Подписаться на instagram #буквенного сока
Михаил Квадратов // Каринэ Арутюнова. «Пепел красной коровы». Рассказы. Серия «Уроки русского». Издательство «КоЛибри», 2011
Часть 1. Заметки о книге
Эта книга не про пепел красной коровы.
Процесс жертвоприношения и рецепт изготовления пепла красной коровы описан в Библии и Торе. Растворенный пепел с древних времен использовали израильтяне для очищения после контактов с мертвыми. Критерии отбора красной коровы очень суровы. Известно всего о восьми зафиксированных в истории случаях, когда красная корова удовлетворяла необходимым требованиям. Последний раз о появлении идеальной красной коровы сообщили СМИ Израиля в 2010 году.
Книга вышла через год, в 2011 году. Но, конечно, сообщение о красной корове не повлияло на название. Ведь хорошие книги обычно издаются через большой промежуток времени после их написания. В некоторых случаях этот срок равен бесконечности. Такие книги никто и никогда не прочитает. Издатель серии «Уроки русского» Олег Зоберн иногда буквально в последний момент спасал рукописи книг от забвения и уничтожения. Например, родственники уже ушедшего не хотели отдавать рукопись в печать, почему-то этого им не хотелось. Так бывает.
А Каринэ Арутюнова с нами, и последние годы мы читаем новые книги и радуемся ее новым картинам. Это хорошо.
А про красную корову она узнала в детстве из старинной книги в кожаном переплете и ничего про корову не поняла. Правда, красная корова начала ей сниться. Про это есть рассказ.
«Пепел красной коровы» — книга автобиографических рассказов. Почти автобиографических. Хотя биография — это не только то, что снаружи, но и то, что случается в воображении.
Это поэтическая проза художника, написано легко, точно и мастерски. Близко к свободному стиху. Хорошо звучит вслух, и так в природе бывает не всегда.
Часть 2. Художественные приложения
«Все здесь и сейчас, плодитесь и размножайтесь. У них грубые лица и крепкие челюсти. Они разделывают жен на купленных в кредит матрасах, раскладывают их добросовестно и неутомимо после обильно приправленной специями пищи, которая варится и жарится в больших котлах. Они зачинают ангелоподобных младенцев. Они провожают субботу и встречают ее с первой звездой. Так поступали их деды и прадеды. Вот женщина, вот мужчина, — треугольник основанием вниз накладывается на другой, вонзающийся острием в землю. Ее основание вселяет уверенность в меня. Она становится на четвереньки, поблескивая замшей бедер и пульсирующей алой прорезью между, — соединенные, мы напоминаем изысканный орнамент либо наскальный рисунок, — мне хочется укрыться там, в их бездонной глубине, и переждать ночь.
Комната, в которой я живу, заполнена призраками. Говорят, не так давно здесь жила русская женщина, проститутка. Все местное ворье ошивалось у этих стен, — на продавленном топчане она принимала гостей, всех этих йоси и хескелей. Переспать с русской считалось доблестью и хорошим тоном. Низкорослые, похожие на горилл мужчины хлопали ее по заду и кормили шаурмой, и угощали липкими сладостями ее малолетнего сына, маленького олигофрена, зачатого где-то на окраине бывшей империи, и совали шекели в ее худую руку. Женщина была молода и курила наргилу.
Я слышу хриплый смех, вижу раскинутые загорелые ноги. По субботам она ездила к морю и смывала с себя чужие запахи, потом долго лежала в горячем песке, любуясь копошащимся рядом уродцем, и возвращалась к ночи, искривленным ключом отпирала входную дверь и укладывала мальчика в постель. Обнаженная, горячая от соли и песка, курила у раскрытого окна — что видела она? лимонное дерево? горящую точку в небе? мужчин? их лица, глаза, их жадные, покрытые волосами руки?»
Егор Фетисов // Виктория Лебедева. «Как он будет есть черешню?». Повесть и роман. Издательство «Городец», 2020
Часть 1. Заметки о книге
В книгу вошли две вещи: издававшийся ранее в сильно сокращенном, журнальном варианте роман «Без труб и барабанов» и новая повесть «Как он будет есть черешню?» Если коротко, то обе они о чрезвычайно сложной материи: о близости счастья и несчастья. Они, как едва уловимые блики, сменяют друг друга. «Без труб и барабанов» — история жизни двух сестер, одна из которых проживает счастливую жизнь вопреки трудной эмиграции в Чехию в совершенно неподходящее для этого время — в 1968 году, а другая — скорее несчастливую. Или? В какой момент счастье оборачивается несчастьем? В повести «Как он будет есть черешню?» этот момент задан четко: счастье оборачивается трагедией в тот вечер, когда сын Ваня оказывается замешанным в историю с наркотиками и вместо института ему угрожает тюремный срок. Но это не грань между счастьем и несчастьем, это грань между спокойствием и трагедией. Удивительным образом семья Вани, переживая потрясение, не перестает быть счастливой. А вот Татьяна, сестра главной героини в романе «Без труб и барабанов», именно несчастлива. А была счастлива, когда перебралась из провинциального городка в Москву и поступила в вуз. И что же случилось? Лебедева подробно прощупывает шаг за шагом, мысль за мыслью — где сбой, в чем? Как счастье обернулось противоположностью? Может, мешали трубы и барабаны, сиречь отчаянное желание прожить жизнь правильно и достойно в глазах окружающих? До самого конца Таня борется с этой внутренней несвободой в себе, пока в итоге не выходит на прогулку со смешными в глазах соседей и знакомых палками для скандинавской ходьбы. А вдруг не в этом дело? Но тогда в чем? Читателю предложено проанализировать жизнь героя вместе с автором, и это увлекательный процесс. И отсылка в именах героинь к «Евгению Онегину» кажется неслучайной, она тоже — часть пазла. «Черешня» увлекательнее по сюжету, но вопрос там ставится проще: что делать, когда пришла беда? Растворять ворота? Как не сломаться самому в такой ситуации и не сломать своих близких? Такой вот экшн…
Часть 2. Художественные приложения
«…я опять смотрю в глазок, а там черные силуэты расступаются и за их спинами я вижу — чувствую, узнаю — Ваньку.
Ванька стоит, опустив голову, челка падает на глаза, и тот, кто держит его за руку повыше локтя, кажется мне огромным, а Ванька, наоборот, крошечным. И тогда мы наконец открываем.
Толпа за дверью мне только померещилась. Их всего трое, и Ванька с ними. Тот, кто стоит ближе к дверям, представляется и протягивает открытое удостоверение. Говорит положенные в подобном случае слова (которых я тоже, понятное дело, сейчас не помню, а тогда хоть и слышала, но смысла их сразу не поняла). Говорит: «Служба наркоконтроля», или «Отдел по борьбе с наркотиками», или что-то другое в этом духе — и прячет корочку в нагрудный карман. А тот, огромный, который держит Ваньку повыше локтя, спрашивает, знаком ли нам гражданин Григорьев Иван Андреевич.
— Да, это наш сын, — отвечает Андрей.
Гражданин Иван Андреевич Григорьев поднимает растерянное лицо и смотрит на отца — скорее недоуменно, чем испуганно. В очках отражается луч от лампы над лифтом. Полоснул и погас. Нам называют статью, по которой гражданина Ивана Андреевича Григорьева задержали. Я тоже не чувствую испуга, а только холод — грудная клетка парализована холодом от солнечного сплетения и до шеи, и руки поэтому не шевелятся.
— Это ваше? — Огромный делает шаг в сторону, увлекая за собой Ваньку, и за его спиной оказывается велосипед. Он прислонен к стене и упирается задним колесом в дерматиновую дверь соседей напротив; на руле болтается Ванькина кепка.
Самое страшное во всей этой сцене то, что никакая она не зловещая, а совершенно обыденная. Мужчины за дверью ведут себя спокойно и уверенно: не угрожают, не делают резких движений, не повышают голоса, это просто люди на работе, при исполнении, и работа у них вот такая».
Михаил Квадратов // Леонид Добычин. «Город Эн». Роман, повести, рассказы, письма. Издательство «Эксмо», 2007
Часть 1. Заметки о книге
В книге собраны роман «Город Эн», повести, рассказы, письма. На тот момент, в 2007 году, это было практически все, что оставалось от написанного Леонидом Добычиным. Добычина печатают редко, небольшими тиражами, к выходу очередного издания находится что-то новое. Ведь изучали наследие писателя достаточно подробно и плодотворно. Покончил с собой он после обструкции, устроенной тогдашней партийной литтусовкой, год был не очень хороший. И что-то из материалов могло быть спрятано знакомыми или конфисковано властями. В 1936 году роман «Город Эн» обвиняли в том, что он противоположен по духу социалистическому реализму. Сейчас Добычин, писатель первого ряда, не очень известен широкому читателю. Может, еще и потому, что такого рода соцреализм нависает над обществом в любое время, просто каждый раз называется по-другому. А роман Добычина «противоположен» любой социальной агитации и ажитации.
К тому же, коммерческий потенциал его книг, наверное, невелик. Нет ярких сцен и острых сюжетов.
«Я взял книгу и читал, как Чичиков приехал в город Эн и всем понравился».
Вечный город Эн, где души мертвые, а остальные — выморочные бездушные тела. Если так, то какая разница какой строй и какие идеи. Роман и повести в книге из старой жизни, дореволюционной. Рассказы в основном уже из новой, счастливой советской жизни. Но в чем разница. В расцветках лозунгов и шествий? Все одинаково. В любом обществе, как бы оно себя ни называло. А литературу всегда призывают демонстрировать, что есть добро и что есть зло. По мнению начальства. Или другого начальства.
«Электричество горело в трех паникадилах. Сорок восемь советских служащих пели на клиросе».
Опять же у Добычина нет героев, положительных персонажей, а читателю нужно себя с кем-то отождествлять. И в примерном романе всегда должен быть назначен злодей. Без всяких там полутонов.
«Уже прислали циркуляр о зимней культработе…»
Часть 2. Художественные приложения
Из рассказа «Матрос» (1936)
«Пили кипяток с песком и с хлебом. Отдувались. Мать велела не ходить на речку и, задернув занавеску, легла спать.
Вдруг загремела музыка. Все бросились.
Блестели наконечники знамен. Трещали барабаны.
Пионеры в галстуках маршировали в лес. Телега с квасом громыхала сзади.
Вслед! С мальчишками, с собачонками, размахивая руками, приплясывая, прискакивая:
— В лес!
Вдоль палисадников, вертя мочалкой, шел матрос. Его голубой воротник развевался, за затылком порхали две узкие ленточки.
Матрос! Стихала, удаляясь, музыка, и оседала пыль. У Лешки колотилось сердце. Он бежал на речку — за матросом.
Матрос! Со всех сторон сбежались. Плававшие вылезли. Валявшиеся на песке — вскочили.
Матрос!
Коричневый, как глиняный горшок, он прыгнул, вынырнул и поплыл. На его руке был синий якорь, мускулы вздувались — как крученый ситный у Силебиной на полке.
— Это я его привел, — хвалился Лешка.
Было жарко. Воздух над рекой струился. Всплескивались рыбы. Проплывали лодки, женщины в цветных повязках нагибались над бортом и опускали в воду пальцы.
Купальщики боролись, кувыркались и ходили на руках.
А солнце подвигалось. Было сзади, стало спереди — пора обедать.
Мать ждала. Картошка была сварена, хлеб и бутылка с маслом — на столе.
Наелись. Мать похваливала масло. Облизали ложки. Вышли на крыльцо.
Во дворе, разостлав одеяла, сидели соседки. Качали маленьких детей, тихонько напевали и кухонными ножами искали друг у друга в голове.
— И мы устроимся, — обрадовалась мать и сбегала за одеялом. Лежали. Лешка положил к ней на колени голову. Она перебирала пальцами в его кудлатых волосах. По небу пролетали маленькие облачка в матросских куртках…»
