Александр Семёнович Кушнер родился 14 сентября 1936 года в Ленинграде. Читающей общественности он известен как поэт и эссеист, автор около 50 книг стихов и статей о классической и современной русской поэзии. Лучшие стихи Александра Кушнера опубликованы на страницах «Журнального зала», некоторые даже переложены на музыку, как, например, его известное, глубоко философское стихотворение «Времена не выбирают»:
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.
Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время — это испытанье.
Не завидуй никому.
Крепко тесное объятье.
Время — кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас — его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.
Для многих появление Кушнера на поэтическом небосклоне стало олицетворением новой эпохи — эпохи чистой поэзии, свободной от конъюнктуры и идеологических баталий. Юрий Казарин в статье «Часть вечности» делится своими впечатлениями от книги Александра Кушнера «Голос» и отмечает, что эти стихи «буквально спасли чистую поэзию, поэзию абсолютную…“поэзию поэзии”» (термин Н.В. Гоголя), — ту, которая есть в дереве, в космосе, в Боге, в воде, в человеке, в огне, в земле, в звере, в воздухе — в душе».
Для многих современных читателей имя Кушнера пока является новым, неизвестным, а между тем его литературное наследие уже осталось в истории и вне всяких сомнений будет объектом изучения в школах и высших учебных заведениях. Незаменимым опытом творческого осмысления правил русского языка может стать его знаменитое стихотворение «Водные слова»:
Возьмите вводные слова.
От них кружится голова,
Они мешают суть сберечь
И замедляют нашу речь.
И все ж удобны потому,
Что выдают легко другим,
Как мы относимся к тому,
О чем, смущаясь, говорим.
Мне скажут: «К счастью…»
И потом
Пусть что угодно говорят,
Я слушаю с открытым ртом
И радуюсь всему подряд.
Меня, как всех, не раз, не два
Спасали вводные слова,
И чаще прочих среди них
Слова «во-первых», «во-вторых».
Они, начав издалека,
Давали повод не спеша
Собраться с мыслями, пока
Не знаю где была душа.
Любовь к языку, исключительно бережное к нему отношение неотделимы у Кушнера от чувства патриотизма и гражданственности в самом высоком смысле слова. Родина для него не только место рождения, но и неисчерпаемый национально-культурный источник, из которого проистекают литературная традиция и художественная мысль, подкреплённые характерными чертами менталитета. Поэт убеждён в том, что духовное бытование автора невозможно без обращения к исконным корням, к историческому контексту, вне которого любая идея и любой образ становятся мёртвыми, непродуктивными:
Снег подлетает к ночному окну,
Вьюга дымится.
Как мы с тобой угадали страну,
Где нам родиться!
Вьюжная. Ватная. Снежная вся.
Давит на плечи.
Но и представить другую нельзя
Шубу, полегче.
Гоголь из Рима нам пишет письмо,
Как виноватый.
Бритвой почтовое смотрит клеймо
Продолговатой.
Но и представить другое нельзя
Поле, поуже.
Доблести, подлости, горе, семья,
Зимы и дружбы.
И англичанин, что к нам заходил,
Строгий, как вымпел,
Не понимал ничего, говорил
Глупости, выпив.
Как на дитя, мы тогда на него
С грустью смотрели.
И доставали плеча твоего
Крылья метели.
Тема вынужденной оторванности от корней, глубокой ностальгии усиливается в творчестве Александра Кушнера в том числе и по причине его близкого знакомства с опальным поэтом Иосифом Бродским. В жизни они были приятелями, высоко ценили творчество друг друга. Кушнер как никто другой понимал трагедию человека, которого любили за границей, но решительно не понимали и отвергали на родине, вплоть до полного умалчивания:
Заснешь с прикушенной губой
средь мелких жуликов и пьяниц.
Заплачет горько над тобой
Овидий, первый тунеядец.
Ему все снился виноград
вдали Италии родимой.
А ты что видишь? Ленинград
в зиме его неотразимой.
Когда по набережной снег
метет, врываясь на Литейный,
спиною к ветру человек
встает у лавки бакалейной.
Тогда приходит новый стих,
ему нет равного по силе.
И нет защитников таких,
чтоб эту точность защитили.
Такая жгучая тоска,
что ей положена по праву
вагона жесткая доска,
опережающая славу.
Литературная судьба Александра Кушнера не всегда складывалась гладко. Стихи он начал публиковать в 1956–1957 гг. в ленинградских альманахах и периодических изданиях. В 1960 году его произведения вошли в «ленинградский» выпуск подпольного журнала «Синтаксис» и были перепечатаны на Западе в журнале «Грани». Первая книга стихов была опубликована в 1962 году тиражом в 10 тысяч экземпляров. С 1970 года Кушнер перешёл на профессиональную литературную деятельность. Но в советскую эпоху, достаточно широко печатаясь, Кушнер всё же неоднократно подвергался публичному осуждению — в 1963 году в журнале «Крокодил» (№ 11) и ленинградской газете «Смена» (28 марта) и в 1985 году в газете «Правда» (17 апреля).
При этом поэт всегда остается верен себе и своим художественным принципам. Его творчество, восходящее к традициям акмеизма, оценивалось тем же Бродским как эталон «нормативной русской поэтической речи». Одна из центральных тем кушнеровской поэзии — тема родного Петербурга, неотделимой частью которого литератор себя ощущает:
Как клён и рябина растут у порога,
Росли у порога Растрелли и Росси.
И мы отличали ампир от барокко,
Как вы в этом возрасте если от сосен.
Ну что же, что в ложноклассическом стиле
Есть что-то смешное, что в тоге, в тумане
Сгустившемся, глядя на автомобили,
Стоит в простыне полководец, как в бане?
А мы принимаем условность, как данность.
Во-первых, привычка. И нам объяснили
В младенчестве эту веселую странность,
Когда нас за ручку сюда приводили.
И эти могучие медные складки,
Прилипшие к телу, простите, к мундиру,
В таком безупречном ложатся порядке,
Что в детстве внушают доверие к миру,
Стремление к славе. С каких бы мы точек
Ни стали смотреть — все равно загляденье.
Особенно если кружится листочек
И осень, как знамя, стоит в отдаленье.
В личной жизни Александр Кушнер нашёл человека себе под стать — интересного и творческого. Он женат на Елене Всеволодовне Невзглядовой (филолог, критик, поэтесса, публикующая стихи под псевдонимом Елена Ушакова). Единственный сын (от первого брака — с Татьяной Николаевной Никитиной) Евгений Кушнер с семьёй живёт в Израиле.
Любовная лирика Кушнера отличается масштабностью при наличии обязательной чуть ироничной нотки:
Возьми меня, из этих комнат вынь,
Сдунь с площадей, из-под дворовых арок,
Засунь меня куда-нибудь, задвинь,
Возьми назад бесценный свой подарок!
Смахни совсем. Впиши меня в графу
Своих расходов в щедром мире этом.
я — чокнутый, как рюмочка в шкафу
Надтреснутая. Но и ты — с приветом!
Кушнер, как многие большие поэты, является ещё и общественным, и литературным деятелем — к нему в полной мере подходит ставшее сейчас модным слово «культуртрегер». Литературное объединение под руководством Александра Семеновича Кушнера существует в Санкт-Петербурге с начала 1970-х. Среди первого состава участников ЛИТО были такие поэты, как Владимир Ханан, Валерий Скобло, Юрий Колкер, Борис Лихтенфельд, Константин Ескин, Татьяна Костина, Александр Танков. За время своего существования ЛИТО многократно переезжало с одной площадки на другую: от швейного объединения «Большевичка» до нынешнего местонахождения в Доме писателя на Звенигородской улице. Когда А. С. Кушнеру стало трудно вести занятия, эстафету перенял его давний ученик: в настоящее время литобъединением руководит поэт Александр Танков. Участников ЛИТО А. С. Кушнера объединяет преданность русской поэзии и высокая требовательность к поэтическому слову.
С той стороны любви, с той стороны смертельной,
Тоски мерещится совсем другой узор:
Не этот гибельный, а словно акварельный,
Легко и весело бегущий на простор.
О боль сердечная, на миг яви изнанку,
Как тополь с вывернутой на ветру листвой,
Как плащ распахнутый, как край полы, беглянку
Вдруг вынуждающий прижать пальто рукой.
Проси, чтоб дунуло, чтоб с моря в сад пахнуло
Бодрящей свежестью волн, бьющихся о мыс,
Чтоб слово ровное нам ветерком загнуло —
И мы увидели его ворсистый смысл.
Многие исследователи, включая Наталью Беляеву, написавшую о поэте критическую статью для журнала «Нева» (Александр Кушнер: восемь граней таланта, журнал «Нева», 9, 2016) отмечают многогранность личности Кушнера. В частности, Александр Кушнер — признанный знаток истории, многие его стихи отсылают читателя к событиям и фактам прошлого: греческой и римской мифологии, итальянской музыке, живописи и т.д.
Продуктивный диалог «сквозь века» исключительно важен для многих поэтов — только так можно передать духовный опыт прошлого следующим поколениям:
Эта песенка Шуберта, ты сказала.
Я всегда ее пел, но не знал откуда.
С нею, кажется, можно начать сначала
Жизнь, уж очень похожа она на чудо!
Что-то про соловья и унылый в роще
Звук, немецкая роща — и звук унылый.
Песня тем нам милей, чем слова в ней проще,
А без слов еще лучше, — с нездешней силой!
Я всегда ее пел, обходясь без смысла
И слова безнадежно перевирая.
Тьма ночная немецкая в ней нависла,
А печаль в ней воистину неземная.
А потом забывал ее лет на десять.
А потом вновь откуда-то возникала,
Умудряясь дубовую тень развесить
Надо мной, соблазняя начать сначала.
Также Беляева называет Кушнера «хранителем тайн природы». Наследуя традициям Тютчева, Фета, Баратынского, поэт создаёт абсолютно идеальный мир, которым правит гармония. В природе — залог духовного здоровья человека, отравленного цивилизацией. Также природа является источником информации и в этом смысле может быть сопоставлена с культурой. Ассоциативно-смысловое сближение слов, обозначающих природные и культурные объекты, порождает в творчестве Кушнера оригинальные развёрнутые метафоры мира, в котором всё развивается по одним и тем же законам — смех и скорбь, жизнь и смерть, движение и статика:
Фиолетовой, белой, лиловой,
Ледяной, голубой, бестолковой
Перед взором предстанет сирень.
Летний полдень разбит на осколки,
Острых листьев блестят треуголки,
И, как облако, стелется тень.
Сколько свежести в ветви тяжелой,
Как стараются важные пчелы,
Допотопная блещет краса!
Но вглядись в эти вспышки и блестки:
Здесь уже побывал Кончаловский,
Трогал кисти и щурил глаза.
Тем сильней у забора с канавкой
Восхищение наше, с поправкой
На тяжелый музейный букет,
Нависающий в желтой плетенке
Над столом, и две грозди в сторонке,
И от локтя на скатерти след.
Немаловажно, что Александр Кушнер добился признания и в качестве критика, литературоведа и эссеиста. Впервые его литературоведческая проза появилась в сборнике рассказов «Тысячелистник», а потом в поэтической книге «Волна и камень». Развивая мысль о том, что поэт в жизни должен быть похож на своего лирического героя, Кушнер приходит к выводу, что у него самого лирического героя нет, и в жизни он вполне обычный, далёкий от романтики человек. Однако причастность к поэтическому труду рождает в его душе и жизни некое противоречие:
Бог семейных удовольствий,
Мирных сценок и торжеств,
Ты, как сторож в садоводстве,
Стар и добр среди божеств.
Поручил ты мне младенца,
Подарил ты мне жену,
Стол, и стул, и полотенце,
И ночную тишину.
Но голландского покроя
Мастерство и благодать
Не дают тебе покоя
И мешают рисовать.
Так как знаем деньгам цену,
Ты рисуешь нас в трудах,
А в уме лелеешь сцену
В развлеченьях и цветах.
Ты бокал суешь мне в руку,
Ты на стол швыряешь дичь
И сажаешь нас по кругу
И не можешь нас постичь!
Мы и впрямь к столу присядем,
Лишь тебя не убедим,
Тихо мальчика погладим,
Друг на друга поглядим.
Ещё одна удивительная грань творчества Александра Кушнера — его стихи для детей, в меру ироничные, светлые, воплощающие самые заветные мечтания юных читателей. Одно из самых смешных стихотворений называется «Не шумите!»:
Не шумите! А разве шумели
Мы? Андрюша стучал еле-еле
Молотком по железной трубе.
Я тихонько играл на губе,
Пальцем книзу её отгибая.
Таня хлопала дверью сарая.
Саша камнем водил по стеклу.
Коля бил по кастрюле в углу
Кирпичом, но негромко и редко.
— Не шумите! — сказал соседка.
А никто и не думал шуметь,
Вася пел, ведь нельзя же не петь!
А что голос у Васи скрипучий,
Так зато мы и сгрудились кучей,
Кто стучал, кто гремел, кто скрипел,
Чтобы он не смущался и пел!
Думается, Кушнер никогда не забывает о специальности школьного учителя — она помогает ему в жизни и творчестве. Его детские стихи — тому подтверждение, нередко это универсальное мини-пособие по изучению разных дисциплин: русского языка, литературы, живописи. Вспоминается еще одно его знаменитое стихотворение про картину, многими наверняка впервые услышанное в трёхчастной анимационной зарисовке «Пластилиновая ворона»:
Если видишь: на картине
Нарисована река,
Или ель и белый иней,
Или сад и облака,
Или снежная равнина,
Или поле и шалаш,
То подобная картина
Называется: пейзаж.
Если видишь на картине
Чашку кофе на столе,
Или морс в большом графине,
Или розу в хрустале,
Или бронзовую вазу,
Или грушу, или торт,
Или все предметы сразу, —
Знай, что это: натюрморт.
Если видишь, что с картины
Смотрит кто-нибудь на нас:
Или принц в плаще старинном,
Или в робе верхолаз,
Лётчик или балерина,
Или Колька, твой сосед, —
Обязательно картина
Называется: портрет.
