Си́львия Плат (англ. Sylvia Plath; 27 октября 1932 — 11 февраля 1963) — американская поэтесса и писательница, одна из основательниц жанра «исповедальной поэзии» в англоязычной литературе. При жизни Плат вышли только две книги — поэтический сборник «Колосс» (англ. The Colossus & Other Poems, Лондон, 1960) и полуавтобиографический роман «Под стеклянным колпаком» (1963). В 1965 году был опубликован сборник «Ариэль», который удостоился восторженных отзывов критики, став одним из главных бестселлеров англо-американской поэзии XX века.
Лучшие стихи Сильвии Плат являются образцом проникновенной лирики, отражающей внутренний мир автора. Глубина психологического самоанализа, погружение в тёмные стороны своего «я», смерть и сладострастие —излюбленные темы творчества американской поэтессы:
По каменному желобу вода
Из мельницы несется в черный пруд,
Где лебедь, чист, как снег, среди пруда
Абсурдом будоражит ум, когда
От белизны закрыться хочет тот.
Над топью солнце скупо восстает
Циклопий рыжий вперив глаз в презренье
В шагреневый пейзаж среди болот;
Я в думах, точно в черном оперенье,
Как грач, что ищет свой ночной приют.
Во льды тростник как бы гравюрой вмерз,
Как образ твой в моем глазу; стекло
Узором боли расписал мороз,
Кто в дом войдет холодный? Как утес
Рассечь так, чтобы сердце расцвело?
Перевод Яна Пробштейна
Уже в первом опубликованном произведении Poem («О том, что я вижу и слышу в жаркие летние ночи»), появившемся в детском разделе газеты Boston Herald, задаются ключевые векторы направленности её художественного мышления. Склонность к глубокой рефлексии, полное погружение в эмоционально-чувственную сферу, отчуждённость от мира и подверженность разного рода фобиям — таков сложный и весьма драматичный мир Сильвии Плат. Её ранняя лирика порой напоминает мрачные иллюстрации к романам Стивена Кинга. Здесь полно химер и материализованных страхов, предстающих в образах диковинных существ, и опасность здесь подстерегает на каждом шагу:
Это — темный дом, огромный.
Я построила его сама.
Ячейку за ячейкой из тихого закутка,
Жуя серую бумагу,
Кейфуя от капелек клея,
Посвистывая, шевеля ушами,
Думая о постороннем.
В нем так много погребов,
Такие ужевидные расщелины!
Я округла, как сова,
Вижу при собственном свете.
В любой миг могу ощениться
Или ожеребиться. Колышется мой живот.
Нужно сделать побольше карт…
Перевод Яна Пробштейна
Готический стиль и предельная интровертность объяснима, если немного знать историю жизни Сильвии. С самого детства её отношения с близкими складывались непросто. Отец, Эмиль Плат, был профессором Бостонского университета. Дочь боготворила его, но при этом находилась во власти его «железной воли» и страдала от авторитарных методов воспитания; впоследствии этот конфликт отразился на некоторых её произведениях, в частности, стихотворении «Папочка» (Daddy, 1962), получившем почти скандальную известность. Здесь отражены и обстоятельства смерти Эмиля — он умер после ампутации ноги из-за начавшейся гангрены, когда его дочери Сильвии было около 10 лет:
Папа, папа, ты на картинке
Предо мною, когда я крошка,
В подбородке дыра – там ноги,
Они черные, и цвет чернее,
Чем тот, что твой внутри.
Ты терзал мне до боли сердце,
Было 10, когда ты умер,
Было 20, я погибала,
Чтоб к тебе навсегда вернуться,
Мои кости — к твоим.
<…>
Поселяне, обычные люди
В сердце чёрствое кол вонзили,
Они пляшут, они танцуют,
Ведь они были в курсе, кто ты,
Папа, просто ты был ублюдком, скотом.
Перевод Андрея Бикетова
Любовь и ненависть у Сильвии всегда идут рядом. Под влиянием негативного опыта, полученного в семье, поэтесса выстраивает и собственную личную жизнь — завязывает отношения с британским поэтом Тедом Хьюзом, отличавшимся, по слухам, весьма сложным характером. Постоянные переживания по поводу безысходности супружеских отношений, трагическое мировосприятие и преследующие поэтессу фобии становятся персонифицированными образами её поэзии. Непростая женская судьба, которую сопровождает пустота и одиночество, — сквозной мотив, формирующий поле сугубо индивидуальных представлений:
Нет у меня ума, ни слез, ни слов,
Как камень, сердце онемело
От страхов и надежд; мой день суров;
Оглядываясь то и дело,
Не вижу никого — всегда одна,
Не вечна зелень. Жизнь, как лист, падет.
В глазах моих от горя пелена.
О, Иисус, ускорь уход.
Перевод Яна Пробштейна
Итак, в силу жизненных обстоятельств Плат стала выразительницей феминистских идей. В ее поэзии практически всегда присутствует молчаливый бунт, проявляющий себя зачастую на метафизическом уровне, анализ закодированных в социальной памяти смыслов и постулирование смыслов новых, соединение личного печального опыта с общей историей человечества. Как ни парадоксально это прозвучит, но борьба с психологическим и эмоциональным насилием в семье заключается для Сильвии не в открытом протесте, а в молчаливом погружении на дно собственной души, в тщательном изучении её самых тёмных, «нездоровых», сторон:
Голой рукой трогаю соты.
Он соткан из белых улыбок, с голой рукой.
Марлевые рукавицы нежные нам будут впору,
Стянут запястья манжетой нарядных цветов.
Между ним и мною
<…>
С мыслью одной — сладость, сладость.
Но полости сот серы, словно окаменелости раковин,
И ужасают меня своей старостью.
Что мне досталось, червивое дерево?
Живёт ли здесь пчелиная матка?
Если так, то слишком старая:
Вместо крыльев — ветхие шали, а хрупкое тельце,
Лишённое роскоши плюша,
Пустое и слабое, вовсе не королевское.
Вкруг меня рой
Крылатых лишённых чуда женщин.
Медонесущих рабынь.
Но я не раба.
Хотя годами глотала лишь пыль
И вытирала тарелки в своих густых волосах…
Перевод Ольги Костеревой
В стихах Плат неизменно присутствует alter-ego поэтессы. Оно проявляется на уровне языка и смысловых конструктов сознания. Как пишет Яна (Ивона) Грицан, «Плат формирует собственный коммуникативно-отчужденный языковой приют…», в котором «слово, как первоначальная лингвистическая единица, расщепляется на новые, только что созданные смыслы, дистиллированные от агрессивных мужских прерогатив». Иными словами, поэтесса создала идеальное языковое пространство, отражающее систему ее собственных представлений о мире:
Трудно сказать, какую ты во мне произвел перемену.
Если сейчас я жива, тогда была мертва несомненно,
Но словно камню, это было мне безразлично,
Я продолжала жить по привычке,
А ты и на дюйм не сдвинул меня ногою,
Но не оставил, однако, меня в покое,
Чтобы мой глазик с бельмом, безнадежно вполне,
Повернулся к звездам или к голубизне.
<…>
Деревья и камни сияли, лишенные теней.
Светился мой палец, как столбик стекла.
Как почка на мартовской ветке, я зацвела:
Нога за ногой и рука за рукою. Ввысь
Из камня на облако я вознеслась,
Богу или богине сродни, как пар,
Плыву по воздуху в оболочке души, одеянье
Чистом, как ледяные грани. Это дар.
Перевод Яна Пробштейна
Грицан пишет также и о дуализме поэтики Плат. Он заключается в стремлении сделать главным объектом изображения травмирующие и зловещие воспоминания, при этом говоря о них не прямо, а косвенно. «Её язык сгущает мрак, вводит в заблуждение и тем самым завораживает», — отмечает Яна.
Травма, функционирующая как троп, становится отличительной чертой поэтики Сильвии Плат. Ущемленные аффекты сознания, воспоминания прошлого образно организуют художественное пространство ее стихов:
<…>
На чьей стороне они?
О мой
Гомункул, я больна.
Таблетку приняла
Убить щемящее
Бумажное ощущенье.
Саботажница,
Камикадзе —
Пятно на твоей повязке
Ку-клукс-клановой,
Бабушкиной косынке
Потемнело и погрязнело
И когда
Шарообразная мякоть сердца
Попадает на жернова
Своей мельнички-тишины,
Как подскакиваешь ты,
Раненый ветеран,
С кусочком культи,
Грязная девчонка, дрянь.
Перевод Яна Пробштейна
Важной вехой творческой и жизненной биографии Сильвии Плат стало обучение в Смитт-колледже. Здесь для нее особую важность приобрели дневники — часть исповедального творческого опыта. Здесь же она оставляла наброски стихотворений и рассказов, формулировала планы. Студенческие стихи Плат отличались красочностью; она много работала над слогом, структурой, тщательно выверяла технику стиха, стараясь каждую строку довести до идеального состояния:
Настала полночь, улица иная,
Чем лес, — Мэйн-Стрит, над нею нимбом свет.
Там нет людей, блик окна озаряет,
За каждым торт и свадебный букет.
Благоухают пышных роз соцветья,
Блеск бриллиантов, роскошь и меха.
Стоят в витринах манекены-леди,
Румянцем лица тронуты слегка.
Откуда здесь среди домов и улиц
Безумный филин — мечется, кричит.
Вмиг серых стен его крыла коснулись,
Над проводами ухает, парит.
Несут его воздушные потоки,
Густые перья на ветру шуршат.
Терзают крысы города чертоги,
И хищный филин зазывает в ад…
Перевод Светланы Мурашевой
Начиная с 1950 года, Плат активно публиковалась в разного рода периодических изданиях, популярностью пользовались не только ее стихи, но и статьи на социально-политические темы. После окончания третьего курса Сильвия Плат была приглашена в качестве внештатного редактора в журнал «Мадемуазель», так как ее рассказ Sunday at the Mintons выиграл первую премию в конкурсе, проводившемся этим нью-йоркским журналом. Впрочем, из Нью-Йорка Плат вернулась истощённой — эмоционально, интеллектуально и физически. Она надеялась, что сможет поступить в Гарвард на летний литературный курс, но получила отказ. Выяснилось, кроме того, что на продолжение обучения в Смит-колледже семье не хватает денег: поэтессе пришлось перевестись в колледж попроще.
К сожалению, это предопределило дальнейший ход событий: в июле 1953 года девушка прекратила вести дневник, более того (если верить роману), утратила способность спать, читать и писать. Аурелия Плат уточняла: её дочь читала, но лишь одну книгу: «Патопсихология». В конце августа поэтесса совершила попытку самоубийства, отравившись снотворным. То роковое лето в деталях отражено в романе Сильвии «Под стеклянным колпаком»:
Пуста, я отзываюсь на легчайший шаг,
Я — музей без статуй, дворец портиков, ротонд и колонн,
Во дворике моём течёт сам в себя фонтан,
Я — слепое к миру сердце монашки. Как аромат,
Лилии из мрамора бледность струят.
Воображаю себя в полном публики зале,
Мать белой Ники и парочки пучеглазых Аполлонов.
Мертвецы истерзали моё вниманье, и уже ничего не случится.
С пустым лицом, я, как сиделка, безмолвна.
Перевод Яна Пробштейна
Пережив страшную депрессию, Сильвия Плат сумела успешно окончить колледж и за дипломную работу под заголовком «Двойничество в творчестве Достоевского» удостоиться гранта, позволившего ей продолжить обучение в Кембридже. Попробовав себя там в разных ролях — студентки, участницы Клуба любителей театра и даже актрисы — Сильвия сначала испытала творческий подъём, но потом, пережив неудачный опыт любовных отношений, снова стала впадать в депрессию.
В 1956 году Плат знакомится с молодым британским поэтом Тедом Хьюзом. Молодые люди быстро сошлись и поженились в июне того же года. В 1960 году у супружеской пары родилась дочь. Важно, что появление ребёнка не только не помешало творческому расцвету Плат, но, напротив, явилось для неё источником новой энергии. Она завершила 22 новых стихотворения, завоевала первый приз на поэтическом конкурсе фестиваля в Челтенхеме, получила грант на издание романа. В 1962 году у Плат и Хьюза родился сын Николас. Но творческий подъём вскоре сменился семейными проблемами на почве ревности. Заподозрив мужа в предательстве, Сильвия подаёт на развод. Это печальное событие совпало с новым порывом вдохновения, но постепенно мотивы саморазрушения становятся всё более очевидными в творчестве поэтессы.
Свои последние дни Сильвия Плат провела в Примроуз-Хилле — лондонском доме, где когда-то жил известный поэт и писатель Уильям Батлер Йетс. Около 9 утра 11 февраля 1963 года няня Мира Норрис и рабочий Чарльз Лэнгридж обнаружили Сильвию Плат мёртвой в кухне — она отравилась газом, засунув голову в духовку.
Сильвия Плат была похоронена в Хептонстолле, графство Йоркшир, через неделю после смерти:
Вращаются, летя к иным мирам,
Как у святых, из глины прост наряд,
Любовь и войны чужды мертвецам,
В утробе мчащегося мира спят.
Им безразлична слава их отцов,
Не духа цезари, а пища тленья,
Когда сокрушены в конце концов,
Они в могиле жаждут лишь забвенья.
Уснули беспробудно на погосте,
Их не разбудят ангельские трубы,
Не возродятся, не срастутся кости,
Пусть ангелы о Судном Дне трубят,
Не потревожит даже окрик грубый
Бесславный окончательный распад
Перевод Яна Пробштейна
На сегодняшний день творческое наследие Сильвии Плат и детали ее биографии привлекают широкое внимание как обычного читателя, так и литературоведов. Более того, феномен короткой и драматичной жизни поэтессы стал объектом исследования в психиатрии. Само имя Сильвии Плат стало символическим синонимом депрессии. В 2001 году американский психиатр Джеймс Кауфман ввел новый термин — эффект Сильвии Плат. Им обозначается феномен более частого появления психических отклонений/заболеваний у людей творческих профессий по сравнению с остальном популяцией:
Глаза закрою — разбиваю мир;
ресницы подниму — он вновь живой.
(Ты — созданный в уме моём кумир.)
На вальсы звёзд — мой красно-синий тир —
галопом наступает бред густой.
Глаза закрою — разбиваю мир.
Мне снилось, что меня ты соблазнил,
душою сделал ты меня больной.
(Ты — созданный в уме моём кумир.)
Бог сходит с неба, адский огнь остыл;
уходят Серафимы с Сатаной:
глаза закрою — разбиваю мир.
Мне мнилось, ты придёшь, как говорил,
но выросла — забыла облик твой.
(Ты — созданный в уме моём кумир.)
Раз в год грозу зовут, как жизни пир;
любила б лучше Птицу-гром весной,
глаза закрою — разбиваю мир.
(Ты — созданный в уме моём кумир.)
Перевод Юлии Комаровой
О пристальном интересе к творчеству и личности Сильвии Плат говорит многое. Так, в 2003 году о судьбе Плат режиссёром Кристиной Джеффс был снят фильм «Сильвия»; главную роль в нём сыграла Гвинет Пэлтроу. Роль её мужа, поэта Теда Хьюза, исполнил актёр Дэниэл Крейг. (Впрочем, дочь поэтессы Фрида Хьюз не только отказалась сотрудничать со съемочной группой, но и опубликовала стихотворение «Моя мать», начинавшееся строчкой: «Они снова убивают её».) В популярном американском телесериале «Девочки Гилмор» Рори Гилмор, героиня актрисы Алексис Бледел, увлечена поэзией Сильвии Плат и часто держит в руках сборник её стихов. Известная российская группа «Сплин» посвятила Сильвии песню «Страшная тайна»… Восхищает, что и спустя многие десятилетия после гибели образ красивой, несчастной и очень талантливой девушки вдохновляет музыкантов на создание песен, драматургов на написание пьес, а писателей и журналистов на литературные труды:
Я вертикальна
Но горизонтальной быть куда удобней.
Я не дерево, чтобы в почву пускать корни,
Впитывая материнскую любовь и минералы,
Чтоб в каждом марте я листвой прорастала,
Не красавица я клумбы садовой,
Живописной раскраской не вызываю ахов,
Скоро лишусь своих лепестков, не зная о том.
Изумителен, пусть невысок у цветка бутон,
Дерево по сравненью со мной — воплощенье бессмертья,
И я бы взяла у цветов бесстрашья, а у тех долголетья.
Сегодня ночью в свете звёзд бесконечно малом струят
Цветы и деревья прохладный свой аромат,
Иду меж ними, не замечена ни теми и ни другими.
Думаю иногда, что во сне
Я похожа на них вполне —
Естественнее мне принять лежачее положение,
И завязалось бы меж небом и мной прямое общение.
Мысли мои покрываются мглой.
Полезнее буду, когда лягу в вечный покой:
Деревья б коснулись меня хоть раз,
и у цветов нашёлся бы для меня хоть час.
Перевод Яна Пробштейна
