Галина Ицкович исследует феномен Салема – североамериканского города, знаменитого историческим процессом над “салемскими ведьмами”
Ведьмы и их зeмельные участки
В современной Америке ведьмы Салема – это некий культурный фетиш: они сексапильны и загадочны, аксессуары их костюмов заполняют полки любимого детворой магазина “Party City”, o них ежесезонно снимаются фильмы. Ведьмы почти приравнены к готическим ужасам – или не “почти”, они и есть – сладко щекочущий адреналиновый всплеск ужаса. Веселый и зловещий праздник Хеллоуин отдает им щедрую дань в последние октябрьские дни, когда сонный массачусетский городок Салем превращается в заколдованное царство, наполненное гоблинами, феями, ведьмами и привидениями. Все означенные костюмированные особи с удовольствием шествуют по улицам с перекрытым по случаю общенародного торжества движением и этим самым иллюстрируют исторические факты почти легендарного характера о том, как город Салем захватили ведьмы, как потом их осудили и как некоторых из них сожгли. Что, серьезно сожгли? Может, эти дети и старики, старухи и женщины, законопослушные граждане и бунтовщики, и вправду были ведьмами? Нет, не так говорятся подобные вещи в канун Хеллоуина! – произнoсим с подвыванием, вот так: “бы-ыли-и…” Чтоб страшнее было. Род людской нуждается в страшных сказках, а когда иссякает фантазия, сказки разыгрываются в реальной жизни.
Много интерпретаций имеется у этого события в литературе и кино. Пьеса Артура Миллера “Тигель” использует материалы салемских судебных процессов для создания аллегории, изображающей процессы эры МакКарти. Именно после постановки “Тигля” 1953 годa укоренилось выражение “охота на ведьм”. A eще есть милый фильм “Салемская девственница”. По трактовке фильма, вне политической подоплеки, все дело было в необразованности, пуританской косности и ограниченности наивных горожан, а салемские ведьмы – это чуть ли не первыe в мире феминистки, бросившие вызов общественным понятиям о поведении юных особ женского пола.
Феминистская трактовка событий многим нравится. Считайте ее метафорой, но все же что-то в ней есть. В пуританской общине женщины были существами бесправными, с четко ограниченным кругом интересов и обязанностей. Та власть над судьбами остальных горожан, которую дали девятнадцати зачинщицам выдвинутые ими обвинения в колдовстве, была событием беспрецедентным и в чем-то увлекательным. К ним прислушались, их устрашились. Неожиданная власть вскружила им головы, отсюда и рассыпаемые ими в изобилии обличения.
Другая версия – это некий религиозный экстаз, который снизошел на служанку пастора Титубу (Лонгфелло первым упомянул ее имя в своей поэме – он вообще, кажется, первым упомянул и описал сие невероятное событие американской истории). В тот момент, когда были названы вслух силы зла, из ее уст вылетело истеричное, в состоянии на грани транса, “признание”, обраставшее все новыми деталями при каждом повторе. Впоследствии Титуба просидела в тюрьме достаточно долго для того, чтобы оговорить значительную часть горожан. В ее пособниках оказалось полгорода.
Ко всему надо подходить серьезно и планомерно, в том числе и к изучению ведьмовского шабаша. К тому же мне не дано абстрактное мышление. Чтобы понять хоть что-нибудь о мире и событиях в нем, мне прямо на месте надо пощупать, понюхать, и, желательно, пожевать что-нибудь инкриминирующее. Решено, еду в Салем! Самое подходящее для этого время – последний день октября, Хэллоуин. A в этом году праздник выпадает на выходной, почему бы не съездить? Oт Нью-Йорка это всего часов пять.
“На дорожку” я решила почитать новую книгу историка Стейси Шифф, бестселлер этого года, – еще одну попытку разобраться в истории Салема. Библиотекарша – а может, и клерк, судя по ее неуверенным движениям и проблемам со спеллингом имени автора, – удивилась названию “Ведьмы”. Взрослая женщина читает про ведьм? Ведьмы – это ведь для детей! Сказки.
Через минуту она сообщила: “Ну вот, книга найдена в каталоге, но все экземпляры на руках. Я заказала для Вас книгу. Семьдесят пятой на очереди будете.” Вот тебе и детская литература! Означает ли это, что интерес к салемским ведьмам не угасает? Или это наша психологическая потребность в волшебстве заставляет современных читателей пристально вглядываться в события трехсотлетней давности? А может, мы наконец-то готовы извлечь уроки из происшедшего?
По дороге в Салем срочно читаю о процессах над ведьмами. Они начались в 1692 г., в разгар насквозь пронизывающей, ветреной массачусетской зимы. Одна половина города обвинила другую. Вот и все. Обвинить можно когo угодно, в чем угодно. Эстетика времени подсказала – в колдовстве.
Итак, девятнадцать жительниц города, девочки и девушки от 9-ти до 19-ти лет (девять – это случайно не магическая цифра?), были внезапно поражены таинственными припадками. По описаниям очевидцев это выглядело чем-то средним между эпилептическими припадками и церемониями заклинания духов. Девочки выли, бились в судоргах, у некоторых появлялась пена на губах. Поскольку жертвы колдовства были замечены и раньше как в самом Салеме, так и в близлежащих городках, объяснение, что в девочек вселились духи, было принято немедленно.
После первых же допросов девочек из дома местного пастора (не странно ли, что именно его дом пал первой жертвой колдовства?) определились потенциальные колдуньи. Вот эти первые обвиняемые и указали на служанку в доме пастора. На черную Титубу и раньше поступали жалобы: якобы видели, как она прячется в лесу, готовя различные зелья. Она также с готовностью последовала совету соседки-энтузиастки, якобы знавшей, как сводить заговоры, и принялась за варку “супа” из заповедных травок и магических предметов, который должен был по идее излечить жертв, но успела сварить только инкриминирующее доказательство своей причастности к ведьмовству… Испуганную Титубу подвергли тщательному допросу, возможно, с применением пыток, и она признала свою вину, а заодно выдала пособников (по некоторым версиям, она их выдала не в результате пыток, а в порыве религиозного экстаза на первом же допросе, оговорив заодно и себя в леденящих душу, достаточно красочных подробностях).
Новые задержанные указали на других, завербовавших их, ведьм. Этими ведьмами оказались мужчины, женщины, младенцы и даже две собаки. Не менее семисот свидетелей подтвердили: мы видели их в полете. Начались процессы. Сидеть в салемской тюрьме было непросто: она не была предназначена для такого наплыва заключенных. Сами тюремщики были дополнительными орудиями пытки в силу своей жестокости в обращении с подозреваемыми.
Салем навсегда остался чернеть в ранней американской истории обугленным памятником собственному позору. У правосудия случился выкидыш, и все следы сего позорного события были заметены. Ведьмы, летающие тарелки своего времени, лишившись имущества, дома, семьи, были “отправлены в полет” судьями злосчастного городишки: из приблизительно ста восьмидесяти подозреваемых пятьдесят пять человек признались в колдовстве, а тридцать семь лишились жизни – девятнадцать повешенных, один удавленный (в ходе пытки), и семнадцать умерших в тюрьме. Также убили и обвиняемых собак.
Почему это произошло? Самое простое объяснение предложила жизнерадостная дамочка-экскурсовод в бывшем здании суда, реконструированном “лучше прежнего” через дорогу от разрушенного в попытках стереть память о ведьмовских процессах оригинала: именно земельные участки оговоренных имели доступ к дефицитной пресной воде…
Городок и горожане
Пятичасовая дорога укачивает, и нет бы мне поспать на заднем сидении – но осенью в Новой Англии не до сна, что вы! Красота листопада пронзительна. Чем дальше на север, тем разнообразней краски. Последний день октября теплый, как в разгар бабьего лета. По-английски это время называется “индейское лето”, и здесь оно действительно”индейское”, расписное и немножко дикое.
Нынешняя осень разгорается медленно, как отсыревшая спичка. Мы проезжаем сквозь бусинки-города с индейскими названиями, нанизанные на нитку дороги, сквозь медно-красно-желтые леса, вдоль невидимого берега океана на север. Пилигримы, первые поселенцы из Старого Света, двигались в направлении, противоположном нашему: высадились в районе теперешнего Бостона, совсем недалеко от Салема, на Плимут-роке, и постепенно осваивали территорию южной части материка.
Мысли о ведьмах отвлекают от красоты. Город долгое время старался позабыть эту позорную историю с налетом неразрешенности и таинственности. Писатель Натаниель Готорн, внучатый племянник жестокого судьи Готорна, даже пытался в юности сменить фамилию, стыдясь за предка. Здание, в котором происходил суд и произносились приговоры, в подвале которого сидели заключенные (причем с них исправно брали деньги за содержание, установив тарифы буквально на все, от отдельной камеры, спасающей заключенного от толкотни общей, в которую набивалось до сотни человек, до снятия цепей на сутки
– подобное лицемерие не пришло в головы даже более изощренным садистам-самозванцам поздних времен) снесли, разбросав кирпичи, через это место проложили улицу. Дома главных участников событий тоже были разрушены. Артур Миллер, знаменитый американский драматург, попытавшийся разобраться, свидетельствует о том же в своем эссе 1953 года: он приехал в благопристойный Салем, но никто ничего не помнил и не знал.
Представляю себе эту его поездку в Салем: даже сегодня, за исключением центра, пошедшего по пути “диснеезации” драматических событий, городок совершенно не изменился ни внешне, ни внутренне: надежно заросшие фасады, непроницаемые ставни. Артуру Миллеру, бруклинскому моему соседу родом из провинциального тупичка на Авеню Н, где безразличие большого города сочетается с беззаботностью и еврейско-испанской (а в последние три десятилетия еще и русской) открытостью, было, наверно, трудно принять пуританские нравы, темп и ритм.
Но все-таки шестьдесят лет дают себя знать, особенно в центре нoвую картину: город вспомнил-таки о своем прошлом, но умудрился превратить его в развеселую оперетту. Индивидуальные истории – например, история мужа и жены Проктор и их нерожденного младенца, история судьи Готорна, истории “неподписантов” и “конформистов” – разыгрываются на множественных театрализованных представлениях в костюмах эпохи, весело и доходчиво описывающих драматические события. Я насчитала семь “достопримечательностей”, связанных с процессами – тут тебе и разыгрываемые несколько раз на дню “судебные заседания”, и бывшее здание тюрьмы, и музей ведьм, и что там еще, Трагедия обернулась если не праздником, то уж точно статьей дохода.
Для жителя Нью-Йорка Салем – это город-антипод. Массачуссетские “hicks” (слэнговое “деревенщина”) выглядят и одеваются, как профессора городских колледжей в Нью-Йорке: трехдневная щетина, красные от ночных бдений глаза, провисшие на худых коленях джинсы, твидовые пиджаки в патине возраста. Местный средний класс похож на нью-йоркских бедняков из субсидированных высоток: бесформенные футболочки с названием позапрошлогоднего курорта, качалки жира над поясами, вторые подбородки. Еда обильна и добротна, время течет медленно и основательно, как кленовый сироп на стопку блинов; a нью-йоркское время – вода, еда все больше напоминает птичий корм, сон короток и тревожен.
Местныe неизменно доброжелательны и любознательны, но почему-то легко представить себе, как выглядели религиозный фанатизм и любопытство их осуждающих инакомыслие и самостоятельность мышления предков. На второй день пребывания мне хочется домой, в утонченный и грязноватый, легкий и легкомысленный, немного безразличный к ближнему своему, но никогда никого не осуждающий город Большого Яблока. Можно иронизировать сколько угодно, можно посмеиваться над невротичными и циничными жителями его, над сором на тротуарах, вечной сумятицей и культурной эклектикой, но все-таки – он переварит любую догму и исторгнет ее из своего организма, уж простите за физиологичность сравнения.
Ведьмовской вирус
Мне не удается отключить профессиональный взгляд на историю, но, может быть, медицинская сторона дела не менее важна: девочки, тесно общающиеся между собой, внезапно были поражены подергиваниями и припадками, а также проявляли прежде им не свойственное необузданное и грубое поведение. Интересно, что в архивах встречались упоминания других подобных эпизодов, практически, эпидемии среди массачусетских детей. Конечно же, более ранние эпизоды тика, бессвязных выкриков, капризов, потери прежних навыков и “упрямства” тоже списывали на колдовство. Сейчас уже не узнать, болело ли также горло у одержимых детишек…
PANDAS (Pediatric Autoimmune Neuropsychiatric Disorders Associated With Streptococcal Infections), т. е. нейропсихическое расстройство детского возраста, связанное со стрептококковой инфекцией, вывели в статус самостоятельного заболевания лишь в 1990 году, но вероятность того, что заболевание существовало и раньше, достаточно велика. Юные пациенты внезапно начинали проявлять ранее им не свойственное навязчивое поведение, жаловаться на морбидные мысли и демонстрировать различного рода тики, от моторных – подергиваний, судорожных движений – до голосовых тиков. Выяснилось, что поведенческие отклонения и тики вызваны одной из тех инфекций, которые вызывают налеты на горле. Симптомы возникают резко, без предварительного жара или других каких-либо симптомов, указывающих на заболевание. Болезнь поражает детей в возрасте от трех лет до периода полового созревания. Выздоровление тоже наступает неожиданно, и многие излечиваются полностью. Лечится PANDAS антибиотиками. Ну, еще психологи объясняют детям и родителям, что мысли о смерти и навязчивости в поведении должны скоро пройти.
Современная статистика – один из двух тысяч детей. Есть вероятность, что гораздо большее количество детей страдают этим заболеванием именно из-за того, что симптомы этого заболевания так похожи на что-то другое, то ли обсессивно-компульсивное расстройство, то ли на … одержимость духами или, в нашем случае, ведьмами. Существует мнение, что есть и другие патогены, вызывающие тики, обсессии и прочие психиатрические симптомы. Общеe название этого синдрома – PANS (pediatric acute-onset neuropsychiatric syndrome), нервно-психиатрический синдром.
Другой фактор – это “копикэт”, термин, употребляемый для обозначения копирования манеры поведения. Эффект имитатора. И в современном обществе от него нет спасения: стоит прочитать о маньяке, перестрелявшем детей в школе, как тут же другой маньяк пытается повторить злодеяние. Выбросилась из окна студентка, а в следующем месяце подобных же суицидов уже несколько.Жизнь же пуританской общины была бедна событиями. Может, потому так много было конфликтов по вопросам совсем неважным, вроде ссоры соседей или публичного злословия. А судя по свидетельствам, собранным вышеупомянутой Стейси Шифф, салемские жители отличались совершенно особым недоброжелательством и конфликтностью. Большая часть развлечений вертелась вокруг церкви и общинного дома. Психологический аспект синдрома имитатора – это внимание окружающих. Безусловно, процессы над ведьмами заняли обитателей города больше, чем какой-нибудь бестселлер с продолжением или телесериал. Почему “больше”? Потому что нам-то можно переключить каналы и найти что-нибудь другое, не менее занимательное. Но в Салеме не на что было переключаться.
Салемская игра
Во что же там играли? Начнем с того, что дети всегда пытались играть, имитируя действия и поведение взрослых, потому что игра важна для развития эмоций и функций, необходимых для успешного освоения и последующего продвижения по миру взрослых. А вот признание важности игры произошло уже в двадцатом веке (ну, может, в самом конце девятнадцатого) с изданием законов, ограничивавших использование детского труда. Потому что игру большую часть времени подменяла самая настоящая работа. У каждого ребенка был определенный круг обязанностей с того момента, как он начинал ходить. В пуританском домашнем хозяйстве детям тем более находилось дело – уход за животными, продуктовые заготовки, сельскохозяйственные работы, все, что связано с производством одежды, было частью быта большинства семей. Подростки из менее зажиточных домов оказывались на платной работе вне дома.
Именно служанки стали рьяными обвинительницами и обличительницами ведьм. Что они выиграли? Их освободили от их непосредственных обязанностей; справедливости ради, при их-то беззащитности, они, видимо, сознавали, что стоят перед выбором – или проявить свою одержимость, или быть обвиненной кем-нибудь другим. Интересно и то, что обладание тряпичной куклой немедленно вводило имя юной хозяйки в список ведьм. В наши дни, на фоне всеобщей инфантилизации, когда игры и игрушки захватывают взрослых (от компьютерных игр, от которых трудно оторвать взрослых мужчин, до мягких игрушек в руках и на рюкзачках молодых жeнщин), приговор пуританского суда звучит особенно нелепо.
Женщины в беде и бедовые женщины: невидимые против видных
С чего бы ни началась эпидемия салемских ведьм и как бы серьезно ее ни восприняли горожане при возникновении первых жертв, каким-то образом список околдованных продолжал расти. Создается впечатление, что салемские умники и умницы воспользовались прецедентом для сведения счетов, избавления от неугодных соседей, мужей и работодателей, от домашних тиранов и драчливых хозяев. Женщины, бесправные управительницы салемских пастбищ, огородов и кухонь, были особенно неистовыми обвинительницами. Служанка Мерси Льюис разоблачила как минимум пятьдесят одну ведьму!
Кто попал в “ведьмовской” список? Судя по архивным документам, маргиналы и неудачники; те, чей социальный статус был подорван бедностью, судебными тяжбами с соседями, супругами и родственниками либо непосещением церкви. Дьявол вербовал людей сварливых и неустойчивых, позор общины, можно сказать. Также его привлекал другой конец спектра, люди зажиточные, чье имущество потом раздавалось или растаскивалось сразу же после их задержания, даже до вынесения приговора, или спорщики, в грош не ставящие городские власти и раздражившие их задолго до ведьмовского нашествия. В общем, угодить в список ведьм можно было по многим параметрам. Те, кто открыто воевал с истеблишментом и противоречил политическим и экономическим интересам штата или города (война с французами и с индейцами была в разгаре) – но также и те, власть которых трудно было бы расшатать или очернить без вмешательства нечистой силы, вроде священника Джорджа Берроуза, тирана с тяжелой рукой, уморившего трех жен, избивавшего своих многочисленных детей и домашнюю обслугу. Его с радостью оговорили шестнадцать человек! Почти всем, чьи имена были по той или иной причине на устах жителей двух Салемов, города и деревни, были предъявлены обвинения. А еще в список попали женщины, будоражившие сновидения земляков-мужчин – молодые, разведенные, незамужние. Что за плата за привлекательность!
Последняя прогулка по Салему
Америка любит прошлое, гордится своей новенькой нарядной историей, всякую кроху бережно хранит. Вот только жителям Салема нечем гордиться – они охотно втянулись в свистопляску обвинений, арестов, судилищ и казней, a власти вмешались осенью 1692-гo. Как раз к осени безумие достигло кульминации, и после десятка сентябрьских повешений и удавления старика Жиля Кори, отказавшегося признавать вину, губернатор штата Массачусетс Филпс написал-таки письмо в Тайный совет короля Вильяма и королевы Мэри, объявив ведьмовские процессы мракобесием и дурью местных органов управления, выносящих обвинительные приговоры без должных оснований, на основании “спектральных доказательств”.
Что такое спектральное доказательство? Например, след от укола булавки и устное обвинение, выдвинутое “пострадавшим”… После этого письма 29 октября 1692 года Филпс единоличным решением остановил аресты, отпустил большинство арестованных по “спектральным” обвинениям и разогнал местный суд, действующий по принципу “заслушали-постановили”, отправив все оставшиеся дела во вновь образованный Верховный суд.
Медленно и болезненно стали поступать оправдания и извинения семьям погибших, бывшим заключенным, даже кое-что из конфискованного вернулось прежним владельцам, и к маю 1693-го был оправданы последние незаконно обвиненные. И все-таки… по-моему, все-таки они, эти потомки жертв и их палачей, немного гордятся своей былой дремучeстью, празднуя не 29-ое, день освобождения от судебного произвола и от террора необоснованных обвинений, а 31-ое, Хеллоуин в ведьмовских костюмах.
За триста с лишком лет смешалась кровь, породнились палачи, клеветники и жертвы, и вывелся совершенно особый тип людей. Конечно же, многие уехали из Салема, и кровь салемских обвиняемых течет в таких разных людях, как бывшие президенты Буши, младший и старший, и актриса Сара Джессика Паркер. Но те, кто остались… Вот они, обслуживают карнавальную хэллоуинскую толпу в многочисленных ресторанчиках и в музеях, играют на подмостках, построенных на пути карнавального шествия, зазывают из дверей магазинов, посвященных колдовству и черной магии. Способствуют укреплению мифа о ведьмовском начале, который, в свою очередь, способствует благосостоянию городка. Милые и улыбающиеся, ровно-любезные. Еще бы, к этому дню город готовился весь год. Хоть среднегодовой доход салемцев и выше, чем среднестатистический по Америке, хоть и веет от городка воздухом зажиточности и благополучия, но некоторые работы в сфере обслуживания – сезонные, и коэффициент безработицы в результате выше,чем у соседей. Этот город ждал нас, туристов в ведьмовских плащах с глубокими капюшонами.
На другое утро, первого ноября, город пуст и тих. И, поскольку были оправданы наконец последние шесть жертв процессов (заметьте, только в 2001 году!), в городе нет больше ведьм, и можно спокойно завтракать. Но закрыто все, от закусочных-дайнеров до магазинчиков с ведьмовской символикой. Местные отдыхают после вчерашнего безумного, за полночь, рабочего дня и последующей уборки (как они успели? Наверно, до рассвета выметали следы безудержного веселья, сопровождающегося, конечно же, выпитым и съеденным, а также масками, серпантином, хлопушками, петардами); гости города отсыпаются. На всей улице только наша небольшая компания, благоразумно покинувшая центр по окончании полуночных фейерверков, когда веселье только разгоралось. Мы хотим и музей осмотреть, и литературную достопримечательность, дом с семью фронтонами. А может, чем черт не шутит, и увидеть дома тех самых невинно осужденных. Но следы стерты, запутаны, процессы перекрашены, превращены в детскую сказку.
Только к обеду поднимаются старомодные железные шторы, отпираются двери, отправляются в путь еле проснувшиеся после вчерашнего шабаша приезжие, выползают на стаканчик местного темного эля или на чашку раскаленного, безвкусного кофе горожане-жители Салема – города то есть, а не деревни. Бывшая деревня с 1752 года зовется Данверс и надеется, что в ходе расследования ведьмовских процессов о ней забыли; на карте даунтауна Салема числится вновь отгороженная деревня Салем. Вот там-то раньше и находился город…
Именно на улочках бывшего Салема кучкуются местные. Их праздник – сегодня, первого ноября. Они отмечают успех вчерашнего предприятия, подготовка к которому шла не менее десяти месяцев. О да, фестиваль (тут должен последовать хлопок по карману) удался! Посетители заполнили до отказа трактир с живописным названием “Глазами свиньи”. Они без раздражения, но с легким недоумением поглядывают на туристов, вышедших за пределы отведенныx им туристских ресторанов с хеллоуиновской символикой, высматривающих что-то вдалеке от аттракционов вроде дома с привидениями, от плакатов “Помогите Салему оставаться заколдованным городом”, в стороне от магазинов, где продаются привлекательно упакованные приворотные коренья и волшебные зелья, где скелеты сидят на каждом стуле, в каждом углу.
Болельщики приклеены к экрану над стойкой бара, официантка совсем забегалась и выкрикивает заказы через весь зал. Обычная американская глубинка из зажиточных. Хотя… завтра здесь воцарится покой, и что только не пойдет в пищу ленивому, праздному уму! Bозможно, привычка заглядывать в окна соседей не перевелась еще. Я поднимаю глаза к массачусетскому осеннему небу, и вижу, как летят все они, все пятьсот обвиняемых – женщины, девушки, дети, мужчины и старики – на метелках, символе женского домашнего труда, при необходимости превращающемся в символ высвобождения и чертовщины. Мне кажется, что я даже различаю отдельные лица: вот Сара Гуд, первая из обвиненных, вот старуха Ребекка Нерс, вот умершие в тюрьме Сара Осборн и Жиль Кори, малютка Дороти Гуд – я до того прониклась всей историей, чтo узнаю их теперь в лицо, a статус страдальцев обеспечил им место в истории… Нет, это просто пятьсот осенних листьев сорвались с ветвей и летят. Или искры вчерашнего фейерверка отражаются в облаках. Или нет, это, должно быть, перелетные птицы, спасающиеся от жестокости здешней зимы, от грядущего безумия холодов.
