21 апреля 2024 в формате Zoom-конференции состоялась 99-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Дарья Василенко и Никита Пирогов, разбирали Ирина Чуднова, Елена Наливаева (очно), Евгений Абдуллаев, Ольга Девш, Мария Мельникова (заочно). Вели мероприятие Борис Кутенков, Григорий Батрынча и Андрей Козырев.
Представляем подборку стихотворений Дарьи Василенко и рецензии Марии Мельниковой, Елены Наливаевой, Григория Батрынчи и Евгения Абдуллаева.
Видео смотрите в группе мероприятия
Обсуждение Никиты Пирогова читайте в этом же выпуске «Формаслова».
о
Рецензия 1. Мария Мельникова о подборке стихотворений Дарьи Василенко
Перед нами примечательный случай «узкоспециализированной» лирики, причём специализацию поэт формирует сам.
При чтении стихов Дарьи Василенко невозможно не вспомнить традицию русскоязычных псевдохайку и псевдотанка («псевдо» — поскольку полноценное хайку на русском языке практически невозможно в силу лингвистических причин). Явное сходство с японской поэзией прослеживается в особой концентрации на «здесь и сейчас». Но созданная Василенко форма не имитирует восточные приёмы, она сугубо авторская. 6-9 строк, верлибр, минимум конкретики, и главное — тщательная фокусировка на восприятии, переживании, контакте человеческого сознания с чем-то высшим или большим. И обязательно — некое «но», противопоставление, противоречие, почти всегда — недосказанность и парадокс.
Недосказанность как таковая присутствует в любом хорошем поэтическом произведении, но у Василенко она играет особую роль, придаёт тексту почти что сходство с буддийским коаном или ребусом. Невольно ловишь себя на том, что ищешь глазами под последней строчкой перевёрнутый ответ, как в детских журналах. Только в «Весёлых картинках» ответ, как правило, очевиден, а здесь всё сложнее:
засвищет хвоя
средь огня о ясном,
протяжно потечёт — молчи,
не зри, молчи —
по граду алой нитью,
и у незрячего — оты́ми
судорогу слова.
Казалось бы — совсем немного слов, но чтобы, например, проиллюстрировать данное стихотворение, понадобится создать большую картину с непростой композицией. Малое в текстах Дарьи Василенко означает не скудное, а концентрированное.
Загадка заполняет собой почти всё пространство текста и располагается в областях речи — не-речи, ясного — непрозрачного, земного — небесного. Стихотворный мир Василенко отчаянно стремится к некой упорядоченной дуальности — лирический герой пытается отделить земную утварь от ладони Господней, жимолость Абеляра от соломенных уборов, небо от земли… но, кажется, эта миссия невыполнима, «в небе неизменно всё, наизнанку».
тело к небу или к земле?
но я чувствую как оно
меня кормит
а я кормлю его
как набухают почки
и как оно
губит их морозом
Это тело, которое мы привыкли представлять «низким», «животным», но уютным, внезапно предстает холодным губителем набухающей жизни, но при этом участвует в обряде взаимного кормления с душой? Или «оно» — это небо, и губит оно плоды земли, а взаимное кормление происходит между ним и человеком? Оба ответа можно философски обосновать, правда, могут получиться две разные философии. Так что стихи Василенко родственны не только ребусу, но и психологическому тесту, где нет неправильных ответов, есть только ответы, многое говорящие об отвечающем.
Художественный мир поэзии Дарьи Василенко остро амбивалентен, пойман в «инь-ян», где самое совершенное воплощение одного начала таит в себе зерно противоположного, и связаны эти начала неразрывно. Важно отметить, что важную роль в образной системе Василенко играет изгиб, движение, перетекание. Можно сказать, что она — поэт семантически насыщенной динамики в ограниченном пространстве.
«Подлинную» сложность в литературе часто связывают с крупными формами, а комплекс «философия + лаконичность» оставляют «прикладникам» — любителям афоризмов, басен, притч и поклонникам Мацуо Басё и Омара Хайяма. Вредный стереотип — и такие авторы, как Дарья Василенко, отлично помогают от него избавляться.
Рецензия 2. Елена Наливаева о подборке стихотворений Дарьи Василенко
В поэтических высказываниях, кратких и звучных, Дарья Василенко будто старается уловить язык природы и, овладев его тайнами, заговорить на этом языке по-человечьи, чтобы все смогли понимать. Лирическое существо текстов Дарьи птицей выпущено в небо, обронено зерном в тучную землю поля, крылатым семенем сосны слетает на лесную влажную почву. Для высказывания подобных вещей слова ищутся трудно, но если уж находятся, то подгоняются столь крепко, что не разъединить: именно поэтому стихи у Дарьи концентрированны, как тягучий мёд.
Художественная квинтэссенция подборки — седьмое стихотворение:
как мало слов! завязать бы
платочек в узел
и слушать глазами нить
не-спутанную.
бродит язык — где же ты, сплетённое,
одолжи безмолвия необъяснимость
Это — суть поэзии в лирическом понимании Дарьи Василенко. Недостаточность человечьего языка («как мало слов!»); поиск невыразимого, мучающий не только на метафизическом, но и на физиологическом уровне («бродит язык»); несовершенство памяти («завязать бы платочек в узел») — художник силится объять мир словами и замирает перед его величием. Чтобы звучать, миру слова не обязательны.
А я хочу тянуться в небо.
Не потому, что я лучше других деревьев, нет:
А просто я другое дерево,
Я такое дерево. —
вспоминаются строки знаменитого речитатива Григория Поженяна. В подборке Дарьи большая часть текстов может заставить читателя почувствовать себя природным, немым, пернатым, древесным: как человек во всём видит подобие себя, так, возможно, и птицы, и деревья видят мир в категориях собственной внешности.
молись семенам синичьих глаз
молись оперению сытого солнца —
завидя краткий изгиб зерна,
утварь земную спрячь —
зане ладонь Господня ласкает тебя.
Для пичуги пернатость солнца, наверно, столь же естественна, как для человека глазастость цветов. И зерно для птицы — символ жизни, а высшее благо жизни — сытость. Сытое солнце — источник жизни, дарующий беспечное бытиё. Птица смотрит на солнце, и её глаза насыщаются янтарным; солнце взращивает зёрна, птица их клюёт… Первый текст подборки — метафора жизни, вечного спокойствия цикличной природной суеты. Человечье в этом пятистишии подаётся как вторичное, через «земную утварь», имеющую лишь опосредованную связь с божественным.
Инобытиё начального текста в подборке — последнее, десятое стихотворение. Здесь, на первый взгляд, человечье преобладает над природным, слишком много дольнего в этих строках: «ваза сытая», «ваза стылая», «дубовый стол», «седое тряпьё»… Лирическое существо в этом тексте наконец полностью вочеловечилось. Человечье в подборке проступает с четвёртого стихотворения: сознаёт, нескладное, самость свою, отрицает себя, встраивается в древесно-птичий мир.
«Ваза сытая» — человечье инобытиё «сытого солнца»: ёмкость наполнена, в ней играет жизнь. «Ваза стылая» — «сосуд, в котором пустота» (ассоциативный Заболоцкий), метафора смерти. Осмысление лирическим существом жизненного цикла привело к логичному осознанию конечности пути. Но ласка длани Господней никогда не перестаёт, жив человек или умер.
Дарья Василенко, думается, каждую чётную строку в этом тексте отбивает отступом сознательно. Если сложить из таких строк четверостишие, получится самостоятельный текст, поющий жизнь:
резвятся пушинки рогоза.
ласкает Господня ладонь.
капало материнское молоко —
лакало медовое дно.
В десятом тексте интересно соотношение форм и времён глаголов: инфинитив // настоящее // инфинитив // настоящее // будущее // прошедшее // будущее // прошедшее. Только глагол «верить» дан в неопределённой форме. Жизни отведено время, а вера — незыблема, как инфинитив.
Древесность, о которой говорилось чуть ранее, прорастает во втором, третьем, пятом и шестом стихотворениях.
Самый древесный текст — пятый, где само дерево говорит с читателем, как в речитативе Поженяна, говорит о повторяемости всего, о порядке вещей. Первая строка — «тело к небу, или к земле» — божественное естество дерева. Корни уходят вниз, ветви тянутся ввысь; дерево всеобъемлюще и вездесуще, вечно и непостоянно.
Второй и шестой тексты предстают «взглядом дерева», которое ветвями-очами охватывает мир на 360 градусов вокруг себя, что недоступно взору человечьему: «зрей, зрей, безбрежная!», «мерещится непоглощаемая глазом пустошь». Силясь «назвать красоту», художник, рождённый мыслью Дарьи Василенко, наблюдает за природными процессами. «Повилика слов» его «гремуча», а мелодичный старославянизм «наречь» воспринимается среди естественной красоты/простоты мира царапающе чужим и некрасивым. Слово бедно и несостоятельно.
В третьем тексте слово противопоставляется вещему молчанию. Дерево в этом стихотворении умирает, говорящим становится огонь. Если видишь это — молчание придёт само, если зрение ложно — слово станет помехой. «Видеть» в данном контексте — синоним «постигать истину».
Те или иные упоминания зрения живут в семи из десяти текстов подборки. Лирическое существо постоянно пытается проникнуть в суть вещей, но глазного зрения герою мало, потому включается синестезия в чистом виде:
и слушать глазами
нить не-спутанную (седьмой текст)
ресницы мои срываются
а зрачки хотят петь (текст девятый)
Вспоминаются строки из стихотворения Константина Вагинова «Звукоподобие проснулось…»:
Сегодня вставил ты глаза мне
И сердце в грудь мою вогнал.
Уже я чувствую желанье,
Я, изваянье,
Перехожу в разряд людей.
И стану я, как вы, загадкой,
И буду изменяться я,
Хоть волосы мои не побелеют,
Иначе будут петь глаза.
Дарья Василенко дала своей поэтической странице имя «крыло вагинова», творчество этого поэта, по всей видимости, близко ей.
Пусть синичьеглазо поётся хвала мирозданию, пусть, безбрежная, зреет звукопись, пусть корнями поэтический стиль Дарьи Василенко дотрагивается до церковнославянских начал.
В текстах Дарьи Василенко
на холсте неба
кистью древесной ветви
пишет природа
Рецензия 3. Григорий Батрынча о подборке стихотворений Дарьи Василенко
Говорить о подборке Дарьи Василенко — не самая тривиальная задача. Настолько тут всё точно, звук к звуку, подогнанно, что ничего и никого чужого эти стихотворения в своё пространство просто не пускают. Я бы сказал, что даже самый чуткий читатель почувствует себя в мире подборки немного посторонним. Хочется сделать глубокий вдох, но в плотно закупоренной бутылке с корабликом воздуха не хватает.
Стихотворения, представленные на обсуждение, вызывают у меня ассоциации ещё и с настольной игрой «Дженга» (иногда они даже отформатированы похожим образом) — попытка вытащить из них какой-то отдельный блок для детального рассмотрения превращается в задачу «со звёздочкой». Тут есть предельно внимательная работа со звуком, разнообразные культурные пласты, прямое обращение к Богу. Всё это по отдельности, да и в сочетании тоже, не более чем общие места, даже как-то неловко перечислять их в таком виде в отзыве, претендующем на небессмысленность хотя бы для автора подборки.
Дарья Василенко балансирует на тонкой грани между самодостаточностью и самонедостаточностью. Шаг в сторону герметичности — и её стихи станут совсем недоступными для любого читателя, башенка из «Дженги» соберётся и будет убрана в пыльную коробку до лучших времён. Шаг в другую сторону — и башенка рассыпется, а окружающие, вынужденные собирать её детали по полу, сразу начнут недовольно ворчать.
Отзвуки такого «ворчания» были слышны и в процессе обсуждения. Рискну предположить, что связано это именно с хрупкостью достигнутого баланса. Отмечу и то, что спорные места в данной подборке разными критиками были найдены, соответственно, разные. Я бы сравнил этот феномен с «эффектом зловещей долины» в киноискусстве — чувствуешь, что здесь точно что-то не так, а что именно — не до конца понятно.
Не стоит как отмахиваться от этого чувства, так и искать ему какое-то рациональное объяснение. Мне кажется, всё несколько проще — парадоксальное ощущение неустроенности при очевидной выверенности поэтики возникает из-за того, что поэтика эта для автора не окончательная, а переходная. Компактные и плотные, как слежавшаяся мука, тексты Дарьи Василенко содержат в себе огромный энергетический потенциал для разрешения во что-то большее, как семена содержат в себе всю информацию о будущем дереве с обширной, раскидистой кроной.
Нам же, читателям, остаётся только вместе с автором «молиться семенам синичьих глаз», веря, а значит, абсолютно точно зная, что из них вырастет что-то неимоверно прекрасное.
Рецензия 4. Евгений Абдуллаев о подборке стихотворений Дарьи Василенко
Интересные, сложно устроенные стихи. Тут и хлебниковская заумь с хлебниковской же тягой к архаизмам («зане», «наречь»…), и ломкая интонация Елены Шварц, и игра с метафизическими «кончетти» в духе Алексея Порвина. При этом нет ощущения ученичества, примеривания к себе разных голосов. Стихи вполне зрелые. Небольшие по объёму, но очень плотные, даже сверхплотные, по образному ряду.
молись семенам синичьих глаз,
молись оперенью сытого солнца —
завидя краткий изгиб зерна,
утварь земную спрячь —
зане ладонь Господня
ласкает тебя.
Единственное, что немного смущает меня в этих стихах, это их герметичность. Речь даже не о некоторой умышленной усложнённости образов — вроде «сытого солнца» из процитированного стихотворения или «жимолости Абеляра» из другого (далеко не всякий даже искушенный читатель в курсе, что это растение, по легенде, обвило могилу философа). Есть в подборке и более, условно говоря, простые стихотворения.
тело к небу, или к земле?
но я чувствую как оно
меня кормит
а я кормлю его
как набухают почки
и как оно
губит их морозом
И это тоже очень хорошо. Но вот ощущение, что мы находимся вне этих стихов, что они не впускают нас внутрь себя, остаётся. Это вряд ли можно назвать недостатком. Но хочется всё же чего-то в стихах, что приглашало бы, провоцировало меня как читателя на эмоциональный контакт, а не просто на слегка отстраненное медитативное созерцание.
Но это, так сказать, из серии брюзжаний вечно недовольного критика (надо же, в конце концов, к чему-то придраться…)
Подборка стихотворений Дарьи Василенко, представленных на обсуждение
Дарья Василенко родилась в Самаре. Стихотворения публиковались в журнале «НУАРТ» (Санкт-Петербург), на сайте «полутона». Группа в ВК: https://vk.com/sirinadarya, канал в тг: concorda. Живёт в Самаре.
***
молись семенам синичьих глаз,
молись оперенью сытого солнца —
завидя краткий изгиб зерна,
утварь земную спрячь —
зане ладонь Господня
ласкает тебя.
***
зрей, зрей, безбрежная!
средь соломенных уборов
брезжит Абеляра жимолость;
средь заимствованных имен
сивеют очи — наречь?…
осечь горнила зов?
***
засвищет хвоя
средь огня о ясном,
протяжно потечет — молчи,
не зри, молчи —
по граду алой нитью,
и у незрячего — оты́ми
судорогу слова.
***
Надеждой заиндевевших краев
спастись — кольцо кручу,
царапает неровно мизинец…
а в небе неизменно всё, наизнанку.
заснёт письмо:
в полсердца жаворонок…
***
тело к небу или к земле?
но я чувствую как оно
меня кормит
а я кормлю его
как набухают почки
и как оно
губит их морозом
***
мерещится непоглощаемая глазом пустошь,
и, сращивая тень
с гремучей повиликой слов,
сгонять теперешний житейский шум под сень,
и пить, и пить, покуда здесь
томится голос зрелый,
средь еле слышимых открытых губ,
тянущихся к кувшину
***
как мало слов! завязать бы
платочек в узел
и слушать глазами нить
не-спутанную.
бродит язык — где же ты, сплетённое,
одолжи безмолвия необъяснимость
***
и возьмёт из излишества кусок всё ещё много
отчего на блюдце ты в изобилии
мокрая золотая окантовка здесь
как прочный рисунок — прочерк, стык
у лилий синие черенки — и им земли мало
проще — я хотел бы быть спицей зонта
выгибаясь по ветру не зная владельца
господи, навсегда навечно оставьте
я человек
***
зацепился твой отрывистый взгляд — леска на ветке липовой,
где неторопливый крик кукушки
ранней весной —
не дёргай разом:
ресницы мои срываются,
а зрачки хотят петь
***
верить, что в вазе сытой
резвятся пушинки рогоза.
верить, что вазу стылую
ласкает Господня ладонь.
протру дубовый стол:
капало материнское молоко —
выжму седое тряпьё:
лакало медовое дно.
о
