6 октября 2024 в Библиотеке поэзии (Библиотека № 76 им. М. Ю. Лермонтова) состоялась 103-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Дариа Солдо и Александр Разин, разбирали Ольга Балла, Степан Самарин, Алексей Колесниченко (очно), Мария Маркова и Мария Мельникова (заочно).
Вели мероприятие Борис Кутенков и Александр Хан.
Представляем подборку стихотворений Дарии Солдо и рецензии Ольги Балла, Марии Мельниковой, Алексея Колесниченко и Марии Марковой о ней.
Видео мероприятия смотрите на Rutube-канале и в группе проекта
Обсуждение Александра Разина читайте в этом же выпуске «Формаслова»
.
Рецензия 1. Ольга Балла о подборке стихотворений Дарии Солдо
Парадоксальным образом у — ясной, тяготеющей к формульности — Дарии Солдо и тёмного энигматического Александра Разина много общего, по меньшей мере в этих подборках. Прежде всего — при всей разности их языков — это общность мотивов, по крайней мере одного: мотива общения человека с Богом. Понятно, что осуществляется у двух разных поэтов этот мотив по-разному.
Например, лирический субъект Дарии в первом же стихотворении подборки — «я говорю: не могу больше быть» — с Господом спорит. Этот текст, несомненно, представляет собой диалог с Творцом («я говорю — он говорит», — «он» тут с маленькой буквы, но лишь потому, что заглавных букв в этом тексте нет вообще); о том же свидетельствуют и старославянизмы (автоматически ассоциирующиеся в русскоязычном сознании с религией / сакральным и больше ни с чем): «гряди и виждь», «доколе не судиши и не мстиши?..», «бысть безмолвие на небеси», введение в текст такой лексики автоматически повышает регистр высказывания, — сразу понятно, что текст отсылает (не к древнерусской истории, но) к надчеловеческим основам существования. (Первый текст подборки, таким образом, двуязычен: тут профанный язык и сакральный язык, и между ними чёткая граница).
(Общая структура этого текста кажется мне отчасти отсылающей к стихотворению Владимира Строчкова «Я говорю, устал, устал, отпусти…», — здесь примерно та же ситуация: говорящий(-ая) возражает, Он настаивает, только несколько менее напряжённая, и Собеседник в конце концов как будто и отпускает лирическую героиню: «если можешь, беги, / только чувствуй себя обречённой» — и замолкает. Он уступил, но дал понять, что ничего хорошего из этого не выйдет. (Не говоря уже о том, что — помимо священных текстов — отчётливо слышится здесь и классическое «Восстань, пророк, и виждь, и внемли»).
А в следующем стихотворении — «Летний день. Сокольники» — лирическая героиня с Творцом уже и соперничает, и сравнивает себя с ним, не находя тут никакой несопоставимости: если Он может — почему же я не могу?.. — и вопрос звучит чуть ли не как риторический.
(В шестом стихотворении — «где ты растёшь» — лирический субъект сопоставляет себя и с Христом, явно риторически же — не нуждаясь в ответе — вопрошая: «где ты растёшь сейчас, / дерево для моего креста?», а с деревом для креста — как не со всем ли самым существенным — стремится вступить в диалог: «до тебя / долетают ли / все мои слова?». А в стихотворении «Сольвейг» — выходя за пределы человеческого, превосходя его, восходя над ним — «и я восхожу / над тобой» — превращается в музыку, «в предрассветную песню сольвейг», — и это в самом, казалось бы, конкретно-чувственном из текстов подборки, в котором не только звуки скрипки и арфы, но и пирожные с кремом, размазанным по салфеткам, — чего уж, казалось бы, приземлённее.)
Самим своим спором с Ним эта героиня, уже и не столько лирическая, сколько метафизическая, утверждает Его существование (а может быть, и свою связь с ним; в существовании Его нет сомнений: «ну как же нет Его / ну как же нет») — и скорее в собственных глазах, чем в чьих бы то ни было, — ей важно чувствовать сопротивление материала.
Вообще, в отношениях героини с Ним есть что-то скорее ветхозаветное, чем новозаветное: вспоминается спор с Богом Иакова, — но в куда более смягчённом варианте: если Иаков с Творцом боролся, героиня Солдо с Ним только (время от времени) препирается — и не радикально, — чувствуя Его как исходное условие жизни, имеющее отношение к ней лично, и существование Его таким образом самоочевидно:
ну как же нет Его
ну как же нет
вот же Он
здесь
в зимнем саду моей комнаты
дышит
жабрами батарей
не даëт умереть
Притом я бы не назвала эти стихи религиозными — всё это не то что религиозность, понятая как некоторая совокупность обрядов, правил, заповедей и т.п. и чувство необходимости всего этого, — сколько существование в свете Творца, без всяких иллюзий, без всякой наивной доверчивости существованию, и своему, и вообще. Что до совокупности каких бы то ни было правил, лирическая-метафизическая героиня вообще такого свойства, что не склонна в них вписываться («…иду, как раскольник, — / Наискосок»). Насчёт существования она как раз нисколько не обольщается и понимает его смертоносную чуждость человеку: «одичалый нильс и дикие гуси / летели домой / одичалого нильса и диких гусей / обезвредила ПВО»; и просьба её, которую нельзя же не произнести: «больше не надо // пожалуйста // больше не надо», — звучит как вполне безнадёжная.
В третьем стихотворении героиня бросает вызов самой смерти — вернее, оценивает результаты этого вызова. Признаёт поражение: «опять проиграла», — значит, вызов брошен уже не в первый раз, — более того, она принимает это поражение! и, скорее всего, принимает его впервые: «поражение / ещё никогда / не бывало таким сладким» — значит, до сих пор оно было горше.
Если же говорить о типе позиции (что ли, повествовательной позиции; устройства и размещения точки, из которой ведётся повествование), её можно назвать позицией универсального наблюдателя («очевидца» — против роли / долга которого героиня возроптала в первом стихотворении подборки). Наблюдает же лирическая героиня Солдо исключительно за крупными, предельными, «последними» вещами мира, даже когда те малы и неуловимы — а с ними такое случается. В четвёртом стихотворении она, сидя не где-нибудь, а на самой «кромке мира», наблюдает не за чем-нибудь, а за неисследимыми и необратимыми изменениями (если не всего, то) разного сущего; примерно то же повторяется и в стихотворении «когда мы заключили», где героиня, сидя опять же в очень ненадёжном с обыденной точки зрения месте — «на сухой ветке» — наблюдает за тем, как лев всматривается в антилопу. За тайными силами бытия наблюдает, между прочим.
(Кстати, по-настоящему гендерных признаков у этого «я», у точки наблюдения, нет, — да и никаких нет, независимо даже от того, что глаголы в отношении него употребляются большей частью в женском роде. Это точка хотя и помещается в обстоятельства-декорации, но вообще она надобстоятельственная.)
Неважно, что ухватить «тот самый момент» в очередной раз не удаётся, — он же неисследимый, он так и устроен, — и очередной раз признаваемое поражение — «как я смогла // снова // его упустить» — в очередной раз же и принимается, только — видимо, тоже в очередной раз — констатируется его необъяснимость: «и я ни за что не смогу объяснить», — что, похоже, относится к порядку вещей и принимается, поскольку рассказывается об этом бесстрастно. Это не драма, не катастрофа, — это норма.
Удивительным образом, нечто родственное поражению, — потеря ждёт и повествователя пятого стихотворения. На то, что на самом деле речь идёт об обстоятельствах архетипических, об универсальных структурах, указывает единственное слово: «вечного» — «возвращаюсь из вечного детского сада». Оно одно резко меняет масштаб.
Значит, формулируем темы, выявленные как сквозные:
– внимание к максимально крупному, предельному, вечному и универсальному, соприкосновение с ним. Причём мелкость предметов и существ, которые при этом попадают в поле зрения: песчинки; существо, сжавшееся до размера в 0,264 583 333 333 миллиметра и живущее в картонном доме, прилепленном к городу скотчем… — нисколько не мешает такому соприкосновению, но становится его средством;
– поражение как (неизбежная и принимаемая) норма. Поражение от тех сил, в столкновении с которыми оно происходит, — сладко («он ждёт, чтоб высшее начало / его всё чаще побеждало, / чтобы расти ему в ответ», как высказался на эту тему ещё один поэт);
– спор с этой нормой и её Источником — тоже норма. Это такой парадокс: ропщущее, спорящее, возражающее принятие;
– понимание того, что человек хрупок и мал, но — как сказал другой поэт в более-менее аналогичном смысле — каждый лёгок и мал, кто взошёл на вершину холма: он мал и хрупок в силу некоторого важнейшего жизнеобразующего, мирообразующего Присутствия, поэтому малость и хрупкость, сухость и ломкость веточек, на которых приходится сидеть, — очень важна как предмет внимания;
– вообще, при всём понимании уязвимости живого и гибельности многих действующих в мироздании сил — или как раз вследствие этого — внимание к тому, что «не даёт умереть», удерживает мир от небытия (даже если этим удерживающим вдруг таинственным образом оказывается цапля, стоящая «на одной ноге / посреди холодного озера», — пока она там стоит, «мир и люди его / держатся // не прогибаясь»).
.
Рецензия 2. Мария Мельникова о подборке стихотворений Дарии Солдо
Прежде всего, подборка Солдо позволяет понаблюдать за одной из самых плодотворных разновидностей сегодняшней религиозной поэзии.
Современные религиозные стихи можно представить в виде шкалы, на одном конце которой располагаются тексты, принадлежащие к богословской разновидности концептуальной философской поэзии, а на другой — тексты сугубо прикладного значения, зарифмованные и уложенные в ритм поучения и молитвы (наверное, все мы время от времени получаем что-то подобное — в обязательном порядке снабжённое соответствующей картинкой — от родственников по WhatsApp). А посередине шкалы находится самое интересное и живое — произведения, в которых религия предстаёт «личным делом», частной культурно-психологической практикой, тесно связанной с бытом, однако не подчинённой ему, а обеспечивающей прочную связь «нижнего» и «верхнего» миров. Эти тесты однозначно не понравятся консервативному верующему, могут разозлить священника, покажутся слишком простыми философу — но именно такая поэзия о боге удобнее и уютнее всего ложится в сознание мыслящего человека.
Солдо удается создавать произведения современные, однако весьма творчески поддерживающие прочную связь с традицией. В стихотворении «Летний день. Сокольники» мы видим, как в обстановке современного города, в простейшей ситуации — от ветра в глаза попал песок — лирический герой осуществляет классическую, освящённую веками практику — богопознание через уподобление себя Христу:
Если Он
Простую, как обыкновенный дождь,
Воду мог превращать в вино,
Почему же я не могу
Эту песчинку летнего дня
В Сокольниках,
Глаза закрыв,
Превратить в жемчуг?..
«Домом Божьим» принято называть храм, но в стихотворении «ну как же нет Его…» Бог воплощается, судя по всему, в обычной многоэтажке с «зимним садом» домашних растений и системой центрального отопления — и «дышит жабрами батарей», привнося в образный ряд раннехристианский символ рыбы. Так лирический герой оказывается одновременно в храме своей личной веры и в чреве доброго кита, дающего не испытания, а покой и жизнь.
Причудливее всего ортодоксальное христианство преображается в стихотворении «я говорю: не могу больше быть…». По сути, это короткометражный религиозный экшн, микроистория о преодолении кризиса веры за несколько секунд до Апокалипсиса и рождении новой системы отсчёта для нового мира. Человек говорит: «не могу больше быть / очевидицей / это последняя капля». Бог не опровергает его, но отвечает:
Стремление к постижению тайн мира не оставляет автора и в произведениях, не связанных напрямую с религией. Процесс это нелёгкий. Сложно наладить диалог с деревом, из которого изготовят твой крест, не получается уловить мистический момент онтологического становления.
когда ломается
ангельский
мальчишеский дискант
и становится баритоном;
когда раскрывается утром бутон;
когда застывает бетон —
а с ним вместе — неосторожный
голубиный дурацкий след —
вечный теперь,
как отпечаток голливудской звезды
на «Аллее славы».
Однако, обращая взгляд на мир дольний, мир людей и зверей, лирический герой находит там и смысл, и гармонию. Цапля, стоящая на одной ноге посреди холодного озера, обеспечивает устойчивость всего сущего. Героические мурашки — ахи «удивления, от того, что живу» — упрямо несут своего человека по жизни к неведомой цели. Если смыть с рук простейшие истины, то ядро твоё лопнет, и ты перестанешь быть эукариотом и станешь принадлежать лишь царству божьему. Солдо отлично умеет мифологизировать мир, не отвергая его знаний. Мир этот, конечно, не идеален, деструкция в нём способна приобретать характер тотальной катастрофы. Стоит нарушить обещание, не покормить тамагочи — и люди обратятся в пиксели, а город в картон. Стоит начать войну — и Нильса и диких гусей собьёт ПВО. Впрочем, есть ещё лазейка, еще одна индивидуальная религиозная практика:
поражение
ещё никогда
не бывало таким сладким:
опять проиграла
у смерти
в молчанку
.
Рецензия 3. Алексей Колесниченко о подборке стихотворений Дарии Солдо
Первообразы скипетра и державы, важнейших символов монархической власти в России, — это палка и булыжник, первые орудия труда, они же — первое оружие. Понимание этого помогает нам сделать тоньше языковую и политическую границу между силой, властью и работой. К чему я это?
Стихи Дарии Солдо — прямые, как та самая палка, и увесистые, как булыжник. Инкрустированы они при этом богаче символов власти. Но работу готовы выполнять и в своем первоочередном значении — буквально бить. Потому что их очень хочется назвать прямым высказыванием — в лучшем смысле этого слова. Потому что это не поэтика прямого высказывания, а прямое высказывание поэзии. Иными словами, эстетики здесь гораздо больше, чем риторики. Например:
Почему же я не могу
Эту песчинку летнего дня
В Сокольниках,
Глаза закрыв,
Превратить в жемчуг?.. —
высказывание почти невозможное в постконцептуальную эпоху. При этом лирический субъект сконструирован максимально строго и не изменяет себе ни в одной строке. Здесь есть стилистические признаки критического сентиментализма:
где ты растёшь сейчас,
дерево
для моего креста? —
но в целом поэтика Дарии Солдо уходит достаточно далеко от постакмеистического мейнстрима, сохраняя при этом лучшее, что в нём есть, — честность по отношению к условному первоисточнику и открытость к внешнему миру сиречь читателю, для которого без экфрасиса зачастую невозможна искомая им в поэзии обезболивающая суггестия.
Первое стихотворение подборки я практически выучил наизусть с третьего прочтения, хотя обычно запоминать верлибры — удовольствие сомнительное: они существуют не для памяти. И в дальнейшем по ходу чтения подборки обнаруживается, что афористического в них больше, чем даже им самим, возможно, хотелось бы:
опять проиграла
у смерти
в молчанку —
это практически эмокор. Дополняют это впечатление рифмы — слишком точные, чтобы казаться окказиональными, слишком опциональные, чтобы стать структурообразующими:
…а ветер играл бесхозными
куколками шелкопрядов
больше не надо
пожалуйста
больше не надо
Тонкая метафоричность, с которой Дариа берётся за любую тему, не мешает теме оставаться острой. Точильным камнем выступает нарративная структура, в которой хронос нелинеен, а топос задан вторичными признаками:
а я возвращаюсь из вечного детского сада
скукоженный до
0,264 583 333 333 миллиметра
в свой картонный дом
прилепленный к городу скотчем
Это позволяет высказыванию оставаться личным даже там, где нарратор заходит на публичную территорию, в которой сейчас не протолкнуться от голосов, занятых только попытками перекричать друг друга. В этом уголке тишины всё ещё возможны водное перемирие, шум камыша, безмолвие на небеси, голубиный дурацкий след на застывающем бетоне и всё такое (какое? живое, жизненное, прожитое, не изжитое). А мужчине можно не принадлежать ни к какому надцарству, кроме божьего.
Я определённо вернусь к этим стихам не раз.
.
Рецензия 4. Мария Маркова о подборке стихотворений Дарии Солдо
У современной молодой поэзии, сколько бы я её ни читала, есть несколько симпатичных мне черт. Это заметная интровертированность, придающая даже гражданской лирике оттенок глубоко личного переживания, переживания одинокого, такого, которое не с кем разделить. И одновременно, что безмерно меня удивляет и иногда восхищает, поразительная открытость людям и миру. В ней есть что-то простодушное, по-детски беззащитное, хорошо заметное даже за уже имеющимся неким жизненным опытом, часто — негативным. Ещё нельзя не упомянуть интуитивность. Мир так стремительно меняется, что человек чем-то напоминает в нём слепца, вынужденного ежедневно совершать новое путешествие, нащупывать детали, сверять ощущения с памятными. Интуитивность позволяет не то что не ошибаться, но подходить к истине близко, понимать суть вещей точнее и точнее описывать, будь это что-то видимое во внешнем мире (и в самом деле — вещное) или собственные переживания. Ну и, конечно, хотелось бы выделить хрупкость. И текстов, и проступающего сквозь них авторского образа. А ещё — любовь к экспериментам. Со звуком, со структурой, со смыслом и т. д. И — к экспериментам над собой. Мне всё перечисленное кажется очень важным для нашей поэзии в целом. Наверное, из-за того, что во всём известном, давно прочитанном, широко растиражированном мне чудится статичность, лишающая жизни основательность, безапелляционность.
Иногда мне кажется, что щемяще-бережное отношение к жизни можно заметить на уровне подбора говорящим самых обычных слов. Наблюдателя, переживающего происходящее, чутко реагирующего на малейшие изменения в мире, страдающего от видимого и сострадающего непосредственным участникам, тоже легко выделить. Да и можно ли скрыть человеческую живую эмоцию в действующем языке, особенно — в языке поэзии, если всей своей сутью она призвана для выражения наших чувств, а уже потом — всего остального? То же отражение мира (если учесть, что изучаем этот мир мы с помощью органов чувств) опирается на нашу рефлексию. Самым сложным всегда остаётся вопрос самовыражения.
Солдо удаётся обходиться в этом смысле минимумом. Мне кажется, она на уровне интуиции обнаружила исчерпывающую автономность языковой простоты и просто обозначила границу восприятия и понимания. Писать о сложном просто — это искусство. Жизнь, не усложняй всё сам человек, в любых своих проявлениях тоже проста. Проста, даже обыденна, и в этом, в отсутствии какой-то экстраординарности, необходимой для остроты проживания человеком отпущенного срока, даже жестока. Но тем не менее в своих разнообразных проявлениях каждому по отдельности она может казаться исключительной. Я имею в виду, что та же смерть с точки зрения истории и общества — это одно, а смерть близкого для постигающего всю безграничность утраты — совсем другое. Но это, конечно, не значит, что на чужую смерть мы откликаемся менее эмоционально, просто чуть иначе, как будто это лишь разновидность боли, однако всё равно откликаемся и страдаем, потому что быть живым — это постоянно чувствовать, в том числе и смертность, особенно свою — на фоне общей недолговечности. Смотреть на всё сквозь образ другого и сравнивать, убеждаясь в точности собственных ощущений.
поражение
ещё никогда
не бывало таким сладким:
опять проиграла
у смерти
в молчанку
При всей тревожности и даже некоторой мрачности многих стихотворений в подборке отчётливо ощущается торжество жизни над смертью. Этот текст, наверное, самый показательный. Только живое подаёт голос или иной знак (но в данном случае знак — это звук, что довольно символично для звучащего в уме или вслух стихотворения). Как новорождённый заявляет миру, что появилась новая жизнь, так и всё вокруг раз за разом подтверждает своё существование, тогда как смерть — безгласна и неподвижна. Понятно, что она заявляет о себе по-другому, и место звука занимает знак, но его отсутствие, отсутствие свидетельства необратимости, тоже молчание.
Всепобеждающая сила жизни есть и в стихотворении «Сольвейг», где к календарным переменам привязано постоянное обновление времени, напоминающее о бессмертии — любви в первую очередь:
…и зима пройдёт, и промелькнёт весна,
и цветы, занесённые снегом,
прорастут снова
только для нас
Удивление перед собственной жизнью, более близкой и понятной после любования другими, непохожими на человека живыми существами («как красивы рога антилопы / витые словно / бесконечная спираль ДНК»), тоже часть этой силы:
соберёшь
мурашки
на моём теле,
выпустишь в траву —
по Земле разбегутся
бесконечными ахами удивления
оттого,
что живу…
Наверное, потому особенно болезненно воспринимаются противоположные стихотворения, где смерть всё же подаёт свой знак или ощущается как то, что является неотъемлемой частью будущего. Остаётся лишь уповать на незримую защиту того, кто, растворившись «в зимнем саду» комнаты и в мире вообще, «не даёт умереть», или мечтать о полной трансформации, после которой можно больше не принадлежать «ни к какому надцарству / кроме божьего».
В целом воздух стихотворений Солдо кажется неустойчивым, ненадёжно-ломким, хрупким, и эта хрупкость тоже подчёркивает ценность жизни. Понятно, что общая непрочность — отражение времени и даже места; но и тогда, когда опора отсутствует или пока не находится — и во внешнем мире, и в себе самом, — у человека остаётся возможность высказывания, ещё одна попытка превратить незначительную «песчинку летнего дня» в настоящее сокровище.
.
Подборка стихотворений Дарии Солдо, представленных на обсуждение
Дариа Солдо — поэтесса, прозаик, музыкант. Родилась в 2001 году в Хорватии, с пяти лет живёт в Москве. Окончила МГУ им. М.В. Ломоносова, учится в магистратуре на филфаке НИУ ВШЭ. Стихи публиковались в журналах POETICA, «Дактиль», «Таволга», «Хлам», на портале «полутона» и в других проектах. Ведёт группу со стихами «хрусталики глаз звенят». Сочиняет песни на стихи поэтов XX-XXI вв. (Ахматова, Тагор, Рильке, Лорка, Бородин и др.) и на свои собственные.
.
***
***
Летний день. Сокольники.
Дождь окропляет красный угол
Раскалённой улицы,
А я иду, как раскольник, —
Наискосок,
И ветер в глаза забивает мне
Пыль и песок.
И я думаю:
Если Он
Простую, как обыкновенный дождь,
Воду мог превращать в вино,
Почему же я не могу
Эту песчинку летнего дня
В Сокольниках,
Глаза закрыв,
Превратить в жемчуг?..
.
***
поражение
ещё никогда
не бывало таким сладким:
опять проиграла
у смерти
в молчанку
.
***
Я сидела на кромке мира,
карауля момент,
когда ломается
ангельский
мальчишеский дискант
и становится баритоном;
когда раскрывается утром бутон;
когда застывает бетон —
а с ним вместе — неосторожный
голубиный дурацкий след —
вечный теперь,
как отпечаток голливудской звезды
на «Аллее славы».
Я сидела на кромке мира,
карауля тот самый момент —
и я ни за что не смогу объяснить,
как я смогла
снова
его упустить
.
***
она же обещала покормить моего тамагочи
она же обещала покормить моего тамагочи
она же обещала
обещала
обещала
но вот он
разлагается на пиксели
а я возвращаюсь из вечного детского сада
скукоженный до
0,264 583 333 333 миллиметра
в свой картонный дом
прилепленный к городу скотчем
.
***
где ты растëшь сейчас,
дерево
для моего креста?
до тебя
долетают ли
все мои слова?..
…замер лес:
совершала
полный оборот
немигающая желтоглазая
совиная голова
.
Сольвейг
…из оркестровой ямы —
разноголосица:
настроиться, ⠀⠀⠀⠀пристроившись
друг к другу, ⠀⠀⠀⠀пока билетëрша где-то
надрывает ⠀⠀⠀⠀пунктир дороги
в один конец. ⠀⠀⠀⠀и я восхожу
над тобой, ⠀⠀⠀⠀превращаясь
в предрассветную песню Сольвейг.
тише.⠀⠀⠀⠀на нас смотрит
со стен ⠀⠀⠀⠀человеческое величие:
на то, ⠀⠀⠀⠀как меня покачивает
на нежных скрипичных волнах;
на то, ⠀⠀⠀⠀как я вздрагиваю
от каждого перелива арфы;
на то, ⠀⠀⠀⠀как я <…>
…в буфете —
пирожные с кремом,
размазанным
по кружевным салфеткам.
…и зима пройдёт, и промелькнëт весна,
и цветы, занесëнные снегом,
прорастут снова
только для нас
из оркестровой ямы
.
***
ну как же нет Его
ну как же нет
вот же Он
здесь
в зимнем саду моей комнаты
дышит
жабрами батарей
не даëт умереть
.
***
одичалый нильс и дикие гуси
летели домой
одичалого нильса и диких гусей
обезвредила ПВО
падали пух
и перья
и прах
на рождественский пряничный дом
спите милые спите
сладким сном
…а ветер играл бесхозными
куколками шелкопрядов
больше не надо
пожалуйста
больше не надо
.
***
когда мы заключили
водное перемирие
лев вдруг всмотрелся
и понял
как красивы рога антилопы
витые словно
бесконечная спираль ДНК
всего живого
…я наблюдала за ними
сидя на сухой ветке
и мне так хотелось
чтоб антилопа
сделала ещё глоточек
ещё хоть один глоточек
подольше бы
навсегда
не покидала
нашего с нею озера
.
***
соберëшь
мурашки
на моëм теле,
выпустишь в траву —
по Земле разбегутся
бесконечными ахами удивления
от того,
что живу,
от того, что мурашки
неподъëмный груз
моего тела —
в сотни раз тяжелее себя —
всë-таки
куда-то
упрямо несут
.
***
шумят камыши
прогнувшись под тяжестью ветра
а цапля стоит
на одной ноге
посреди холодного озера
не шелохнётся
…пока цапля стоит
на одной ноге
посреди холодного озера
мир и люди его
держатся
не прогибаясь
под тяжестью ветра
.
***
молнии бьют в прохожих
деревья в щепки
после грозы
посмотримся
в кривое зеркало лужи
состроим рожи
посмеëмся
своему отражению
.
***
мужчина в резиновых сапогах
стоит перед зеркалом
и разговаривает сам с собой
игнорируя своё отражение
он сосредоточенно смотрит
на свои намыленные руки
и прослеживает как с них
смываются простые истины
истины простейшие
внутри мужчины лопается ядро
значит с этого дня он больше не эукариот
значит с этого дня он — официально —
не принадлежит больше
ни к какому виду
ни к какому отряду
ни к какому взводу
ни к какому классу
ни к какому надцарству
кроме божьего
.
