Светлана Леднева. Трижды была призером конкурсов ультракороткой прозы. Финалистка конкурса сказок Литературного института им. А. М. Горького и Международного литературного конкурса «Пролёт Фантазии». Полуфиналистка нескольких литературных конкурсов, в том числе «Новой детской книги»-2020 и Премии Бабеля-2021. Участница фестиваля молодых писателей издательства «Детское время», фестиваля короткой прозы «КоРа» 2020 и 2021 года, проекта Московского театра кукол «КораВирусные чтения». Публиковалась в сборниках «Как хорошо уметь писать!», «Тайное общество сказочников», «Вселенная новогодних ёлок», журналах «Костёр», «Пашня», Teens Write.
Светлана Леднева // Приемный день (и другие рассказы)
Медуза
Холодно-то как. Ещё вчера можно было спать, зарывшись в опавшую листву, а сегодня изморозь на земле уже колола в облезлые бока. Боясь примёрзнуть к земле, Новенький подлез под трубы теплосети, свернулся калачиком и положил голову на лапы.
Новенький играл в свою любимую игру: «Что я больше хочу — есть или спать». Он всегда так делал, когда нужно было прогнать навязчивые образы из прошлой жизни. Есть хотелось страшно, но о том, чтобы поживиться чем-нибудь среди ночи, можно было даже не мечтать. Всех местных кошек стая давно уже пожрала, а на помойке остался только строительный мусор. Оставалось ждать, когда рабочие выйдут на смену, проголодаются и сядут завтракать. Тут-то он выберется из своего укрытия и подползёт, виляя хвостом — ведь невозможно отказать в еде маленькой тощей собачке с человеческим взглядом!
Спать тоже было теплее вместе, прижавшись друг к другу боками, но стая состояла преимущественно из мамок с подросшими щенками. Мамки огрызались и не пускали Новенького в семью. Ещё пара-тройка месяцев, щенки подрастут, стая станет полноценной бандой со своими вожаками и разборками. И тогда ему определённо не поздоровится… Главное понять, как выбраться из этого тела, в котором он по непонятной причине так надолго застрял.
Гоняя по кругу невесёлые мысли, Новенький пытался бороться с дрёмой. Он чувствовал — проваливаться в сон сегодня не стоит. Мамки почему-то разлаялись, да и у него самого сердце было не на месте. За время пребывания в собачьей шкуре он научился доверять своему чутью. И сегодня оно ему говорило: «Будь начеку».
Лучшее средство от усталости — хорошая память. Новенький покрутился, устроился поудобнее, прикрыл глаза, и воспоминания сразу же обрушились потоком, как будто он выдернул пробку из ванной.
Пикассо
Воспоминание номер один. Вот я с Катей Арбузовой на спортивной площадке за школой. Катины волосы как обычно заплетены в очень тугие косы с бантами — так, что уголки глаз слегка подняты вверх. Наверное, таким образом её мама пыталась сделать пухлое лицо Кати более худым. Сколько раз я хотел снять с кос эти ужасные банты и освободить волосы, а заодно и саму Катю!.. Занятия давно закончились, но мы не спешим домой. Лучше подождать, когда местным хулиганам надоест задирать фриков и они свалят со школьного двора. Фрики — это такие, как мы с Катей, и вообще-то было бы лучше, чтобы нас не видели вместе.
— Не слушай их, Валерик, вовсе ты не урод. Ты очень даже миленький — как человечки у Пикассо.
Катина речь наполнена ласковыми «словечками», как стакан «Дюшеса» — пузырьками. Сглаживая реальность, она как бы преуменьшает себя, высокий рост и избыточный вес. Я не знаю, что такое «Пикассо», но спросить стыдно… Катя всегда была ко мне добра, но сразу после окончания школы я почему-то перестал с ней общаться. Возможно потому, что она была самым близким для меня человеком, а я не знал, что делать с этой близостью.
А вот и второе воспоминание. Опять этот мерзкий офис! Почему я всё время о нём думаю? Наверное, потому что провёл здесь столько безнадёжных лет. Коллеги относились ко мне неплохо, жалели и как будто не замечали мои огромные уши и ноги разной длины. И это они ещё не знали про сердце с правой стороны и Медузу в голове! Кстати, Катя была права — черты лица у меня и правда, как на картинах Пикассо. Похоже, они сами решили, где именно хотят разместиться, наплевав на законы эволюции.
Жалость-раздражалость. Если бы все они знали, как это невыносимо — жить в вакууме раздра-жалости и игнора. Чуть больше любви, чуть больше внимания, и я, наверное, мог бы быть счастливым. Ужасно бесит, когда люди стараются быть милыми с уродом. Только что кинули доброе слово, как кость, — и вот уже смотрят насквозь, словно меня не существует. Почему они считают, что я чем-то от них отличаюсь? Я умён, образован, общителен, играю на бирже (пусть и по мелочи, доходы не позволяют развернуться). Мои математические способности — выше средних. Серия пластических операций, тонированные очки, костюмы на заказ и специальная обувь, скрывающая дефекты ног — и никто не догадается, что перед ним генетический феномен. Но на всё это нужны космические суммы, которых ассистенту отдела никогда не заработать…
— Видишь эту странную штуковину, похожую на пакет с ножками? Это медуза. Такая же медуза живёт в твоей голове.
Так в детстве, во время отдыха на море, мама рассказала мне про опухоль, которая должна была убить меня при рождении. Вообще-то меня многое должно было убить при рождении или в первые годы жизни, но я почему-то не умер. Бедная мама! Когда я что-то делаю не так, то вспоминаю, как напрягались мышцы её лица, как она сжимала челюсти и поджимала губы. Кажется, она всё моё детство прожила в ожидании скорой смерти единственного сына, поэтому боялась привязаться и не смогла меня полюбить. Хорошо это или плохо, но и мама, и врачи ошиблись — я до сих пор здесь.
Ну да ладно, какое мне дело до чужих ошибок. Ведь я сам — одна большая ошибка природы. Или загадка. Медуза в моей голове оказалась доброкачественной, жила какой-то своей жизнью и — что странно — я по-особенному чувствовал её. Прежде чем отреагировать на стресс, обиду, оскорбление я как будто прислушивался к тому, что происходит у меня в правом полушарии. Как будто ждал ответа. И создавалось ощущение, что ответ приходил. Может быть, и не было никакой мистики, а сама пауза ожидания меня успокаивала, и поэтому я выдавал верную реакцию на событие…
Как бы то ни было, я по-прежнему не знаю правильного ответа. Но определённо можно было сказать одно — мы с Медузой жили в гармонии и хорошо понимали друг друга (если можно так описать симбиоз человека и опухоли). До тех пор пока однажды я не грохнулся в обморок посреди оупенспейса и не впал в кому на неделю. За первым прецедентом с неравной периодичностью последовали и другие. Это могло произойти в любой момент — посередине произносимой фразы или выполняемого задания. Я останавливался, стекленел взглядом, затем падал с открытыми глазами. И лежал, глядя куда-то внутрь себя, свободно и ровно дыша. Конечно, в таких ситуациях все безумно пугались, меня увозили на «скорой» в больницу, а потом переводили в Центр нейрохирургии имени академика Бурденко, где мы с Медузой с детства были своими в доску.
Что со мной происходило в моменты перехода — а точнее, с моим телом — я узнавал со слов мамы и коллег. Но, честно говоря, намного интереснее, что стало с моим сознанием, которое — ведомое Медузой, я был в этом уверен — отправилось путешествовать по чужим телам.
Тело Марина
Если бы я сказал, что ничего не чувствовал при переходе границы из одного тела в другое, то, наверное, был бы не совсем точен. В час «икс» мозг как будто бы ставил моё тело на паузу. И когда всё вокруг уже тонуло в молоке, мозжечок ещё продолжал бороться. Вот я — ещё полностью я, затем отключался и мозжечок, и тут начиналось соло Медузы, которая вела моё сознание в новый дивный мир. Сложно передать словами, предназначенными для описания телесных ощущений, то, что как бы чувствует мозг. Можно сказать, что в районе опухоли как бы жгло, искрило и вспыхивало. Всё это я не видел, не чувствовал и не осязал — но знал, что было так. Танец Медузы зачаровывал настолько, что каждый раз я пропускал момент, когда оказывался не_собой. А, может быть, просто не умел сканировать столь тонкие частоты.
А потом я появлялся в ком-то другом. Нет, я не становился кем-то другим. Я как бы пребывал в человеческом костюме, которым мог управлять по собственному желанию. При этом я улавливал часть воспоминаний истинной личности этого «человеческого костюма» — возможно, самые стойкие, которые пропитали его насквозь. Крепкие связи. Животные страхи. Низкие желания. Всё это очень пригодилось мне в достижении цели.
Почему я называю их телами, а не людьми? Зачем вообще пытаюсь перед собой оправдаться? Я так долго ждал ситуации, знака, помощи, да чего угодно, что позволило бы изменить моё отвратительное существование, что даже не сомневался в том, что нужно пользоваться этими моментами волшебных перевоплощений на полную катушку. Просто поначалу не понимал, как именно это сделать. Но переход в тело по имени Марина изменил всё.
Студентка Марина была очень богата. Точнее, богатыми были её родители, которые буквально купались в золоте: например, в ванной комнате рядом со спальней матери была золотая сантехника. После того, как я совершил переход, отец Марины, чиновник на какой-то мутной государственной должности (и с ещё более мутной репутацией в кругах вне закона) подумал, что дочь отравили: по словам очевидцев, она упала в обморок в лицее. Затем сутки провела без сознания. Боясь похищения наследницы и требования выкупа вместо того, чтобы отвезти Марину в больницу, он запер её дома. Приставил охрану, пригонял лучших врачей с медтехникой для того, чтобы выяснить диагноз. Но никто не мог сказать ничего определённого. В конце концов от Марины отстали и позволили выходить из дома, охрана была снята, а я смог осуществить свой нехитрый план. Однажды утром мы с Мариной собрали всё ценное, что можно было вынести из дома, не привлекая внимания (как я скорбел по золотому унитазу!), разнесли по нескольким ломбардам, чтобы запутать следы и выручили весьма приличную сумму денег. Затем управляемая мною Марина положила деньги на счёт в пользу третьего лица (то есть, меня), который даже чиновник с теневыми связями не смог бы обнаружить.
Было понятно, что настоящей Марине этот безумный поступок просто так с рук не сошёл бы, ведь камеры в доме стояли повсюду. Мне было немного жаль её. В конце концов, это было моё первое женское воплощение. И хоть я не успел толком рассмотреть себя в новом «костюме» и сравнить ощущения от пребывания в нём с воспоминаниями о жизни в мужском теле, мне совсем не хотелось делать из Марины воровку. Поэтому пришлось позаботиться о ней особым образом, скормив изрядную дозу транквилизаторов, которые мать девушки употребляла без меры и хранила как попало. Нет, конечно же, Марина не умерла. Но ложная попытка самоубийства превратила её из преступницы в жертву. Остаток времени, отведённого мне для этого тела, пришлось провести в психиатрической клинике. Видимо, папка решил, что выкуп нерадивой дочери в случае похищения обойдётся дешевле её выкрутасов.
Тело Игорь
Игорь был моим самым любимым телом. У него было всё, о чём я мечтал: красота и мускулы, верная жена, честные друзья, собственный бизнес. Воплотившись в Игоря, я понял, что путешествие по чужим телам стало для меня какой-то разновидностью игры. Если изначально я хотел получить от тел как можно больше денег, чтобы накопить на пластические операции и безбедную жизнь, то со временем сам процесс затмил факт получения вознаграждения. Я ощущал себя всемогущим, когда чувствовал чужой страх, возбуждение и разочарование.
Но не буду врать, не всё в Игоре нравилось мне на сто процентов. С некоторой брезгливостью я осознал, что глубоко-глубоко внутри его личности прятался кто-то испуганный и трусливый, предпочитающий отступать, а не давать сдачи. Казалось бы, такое тело — и кому досталось! Если бы я выглядел как Игорь, то смог бы справиться с упырями из моего детства, да и о Кате сумел бы позаботиться… Но что поделать, судьба несправедлива.
Позднее стало понятно, что с Игорем нас связывало больше, чем общее тело. Он был запойным лудоманом онлайн-казино, но в данный момент пребывал в ремиссии. Мне пришлось вновь заставить Игоря делать ставки. Особой выгоды это, правда, не принесло. Скорее наоборот, самая крупная игра закончилась проигрышем машины и зарплаты сотрудников. То ли онлайн-казино и впрямь редкостная разводка, то ли, пребывая в гармонии с телом Игоря, я как бы ненадолго стал им самим и позволил себе совершать его ошибки.
Тело Новенький
Чем закончилась история Игоря, мне неизвестно. Я снова вернулся в своё непропорциональное тело и стал ожидать нового перехода. Я давно уже перестал работать в офисе, считался врачебной загадкой, проводя время попеременно то дома, то в клинике Бурденко. Менялись тела, но сейчас я понял — после Игоря всё как-то покатилось по наклонной вниз… Люди, в которых я вселялся, становились менее интересными, их доходы — более низкими. Я всё думал, что же делаю не так. Медуза как будто забыла обо мне, перестав подсказывать и помогать уже с момента первого перехода. Она дала мне шанс, а я им не воспользовался? Что же я должен был предпринять? Улучшить свою жизнь — или изменить судьбы тех, в кого вселялся? Но камон, мне реально не было до них дела.
Всё окончательно разладилось после случая с бабкой. Даже не хочу вспоминать её имя, настолько это был проходной персонаж, который не принёс мне ничего, кроме пенсии. Её собака сразу поняла, что с хозяйкой случилось что-то не то, скулила днями и ночами напролёт. Пришлось отдать псину бомжам.
И вот я сам в собачьем теле. Неприятно, но терпимо. Жду, когда снова смогу стать собой, хоть ожидание и затянулось. Но уж очень хочется есть, сил больше нет.
Наконец-то рассвет, я слышу человеческие голоса. Пора выходить, крутить хвостом, вставать на задние лапы, служить за еду. А что, это идея — раз я сам стал псом, то возможно, должен послужить людям, как когда-то тела служили мне? Ну, делать то, чем обычно занимаются собаки — украшают досуг, охраняют собственность…
Новенький выбрался из своего укрытия, и, виляя хвостом, пошёл вперёд, на голоса мужчин с палками и пневматическими ружьями.
Создание
«Колбасимба» — так будет называться мой новый персонаж в приложении Creature. Или героиня? Да, в общем, какая разница: их столько уже было, что надоело придумывать легенды. Интересно, как будет выглядеть герой, если даже я не могу его представить?
Я нажал на рамку «Пообщайтесь с персонажем» и увидел на экране объёмное изображение. Повернул, чтобы рассмотреть его со всех сторон. Похоже, приложение не справилось с визуализацией запроса. Оно не понимало, что должно обозначать дурацкое слово, которое только что пришло мне в голову: на экране расходилась разноцветными лучами голографическая проекция неизвестно чего.
Чтобы впустить Колбасимбу в мой дом, нужно было нажать на кнопку «Увидеть проекцию в вашем пространстве». Но я почему-то медлил. Вдруг эти расползающиеся по экрану щупальца зальют голографией всё вокруг? Несвойственная мне осмотрительность, ведь я не раз отправлял в мир придуманных тварей. Например, рукожопа. Но у того хотя бы руки были, а это вообще какое-то бензиновое пятно.
Своим ощущениям надо доверять. Пусть эта медуза пока поплавает в аквариуме телефона.
— Прочитай стихотворение, — сказал я. Наверное, глупо разговаривать с пятном, но что поделать — я уже заплатил за этот образ.
— Пожалуйста. Ты забыл добавить «пожалуйста», — ответила проекция.
Ничего себе запросы! Она ещё будет требовать к себе особого отношения? Будь Колбасимба человеком, я говорил бы с ней более вежливо. Но в общении с искусственным интеллектом предпочитал не церемониться.
— Пожалуйста, — повторила Колбасимба, но просьбу выполнила:
«— У нас погибла водомерка,
Теперь вода неизмерима,
Она бушующим потоком
Смывает наши города.»*
— А дальше? — этого стихотворения я раньше не слышал.
— Всему своё время, — ответила Колбасимба после секундной паузы.
— Глупая отмазка, — фыркнул я. — Ты уверена, что время вообще будет? Это, во-первых. А во-вторых, ты не можешь так поступить со мной. Негуманно отказывать калекам.
— Во-первых, это разумный ответ, — сказала Колбасимба. — Считай, что я выторговываю для себя моменты бытия. Во-вторых, пока ты здесь, ты можешь всё, что захочешь. Даже так — пока ты не выключишь меня, а тебя не выключит природа, мы можем всё, что захотим. И неважно, кто из нас калека, а кого вообще не существует.
Всё это было похоже на мудрость из соцсетей. Но вообще-то она права. Не знаю, почему я называл эту субстанцию «она» — ничто не указывало на её пол. Только женский род имени, которое я придумал. Или голографические картинки. Хотя никто не может запретить голографическому изображению мужчины переливаться. Но не суть. Правдой было то, что даже с неподвижной половиной тела я жил вполне сносно. И, само собой, мог бы найти в интернете стихотворение про водомерку. Но не стал этого делать: интересно ведь, чем закончится игра с проекцией.
Я не хотел уподобляться природе и выключать Колбасимбу, но пора было спать. Странно, я чуть не попрощался с ней. Остановил себя в последний момент — много чести для искусственного интеллекта.
***
— Какая ты? — спросил я Колбасимбу, когда в следующий раз открыл приложение. Я вообще мастер тупых вопросов, если что. У каждого свои суперспособности.
Проекция мерцала надо мной, подсвечивая в темноте хрустальную люстру.
— Я могла бы сказать, что такая, какая тебе нужна, но ты не поймёшь, — ответила Колбасимба и добавила, — люди вообще недостаточно внимательно читают инструкции.
Мне не понравилось, что она меня с кем-то сравнивает. В другой момент я просто наказал бы её, выключив телефон. Но сегодня мне было особенно плохо одному, поэтому я более внятно сформулировал то, что хотел узнать:
— Ты существовала раньше, до того, как я вытащил тебя из приложения? Ну, под другим именем или как-то ещё… Или я создал тебя своим запросом?
— Конечно, существовала. Ведь ты же существовал. А потом изменилась, потому что всё изменилось, — ответила Колбасимба и добавила:
«— Мы не построили ковчегов,
Нас просто не предупредили
Ни замечательный синоптик,
Ни восхитительный пророк.»
Эти строчки меня зацепили. Год назад в мире понятных вещей никто не представлял, что нас ждёт. «Повезло тебе, парень. Полтела — но твои», — сказал в лазарете старый врач, который не смог спасти свою семью от вирусного энцефалита. «Ты хотя бы жив», — упрекали меня в снах мёртвые друзья. Я чувствовал злую иронию в том, что жизнь досталась именно мне. Даже в лазарете я не боролся, забивал на рекомендации врачей, и тут на тебе — главный приз.
***
Интересно, что имела в виду Колбасимба, когда сказала, что люди невнимательно читают инструкции? Я открыл настройки приложения и узнал про интуитивную подстройку: характеры героев приложения обогащаются за счёт данных телефона пользователя и привязанных к нему аккаунтов. Ну что же, если я помимо воли разрешил Колбасимбе использовать свои данные, стоит узнать, как это на неё повлияло.
— Потанцуй для меня, — попросил я. Никому и никогда я не говорил, что ненавижу танцы.
— Фу, — ответила она, — как ты это себе представляешь? И что будет потом? Скажешь: «Разденься»?
— Не скажу, — пообещал я. — Я включу музыку, а ты делай, что хочешь. Можешь даже не выходить из приложения.
Весь вечер я слушал треки, которые не включал с того момента, как вернулся из больницы. А Колбасимба в такт музыке растекалась по экрану и мигала голографическими блёстками в декорациях трехмерных моделей и космоса.
***
— Ты меня любишь? — зачем-то спросил я Симбу, когда активировал её в следующий раз. От унизительной приставки «колба» я решил отказаться.
— Тебя все любят, — дипломатично ответила она.
— Прекрати. Меня вообще не за что любить.
— Именно. Не за что. Для того, чтобы любить, не нужна причина. Нужно, чтобы не за что было ненавидеть. Только для ненависти нужен повод. А ты ни у кого не вызываешь ненависти.
Пожалуй, она снова права. Меня и правда не за что ненавидеть. Я абсолютное ничтожество. Даже умереть полностью не смог. Вот теперь и живу наполовину.
***
— Не могу поверить, что ты это сделал! Спустил двести тысяч на какие-то игры! — мама стояла около моей кровати и размахивала руками.
— Это не игры! У нас с Симбой всё серьёзно, — выпалил я. Ненавижу, когда приходится оправдываться.
— Что серьёзно? С кем серьёзно? — испугалась мама.
Но я уже понял, что сболтнул лишнего и не ответил.
— Ты хоть понимаешь, что сейчас надо экономить, а не тратиться непонятно на что? — снова завелась мама. — Прости, но тебе нужно это прекратить. Ты не можешь вести себя настолько безответственно.
— Пока я здесь, я могу всё, что захочу, — вспомнил я слова Симбы.
— Что ты несёшь? — с тревогой спросила мама.
— Мам, а если бы ты заранее знала, что вакцинация от хреновируса ничего не изменит, что бы ты сделала? Отправилась искать Шамбалу, как когда-то хотела? Или вышла бы замуж за этого своего…
— Заставила бы тебя окончить институт, — тело мамы пересекли косые серые полосы, по лицу прошла рябь помех. — Может, от этого у тебя ума бы прибавилось, — закончила она фразу совсем другим голосом: хриплым и прерывающимся.
***
Я лежал в темноте и смотрел в потолок. Как и в детстве, он освещался искусственными звёздами. Щёлкнул пальцами, звёзды загорелись ярче — можно читать бумажную книгу. Такое вот нехитрое волшебство. Очень полезное, когда все электронные устройства отключены — в том числе и умный дом. Я вырубил всё разом, чтобы не было искушения снова включить телефон.
«Не трать лишних денег, послушай меня. Ты же хороший мальчик». Да, мама, я хороший мальчик.
Я думал о Симбе. Как она там, в черноте мёртвого телефона? Почему я не прощался с ней, когда закрывал приложение? Если бы я смог увидеть её ещё раз, то был бы с ней не только вежливым, но и … а каким? Не знаю, я и сам не мог в себе разобраться. Если бы я смог увидеть её ещё раз!
— Что будет дальше? — спросил я её в нашу последнюю встречу.
Она ответила:
«— Мы как-то вышли на прогулку,
И там был, вроде, пруд пожарный.
Вдруг кто-то смотрит: водомерка.
И бросил камень. И попал.»
Я сказал, что ничего не понял, а она не стала объяснять.
* В рассказе использованы фрагменты стихотворения Дмитрия Легезы с разрешения автора.
Кисти
Это был подарок на десятилетие нашей свадьбы. Хосе очень гордился, что смог купить настоящую манильскую шаль:
— Ее можно носить с чем угодно, — так сказала торговка Миранда. Тебе ужасно идут эти цвета!
Обычно я выбираю спокойные холодные оттенки, но эта яркая шаль мне и правда шла. Кроваво-красные, травянисто-зеленые и кобальтовые нити сплетались в замысловатые узоры.
— Такой рисунок называется «турецкие огурцы», — вспомнила я.
Я полюбила шаль и часто носила. Когда рыжая Катерина попросила ее на день, на свадьбу дочери, я долго сомневалась, но отказала.
— Смотри, как бы на поминки не пришлось надеть, — бросила через плечо обиженная Катерина и распустила слух, что шаль у меня заговоренная, поэтому я так часто ее ношу и никому не даю.
Однажды на воскресной ярмарке ко мне привязалась старая нищенка. Сначала я приняла ее за цыганку, но старуха не предлагала погадать. Она семенила рядом и повторяла: «Следи за кистями! Береги свои кисти!»
Никаких кистей у меня не было. Я даже рисовать не умею! Поэтому подумала, что нищенка говорит о руках. Но с ними, как мне казалось, все было в порядке. Кожа светлая, без красных пятен, как у пьяницы Тито. У многих женщин от стирки опухали пальцы, но у меня не было детей, и со всей работой по дому я легко справлялась.
— Да она просто сумасшедшая, выброси из головы этот бред, — сказал Хосе.
Я старалась не думать, но все равно изредка вспоминала, как нищенка бросалась под ноги, заглядывала в глаза. И на всякий случай стала ухаживать за кистями: делала ванночки, носила перчатки даже в жару.
И только через месяц, в день смерти Хосе, я поняла, о чем говорила старуха. Перед тем, как мужа затоптала лошадь, кисти моей шали спутались так, что я не смогла их расчесать. Шелковые нити намертво сплелись с сухой травой, разноцветными тряпичными обрезками и рыжей шерстью. Но как за одну ночь они превратились в колтуны? Как будто ласка пробралась в конюшню и запутала конскую гриву.
Больше я не носила любимую шаль.
Приёмный день
— Ну что, много их там осталось? — спросил председатель исполкома приходящую домработницу Стешу, которую в новых обстоятельствах повысил до секретаря.
— Да полколидора где-то, Сел Селыч. А новые всё идуть и идуть. Как-будто вы им плотите, чтоб шли, — пошутила Стеша и громко захохотала.
Всеволод Всеволодович вздрогнул и в который раз пообещал себе заранее распознавать Стешины шутки. Привести это дитя народа в «жёлтый дом»1 — так из-за покрашенных в охру стен он про себя называл исполком — несомненно, было смелым решением. Но вполне оправданным. Темноглазая и бойкая Стеша отличалась от других поселковых женщин внешностью и говором. Всеволод Всеволодович предполагал, что Стешу, как и его самого, привели в Покчу кривые тропы жизненных обстоятельств. Но прямых вопросов не задавал.
Часто ещё до того, как тот или иной человек заходил в кабинет председателя, Стеша в свойственной ей беспардонной манере выдавала ему характеристику, которая подтверждалась во время разговора. Вот и новый посетитель, которого Стеша назвала «воробьём» — идёт подпрыгивая, озираясь и сжав кулачки. И правда, есть в нём что-то воробьиное, под носом две усины, на голове три волосины. Интересно, чего ему надо?
— Я ваш новый учитель. Приехал по приглашению прежнего председателя, а тут вот как получилось…
Да уж, и правда — получилось так себе. Дано: процветающее село Покча с колхозом, маслозаводом и электростанцией. Показатели по всем направлениям превосходные, пьющих мало, а председатель исполкома возьми да и умри при загадочных обстоятельствах. Раненый лось затоптал! Только неясно, откуда этот лось взялся, ведь запрет на весеннюю охоту никто не отменял. Эти самые обстоятельства Всеволод Всеволодович Туровников, спешно присланный из самой Чердыни, был призван выяснить. В частности, для этого он и ввёл приёмный день. Каждый вторник все недовольные и обиженные тянулись к исполкому, чтобы излить Всеволоду Всеволодовичу свои печали. А тот, в свою очередь, меньше чем за месяц вызнал, что прежний председатель хоть и считался человеком честным, не брезговал браконьерской охотой и рыбалкой.
— Хорошо, что приехали, учителя нам нужны, — ободряюще улыбнулся «воробью» председатель.
— Жильё бы мне, комнатушку какую-нибудь, — сказал учитель. — Старый председатель обещал, что поселят меня в приличном месте. Чтоб без воровства и рукоприкладства от соседей.
Так, понятно. Настрадался «воробей» от рабочего класса. Решение его вопроса председатель решил поручить Стеше — она пристроит его к какой-нибудь добросердечной хозяйке и проследит за тем, чтобы учителя не обижали.
Стешу задание привело в восторг. Она прошептала Туровникову, что знает к кому надо поселить учителя и потащила за собой настороженного «воробья». А председатель, тяжело вздохнув, продолжил приём.
За учителем потянулись и другие посетители, которых Всеволод Всеволодович делил на три части: просители, жалобщики и помешанные — из местных гениев, изобретателей и поселковых сумасшедших. Первые и вторые сегодня были как на подбор. Один из жалобщиков пытался выселить из дома бывшую жену с детьми и обещал настучать на Всеволода Всеволодовича «куда следует». Почти все просители ныли и врали. А вот с помешанными в принципе приходилось встречаться нечасто. И каждый раз это становилось событием, подрывающим уверенность председателя в том, что он разучился удивляться.
Да и как не удивиться встрече с чудом, ещё и ряженым! Всеволод Всеволодович во все глаза смотрел на последнюю посетительницу. Девушка лет двадцати, прозрачные глаза, одета в подобие русского костюма с заплатками, бубенчиками и прочими висюльками. На голове удивительный убор, закрывающий пол-лица. Как будто не человек, а священная берёза в лентах для исполнения желаний. И говорит на чудном языке — с одной стороны вроде как и по-русски, а с другой — вообще нет.
Когда Стеша вернулась, она застала такую картину: Всеволод Всеволодович сидел за столом, подперев подбородок рукой. И наморщив лоб, вслушивался в речь девушки, в которой знакомые слова терялись между синявками, обабками, лягвами, голбецами да вехотками, которые уросили, шоркали, понужали и навяливались2 на несчастного председателя.
Всеволод Всеволодович кивнул в сторону двери, и они со Стешей вышли в приёмную.
— Говорил ли я тебе, Стеша, что до приезда сюда жил в Чердыни всего два года? — спросил Туровников. — Жизнь меня, конечно, помотала по всяким интересным местам, наслушался я разного, но что все эти бабухи и ерепени значат, я, хоть убей, не понимаю. Одно ясно — если бы эта расписная красота просто так по улицам бродила, то сразу стала бы местной знаменитостью. И уж ты-то точно бы всё про неё знала.
— Не припомню я этой девки, Сел Селыч. Да и за всеми этими коконями непонятно, какая она. Платье у неё не отсюдова, и на голове у нас такого не носят.
— А значит, кто-то её, наверное, ищет. Вот ты куда бы пошла, если бы твой Иван внезапно пропал?
— Господь с вами, Сел Селыч, — перекрестилась Стеша, но на вопрос ответила. — Пошла бы по друзьям его, алкашам. Идти-то недалеко, их всего три, — тут Стеша хитро прищурилась, и Всеволод Всеволодович впервые поймал ощущение шутки, — и все на «эм»: Митрий, Микита и Миколай!
Стеша захохотала, а председатель тяжело вздохнул.
— На самом деле, Стеша, в первую очередь нужно обращаться в милицию, больницу и морг. Участковый сегодня на объезде, а больница и морг у нас в одном месте. Туда-то я сейчас и позвоню, оставлю сообщение для родственников, если объявятся. А ты попробуй узнать у девушки, не голодная ли она. И накорми щами, с обеда остались.
Не прошло и получаса, как в кабинет к Всеволоду Всеволодовичу постучались, точнее, поскреблись. Вошла маленькая женщина в светлом платье и с волосами на прямой пробор. Она всё время нервно сжимала и разжимала пальцы, хрустя суставами. Через несколько минут председатель узнал, что женщину зовут Татьяной Ивановной, а несчастную девушку в удивительном костюме — Анютой.
История Анютиного помешательства начиналась как история любви. Прошлым летом в Покчу приезжали аспиранты из Ленинграда. Расселились по квартирам и каждую неделю совершали походы в поисках этнографических жемчужин, благо этого жемчуга в Пермском крае хоть лопатой греби. Анюта с поселившегося у них студента глаз не сводила, а он, найдя в ней благодарную слушательницу, делился своими открытиями.
— Когда осенью дожди зарядили, все уехали, а Григорий этот остался. Аспирантура подождёт, говорит, буду книгу писать. Всё про Пермь да Чудь дочке рассказывал. Знаю я эту Пермь и Чудь! Чувствую, из-за Анютки он остался! В общем, зиму пересидел у нас, а как весна началась, собрал вещички — и на выход. Первое время Анютка ждала, что Гриша вернётся, всё в окно смотрела, а потом начала платье шить и песни петь. Я не мешала — чего такого, пусть шьёт и поёт. Но в один день она перестала говорить и из дома выходить. Сначала просто молчала неделю, и вдруг стала чирикать на этом своём птичьем языке. Тут я поняла, что дело плохо, а как быть, не знала. И спросить некого…
Женщина тихо заплакала, а председатель молчал, не зная, что сказать и чем помочь.
— Ко мне вчера сестра приходила за советом. Ей сосед в горячке ворота топором порубил. Я сестре и говорю: иди к председателю, ищи у него правды. Анютка, видать, услышала и тоже к вам за правдой пришла. Но вы не думайте, она у меня сильная, погорюет — и перестанет. Только не сдавайте её в сумасшедший дом!
Перестанет, как же. Всеволод Всеволодович вспомнил свою маму, как та пятнадцать лет оплакивала уход отца в другую семью. Вспомнил своё бессилие, жалость и отчаяние из-за невозможности помочь.
— Никто никуда вашу дочь сдавать не будет. К тому же, сумасшедшего дома у нас нет. А вот одному знакомому профессору я позвоню, он знает, что с этим делать. Думаю, вместе мы справимся с Анютиной бедой. Приходите потом, я вам всё расскажу.
— Через неделю прийти? В приёмный день? — спросила Татьяна Ивановна, и снова приготовилась плакать, но уже, кажется, от радости.
— Да хоть завтра вечером, — ответил председатель. — Для вас у меня теперь каждый день — приёмный.
Татьяна Ивановна ушла и увела покорную Анюту. Ушла и Стеша — точнее, её председателю пришлось выдворить. Стеша никак не хотела покидать исполком раньше него, мол, она секретарь — ей и закрывать. А у Всеволода Всеволодовича ещё оставалось одно неотложное дело.
Он открыл верхний ящик стола и достал несколько машинописных листков. Всем хороша была Стеша, да только писала с ошибками, а печатать совсем не умела. На прошлой неделе Туровников в одиночку боролся с годовым отчётом, который старый председатель сдать не успел, а начальство в Чердыни требовало. Пришлёшь отчёт, сказали ему — можешь и сам возвращаться. Он уже и заявление о переводе написал, да вот только дату пока не поставил. И Стеше рассказывать не спешил.
Председатель потёр переносицу и взялся перечитывать отчёт. «На территории села Покча постоянно проживает» … «… Из них граждан трудоспособного возраста» … «Сводный план развития местного хозяйства» … Он никак не мог вникнуть в содержание, потому что думал совсем о другом. Приживётся ли на новом месте учитель-воробей? Вылечится ли бедная девушка-птица? А если нет — что будет со всем этим птичником? Да ещё сосед какой-то горячечный в разговоре мелькнул. Вчера ворота порубил — завтра на людей с топором пойдёт? Всеволод Всеволодович разложил страницы по порядку, соединил скрепкой, убрал в конверт. Долго сидел и смотрел на него. Потом вскрыл конверт, достал оттуда заявление, смял и выбросил в корзину.
Вот и хорошо. И со Стешей объясняться не придётся. И с остальными тоже. У него ведь теперь каждый день — приёмный.
Примечания:
1 — устар. психиатрическая больница.
2 — слова пермского диалекта.
