21 мая 2023 года в формате Zoom-конференции состоялась 87-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Кирилл Моргунов и Илья Кондрашов, разбирали Дмитрий Гвоздецкий, Надя Делаланд, Мария Мельникова и другие. Вели мероприятие Борис Кутенков, Григорий Батрынча и Андрей Козырев.
Представляем подборку стихотворений Кирилла Моргунова и рецензии Дмитрия Гвоздецкого, Нади Делаланд, Марии Мельниковой, Валерия Шубинского и Бориса Кутенкова о ней.
Видео смотрите в группе мероприятия
Обсуждение Ильи Кондрашова читайте в этом же выпуске «Формаслова».
Рецензия 1. Дмитрий Гвоздецкий о подборке стихотворений Кирилла Моргунова
В представленных для разбора текстах Кирилла Моргунова уживаются сразу два поэта, которых можно рассматривать как разные стороны одной медали. Первая — трепетный и осторожный наблюдатель, по духу близкий к восточной поэзии и классику советского свободного стиха Арво Метсу. Он с детским восторгом следит за окружающим миром, подмечает различные детали (иногда по-настоящему удивительные, иногда вполне очевидные) и аккуратно, почти шепотом делится ими с читателем, словно боится что-нибудь испортить:
Какой беззащитный воробей
Над моей головой
Какая толстая ветка
Какая прекрасная жизнь
У птиц и дождя
Какое легкое сердце
Вторая сторона медали — бесстрашный демиург, который смело обращается с материалом, не боится ярких образов и неожиданных ассоциаций. У него случаются настоящие находки, как в стихотворении «Нас вело сердце…», одном из лучших в подборке:
И мы долго смотрели на небо
Чтобы понять
Куда улетели птицы
А пули висели
Горячие как запеченные яблоки
Попадаются и куда более спорные образы. Они не всегда попадают в цель и идут на пользу стихам, но неизменно привлекают к себе внимание и врезаются в память, что тоже по-своему неплохо:
Ты обрываешь листья сухоцвета,
И дождь идет по снегу босиком,
Как божий сын, не ведая ответа,
Зачем он здесь и чем сюда влеком.
Отдельно стоит поговорить о минималистических опытах Кирилла Моргунова. Григорий Батрынча и Борис Кутенков в ходе обсуждения отметили, что в представленных миниатюрах недостает парадоксальности. Пожалуй, здесь важно кое-что уточнить. Парадокс и ирония — инструменты, которые часто используются в минимализме, но не исчерпывают его возможности. Существуют и другие подходы к написанию такого рода текстов. Возьмем созерцательный минимализм, когда автор не пытается удивить публику необычным ракурсом, а просто превращает мимолетное ощущение в поэтическое высказывание. Именно по такому принципу зачастую строятся хайку и миниатюры советских неофициальных поэтов. Вот, например, двустишие Ивана Ахметьева:
русая головка
гладкая коленка
Здесь нет ни парадокса, ни иронии. Только безконтекстная зарисовка из четырех слов, которую каждый понимает в меру своей испорченности. Мы сами вольны выбирать, искать ли эротический подтекст или, скажем, предположить, что в момент написания текста автор наблюдал за играющим ребенком.
Аналогичные примеры есть и у многих других поэтов. Возьмем миниатюру Николая Милешкина, тоже состоящую всего из четырех слов:
чайник на кухне
осень
Этих штрихов вполне достаточно, чтобы создать атмосферу и включить воображение читателя, но едва ли текст можно назвать парадоксальным. Главный вызов такого стихотворения — сам факт, что автор позиционирует его как законченное стихотворение. Если приводить еще более радикальные примеры, вспоминаются «документальные» стихи Ры Никоновой:
Спина мерзнет
Получается, что манера строить миниатюры на одном-единственном образе или случайном наблюдении вполне вписывается в традицию. Другой вопрос, что у Кирилла Моргунова заметна определенная склонность к дидактическим ноткам, к стремлению делать авторские выводы, мешающие читателю переживать стихи самостоятельно:
Листья усыпали песчаную дорогу.
Они станут пылью,
Но сделают видимым солнечный луч.
Не такая страшная участь, правда, листья?
В другом примере Кирилл Моргунов в первой же строке объясняет нам, как следует относиться к прочитанному:
В мире много прекрасного:
Вот, например, легкое дыхание после слез…
Текст выглядит вполне самодостаточным, но в то же время чересчур прямолинейным. Двустишие оказалось равным самому себе, хотя из него можно выжать больше. Попробуем его отредактировать:
легкое дыхание
после слез
Восторженная авторская интонация исчезает. Текст становится более сухим. Зато в таком варианте появляется перепад настроения, добавляющий драматизма. Сначала речь идет про легкое дыхание. Возникают ассоциации со свободой, с хорошим настроением. В то же время вспоминается одноименный рассказ Бунина с трагической концовкой, поэтому пока непонятно, как к этому относиться. Далее следует уточнение «после слез». В этот момент читатель становится соавтором и сам выбирает, как трактовать стихотворение. Кто-то увидит минорную концовку, ведь герой плакал, значит, на душе у него не так хорошо, как могло показаться вначале. Другой, напротив, заметит редкий для современной поэзии хеппи-энд, поскольку слезы прошли, боль осталась в прошлом, в результате чего дыхание и сделалось легким. Фраза «в мире много прекрасного» смотрится явно избыточной.
Впрочем, Кирилл Моргунов далеко не всегда ограничивается созерцанием. Часто он пытается делать свои миниатюры более игриво-парадоксальными, и такой метод ему, пожалуй, больше подходит:
Руки мои
Ноги мои
Голова моя
А глаза не мои
Нечто подобное вполне органично вписалось бы в книги признанных мастеров минимализма от упоминавшегося выше Ивана Ахметьева до Владимира Бурича. Глаза и все, что с ними связано, представляют для Кирилла Моргунова особый интерес и, кажется, может стать темой для весьма неплохого цикла стихов:
и слепые глаза закрываются
навстречу сну
Или:
экскурсовод говорит
на языке жестов:
«идите за мной».
как это —
слышать глазами?
Среди удачных примеров также не помешает отметить текст, который сейчас может показаться злободневным и сиюминутным, но, если вдуматься, применим ко всей истории человечества:
Один бесконечный праздник
С перерывами на войну
К сожалению, именно эта грань поэтики Кирилла Моргунова привела и к самой серьезной неудаче во всей подборке. Если остальные тексты получились более-менее работающими (пусть и с некоторыми оговорками), то здесь что-то явно пошло не так:
Едешь в машине — боишься разбиться,
Летишь в самолете — боишься разбиться,
Идешь по улице — боишься разбиться,
Пишешь стихи — боишься, что ничего не случится.
Первые три строки интригуют и требуют мощной концовки, но четвертая делает читательские ожидания напрасными. Невозможно поверить, что у поэта, который в данный момент сидит и пишет, ничего не случилось. Процесс создания стихотворения сам по себе — событие вселенского масштаба. Можно, конечно, бояться, что в итоге текст получится неудачным, но фраза «ничего не случится» здесь определенно не подходит. По всей видимости, автор пытался показать, что для поэта неполучившееся стихотворение смерти подобно, но прозвучало это как-то ненатурально.
В целом для дебютной подборки минимализм Кирилла Моргунова звучит достаточно убедительно, но все же более длинные тексты, где наблюдатель охотнее уступает место демиургу, пока что кажутся свежее и интереснее. Напоследок хочется остановиться на стихотворении про прядь волос, вызывающем неожиданные ассоциации со сказками про… Кощея Бессмертного:
Мы откроем шкаф,
И в куче забытых, ненужных вещей
найдем пакет, а в пакете коробку, а в коробке —
русые, как будто вчера обрезанные волосы.
И что тогда останется от нас?
Сразу вспоминается тот самый сундук под дубом, в котором спрятан заяц, в зайце — утка и т. д. Только здесь роль иглы выполняет прядь волос, отрезанная героиней много лет назад, а роль Кощея-самоубийцы — сами герои стихотворения. Разумеется, обнаружив в шкафу такой привет из прошлого, они не умрут в буквальном смысле. Но они осознают, насколько постарели, и уже не смогут оставаться такими, как прежде. Убьют в себе тех людей, которыми они были до того, как открыли коробку.
Рецензия 2. Надя Делаланд о подборке стихотворений Кирилла Моргунова
В подборке Кирилла Моргунова присутствует выраженное внимание к сенсорным модальностям через их отключение — зрение для слепого, слух для глухого. Он как бы нащупывает другие, непривычные способы контакта с внешним миром — синестетического:
экскурсовод говорит
на языке жестов:
«идите за мной».
как это —
слышать глазами?
При этом не все способы с поэтической точки зрения, на мой взгляд, удачные. Часто многозначительность, с которой произносятся вполне банальные вещи, свидетельство общей бедности, попытка выдать нечто за то, чем оно не является. Каждое высказывание подразумевает очень незначительный следующий шаг.
Вот, например, двустишие:
и слепые глаза закрываются
навстречу сну
Слепые тоже видят сны, во сне они становятся зрячими. Перед нами не распахиваются бездны смыслов. Мы остаемся с тем же, с чем подошли к стихотворению. Этот короткий текст Кирилла отсылает нас к знаменитому стихотворению Владислава Ходасевича, в котором гениальная смена ракурса, переброс наблюдающего сознания, открытие:
Палкой щупая дорогу,
Бродит наугад слепой,
Осторожно ставит ногу
И бормочет сам с собой.
А на бельмах у слепого
Целый мир отображён:
Дом, лужок, забор, корова,
Клочья неба голубого —
Всё, чего не видит он.
Вот еще текст Кирилла, устроенный сходным образом (я имею в виду, разумеется, то его короткое стихотворение, а не стихотворение Ходасевича):
В мире много прекрасного:
Вот, например, легкое дыхание после слёз…
Эти стихи объединены еще чем-то вроде синдрома Стендаля. Вероятно, у автора, что естественно для творческого человека, повышенная чувствительность, но, как говорится, это условие обязательное, но недостаточное. Еще один пример:
жизнь бабочки — коротка,
жизнь кошки — коротка,
жизнь человека — коротка.
видите, как мы похожи?
Видим, все живое объединяет смертность, увы. Но снова наблюдение неновое и высказанное совсем не так, чтобы привнести нечто большее, чем, допустим, уже сделала Марина Цветаева с ее «Послушайте, еще меня любите / за то, что я умру».
Что будет
Когда птица
Шевельнет легким крылом?
Чем закончится ветер?
И подобные тексты составляют основу подборки.
Но если бы меня попросили обозначить для Кирилла ориентиры внутри его собственной поэзии, я бы направила его внимание на стихотворение «Нас вело сердце…»: на мой вкус, оно по-настоящему талантливое. Что в нем такого особенного?
Хочу привести его целиком:
Нас вело сердце
Одно на всех
Мы шли и шли
пока не увидели
Как пули висят в воздухе
Пока не увидели братьев
Позабывших о песнях
И мы долго смотрели на небо
Чтобы понять
Куда улетели птицы
А пули висели
Горячие как запечённые яблоки
Мы не могли их коснуться
Люди
Вылезали из-под завалов
Легкие и живые
Оно точное, не перегруженное ничем лишним, в нем нет этого патетического накала и ложной многозначительности — напротив, оно предельно просто организовано интонационно. И моментально от этого выигрывает. Стихотворение не называет ни разу того, о чем оно (смерть, остановка времени), но при этом узнаваемо и внятно на эмоциональном уровне описывает то, что произошло: пули висят в воздухе («Горячие как запечённые яблоки / Мы не могли их коснуться»), в небе нет птиц, тем, кто умер, не больно и не тяжело («Люди / Вылезали из-под завалов / Легкие и живые»), больше того, мертвые живы. Все это обрисовано буквально несколькими штрихами, но общая картина вытягивает за собой огромные пласты смыслов и переживаний.
Стихотворение «Желто-красный взрыв…» мне тоже кажется симпатичным, тихим, даже беззвучным, и наблюдательным. И оно тоже наводит на массу размышлений о природе времени и реальности, о восприятии, о танце Вселенной:
Желто-красный взрыв
берёзовых листьев
поражает соседние деревья:
расходится медленно,
как мороз по стеклу
хотя принято считать взрыв
чем-то резким и моментальным
В тексте спокойно, органично и необременительно обыграны два значения глагола поражать: 1. Впечатлять, сильно действовать на эмоциональном уровне, удивлять: «Я была поражена твоими стихами». 2. Заражать, делать больным: «Рак поразил впоследствии кости».
И возвращаясь к тому, с чего я начала, — к подчеркнутому вниманию Кирилла к сенсорным модальностям. Как будто он нащупывает то, что должно рождаться от соединения, например, включенного и выключенного звука, их сближения, находит суггестивным само их одновременное существование:
Бабушка с псалтырью в руках
Шевелит губами
И дети плачут на всю электричку
Снова тишина и звук.
Кирилл приближается посредством стихов к телу, принимает его, отождествляется с ним. И через отождествление с телом отторгает и «остраняет» то, что находится в теле. Ощущает инородным не тело, а сознание:
Руки мои
Ноги мои
Голова моя
А глаза не мои
Это неожиданный и необычный ход выворачивает наизнанку привычную логику познания внешнего внутренним. И, возможно, в этом приеме, в этом способе отнестись к себе и миру есть потенциал.
Рецензия 3. Мария Мельникова о подборке стихотворений Кирилла Моргунова
Перед нами классический случай автора, еще не определившегося с вектором художественного слова. В подборке Кирилла Моргунова явственно ощущается влияние старомодной — и изрядно скомпрометированной гигантским графоманским фан-клубом — концепции стихотворения как разновидности философской притчи. Золотые времена стихов-притч миновали несколько столетий назад, но у коллективного сознания долгая память — в XXI веке философские и философствующие воспитательные стихи продолжают и обильно населяющие социальные сети производители «мудрых мыслей» (сопровождаемых стоковыми изображениями морского берега или горной вершины), и авторы, позиционирующие себя как серьезных литераторов. Зачем? Один из вариантов ответа можно найти в коротком стихотворении Моргунова:
Едешь в машине — боишься разбиться,
Летишь в самолёте — боишься разбиться,
Идешь по улице — боишься разбиться,
Пишешь стихи — боишься, что ничего не случится.
Разумеется, при написании стихотворения что-то обязательно должно разбиться. Но именно страх, что не будет того, что должно быть, и заставляет поэтов набрасываться на образную материю, как комик Галлахер со своей кувалдой на арбуз или как дзен-буддийский мастер со своим посохом — на учеников, упорно не понимающих смысла коана.
Кирилла Моргунова волнуют жизнь и смерть, легкость и тяжесть, вечность и бренность, любовь и страх. Разрешить глобальные философские вопросы он пытается одним щедрым движением, используя как простейшие символические инструменты дождь, звезды, солнечный луч, дерево… Результат тоже прост — нехитрые парадоксы, немудреное смирение перед непостижимостью мироздания. В этот конструктор из природных элементов и абстрактных понятий можно играть сколько угодно… но, увы, так ничего особо ценного и не построить.
К счастью, Кирилл Моргунов не зацементировал себя в роли версифицирующего мудреца. Он осваивает и другую роль — не столь пафосную, но по сути куда более важную. Лучшие тексты в этой подборке — те, которые не пытаются донести до читателя никакой экзистенциальной истины, а просто фиксируют преломившуюся в призме авторского мозга реальность. Это пронзительная фантастическая миниатюра «Нас вело сердце…» с великолепным сравнением «пули висели / Горячие как запечённые яблоки». Это вроде бы бытовая зарисовка «Все дело в том, как будет падать свет…», почти комично описывающая мучения фотографа, делающего портретный снимок при естественном освещении, но мягко, незаметно переходящая в область совсем не моментального. Это «Желто-красный взрыв…», очень сильный и страшный текст, лишь притворяющийся пейзажной миниатюрой на тему «наступила золотая осень». И наконец, это три стихотворения — несомненные достижения микропоэзии:
Один бесконечный праздник
С перерывами на войну
И:
Руки мои
Ноги мои
Голова моя
А глаза не мои
И:
Здесь
Всё понятно
И без меня
А всё-таки
Очень хочется пожелать автору идти именно в этом направлении — оставить рассуждения о тайнах мироздания любителям дидактики и обратиться к куда более сложному и благородному занятию, к художественному осмыслению зримого мира.
Рецензия 4. Валерий Шубинский о подборке стихотворений Кирилла Моргунова
То, что с первого взгляда привлекает в стихах Кирилла Моргунова, — легкость и прозрачность. Имеется в виду не прозрачность мысли, а трепетность интонации, избегающей всякого напряжения; между метафизической изощренностью и тонкостью лирического жеста поэт выбирает второе, и это, видимо, соответствует природе его дарования. Однако максимальная удача на этом пути приходит к нему, пожалуй, в единственном в подборке «регулярном» стихотворении:
Ты видишь свет, застывший на стене,
Дождя последнего и тянешься, не зная,
Что дождь прошел на этой стороне —
А в луже отражается другая.
Есть ощущение, что в минималистских верлибрических стихах Моргунов не может устоять перед одним из двух соблазнов: сентиментальной исповедальностью («Радость моя, когда ты обрезала волосы…») и афористичностью — а поэт-афорист, в свою очередь, все время рискует оказаться то манерным, то плосковатым.
Вот пример некоторой манерности, родившейся из изоляции образа, который прекрасно выглядел бы в ряду других, но не выдерживает претенциозного одиночества:
Что будет
Когда птица
Шевельнет легким крылом?
Чем закончится ветер?
Вот пример банальности:
Чтобы закончить войну
Миру нужна
Необъятная красота
Моргунов устремлен к минимализму. Но это не такая простая вещь. Минимализм, основанный на выделении отдельных лирических жестов, часто сводится к бессодержательности. Минималистическое высказывание должно быть емким — но притом многозначным. И здесь есть два варианта — рациональный и, я бы сказал, апофатический.
Вот первый:
жизнь бабочки — коротка,
жизнь кошки — коротка,
жизнь человека — коротка.
видите, как мы похожи?
Я бы сказал, это путь Владимира Бурича. Высказанное умело, емко, глубоко, но упирается в некую смысловую стену. И есть путь Всеволода Некрасова: речь о том, что невозможно сказать и что никогда не будет сказано, — но обойтись без этого «ничего» невозможно.
Следующее стихотворение Моргунова — в этом ключе, и оно кажется мне одним из самых удачных:
Здесь
Всё понятно
И без меня
А всё-таки
Рецензия 5. Борис Кутенков о подборке стихотворений Кирилла Моргунова
«Лёгкое» — распространённое слово в подборке: для меня она прежде всего о лёгкости и эмпатии, но эмпатия дана здесь как возможность прислушаться, проникнуть в сердцевину вещи; как сопоставимое с тревогой и болью, с состояниями ей чуждыми и родственными, возникающее в их контексте сложным путём соответствий. Вся подборка — в некотором смысле проверка понятий человеческой жизни, её категорий на соответствие друг другу. Одним из главных приёмов потому становится противопоставление, но скорее на уровне контекстуальной антитезы, своеобразного тестирования на наличие родства между далековатыми понятиями. В первом же тексте — «Какое лёгкое сердце…» — понятия меняются местами: в первых трёх строфах они близки к контекстуальным противопоставлениям, но в финале становится лёгким и само сердце лирического героя, к чему ненавязчиво ведёт динамика текста (и это не «лёгкость вины и обиды», первоначально данная, а нечто ей противоположное). Отражённое многообразие мира, ракурс удивлённого наблюдателя, преподносящего его в спектре волшебных изменений, — «Сейчас лицо в тени / А сейчас засвечено / А вот сейчас на нём лежат тени деревьев» становится сюжетообразующим центром подборки.
«Лёгкость» порой возникает в контексте противоположности самой себе, — едва ли не как ощущение трудно достигаемого чуда: «люди / вылезали / из-под завалов / лёгкие и живые», вплоть до непредставимости образа.
Стихотворение «Как больно и страшно…» в этом смысле интересно как формула, как некий эпиграф, характеризующий подборку, хотя вряд ли существует как полноценный художественный текст (в силу очевидности рационального плана: вообще, тексты с отчётливо выраженным мыслительным началом в этой подборке наименее обаятельны. Так, в стихотворении «Жёлто-красный взрыв…» проваливается концовка: «хотя принято считать взрыв…» и всё, что далее, — это из области того, что должно быть убрано в ассоциативный подтекст. Это слово «принято» с обобщённо-канцелярской семантикой — кем «принято»? явно не лирическим героем — переводит картину в чрезмерно рациональный дискурс и разрушает обаяние поэзии).
Напротив, очень хорош верлибр «Когда ты сумеешь разглядеть дерево…», построенный на противопоставлении рефрена «его» и сопутствующих подробностей — с финалом, обрывающим эту конструкцию и свидетельствующим о невозможности проникнуть в тайну, невидимое. Заскобированные фрагменты как будто детализируют восприятие, укрупняют его подробностями, уходящими в том числе в незнаемое («дерево росло во все стороны света»). Всё это отлично работает на фоне концовки — с отражённым в ней своеобразным фиаско, которое терпит этот всесильный бог деталей, и ёмкой, динамичной финальной строкой, говорящей о движении к новой перспективе.
В таких текстах, как «Листья усыпали песчаную дорогу…», автор неосознанно попадает в общие места: вспоминается песня Александра Буйнова «Падают листья», построенная ровно на той же метафоре, «ну и пусть, зато прозрачней свет», «но послужить успели, / прежде чем пали пеплом / на песок» (прошу прощения за попсовые ассоциации, но они невольно возникают). Проигрывают и «слепые глаза…», так как в русской литературе есть стихотворение Ходасевича о мире, отображённом на бельмах у слепого (а с ним — и стихотворение нашего современника Олега Дозморова, по-своему варьирующее тот же мотив, и наверняка не только они), что было отмечено в ходе обсуждения Надей Делаланд. «Свет какой-то из ничего» — так называлась подборка Михаила Айзенберга в «Знамени», но даже в этом контексте метафора кажется слишком расхожей, что абсолютно мешает воспринимать текст, сведённый к ней одной. Минималистическим текстам у Кирилла Моргунова не хватает лица необщего выраженья — при афористичном содержании и других частных достоинствах, — это тексты, хорошие сами по себе, но воспринимаемые на фоне авторов прошлого и современников, от этого никуда не деться. Финальный текст — «Здесь / Всё понятно…» — хорош и остроумен, но, опять же, взятый изолированно: невозможно отделаться от подавляющего влияния минимализма (Иван Ахметьев, Николай Милешкин, Александр Макаров-Кротков; наш сегодняшний рецензент Дмитрий Гвоздецкий, — не говоря уже о влиянии японской поэзии, по-разному отзывающейся у каждого из перечисленных), и, к сожалению, на всём этом пока нет печати авторского почерка Кирилла Моргунова.
Стихотворение «Едешь в машине…» построено по знакомому и хорошо апробированному методу (сильно отзывается «Летят самолёты — привет Мальчишу…»); концовку абсолютно убивает глагольная рифма и некоторая самоочевидность. Думаю, что, как во многих стихотворениях такого плана, здесь возможна вариативность, возможность убрать некоторые моменты в ассоциативный подтекст. Там, где есть тенденция к открытым финалам, там, где автор не пытается морализировать, сводить стихотворение к выводам, — там остаётся волшебство поэзии. Таковы самые удачные тексты подборки — «Всё дело в том…», «Радость моя…», «Нас вело сердце…».
Возможно, потенциал заключается в уходе от абстракции, в перемежении абстрактных категорий с сюжетностью, что так прекрасно получилось в верлибре про отрезанные волосы. Думаю, что опыт стихов Дмитрия Гвоздецкого — с его умением выстраивать структуру довольно объёмных верлибров, как и находить лица необщее выраженье в минимализме, — здесь может быть полезен. Вспомнились также стихи Анны Логвиновой или Дмитрия Аверьянова, — возможно, стоит посмотреть, как у них получается, проанализировать их эстетический опыт.
Подборка стихотворений Кирилла Моргунова, представленных на обсуждение
Кирилл Моргунов родился в г. Череповце Вологодской области. Живёт в Москве. Учится в Литературном институте им. А. М. Горького на 3-м курсе (семинар поэзии Геннадия Красникова). Публиковался в журналах «Москва» и «Урал». Стихи вошли в шорт-лист Волошинского фестиваля в номинации «Кто верит в жизнь, тот верит чуду…»
1. Из подборки «Легкое сердце»
***
Какое легкое сердце
У вины и обиды
Какой тяжелый шаг
Какой холодный дождь
В середине апреля
Какие горячие плечи
Какой беззащитный воробей
Над моей головой
Какая толстая ветка
Какая прекрасная жизнь
У птиц и дождя
Какое легкое сердце
***
Ты обрываешь листья сухоцвета,
И дождь идет по снегу босиком,
Как божий сын, не ведая ответа,
Зачем он здесь и чем сюда влеком.
Ты видишь свет, застывший на стене,
Дождя последнего и тянешься, не зная,
Что дождь прошел на этой стороне —
А в луже отражается другая.
***
Радость моя, когда ты обрезала волосы,
Свои прекрасные русые волосы,
Когда уронила на пол выгоревшие пряди,
Не знаю почему, но я полюбил тебя ещё сильнее.
Волосы ты убрала в коробку, коробку в пакет, а пакет в шкаф —
Как убирают всё, что больше никогда не пригодится.
Но я не перестаю о них думать:
Они навсегда останутся побелённые солнцем,
А ты постареешь.
Твоя кожа начнёт таять,
Голову тронет седина.
И тогда я навряд ли вспомню о том,
Что не могу забыть сейчас.
Но когда мы, наконец, решимся избавиться от хлама,
Мы откроем шкаф,
И в куче забытых, ненужных вещей
найдем пакет, а в пакете коробку, а в коробке —
русые, как будто вчера обрезанные волосы.
И что тогда останется от нас?
***
Листья усыпали песчаную дорогу.
Они станут пылью,
Но сделают видимым солнечный луч.
Не такая страшная участь, правда, листья?
***
Руки мои
Ноги мои
Голова моя
А глаза не мои
***
Когда ты сумеешь разглядеть дерево,
— выбери то, которое тебе по душе —
Его тонкие ветви, растущие из больших ветвей;
Его прозрачные листья
(разглядеть то мгновение, когда зеленый переходит в желтый или красный),
Его толстую, будто плетеную кору и каждый рубец на ней.
Его мох, ползущий к самой вершине;
Его распростертую в небе форму,
(дерево росло во все стороны света, но почему-то остановилось),
Его недвижность в безветренную погоду
Его движение —
Легкое, сравнимое только с другим деревом,
Когда ты сумеешь по-настоящему разглядеть дерево
И, наконец, решишься прислушаться к нему,
Ты поймешь, что так и не сумел его разглядеть.
Пора разглядывать корни.
***
и слепые глаза закрываются
навстречу сну
***
Нас вело сердце
Одно на всех
Мы шли и шли
пока не увидели
Как пули висят в воздухе
Пока не увидели братьев
Позабывших о песнях
И мы долго смотрели на небо
Чтобы понять
Куда улетели птицы
А пули висели
Горячие как запечённые яблоки
Мы не могли их коснуться
Люди
Вылезали из-под завалов
Легкие и живые
***
В мире много прекрасного:
Вот, например, легкое дыхание после слёз…
2. Подборка стихотворений
***
Все дело в том
Как будет падать свет
В ту самую секунду
Это зависит не от меня
Сейчас лицо в тени
А сейчас засвечено
А вот сейчас на нем лежат тени деревьев
Это красиво но не похоже на то что мы ждем
Ну а сейчас?
Мое дело выжидать
Меняя положение и ракурс
Так долго ждёшь
И бывает
Огонь в глазах начинает гаснуть
Солнце заходит
И можно так и остаться
Ждать
До следующего солнца
***
жизнь бабочки — коротка,
жизнь кошки — коротка,
жизнь человека — коротка.
видите, как мы похожи?
***
Человек любит говорить о своём.
Он говорит:
Вот — звёзды:
Назову их своим именем.
Вот — земля:
Построю на ней дом.
Вот — дерево:
Посажу его рядом с домом.
Вот — другой человек:
Будет жить в моём доме,
Сидеть под моим деревом,
И смотреть на мои звёзды.
А смерть?
Человек любит говорить о смерти,
Но никогда не скажет:
Вот — смерть:
Будет жить в моём доме,
Сидеть под моим деревом,
И смотреть на мои звёзды.
***
Желто-красный взрыв
берёзовых листьев
поражает соседние деревья:
расходится медленно,
как мороз по стеклу
хотя принято считать взрыв
чем-то резким и моментальным
***
Что будет
Когда птица
Шевельнет легким крылом?
Чем закончится ветер?
ГАДАНИЕ ПО КНИГЕ БЁРНСА
Чтобы закончить войну
Миру нужна
Необъятная красота
***
Свет из ничего
Только так
Происходит чудо
***
Как больно и страшно
Но если подумать
Не так уж больно и страшно
***
экскурсовод говорит
на языке жестов:
«идите за мной».
как это —
слышать глазами?
***
Бабушка с псалтырью в руках
Шевелит губами
И дети плачут на всю электричку
***
Один бесконечный праздник
С перерывами на войну
***
Едешь в машине — боишься разбиться,
Летишь в самолёте — боишься разбиться,
Идешь по улице — боишься разбиться,
Пишешь стихи — боишься, что ничего не случится.
***
Здесь
Всё понятно
И без меня
А всё-таки
