27 апреля 2025 года в формате Zoom-конференции состоялась 109-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Андрей Журавлёв и Валентин Трусов; разбирали Валерий Шубинский, Владимир Коркунов, Валерий Горюнов (очно), Ольга Девш, Роман Шишков и Евгений Абдуллаев (заочно). Вели мероприятие Борис Кутенков, Максим Плакин и Андрей Козырев.
Представляем стихи Валентина Трусова и рецензии Романа Шишкова, Валерия Горюнова, Алексея Колесниченко, Максима Плакина, Владимира Коркунова и Евгения Абдуллаева о них.
Видео смотрите на Rutube-канале проекта
Обсуждение Андрея Журавлёва читайте в этом же выпуске «Формаслова»
.
Рецензия 1. Роман Шишков о подборке стихотворений Валентина Трусова
В последние годы в русскоязычной литературе всё прочнее закрепляются идеи экопоэзии, теоретические корни которой уходят во вторую половину XX века. Валентин Трусов ― молодой автор, выбравший экопоэзию в качестве своей «точки входа» в литературу. Его лирический субъект ― это посетитель, находящий радость созерцания как в «естественном» лесу, так и в «искусственном» дендрарии. Подобный взгляд на природу в её совокупности отсылает к одному из базовых принципов экопоэзии, а именно ― к отрицанию классической оппозиции культуры («дендрарий») и природы («лес»). Так, датская поэтесса Ингер Кристенсен полагала, что поэтический текст движим изнутри той же энергией (Аристотель называл её «энтелехией»), что и цветок, и что эта энергия распределяется по тем же внутренним законам, что и в цветке. Это равноправие Трусов демонстрирует в первом же тексте подборки:
пастернак посевной
полюбил болотистое место
около Орловского пруда
<…>
(не перепутайте пастернака с другими поэтами)
Посетитель аналогичен традиционному для поэзии наблюдателю, с той лишь разницей, что место и время посещения (наблюдения) чётко ограничены. Пребывая внутри природных ландшафтов, посетитель учится осмыслять окружающий мир не как ресурсный супермаркет или декоративный фон для приятного времяпрепровождения, но как самостоятельный организм, «гиперобъект». В этом чувствуется сдвиг к постантропологическому взгляду, где фокус смещается с человека, объявленного в эпоху гуманизма «центром» мира, на сам этот мир.
Также ограниченность пребывания в лесу/дендрарии (т. е. здесь и сейчас) располагает смотреть на фигуру посетителя шире, с экзистенциальной точки зрения ― как на чужака извне, из города или небытия. Он пытается если не постичь природу (это было бы слишком самонадеянно), то хотя бы попытаться установить с ней контакт:
кто из деревьев
хочет поговорить со мной?
Или:
я учусь говорить
на исчезающем языке птиц
Субъект жаждет жить не в мире материи, а в мире значений. Но в конечном итоге он получает либо «надменное / молчание леса», либо загадку, что наводит на мысли о тютчевском Сфинксе:
лес предлагает
сыграть в загадку
<…>
если не угадаю то стану муравьём
несущим сухие травинки
в пустой человейник
«Пустой человейник» становится формой остракизма. И в этом, как мне кажется, заключена основная мысль подборки (о чём, как это часто бывает, сам автор и не подозревал): то, что человек вдруг задумался о природе как о самостоятельном объекте после нескольких столетий планомерного уничтожения оной, не означает, что природа должна быть заинтересована в нём самом. Норвежский поэт Тур Ульвен предрекал человеку вымирание, и если всё это время природа дозволяла человеку истреблять целые виды, то есть ли у неё интерес защищать его самого?
Можно представить условную шкалу, на которой мировоззрение Ингер Кристенсен будет с одного края (как «более оптимистичное»), а мировоззрение Ульвена с другого (как «более пессимистичное»). Если в вопросе взаимодействия природы и культуры Трусов тяготеет к оптимистичности Кристенсен, то в вопросе взаимодействия природы и человека ― к пессимизму Ульвена. Лирический субъект всячески демонстрирует свою открытость лесу, но «равнодушная природа» всякий раз оставляет его «посреди отвернувшегося ельника», а в какой-то момент даже вежливо выпроваживает из леса:
дерево намекает
что предоставит безопасность
когда я выйду за границу леса
Конечно, во многом это зависит от трактовки: можно сказать, что лес становится своего рода «духом», защищающим человека и после того, как тот покинет его пределы. Но всё же думается, что за границей леса находится именно «пустой человейник».
Так в стихотворениях Трусова человек оказывается в «двоящемся» лесу: при всём его родстве с природой непонятно, насколько он ей нужен. Но пока человек ходит в лес, чтобы понять своё место в нём, у человечества есть шанс на мирное сосуществование с организмом, его породившим.
Рецензия 2. Валерий Горюнов о подборке стихотворений Валентина Трусова
Для поэзии Валентина Трусова характерны тишина и высвобождение своего детского любопытства по отношению к растениям и лесу вообще. Поэтический субъект в подборке — сборщик впечатлений, материи чувств-объектов, потому деревья только намекают, а основной мотив стихотворений — поиск и перспектива («перспектива прозрачного дендрария», «в перспективе читать по клювам»). Окружающее ещё полно загадок:
нужно отгадать
по шелесту листвы
какое дерево выросло первым?
Этот мир нещедр, как и любой мир реальных объектов: лёгкая статичность в стихах Трусова ассоциируется у меня с художниками, увлечёнными идеями Грэма Хармана, а некоторые строки, например: «существует только одна любовь / чистого белого цвета» — с минимализмом Ивана Ахметьева, с его стихами-объектами, стихами-импульсами, запускающими воображение без стремления его запустить. Указывая на голоса природы («овраг сомневается», «надменное молчания леса»), Валентин не играет с яркой метафорикой, чтобы не затушевать границу между человеческим и нечеловеческим. В своих произведениях поэт ощупывает стену чувственного-мыслимого, намечает карту зияний и крохотных трещин, но за пределы ещё проходит. Будущее этой поэтики, на мой взгляд, в том, чтобы окончить эту карту и выйти за пределы мыслимого в шаманический всплеск управления стихиями, в слово, равное дереву и «останавливающее солнце». В практику ослепительного шаманизма.
Но для разблокировки такой чувственности, на мой взгляд, важно как созерцать, так и вживаться в созерцаемое: отрастить ветки, забыться в дожде желудей, заболеть гриппом еловых ран. А может, творчество Валентина повернёт в другую сторону и с помощью внешнего расскажет историю своего внутреннего мира?
Какое дерево вырастет первым?
Рецензия 3. Алексей Колесниченко о подборке стихотворений Валентина Трусова
Стихи Валентина Трусова — очаровательный пример литературной ахронии: обратиться к незыблемой хрупкости живой природы — один из самых простых и действенных способов говорить на вечные темы. Эти верлибры полны одушевляющего любования миром: деревья только и делают, что говорят, «овраг / сомневается в кустарнике», «дубовые снаряды / летят сквозь листву», «одал смолоточит / впиваясь в кору» — всё здесь действует, мир, предполагаемый статичным, оказывается переполнен динамикой, и стихами становится то, что этот бесконечный лес не способен в себя вместить, то, что из него сбежало, — но не от страха, а для лёгкости.
Ловля этих беглецов требует сосредоточенной созерцательности, а разведение их в домашних условиях невозможно — они должны оставаться дикими. В этом и слабое место такой поэтики: на большом массиве текстов авторская биогеография начинает казаться исчерпаемой, и сколько бы любви поэт ни вкладывал в каждый листок и каждый холодный ствол, их метафорический потенциал начинает съедать сам себя. И появляются такие стихи, как «ели / мои самые любимые деревья», где пристальный, даже пронзительный взгляд вовне вязнет в сырости социального нарратива о нехватке нежности в человеческом мире и безусловной любви — понятиях, явно прокравшихся из популярной психологии.
Тем не менее, в этих стихах масса удачных находок на стыке естественных, социальных и гуманитарных поэтических наук:
кроны
идущие от земли
вентилируются 24/7 —
капля урбанистических реалий, стекающая с шершавого листа.
транскрипция
не установлена, пока обильно
размножается полутень —
мощнейшая метабола, герметизирующая неплотно прилегающие к друг другу детали этого стихотворения.
В финале подборки наконец появляется долгожданный адресат, наличие которого уравновешивает обсессию нарратора к настойчивому поиску взаимопонимания у явлений, лишённых шанса на ответный взгляд. Жалости эта оптика, тем не менее, не вызывает: напротив, трепетное отношение к слову о медленном этого мира выглядит максимально здоровым. И если эти стихи чему-то учат, то именно медленному взгляду: иногда простой способности видеть красивое в банальном достаточно для того, чтобы уберечь человека от неверного решения. Возможно, ради этого и нужно умение «говорить / на исчезающем языке птиц» и даже читать по клювам.
Вместе с тем этот лес может быть жестоким: загадки, в которые он предлагает сыграть, можно решить только тогда, когда быть человеком уже поздно. Муравьиность неизбежна. Но в художественном мире Валентина Трусова, границы которого определяются довольно чётко, это не трагедия, а то, о чём Михаил Айзенберг говорил: «Я под конец объясню тебе лёгкий способ». Объяснение в стихах Трусова местами сложновато, но ведь поэзия и не должна давать инструкций.
Рецензия 4. Максим Плакин о подборке стихотворений Валентина Трусова
В подборке Валентина Трусова природа почти перестаёт быть привычным фоном эпических действий лирического героя — наоборот, сам человек становится наоборот, сам человек становится почти фоном для движения и леса, и растений, и времени, и молчания. Иначе говоря, лирический герой пытается стать главным, но у него это не получается: «Кто из деревьев / хочет поговорить со мной?», «дерево намекает / что предоставит безопасность» (т. е. деревья — власть имущие), «лес предлагает / сыграть в загадку» и т. д. Природа оживает не в духе романтической одушевлённости (не только тогда, когда герой смотрит на конкретную её часть), а скорее как хтоническая сила, как сеть тонких связей и недосказанных смыслов, в которые автор осторожно погружает читателя. Впрочем, в этом всё и дело, что природа всё равно дана нам глазами лирического героя, а значит, на поверку оказывается не лишена человеческого: есть деревья одинокие, есть деревья неодинокие. Более того, есть, например, современные растения, которые лирический герой называет вайтпилл-цветами, что забавно и, наверное, точно (вспоминается Бродский: «луг с поляной / Есть пример рукоблудья, в природе данный»). В последнем стихотворении, кстати говоря, лирический герой пытается ощутить себя лесом, и в этой попытке он видит себя глазами птиц-вардов, то есть птиц-камер, и обнаруживает лишь своё одиночество… Когда я дочитал подборку, то подумал, что было бы очень любопытно посмотреть на дечеловезированную природу (насколько это возможно) в исполнении автора. На победившую природу, может быть. На локальный природный текст (по аналогии с Топоровым).
Рецензия 5. Владимир Коркунов о подборке стихотворений Валентина Трусова
Мне уже приходилось говорить о стихах Валентина Трусова, и сейчас я уточню некоторые мысли по поводу его поэзии.
Очевиден его поиск в русле эко-поэтри, становящейся едва ли не главным трендом сегодняшнего дня — после трендов на фем-письмо, травмоговорение, на тексты, посвящённые длящимся катастрофам (которые пишутся и сейчас, но усталость от них, даже некоторая наша измученность, нарастает с каждым днём). Погружение в письмо, связанное с природой, несёт схожие издержки: любой тренд привлекает поэтов-бабочек к «огню» литературных проектов, иссушая голос, смешивая в метатекст, похожий до неразличения.
Эта преамбула важна, чтобы подойти к разговору о письме Валентина Трусова. Для которого лес и природа — не мимолётно и не эксплуатационно-трендовый выбор, попытка наработать некий символический капитал, а образ жизни. Как писала Ирина Котова, обращаясь к маме: при каждой сложной ситуации вари борщ. («Что бы ни случилось — вари борщ». — Прим. ред.) Для Трусова лес — место пересборки себя, отдохновения; место силы, место творчества, фантазий, куда он идёт в любой возможной ситуации.
Перед нами формирующееся письмо. Это заметно и по представленной подборке: от формальных, назывных текстов автор идёт к более личным, раскрываясь эмоционально, чувственно. Обратим внимание на некий ряд, в который можно поместить поэзию Трусова.
В первую очередь, это Валерий Горюнов — менторский, дружеский и творческий ориентир Трусова. Знаю, что они много говорят о поэзии и культуре в целом, и, учитывая, какой путь прошёл Валентин за полтора года, когда я впервые увидел его тексты, — это очень плодотворное общение/взаимодействие.
Здесь же и Анна Родионова, создавшая прекрасный эко-журнал с действительно хорошим вкусом и отбором: «гало». И, например, Павел Кричевский, аутентично, стихийно-чувственно работающий с природным миром. И другие коллеги. Я намечаю этот ряд, чтобы ещё раз подчеркнуть: работа внутри тренда предполагает добавленную ответственность, как добавленную стоимость, и даже если она строится на безусловной любви (тем более когда она строится на безусловной любви), критически важно подходить к ней вдвойне ответственно, чтобы как минимум не раствориться среди более ярких/заметных голосов.
На пути этого обретения находится и Валентин. Он пробует, экспериментирует. Сравнение пастернаков (растения и поэта) — не ново, но тут, если вглядеться в текст, видна ирония, если вспомнить, как Пастернак писал: «У прудов нет сердца, бога нет в бору». Трусов пытается показать искомое сердце.
У Валентина много назывных форм, к поэзии имеющих лишь косвенное отношение:
Воспоминания
укладываются более лёгкими формами
овраг
сомневается в кустарнике
Ранняя весна
— самое подходящее время для вайтпилл-цветов
(отсутствие запаха ещё не показатель одиночества)
транскрипция
не установлена, пока обильно
размножается полутень
Это опись без глубины и мысли. Некое формальное упражнение. Нелишним будет напомнить, что поэзия, о которой судят по обложке, — пускает пыль в глаза. Заглянуть внутрь предмета/тела, а не назвать мудрёными словами то, что нас окружает, сблизиться эмоционально, понять — главная задача поэта.
Валентин между тем ушёл далеко и от подборки в журнале «НАТЕ». Это говорит о его упорстве, которое в поэзии важно не меньше таланта. Здесь мы видим настоящие поэтические фрагменты, и уже не приходится выкручиваться, сочиняя текст на тусклом материале. Видно, как Валентин ведёт поиск.
я учусь говорить
на исчезающем языке птиц (хорошо, но недостаточно. — В. К.)
в перспективе (семантически чуждо, слово для перехода, спорный контрапункт. — В. К.)
смогу читать по клювам (опять яркий образ. — В. К.)
Отдельно скажу о последнем стихотворении — в котором Трусов будто бы преодолевает страх раскрыться, и мы видим не каталог природного мира, а живого человека, мыслящего, страдающего, любящего — для которого равно важны одухотворённый и якобы неодухотворённый миры; который только-только решается разбить скорлупу своей немоты, наконец рождаясь.
Если он сможет пойти дальше по этому пути без скидок к себе, полностью отдаваясь своему делу, — мы получим действительно яркого и большого поэта.
Рецензия 6. Евгений Абдуллаев о подборке стихотворений Валентина Трусова
Владимир Коркунов, комментируя подборку Трусова в журнале «НАТЕ», пишет о том, что Трусов любит лес и деревья. Он даже пишет: «Поэтическая “дендропоморфность”» Трусова…». Красиво сказано. Думаю, что сегодня на «Полёте» большинство тоже будет говорить об этом. О том, что это стихи про деревья, о деревьях в поэзии и о поэзии в деревьях.
Если позволите, я об этом говорить не буду.
Мне вообще кажется, что это стихи не о деревьях; за деревьями здесь легко не увидеть авторского леса, того, о чём эти стихи. Они не о деревьях, а о человеке. Об авторе. Это особенно чувствуется в последнем, наиболее удачном, на мой взгляд, стихотворении. И наиболее цельном.
Нельзя сказать, что остальные стихотворения хуже. Первое, например, ― если брать первое трёхстрочие: «пастернак посевной / полюбил болотистое место / около Орловского пруда», очень хорошо по своей звукописи, лейтмотивной оркестровке на п, с, т, р, н, к (в названии растения): «пастернак посевной / полюбил болотистое место / около Орловского пруда». Но завершается оно не очень интересной, на мой взгляд, филологической игрой с омонимией фамилии поэта и растения (это ещё Тэффи, если судить по воспоминаниям Одоевцевой, обыгрывала).
И второе. Я сознательно отметил цельность последнего стихотворения, скреплённого не только присутствием автора (его лирического я), но и обращённостью к другому в финале: «и до сих пор // ищу тебя»… Остальные тексты подборки представляют собой более или менее случайную сборку разных микротекстов.
Понимаю, что случайность этой сборки является осознанным приёмом, даже более ― особенностью авторского видения. И микротексты сами по себе бывают очень интересны: «траектория / падения желудей», «Диады жасмина, / отлитые в зеркале», «овраг / сомневается в кустарнике», «иллюзия / взрослого леса»… Но в целом ощущение какой-то недосделанности остаётся. Ощущение, что стихотворения заканчиваются не там, где по своей образной и смысловой логике они должны были закончиться, а там, где автору просто стало неинтересно работать над ними дальше.
Если о «Постмортеме» Журавлева я говорил как о талантливом обещании, то подборка Трусова ― это уже не обещание, а его исполнение. Интересное, достойное разговора. Единственное сомнение ― в серьёзности этого исполнения. Пока ощущение, что оно остаётся где-то на уровне немного необязательной игры. Хотя, местами, согласен, и увлекательной (не только для автора, но и для читателя).
Подборка стихотворений Валентина Трусова, представленная на обсуждение
Валентин Трусов ― поэт, художник, переводчик. Родился в 1990 году в Ленинграде. Выпускник факультета социальных технологий РАНХИГС. В 2014-2015 году учился в школе современного искусства для художника и зрителя «Пайдейя». Участник Зимней школы поэтов в Сочи (2025, мастерская Ольги Аникиной и Владимира Аристова), семинара «Таволги». Семинарист ЛИТО «Дереветер» при Союзе писателей СПБ.
Публиковался в журналах «Всеализм», «журнал на коленке», «НАТЕ», Rosamundi, «Противоречие», «Эмигрантская лира», в художественных альманахах «Артикуляция», «ХИЖА», на порталах «полутона» и ποίησις as is и др. Участник сольных и групповых проектов в Фонде Смирнова Сорокина, FFTN, Kunsthalle Nummer Sieben, Plague Space.
Ведёт тг-канал со стихами «Герань лесная». Живёт в Санкт-Петербурге.
*
пастернак посевной
полюбил болотистое место
около Орловского пруда
жёлтые зонтики
охраняют территорию
и ожигают прохожих
будьте внимательны
ядовитый терминатор
похож на съедобные растения
(не перепутайте пастернака с другими поэтами)
*
Валере Горюнову
иллюзия
взрослого леса
букетное дерево
бьёт листвой
из-под земли
многоствольная липа
пытается коснуться неба
кроны
идущие от земли
вентилируются 24/7
стволы дружат между собой
в отличие от одиноких деревьев
открывается перспектива
прозрачного дендрария
*
лес предлагает
сыграть в загадку
нужно отгадать
по шелесту листвы
какое дерево выросло первым?
птицы замолкают
подсказывать нельзя
у меня есть три попытки
если не угадаю то стану муравьём
несущим сухие травинки
в пустой человейник
*
полевой цветок задумался
(любит не любит любит не любит любит не любит любит не любит любит не любит любит не любит любит не любит любит не любит)
существует только одна любовь
чистого белого цвета
*
Диады жасмина,
отлитые в зеркале
Воспоминания
укладываются более лёгкими формами
овраг
сомневается в кустарнике
Ранняя весна
― самое подходящее время для вайтпилл-цветов
(отсутствие запаха ещё не показатель одиночества)
транскрипция
не установлена, пока обильно
размножается полутень
springs up
обязательный порядок.
*
траектория
падения желудей
запись электронного
голосового феномена
кто из деревьев
хочет поговорить со мной?
надменное
молчание леса…
дубовые снаряды
летят сквозь листву
привидение,
усевшееся на крону,
бросается желудями
*
дерево вырезало
магическую руну
одал смолоточит
впиваясь в кору
дерево намекает
что предоставит безопасность
когда я выйду за границу леса
*
я учусь говорить
на исчезающем языке птиц
в перспективе
смогу читать по клювам
*
ели
мои самые любимые деревья
чувствуется
доверие со стороны зимнего ельника
я подхожу
и обнимаю холодный ствол,
теперь можно пощупать кристаллики смолы,
краем уха расслышать, как отлупляется старая кора…
открытость дерева
позволяет дотронуться до колючей хвои
и ощутить нежность, которой мне порой не хватает в человеческом мире
(любить дерево
= принимать его возраст и настроение, хлёсткие ветки, жухнущие
и острые иголки)
у нас с деревом одна любовь
— безусловная.
*
День темнеет хотя ещё день
Теперь я остался один, наблюдаю за обрезками света,
пытающимися проникнуть
через полог
Ветер бросается на дерево.
Закрываю глаза и представляю,
как лес лишился части своего тела
Ничего
нет.
Холод
удлиняет промёрзшие пальцы.
Птичьи варды
успевают заметить,
как я стою здесь, посреди отвернувшегося ельника,
и до сих пор
ищу тебя.
.
