Иркутянин Илья Подковенко — из тех молодых авторов, что идут к заслуженному признанию долго, тернистыми путями, не опуская рук. И в конечном счете приходят — сборник малой прозы этого автора прошёл в короткий список премии «Лицей» 2025 года; не за горами, уверен, и выход отдельной художественной книги.
Малая проза Подковенко очень неоднородная — брутальная и нежная, социальная и психологическая. Регистры самые разные. Неизменно одно: дух и влияние места — Южной Сибири, Байкала. Байкал становится и одним из главных героев лирического рассказа «Глубина» — жизнеутверждающей истории о преодолении и перерождении. И о надежде — куда нам без неё. И, наконец, о том, что глубина горя побеждается ещё большей глубиной, а уж где её найти и как решиться на погружение — каждый решает сам.
Иван Родионов
Илья Подковенко родился в 1998 году в г. Братск (Иркутская область), проживает в Иркутске. Поэт, прозаик, культуртрегер. Окончил исторический факультет Иркутского государственного университета по направлению «История». Руководитель межрегионального творческого объединения «НеоКлассический Синдром». Автор книги-биографии «Кто вы, Иосиф Уткин?» (2023г.), сборника стихов «Заметки на полях» (2021 г.). Публиковался в журналах «Юность», «Сибирь», «Азъ-Арт» и других изданиях. Финалист премии «Лицей-2025».
Илья Подковенко // Глубина
— Желающий плакать — счастлив не будет! — назидательно сказала мама. Она любила выдавать авторские, немного неловкие афоризмы, считая их вековой народной мудростью.
Галя в ответ нежно улыбнулась, закинула сумку на плечо и стала ждать объятий. Мать подошла, они поцеловали друг друга в щеки, и Галя, натянув шапку темно-винного цвета, вышла из дома.
Конечно, мать была права. Конечно, это тяготило. Но девушка научилась не пропускать тяжелые чувства и мысли через выстроенные в голове дамбы. Иначе давно бы захлебнулась горем и бессилием.
Она села в машину, бросила сумку на пассажирское кресло, подключила телефон к магнитоле, глянула на себя в зеркало заднего вида и отправилась на Байкал. Машина, спасибо дистанционному заводу, была к этому времени прогрета.
Сегодня ее ожидал новый опыт или, как сейчас говорят, экспириенс. Кто-то грибами закидывается, кто-то по иголкам ходит. А у нее — подледные ныряния. За трехлетнюю карьеру дайвера для Гали они казались возможными в теории, навроде поездки в Южную Африку. А вот-вот станут реальностью.
Бато и Володя, ее наставники, ждали участников погружения в Листвянке, поселке на берегу Байкала. Бато был молодым плечистым бурятом с благородным взглядом. Галя лишь дважды в жизни встречала мужчин с таким взглядом, восхищалась обоими и подсознательно боялась даже заговорить с ними. Сильные люди не для нее, вечно пытаются, наплевав на возражения, тащить куда-то вверх. Даже если они, как Бато, занимаются погружениями в воду.
А благородный человек в десять раз сильнее просто сильного. Скала, вросшая в само мироздание. Таран бытия.
Володя же годился ей в отцы, это был юркий дядька с доброй улыбкой и усталым-усталым взглядом. Говорил он обычно негромко, но до слушателей доходил каждый слог произнесенного им. Будто дайвер всегда вещал посреди реки, и вода подхватывала его слова.
За окном мелькали знакомые с детства пейзажи. Тайга, склоны вверх, склоны вниз, заводи Ангары, редколесье и древесные массивы из вековых сосен. Не из детства был многополосный участок дороги на выезде из города. Кто сумел найти на него деньги и построить — народный герой.
Из динамиков что-то ненапряжно мяукало. Гале не по возрасту была и эта тоска в глазах, и короткая стрижка, — при ее-то шелковистых водопадах, — и сутулость. Невысокая, худая, ласковая, когда не боялась за свою ласку стать побитой дворнягой.
А еще очень улыбчивая, что вкупе даже не с пепельным, а с выжженным взглядом вызывало у людей необъяснимую тревогу. Всякий раз казалось, что ее переливчатый смех закончится рыданием.
Она не могла простить ни себя, ни мир, лишивший ее любви. Как умный человек, склонный к рефлексии, она понимала природу своих экстремальных увлечений. Мотоцикл, скалолазание, дайвинг. Это только то, что осталось в ее жизни, а сколько еще перепробовала…
Искала она, конечно же, смерти.
Галя остановилась у «Маяка», высокого отеля с башней. Вышла из машины, взяла сумку, поставила авто на сигналку. Бросила дежурный недоуменный взгляд на бледно-розовые стены «Маяка», никак не вписывающиеся в местную экспозицию, потом, пряча взгляд от озера и глядя под ноги, пошла в сторону берега. На Байкал хотелось смотреть целиком, с самого-самого краешка земли.
Природный гигант, тайное море бескрайней тайги, укрывшей его лесами, степями и горами Хамар-Дабана, казалось, обняло Галю, расправило свои широкие крылья, правым упираясь куда-то в Слюдянку, а левым — за горизонт. Белое плато, манящее пойти пешком до Бурятии, ослепляло. И обманывало. Почему-то всегда казалось, что до горного хребта на противоположном берегу всего ничего, пара часов ходьбы, но на самом деле — тридцать с лишним километров. Еще не верилось, что под этими метровыми природными плитами из льда скрывается подвижная водная стихия, что там живут нерпы, рыбы и прочий планктон, что через час она опустится в эти воды и небо ее станет льдом.
А Байкал улыбался, баюкал и зазывал безоблачным небом поскорее побежать по его поверхности.
Шаг, и Галя пошла по воде.
Здороваться с Байкалом, пытаться по приезде охватить его одним взглядом научил Петр. Ее Петр. Ее скала.
Но скалу, на которой строилась ее жизнь, унесло с собой бурное течение жизни. Петр улыбнулся ей и сгинул в пучине, оставив отсвет не совсем ровных, но предельно родных зубов. Вспоминая их последнюю встречу, Галя неосознанно обнимала сама себя, будто старалась согреться.
Лето после гибели Петра в ее жизни так и не наступило.
Мать причитала, ругалась, талдычила: молодая, другого найдешь. А Галя раз за разом приезжала на могилу мужа и бросалась к нему, обнимала иссушенный холм, разрывала кладбищенскую тишину ревом. Потом тяжело заболела. Тяжело — но недостаточно. Знала, что Петр назвал бы ее дурой, согласился бы с мамой, желал долгой и счастливой жизни, пусть и без него. Не раз говорил ей, что люди смертны и надо быть готовой жить, даже если с ним что-то случится. Будто знал. Они всегда будто что-то знают, но до конца не говорят.
Под ребра опять что-то ударило, она согнулась. Подняла голову, посмотрела на десятки людей, бродящих по льду и пляжу. Поодаль проносилась лодка на воздушной подушке. Помощь никому из этих людей была не нужна, а Гале — очень. «Помогите» — стучало в голове. «Помогите».
Ее окликнул Бато своим богатырским басом. Галя резко обернулась, снова почувствовав себя частью реальности. Побежала на берег, забралась через разломанные ступеньки на дорогу.
— Галочка!
— Батошка!
Они любили подурачиться и помиловаться.
— Красавица моя сибирская, готова к заплыву?
— А-то! С ноября закалялась.
Они взяли кофе, подождали остальных дайверов и пошли к «буханке», к фарам которой кто-то прикрепил брови. И без того осознанный взгляд машины стал буквально человеческим. Правда, выражал страх.
Володя проводил инструктаж в пятый или седьмой раз за эту неделю, ничего нового не рассказывая. Галя прислонилась лбом к запотевшему окну и немного давила на него, чтобы голова не билась на кочках. Ехали по льду, но даже здесь встречались ухабы.
Скоро пойдут торосы, озеро ощетинится ледяными зубами в половину человеческого роста. Галя любила в мае приехать на озеро и начать «чесать лед», стенки торосов крошились мириадами иголок. Солнце, тепло, а от нерастаявшего пока озера — космическая прохлада.
Конечно, «чесать лед» они придумали с Петром. Ее Петром…
Уже несколько лет прошло, а ее не отпускала разлука. Да, перестала так спешить на кладбище — в какой-то момент совсем невмоготу стало. Может, будь у них ребенок, Галя пережила бы все это легче. Но нет, это скорее она сама чувствовала себя ребенком, которому оторвали пуповину и бросили в глубину галактики. Одну — бездыханную, немощную, бессмысленно плывущую в невесомости. Неспособную жить без человека на том конце метафизической пуповины.
— Все хорошо? — Рядом сидела Таня, она увидела слезы. Галя улыбнулась.
— Да, прости, что-то задумалась. Отцовский пес недавно умер, жалко.
Пес. Она сравнила Петра с псом. Ну сказала бы как есть, и что? Или, наоборот, не говорила бы ничего, не врала. Теперь перед погибшим мужем стало еще и стыдно.
Она читала все эти цитатки мужиков-писателей, что женщины могут разлюбить и ожесточиться, что-то про то, как вчера готовая на жертвенность женщина сегодня пройдет мимо помирающего в канаве любовника. Возможно, дело в том, что любовники не мужья. И эти бутафорские отношения, не готовые прийти к нормальному этапу развития, самому продолжительному и трудному, к супружеству, уже ставят женщину в положение дуры. А это положение ожесточает.
Быть может, проживи она с Петром всю жизнь, разлюбила бы его и сама прошла мимо, когда тот загибался бы в канаве.
Но они не прожили всю жизнь.
Но она не разлюбила.
Пытаясь выбраться из глубины потери, она занялась дайвингом. Сначала стоит согласовать внутреннее состояние и внешнее, а потом уже выбираться на сушу. Вот только в воде не за что было оттолкнуться. Даже метафизически.
Буханка остановилась. Володя дошел разве что до половины инструктажа, Бато похлопал его по плечу, приказал остальным выгружаться.
Сначала они осмотрели прорубь, — или майну, если говорить на профессиональном сленге, — в которую будут нырять. С одного торца в нее погрузили большую палку, на водном конце которой завязана красная нить. Она идет через всю трассу до второй проруби, из которой дайверам предстоит выныривать. Также всем приготовили светящиеся браслеты, которые помогут видеть впереди плывущего. Для всей группы это был первый подледный дайвинг.
Переодеваться уходили в машину по двое, кто-то должен помогать застегивать молнию на спине. Галя, готовясь надеть водолазный костюм, напоминающий вторую кожу, провела по своей — родной, молочно-белой. Обрей ее налысо, раздень и уложи на байкальский лед сегодня — никто и не заметит, пока не наступит.
Груз к поясу крепили уже на улице. Володя подходил к каждому, проверял снаряжение, подводил к майне, когда подходила очередь человека.
Бато перед своим погружением, — а он нырял первым, чтобы помогать остальным и сторожить их безопасность, — чуть бортанул Галю плечом.
— Может, не вдоль веревочки поплаваем? — Спросил он, глядя на родные для его кочевничьей крови хребты Хамар-Дабана. Галя, улыбнувшись, кивнула.
Она пропустила всех вперед, дабы поплавать с Бато. Володя помог надеть ласты, защелкнул перчатки. Надел ей на руку браслет, тот засветился фиолетовым. В темной воде должно быть хорошо видно, но сейчас, на хохочущем сибирском солнце у южной границы страны, едва различимо.
Как-то ее крымская подруга сказала, побывав на Байкале: оказывается, Иркутск — это не север, а восток. А для жителей региона — юг. Одно и то же место так легко кружит в пространстве…
Бато, словно тюлень, вынырнул на полголовы из проруби. Махнул рукой — присоединяйся. Галя подошла к кромке льда, села, опустила в воду ноги. Холодно. Поболтала. В темноте самого чистого на планете озера угадывался красный из-за костюма силуэт Бато.
Она спрыгнула. Крепкие руки Бато потянули ее вниз, под лед, в глубину. Другие люди жаловались, что при погружении какое-то время уходит на подавление рефлексов. Организм паникует, справедливо считая, что находится во враждебной среде. У Гали такого не случалось.
Стоило опуститься целиком, как стало тепло. Байкал обнял.
Чистота воды делала пространство по-воздушному прозрачным. Лед походил на огромный шмат сала или же руду редкой, похожей на застывший десертный крем породы.
Бато похлопал ее по плечу. У него браслет горел зеленым, у нее — фиолетовым. Они кивнули друг другу, и дайвер поплыл, уходя ниже и ниже. Красная веревочка осталась позади.
В воде мысли оставляли ее. Она превращалась в растение с высокоорганизованным восприятием.
Озерная вода не подхватит, не вытолкнет к поверхности, на ней очень тяжело держаться. Но это в обычное время. В специальном костюме, наоборот, приходилось предпринимать усилия, чтобы опускаться на глубину.
Помимо силуэта Бато и насыщенной тьмы, видела она только лед над головой. Если бы они не отъехали так далеко от берега, можно было бы порассматривать камушки на дне.
В маске обзор очень сокращен, Галя скорее почувствовала опасность. Опустила взгляд вниз, и тут в нее ударило что-то, похожее на толстую торпеду. Ее крутануло, перед глазами мелькнули ласты и блестящее жирное брюшко. Мгновенно придя в себя, она поняла, что столкнулась с нерпой. Этот милый эндемик Байкала уже улепетывал куда-то во тьму.
Она осмотрелась. Браслета Бато, как и его красного костюма, нигде не видно. Вода обманчива, казалось, что лед совсем близко, но до него надо доплыть. Она несколько метров под водой. Пшик по сравнение с общей глубиной озера. Но отчего-то стало тревожно.
Галя става всплывать, согласно технике. Наконец рука ударилась об лед.
Если плыть в одну сторону, надеясь найти веревку, то можно окончательно заблудиться. Надо кругами, постепенно увеличивая диаметр. Или не постепенно. По ощущениям, они плыли минут семь или десять. Не так много. Но откуда и куда? Нерпа сбила ее, затеряла. Вспомнились серферы, которых проглатывали киты, а уже на глубине выплевывали. Куда плыть? Где вверх, где низ? Сама Галя знала, где верх, но ее замуровали льдом.
Теперь расслабиться не выходило. Как и освободить ум от мыслей. Те лезли массивом гнилых тел — больше образы, чем оконченные фразы. Она потерялась. Ее сбила нерпа. Бато уплыл. Ее никто не спасет. Спасения нет. Нет. Его нет! Кислорода всего на полчаса, может, сорок пять минут, если экономить.
Она выпускала воздух при дыхании, и пузыри походили на ртутные шарики. Попыталась остановиться на этом образе, не требующем никаких суждений, но вновь запаниковала. Давно забытое чувство.
Поняла, что ее трясет. Остановилась. Постучала раскрытыми ладонями по льду — толще стены дома, в котором она живет. Это конец? Или просто…
Просто что?
Она чуть погрузилась в воду. Прокрутилась вокруг себя, оглядываясь. Неземная тишина. Давящая чем-то мертвым и потусторонним. Такая тишина человеческому уху чужда. В гробу, наверное, иная будет.
Глаза ничего, кроме белого льда, шариков выходящего воздуха и тьмы, не видели.
Кожей ощутить тоже нечего.
Покой. Тишина. Самое время обратиться к себе самой.
А что внутри нее? Все знакомое — опаленные развалины, боль той части себя, о которой и не подозревала, ужас одиночества перед трагедией, болтающаяся в космосе пуповина. Она посмотрела на лед, ожидая увидеть свое отражение.
Стало душно, казалось, внутри костюма уже полно воды. Воздуха хватало, но Галя все равно затряслась, будто бы задыхаясь. Наконец она закричала со всех сил.
Вверх ушел фейерверк ртутных шариков. Минуточку…
Галя стала подниматься. Пузырьки воздуха же должны найти выход на поверхность? Что если постараться их отследить…
Не вышло. Сгустки воздуха распадались, их растаскивало во все стороны разом, они то находили ложбинку во льду, то просто исчезали. Какие-то замирали неподвижно. Найти по ним выход оказалось невозможным.
Галя напряглась, заработала конечностями и сумела приложиться спиной ко льду, будто легла. Маму жалко. Если ее сейчас не спасут…
Думать о том не хотелось. Зато на ум пришел Петр. Ее Петр. Ее скала. Кажется, они скоро увидятся…
Может, это Байкал услышал ее? Почувствовал боль, дал решение? Что если это пленение подо льдом неслучайно? Она же четко видела и Бато, и веревку между прорубями. Может, она уже умерла? Разрыв сердца, испугалась нерпы… И вот, застряла в лимбе.
Такая молодая, и столько горя. Галя еще ребенком потеряла отца, после нескольких лет брака — мужа. На сегодня у нее ни подруг, ни друзей. Только мать. Да Бато в качестве какого-то метафизического старшего брата…
Она любила слово метафизический. Оно давало надежду на встречу с ее Петром.
Галя столько времени искала опору, погружаясь на глубину озер и рек. Искала опору в воде — звучит бредово, но вот же она, под ней, вот ударяется об нее кулак, вот Галя чуть надавливает ногой и проскальзывает по ней. Может быть, все эти годы она смотрела не туда? Нужно лишь изменить угол зрения. Что если глубина нужна не для того, чтобы оттолкнуться? Что если нужно оттолкнуться, чтобы уйти на глубину?
На душе стало спокойно, словно в шаге от чуда. Боль уйдет, бесконечная, ноющая, подвешивающая за вспоротый живот боль — уйдет. Все закончится. Будет лишь… что-то иное. И, хотелось верить, что-то лучшее.
Галя сгруппировалась, ткнула руками лед, как бы присела и оттолкнулась ногами. Вот и точка опоры в воде. Все логично и правильно.
Она погружалась в пучину самого глубоко озера в мире. Тьма, и без того черноземная, все сгущалась и сгущалась. Никого. Ничего. Только глубина. Из звуков — только ее дыхание. Даже пузырьков воздуха уже не видно.
Галя все плыла и плыла, с каждой амплитудой все активнее работала ногами, разгонялась все больше. По всем подсчетам, с минуту на минуту кончится кислород. Оставалось только плыть, и…
Где-то вдалеке, на невозможной для обычного человека глубине, что-то блеснуло золотом.
