеты его его цикла строятся вокруг проживания потери и запоминаются не только своей ритмической организацией, но и эффектом от смешения сложных эмоций и нарочито упрощенной формы их передачи — низкое и высокое переплетается и получается настоящее.
Анна Маркина
Илья Склярский родился в 2003-ем году. Студент Литературного Института им. А.М. Горького (семинар Р.Т. Киреева). Организатор серийных литературно-перформативных вечеров «Литреформа». Публиковался в журнале «Нате».
.
Илья Склярский // Про Катю, про Пашу и про суккуленты
суккуленты
Мама сказала: заберите с дачи суккуленты, их надо будет отвезти бабушке, чтобы отвезти дедушке. Они стоят там в сумке зеленой в горшке.
Суккуленты — это такие цветы зеленые без цветов, зачем они не особо понимаю, но слово это слышал много раз от женских родственников: суккуленты, суккуленты.
Я взял суккуленты.
И мы поехали в кино смотреть фильм про конструктора самолетов и его женщину, которая умирает (как процесс), в конце Настя поплакала. Суккуленты все время сидели справа от меня.
Потом до общаги шли, по шоссе, по эстакаде, и все суккуленты, суккуленты.
Настя улетела, а я после аэропорта поехал к бабушке — оттуда к дедушке. Рядом с ним ставили плиту для совсем молодого. Друзья молодого приехали на машине, а из багажника он сам смотрит, и текст:
«нет горя большего на свете чем жизнь твоя угасшая в рассвете».
Это эпитафия номер шестнадцать из обсуждения «эпитафии» в группе VK «памятники из гранита». Эпитафии молодым, надписи на памятники молодым: «наконец счастлив».
Суккулентам дали воду прямо в камушках прямо над дедушкой, и побежали их корни через землю и дерево и достали до дедушки, и завернулся он в них, и увидел эстакаду, общагу, и увидел конструктора самолетов и его женщину, и увидел, как Настя плачет.
— Вы, ребята, это вы нашу воду взяли?
— Нет, это не мы.
— Ааа, это, наверное, с того участка взяли. Я специально за заборчиком оставляю, чтобы не достали, а все равно достают. Один раз пришла, сама, пешком, а воду стащили. Поплакала и домой пошла.
— Понятно. А можно у вас веник взять? Мы обратно положим.
Стали ехать назад, и наш таксист сказал в окошко: «сейчас, отвезу и вернусь, вместе поставим», это потому, что плиту для его сына привезли. И его второй сын, который теперь, наверное, первый сын, со своими друзьями или с друзьями первого, второго, первого, остался ждать.
А мы поехали, и бабушка рассказывала, что был сосед, и у него умерли мать, отец, брат, и всех он похоронил и теперь не смотрит за могилами, все заросло травой до потолка.
Тварь.
про Катю и Пашу
про Катю
— Привет. Ты сейчас где? А-а. Ты можешь.. ты можешь..
— Что? Что-
то
случилось?
простите ребята что я отходил у меня тут просто подруга умерла
— Да, папа, у меня планы немного поменялись, я, в пятницу, на похороны пойду.
«Так жалко. Это же из ваших еще никто не умирал. Катя, это Пашина которая?»
— Это которая Пашина
Лиза
— ну в общем Павлик там тусит с каким-то девками левыми
— которых два дня знает
— говорит они с ним того этого пытались
Илья
— А он
Лиза
— Чего он
— плохо ему..
— Спасибо, спасибо. Спасибо что пришли. Правда спасибо. Спасибо, ребята.
Чего спасибо? Как будто мы к нему пришли. Я с ней даже больше, ближе общался в последние несколько месяцев: даже когда они что-то ссорились, что-то расставались, мне она звонила, не он, что спасибо? Какой. А с ним только про рэп.
«Скончалась 21-летняя девушка, пострадавшая в ДТП на 102 км внешней стороны МКАД. Вечером 31 января 2022 года водитель автомобиля такси марки Volkswagen Polo совершил наезд на двух пешеходов — мужчину и девушку, ожидавших погрузку на эвакуатор своего автомобиля по причине технической неисправности. Мужчина в тяжелом состоянии находится в больнице», — рассказали в пресс-службе.
— Привет. С Колей все нормально, ты не знаешь? Я что-то читал про ногу просто… у него на месте нога?
Ранее источник Агентства «Москва» в правоохранительных органах сообщал, что в результате указанной аварии один из пострадавших пешеходов лишился ноги.
А вон Семен, кажется, стоит. Мне Катя говорила когда-то, что нас бы с ним хорошо познакомить, похожи типа: кино там что-то, стихи, какие-то такие увлечения. На днях натыкался на его страницу — вспоминал это. Может даже в тот самый момент.
— Дмитрий, кстати, сказал, что приедет.
— Приедет?
— Да, сказал. Но он занят сильно, но он очень хочет приехать.
Дмитрий — театральный режиссер, рэпер, подкастер, интеллектуал, и как там еще его обычно представляют, чтобы показать, что это почетно — с ним общаться, а не стыдно. Мы правда ждали Дмитрия, потому что он крутой.
— Неужели я впервые увижусь с Дмитрием на похоронах. Неужели надо было, чтобы Катя умерла, чтобы мы лично познакомились.
Это я говорил. Но Дмитрий не приехал, даже не потому что был сильно занят, а потому что близким себя не считал и понимал свою неуместность — только спросил адрес могилы. Он был взрослым и, наверное, давно уже хоронил.
Познакомились мы с ним, кстати, вскоре, в баре. Он говорил про будущее России, про великую Россию, а мой приятель спросил: «Это Дмитрий? Почему он в жизни выглядит как бомж?»
Я плохо спал, потому что ночевал у Гриши и мы жестко ссорились, а утром оба хмурые поперли сюда, на похороны. Из-за этого я много зевал, много сопротивлялся зеванию, из-за этого линзы карябали мне глаза и проступали слезы. А священник перепутал имя покойной и назвал ее как-то по-другому — но это даже пошло звучит. А я как раз за несколько дней до сидел на кухне и рассуждал о прекрасности смерти, о там чем-то там, каком-то обрыве связей, даже не помню, потому что теперь так рассуждать больше не получается.
Все Пашу хлопали по плечам и приобнимали, из его семьи тут никого не было, и он стал в Катиной семье как большой маленький сын.
Катина мама заметила нас только на кладбище.
— Ребята, а вы кто? Я же вас даже и не знаю.
— А мы друзья. Да, хорошие были друзья. Хорошо с Катей дружили.
— Спасибо большое, что пришли! Хоть познакомилась.
Я в этот момент даже почувствовал, что мы какие-то жулики, потому что с нами была Лиза, которая пришла поддержать именно Пашу. А Катя про нее говорила, что Лиза какая-то странная, непонятная, не своя, или что-то такое.
— Красивое у нее здесь место, кстати. Мне нравится, тут красиво. Тут деревья растут.
— Да, правда, хорошее.
Когда все уехали на поминки, Паша остался сидеть на могиле, а мы его сторожили дальше по дороге. Потом он нас нагнал. Кладбище огромное, куда выходить непонятно, ну мы куда-то пошли, и Паша говорит:
— Смотрите, мы как на обложке «Русского поля экспериментов». Нас четверо, и мы идем, и тут снег короче.
про Пашу
— И черный чай, пожалуйста. А можно туда лимон добавить?
— Будет стоить пятьдесят рублей.
— Да? Спасибо, тогда не надо.
Официантки для Паши — это какая-то отдельная категория женщин. Мы с ним теперь всегда встречаемся в каких-нибудь кафешках, и всегда он рассказывает о том, как вот только недавно потратил /проматерял/ очень много денег, конечно, на женщин. При этом единственные женщины, в сношении с которыми я его теперь наблюдаю — это официантки, и он всегда позволяет себе в обращении к ним ту гарсонскую игривость, которая, должно быть, помогает ему обычно, но вот тут не работает:
— Извините, мы возьмем лимонад, а можете вы туда подлить нам чего-нибудь?
— Вы можете взять пиво.
— Я не пью пиво.
Я все говорю: женщины, женщины, но это не мое слово, а его, он их так называет. Или женщина, или девочка.
— Ну что, Паша, как дела с Агнессой?
— Про Агнессу, кстати, интересно, что ты спросил. Рассказываю. Познакомился я с одной женщиной, из Пушкино, через приложение. Пообщались пару дней. Потом, ночью, знал, что не одна живет, но все равно приехал. Позвал в кафе. Ты меня знаешь. Купил букет, поцеловались. Уехал на такси. Значит так: такси туда тысячу, за кафе две тысячи, за букет тысячу, еще такси обратно тысячу двести. Это получается пять штук. Потом пригласил женщину в отель в Москве.
— Сколько за отель?
— Ты хочешь, чтобы я совсем грустный был? Чтобы я все считал? Хорошо, давай посчитаем. Отель три тысячи. Все прекрасно. Кстати, женщина девственница, в смысле не может девственности лишиться, у нее болезнь, вагинизм.
— Как тогда?
— В смысле как тогда? Тебе объяснить? Когда мальчик-девочка, нет, ну в смысле — все остальное. И очень хорошо все было, еще такси ей до Пушкина — тысяча. Это уже сколько? Девять тысяч. Господи. В общем, давай так, проститутку было снять дешевле. А потом еще раз был отель, три тысячи, ну, у меня деньги тогда были. Женщина себя вела как полный ребенок. То есть, ты представляешь, она в конце концов начала ревновать меня к Кате. Она мне говорит: «Почему ты не любишь меня как любил ее». Что это вообще?
— Вы, кстати, поминали?
— Да, мы собирались, ты просто не писал, вот я и не звал. Мне Гриша говорил, что ты не в городе. Женщина начала искать, нашла страницу, песни, которые я Кате посвящал: почему ты не любишь меня так? Я ее послал в итоге. Все кончилось.
— Как ее хоть звали?
— Звали? Звали. Слушай… а я не помню. Из головы вылетело. Злата! Странное имя просто. Не то что Агнесса, да? Кстати, насчет Агнессы. Мы с ней снова начали общаться, после того случая, и вот слушай, более умной женщины, ну по крайней мере ее возраста, я точно не встречал. Но — ничего. Я уж было думал, знаешь, мы как-то сидели, я говорю, можем до ночи, но тогда к тебе. Она согласилась, и что? Взяли водку, огурцы взяли. Пьет водку! Посидели восхитительно, но — ничего. Разговаривали о поэзии. И у меня денег уже не было. Агнесса говорит: почему я до сих пор без букета? Она любит морковку, я ей подарил букет: лилии, морковка и рэдбулл. Я креативный человек. И тоже ничего. Знаешь, я сейчас пойду в уборную, вернусь и пойдем давай.
Паша ушел и что-то оставил за собой, что приподнялось над поверхностью, как дыхание, и медленно-медленно, ветрено, веретено, снова осело.
— Я вот сейчас, пока ссал, придумал теорию. Уверен, что она уже была до меня придумана, но в общем. Это теория условности конца света. Что любой конец света, а мы можем время представить, как прямую, он носит местный, условный характер, потому что всегда после него что-то есть, пост-апокалипсис. Свет не кончается на самом деле.
— Но, по сути, апокалипсис — это же библейское. Перед всеобщим воскресением, вроде как, а все остальное, это не апокалипсис, это просто по аналогии, как метафора.
— Да, я и говорю: условное. Местечковый характер конца света. Место в значении времени. Это значит, что конец света уже был. Какой-то, и много, бесконечно.
— И что тебе дает это теория? Ну были концы света, бесконечно много, и что?
— Что дает? Да ничего. Я придумал эту теорию, пока ссал, чего ты хочешь? Просто.
