Подписаться на Telegram #буквенного сока
Михаил Квадратов // Анна Лужбина. «Юркие люди». Рассказы. Издательство «Редакция Елены Шубиной», 2023
Часть 1. Заметки о книге
Маленький человек и сейчас герой русской литературы. Великаном не стать, времена на дворе часто тревожные, иногда спастись — просто юркнуть в складку времени и пространства. Бывают и послабления, хотя чудища всегда наготове, поджидают. Не только снаружи, но и внутри, в голове. Налицо магический реализм. А чтобы ускользнуть, нужно двигаться. Персонажи рассказов Анны Лужбиной все время отправляются в дорогу или уже в пути. Средства передвижения — от старой японской долбленой лодки до поезда на магнитной подушке. «Сесть нужно в Тетюхе, дальше две пересадки: одна — по китайской ветке в Туганче, вторая — по российской в Барабаше». И далее в непонятных направлениях, ночью, пересаживаясь и опаздывая. Или ехать из Малых Крючков в большой город Глюклиху — учиться в летное училище. Или разлучиться с родной Грибницей, чтобы устроиться в эскорт в другой области. Уйти в горы, потому что кругом несправедливость. Разговаривать только с животными, потому что с людьми общаться — нет сил. Зимовать в теплотрассе, но весной вернуться в мир. Уходят, возвращаются, иногда уже в другой реальности. Умершая бабушка — мотыльком, проверить, как там поживает внук. Мужья возвращаются к женам, просто надо знать нужное время и принести гостинцев на могилки. Заодно и расскажут, куда им выписали очередную командировку. Двигаться в зону Укок, на Алтай, заткнуть собой маленькую черную дверку в нижний мир, чтобы зло не вышло наружу. Тетя Наташа напевала: «…Маленькая страна, маленькая страна, кто мне расскажет, кто подскажет, где она, где она?», ей хочется вернуться в детство, а пока ждет выкуп за похищенную девочку Варю. Ангелы украли бабушку на небо, внучка Уля предлагает заявить в полицию, а ангелов — арестовать. «Преследователь падает куда-то вниз», «…маньяки только там ходят, где твой папа. Не волнуйся». Саспенс, должно произойти страшное. Но открытый финал дает надежду, что все будет хорошо. Уходить, но возвращаться. Время наступает, «завтра утром она придумает себе имя, не похожее, не то, что было…», а еще «…замерзший еж отогрелся в кармане и ожил».
Часть 2. Художественные приложения
«Мимиша не была поэтессой — стихи за нее писала мама. Наверно, эту историю вы уже где-нибудь слышали. Стихи казались взрослыми, непонятными, написанными на чужом языке. Мимиша читала их со сцены и на радио, Мимишу печатали в книжках. К ней приходили поэты, приносили торт «Птичье молоко» и удивлялись. Лица у них были белые и рыхлые, но не как торт — как пемза. Они садились на табуретки, мама заваривала горький чай. Мимиша рассказывала про голоса ангелов и про свое лимонное дерево. Мама придумала, что Мимиша пишет стихи под лимонным деревом. Хотя под деревом Мимиша только спала: ей так снились добрые сны о ней самой.
Мимишу много хвалили, и мама кивала, обнимала ее одной рукой. Угощала кусочками рафинада — с ними чай вкуснее. Один раз Мимише не понравились стихи, она сказала, что стихи средние. Мама открыла рот и застыла, потом написала на кусочке газеты, что слов нет. Молчала один день, второй и третий. За эти дни молчания Мимиша нашла у себя на простыне кровь.
Мама пошла в магазин и купила Мимише книжку про девочек.
Когда Мимиша стала Эмилией, все тоже поняли, что стихи средние. Мама писала стихи, подходящие только маленькой девочке. Эмилия выросла тихо, окончила какое-то училище. Мама все больше сидела без дела и пусто смотрела в окно, шевеля губами. Она предложила Эмилии уехать в Москву, чтобы найти там новую славу. Эмилия сказала лимонному дереву, что ей хотелось бы остаться дома. Дерево раздуло бутончики, не похожие на снежки.
Москва была не такая, как все привычные места. Здесь Эмилию никто не знал, и она затерялась в городе не как человек — как монетка. Из дома ничего не взяла, кроме лимонного дерева: все остальное казалось ненужным. Эмилия ходила с деревом по Москве, ночевала с ним где получится. Иногда спала в парке на лавочке, а горшок ставила в изголовье. Бутончики лимонного дерева так и не раскрылись, увяли закрытыми.
Когда лето закончилось, Эмилия устроилась на простую работу, стала снимать маленькую комнату. Говорила по телефону с мамой о том, что потом не получится вспомнить. На работе Эмилии объяснили, что надо искать мужчину, — так легче; пригласили в какие-то гости».
Егор Фетисов // Михаил Турбин. «Выше ноги от земли». Роман. Издательство «Редакция Елены Шубиной», 2022
Часть 1. Заметки о книге
Этот текст напомнил мне фильм «Аритмия». Тот же молодой герой, в фильме — сотрудник скорой помощи, в романе Турбина — хирург детского отделения, те же неурядицы в семье, финансовая необеспеченность, социальная несправедливость. И там, и там — заявка на прочтение (просмотр) на более глубоком уровне, местами символическом. И там, и там — аритмия, неравнодушное к бедам окружающих биение сердца главного героя. Основное отличие романа Турбина от фильма Хлебникова в том, что Турбин вводит линию саспенса: Илья Руднев спасает в лесу девочку из рук двух маньяков. И эта «маньячная» линия слегка перекашивает каркас всего текста. Лучше было бы достроить в других местах — подробнее прописать взаимоотношения Илья и его жены Саши, линию священника отца Федора, мальчика Костю, спасенного после аварии и потом как-то подзабытого, ассистентку Машу. Много нахватано и сыплется из рук. Но написано при этом очень хорошо. Читается легко, сюжет держит в напряжении, а писательская «жадность», в общем-то, вещь хорошая. Потому что на поверку это не жадность, а наоборот, щедрость: автор не бережет линии для будущих книг, предлагает читателю то и это. Вот симпатичный пес помаячил и исчез из повествования, вот приемный брат Ильи Заза растворился к середине романа. Вопрос: был ли нужен? Да не особо, но общей картины не испортил. Как и пес. В общем, еще один довольно молодой герой, неравнодушный и не вписывающийся в систему, как и большинство героев Хлебникова. Мне кажется, очень уместный в наших реалиях текст. Это хорошо сейчас, про неравнодушие.
Часть 2. Художественные приложения
«Перед тем как пойти на свидание, Руднев зашел к Федору.
— Тебе чего? — спросила Ольга, открывая дверь.
— Федя дома?
— Нету.
— А где?
— Где-где… В храме.
В проеме под локтем Ольги показалась детская головка.
— Здрасте, — поздоровалась головка.
— Привет-привет, — улыбнулся Илья.
— Вера! Шлепай давай! Ну! — толкала девочку мать.
“Точно, Вера! “ — вспомнил Руднев и мысленно написал имя на лбу ребенка, в который Ольга пихала злой локоть.
— Вера, а когда папа вернется? — спросил он.
— А когда папа вернется! — повторила вопрос девочка.
— Поздно! — сухо ответила Ольга.
— А завтра у него тоже служба?
— Вот у него и спроси!
— Вот у него и спроси! — захихикала Вера.
Руднев кивнул, соглашаясь и прощаясь с соседкой. Подошел к лестнице.
— Илья! Погоди.
— А?
— У тебя не будет тыщи взаймы? — шепотом спросила Ольга.
— У тебя не будет тыщи?! — крикнула Вера на весь подъезд.
— Да тише ты!
— Тише ты!
— Сейчас как… Достала!
— Достала!
Ольга замахнулась, чтоб ударить. Вера закрыла голову, и кулак над ней затрясся, будто его ужалило током.
— Возьми, — Руднев протянул соседке тысячу рублей. И Ольга той самой трясущейся рукой взяла деньги и спрятала их в кулаке. А потом она поглядела на Илью и поняла, что была зла с ним. Ольга вспомнила его горе, которое соединяло в ней обратные чувства: она боялась, что ее дети тоже смертны и что она может застать их смерть, и в то же время ей было радостно за то, что погиб не ее, а соседский ребенок. Чтоб искупить эту радость, она долгое время молилась за погибшего. Молилась Ольга и за Илью, но никогда, никогда за его жену. И в этом она сходилась со всеми».
Михаил Квадратов // Роман Михайлов. «Праздники». Рассказы. Издательство Individuum, 2023
Часть 1. Заметки о книге
В последнем рассказе сборника, «Карта праздников», Роман Михайлов показывает, как следует правильно воспринимать книгу. Рисует схему событий. Переходы между мирами, связь персонажей. Предлагает свой вариант визуализации. Однако у каждого, кто дочитает до конца, получится собственная история, смысловые слои сложатся по-своему, выстроится иерархия героев.
«Люди живут, работают. Плохо живут или хорошо — не нам с тобой решать. — Старичок строго взглянул на Васю. — Приходят идейные, жить учат. Рушат построенное, говорят, мол, не так построили, из домов выгоняют. Из-за идейных много боли».
В девяностые в очередной раз все расшатали. Идейные, не идейные или просто битва за кормовую базу. Переходные периоды истории разрушают человеческую психику, дробят личности, размывают границу между сознанием и подсознательным, между тем и этим миром, проявляется необычное. Зыбкое, ускользающее, но связанное одно с другим, все становится ясно ближе к финалу книги, хотя, возможно, это только кажется. Праздники, Новый год, Пасха. Воспоминания раннего детства плавно переходят во время текущее. Похороны колдуна, ночное появление странной серебряной рыбы в комнате. Возвращение в дом, где прошло начало жизни, теперь расселенный; остались только призраки бывших соседей. Старухи, лепящие хохотунов. Дети, играющие в отпевание. Нервный хохот, мистический Восток, свободный Тибет, Владимирский централ, ветер северный… Из проходящей электрички подозрительный машинист раз за разом смотрит на тебя, и никак не оторваться от его взгляда. Платные ночные экскурсии на кладбище, ведь желающие испугаться есть всегда, кому-то мало окружающего. Отчим, расписывающий стены чужой квартиры именами ангелов. Отец, приведший маленького сына ночью в зоопарк и с воодушевлением затеявший игру в войнушку; сын, выросший и отомстивший отцу.
«Старичок взял два стакана, выплеснул содержимое в стенку, поставил чайник на огонь.
— Люблю я сумасшедших, — грустно сказал он, — хорошо с вами. Есть где жить-то? Живи у меня. Там у стены. — Старичок показал на стену, с которой стекала только что выплеснутая бурость».
Так я оказался в лесу…
Часть 2. Художественные приложения
«Есть же такие животные, какие-нибудь ежики — если их потрогает человек, то свои уже не примут. Кто-то шел, умилился, погладил, а теперь ему только идти и топиться.
Меня впечатляло, как сельские волновались о слухах, кто что скажет. В городе как: живешь и не знаешь соседей, закрываешься на четвертом этаже, и тебе безразлично, кто за стенкой и что о тебе думает. А на селе все варятся вместе, как будто проживают одну и ту же жизнь.
В городе если доносится стон — ну и пусть доносится. А тут поглядывание и пошептывание. Кто кого в сенях зажал, кто рехнулся и землю ест.
Все дома мне казались переплетенными под землей. Наверху они как мелкие коробки́, а внизу — корневища и лабиринты. Непонятно, кто кому родня, у кого с кем какое прошлое. Наш двухэтажный желтый дом на шесть квартир сплетен с дальним домом тети Тони, а еще со школой и кладбищем. Всё это одно жилище, все смотрят друг на друга и не только осуждают, но и любят. Любят болезненно, как себя. И не хочешь вглядываться в зеркало, но приходится: вглядываешься и признаёшь, что ты — это ты, никак не выкрутишься.
Культуры я всегда боялся больше, чем природы.
У нас был большой сундук, в нем отсыревшие вещи и несколько книг с плотными страницами бронзового цвета. Когда прикасался к этим книгам, слегка потряхивало. Сборники текстов писателей из республик СССР с фотографиями авторов. От этих фотографий несло жутью. Эта жуть гораздо тяжелее, чем та, что в темной роще, куда просовываешь голову и оставляешь себя на съедение. Никто там не потревожит, не растерзает, и возникающий страх — не больше, чем страх темноты.
Что удивительно, раскрыть ту книгу с фотографиями на любой странице — там будет о природе. Не об обществе и не о страстях. Описание заката, вдохновение горными хребтами, воспевание каких-нибудь бескрайних полей. И все бы ничего, если бы не фотографии.
Зачем они все воспевают природу? Я всем расскажу, какая ты красивая, только не трогай меня. Наверное, так. Скорее из страха, чем из восхищения. Чтобы защититься и не сгинуть.
Ерунду я какую-то сказал, да?
Культура и природа — это то, в чем тонет человек. Где страшнее? Кому как».
