1. Чем запомнилось Вам прошедшее условное «полугодие» (с января по май включительно) в литературном отношении? Какие события, имена, тенденции оказались важнейшими в этот период?
2. Назовите несколько самых значительных книг прошедшего полугодия (поэзия, проза, нон-фикшн).
3. Появились ли на горизонте в этот период интересные авторы, на которых стоит обратить внимание? Удивил ли кто-то из уже известных неожиданными открытиями?
4. Как происходящее в политике и в мире отразилось на российском литературном процессе? А на ваших планах и творчестве лично?
5. Как изменится литература — в свете, опять же, происходящих политических событий, — по Вашим прогнозам? Вопрос и про издательскую сторону дела, и про настроения пишущей и читающей публики.
На вопросы «Формаслова» отвечают Лев Наумов, Александр Чанцев, Кирилл Ямщиков, Ольга Балла, Андрей Василевский, Александр Марков, Владислав Толстов, Анна Аликевич
Ответы Кирилла Анкудинова, Ольги Бугославской, Ольги Аникиной, Анны Нуждиной, Сергея Костырко, Анны Берсеневой, Дмитрия Бавильского, Татьяны Веретеновой, Михаила Гундарина читайте в следующем выпуске «Формаслова».
Лев Наумов, прозаик, литературный критик, главный редактор издательства «Выргород»:
1. Здесь я бы хотел отметить два обстоятельства. Во-первых, это полугодие запомнится мне совершенно новыми и довольно странными ощущениями. Не хотелось бы когда-нибудь на собственной шкуре узнать, как чувствуют себя инвалиды, но когда я смотрю на то, что происходит в книжном мире и культуре, в голове вертится именно это слово. Я воспринимаю происходящее так: часть продолжает работать, будто она — целое, то ли не отдавая отчёта, то ли убеждая себя. Это то ли защитная реакция, то ли искренняя точка зрения. То ли иллюзия, то ли стратегия. Возможно, здесь что-то сродни фантомным чувствам — люди, лишившиеся конечности, порой ощущают, будто она на месте. Мне рассказывали об этом ветераны-афганцы и не только. Я не хочу тут создавать лишний пафос и патетику, но, если сформулировать лапидарно: я никогда не воспринимал ахматовский «Реквием» так, как сейчас. Пока я говорю конкретно об эпиграфе, но ещё не вечер…
Во-вторых, прошедшее полугодие запомнится мне тем, как искусственный интеллект ворвался в творческие профессии. Многие западные издательства (временно) перестали принимать рукописи (особенно в жанре фантастики), поскольку созданное нейросетью становится всё труднее отличить от того, что написано человеком. Но даже если вынести саму генерацию текста за скобки, ChatGPT, Midjourney и другие средства — реальное подспорье для авторов в качестве инструмента порождения идей и получения вдохновения. Они могут помочь оттачивать образцы и планировать сюжеты, существенно быстрее проводить неглубокие, но трудоёмкие исследования для нон-фикшна. Я не говорю о том, какие возможности нейросети дают в редактировании, рецензировании, иллюстрировании, оформлении, стилизации и переводе… Скажем, этот абзац отчасти сгенерирован ChatGPT по запросу: «Каково значение искусственного интеллекта для литературы? Сформулируй в одном абзаце», — мне оставалось только привести его в соответствие с собственной манерой отвечать, а возразить ему было нечего.
Тот факт, что компьютерные программы окажутся столь существенным подспорьем не в технической или научной, а именно в творческой сфере, не может не потрясать. В конце концов, именно креативную деятельность всегда было принято считать наиболее «человечной», делающей нас уникальными, в том числе и в видовом отношении. Религия и философия на протяжении веков убеждали людей в том, что они — «венец» чего-то там. Сейчас старые, привычные аргументы перестают работать, и это крайне интересно.
2-3. Я специально смотрю прозу дебютантов в последние месяцы… Вынужден повторить: сейчас очень неподходящее время для первого шага в литературе. Такое впечатление, что сломалась некая шкала. Больше нет традиционных представлений о таланте. Мы знаем массу историй в духе «старик Державин нас заметил…» Так всегда происходило, это реализация преемственности поколений в творческой среде. Мне, например, очень дорог сюжет о том, как Дэвид Гилмор придал начальный импульс Кейт Буш. Между этими музыкантами нет ничего общего… кроме дара. В современной России не так. Чтобы «заметили», надо вовсе не писать хорошо, нужно совсем другое. Борис Куприянов очень верно сказал, что нынче «любой [литературный] анализ сводится к обозначению „свой — чужой“». А Александр Чанцев дал вам интервью, озаглавленное его словами: «Книга должна быть талантлива, неудобна и опасна». С этим невозможно спорить, но упомянутому интервью, если не ошибаюсь, года три. С публикацией подобных книг в наши дни будут некоторые проблемы. Люди получают реальные сроки за стихи.
Времена, конечно, не выбирают, но, мне кажется, из книжного мира уходит литература. Остаются две повестки. Она не одна — их, безусловно, две — два непримиримых взгляда, в том числе и на то, для чего нужны книги. И тексты транслируют эти взгляды, не имея особого отношения к искусству. Более того, если вдруг появляется сочинение, не подчинённое повесткам, то оно тоже читается странно… Я, честно, пытаюсь поставить себя на место этих молодых (преимущественно) людей, которым выпало выпускать свою первую книгу сейчас. Много мыслей по этому поводу… В общем, далее я буду говорить сугубо о нон-фикшне.
Большим событием стал для меня выход книги Натальи Баландиной «Пока ещё море принадлежит нам» («Порядок слов»). Этот текст, сочетающий в себе искусствоведческое и биографическое исследования, посвящён кинематографии Михаила Калика. Когда автор пишет подобные сочинения, он или она может испытывать и транслировать разные эмоции по отношению к главному герою. Часто такие труды исполнены уважения, восхищения, подобострастия, даже зависти… Но Баландина пишет с неожиданным чувством — с нежностью, и это тоже делает книгу особенной.
Я с удовольствием прочитал текст Калума Сторри «Музей вне себя» («Ad Marginem»), который то ли предлагает, то ли даёт почву для размышлений о соотнесении культурного и урбанистического пространств. Почему эти вопросы оказались для меня столь увлекательными и актуальными именно сейчас — бог весть. Однако факт остаётся фактом.
Я с радостью перечитал очередное издание дневников Корнея Ивановича Чуковского «Жизнь моя стала фантастическая» («Азбука»). Этот человек имеет для меня особое значение, но сейчас не о том. Ясно, что записи Чуковского издавались неоднократно, но… Неловко это отмечать, хотя по нынешним временам стоит: «Азбука» в свойственной ей манере сделала очень доступное издание (около 250 рублей за 600 страниц). Я надеюсь, что из-за этого больше людей заметит и ощутит на себе этот отблеск, крайне актуальный солнечный зайчик Серебряного века, который проступает в грустных и искренних дневниках Корнея Ивановича.
4. Ответ на этот вопрос может стать темой диссертации, романа или предсмертной записки. Единственно, я бы не использовал здесь глагол совершенного вида — отражение только начинает проступать. Если сказать коротко: (почти) всё стало иначе. Я могу признаться, что прошедшие полтора года с усилием пытался тянуть старые проекты, которые были придуманы до 2022-го, но они, будто лепестки самовольно гадающей ромашки, отлетали один за другим. Чаще всего это происходило по не зависящим от меня причинам. Некоторые из них я с усилием старался удерживать ценой несоразмерных ресурсов, но именно за эти полгода понял, что нужно отпустить и выращивать новый цветок. Пусть это будет не ромашка, а, скажем, взрывоподобный пион. В нём есть что-то от простой траурной гвоздики, но вместе с тем — чёткая нота элитарности, а также шарообразное совершенство. Или, например, роза Помпонелла — она внешне похожа на пион, но у неё не опадают лепестки.
5. Я вынужден повторить то, что уже говорил, поскольку за прошедшее время у меня не было оснований усомниться. Итак, люди читают больше. Это совершенно не значит, что растут продажи в книжных магазинах, но чтение потихоньку возвращает оставленные некогда позиции, поскольку в тяжёлые времена человеку нужны ответы и «поддержка незнакомца».
Писательство (или скорее — «написание») всегда вовлекало у нас слишком много людей, и здесь очевиден спад. Многие коллеги признавались мне, что не могут сейчас писать или пишут меньше, а про неофитов я сказал выше. Так или иначе, тенденция налицо: столь модные произведения об индивидуальной травме будут отступать перед натиском текстов о контуженном обществе в целом. Насколько далеко это зайдёт, пока сказать трудно. Но вот что хочется отметить: литература из маргинальной сферы обретает черты элитарной. Для меня данный процесс важен ещё и потому, что мы много говорили об этом с дорогим моему сердцу Борисом Валентиновичем Авериным. Он был убеждён, что рано или поздно это случится, тогда как я, напротив, высказывал сомнения. Тем не менее, полагаю, вряд ли Борис Валентинович мог представить себе подобную механику развития событий.
Александр Чанцев, литературовед, прозаик:
Появилось ощущение, что то, что называется литературной жизнью, наконец-то возрождается. Многие издания, что не выходили, запущены редакциями вновь, премии вручаются, литературные вечера проводятся. Даже литературный скандал уже состоялся. Был он, правда, замешан исключительно на политическом вопросе, но лиха беда начало. Как я уже неоднократно писал, делание своего дела кажется мне гораздо более продуктивным занятием, чем перманентное публичное заламывание рук с нулевым, кроме сомнительного символического, эффектом.
Упомянуть все какие-либо яркие книги за полгода не представляется никакой возможности, в пределе указанного журналом объёма уж точно. Опять же интересно — несмотря на всеобщую ангедонию, книг выходит столько, что хватит на все время после конца света. С оглядкой на него и спешат опубликовать, потом может не выйти? И буквально каждый день из анонсов «Циолковского» и «Фаланстера» отмечаешь себе что-то интересное, непременно купить или хотя бы пролистать.
Скажу лишь о двух из них. Обе примыкают к корпусу философской мысли, обе сложны, из тех, что полайкать полайкают, а вот детально напишут ли о. Поэтому давайте поговорим сейчас хотя бы на бегу.
Героическими действительно стараниями переводчика Петра Епифанова и «Лимбаха» вышел очередной том Симоны Вейль — «Статьи и письма 1934 — 1943». Можно сказать, что вектор этих сочинений даже публицистический, Вейль здесь комментирует корреспондентам какие-то совсем современные политические вопросы. Но пишет она все равно очень свое — религиозное, мистическое, новаторское в этих областях. Даже если не вуалировать, революционное, то неудобное, что заставляло многих отворачиваться от ее мысли, принижать ее даже.
Вот лишь два примера из этого обширного тома, который включает в себя многое, например, очень трогательную переписку с необразованным заключенным, которому Симона переводила из любимых греков, образовывала, пыталась помочь, являя тем самым не на бумаге, а настоящее подвижничество. Примеры несколько радикальные, но пусть так.
— «Чаемое Симоной общество, по логике вещей, должно отказаться от крупного производства, вернуться к ремесленному и мелкопромышленному труду. Отказаться, возможно, и от части современной инфраструктуры, а в военной сфере — от авиации и тяжелых вооружений, вроде ракетной и дальнобойной авиации, не говоря уже об оружии массового поражения», — пишет П. Епифанов в своих очень не лишних комментариях к статьям. Симона — это будет и в других статьях — крайне скептически относится к современным национальным капиталистическим государствам.
Пишет она и о том, что мешает ей принять католическое крещение. Она, глубоко верующая, не может войти в лоно Церкви, просит ее представителей ответить ей. Почему, скажем, христианство отрицает весь духовный опыт других традиций, Греции ли, Индии ли? «Всякий раз, когда человек с чистым сердцем обращался к Осирису, Дионису, Кришне, Будде, Дао и т.д., Сын Божий отвечал ему, посылая Святой Дух». Об этом, а так же о многих других пунктах из ее списка сомнений, задумывался, думаю, каждый.
Буквальное ощущение, что Леннон в Imagine иллюстрировал положения Вейль — Imagine there’s no countries… And no religion too… Симона Вейль же хочет духовного труда, преображения человека, государства и Церкви, жаждет — всеобъемлющей духовной революции. Что ж, «будьте реалистами, требуйте невозможного».
Вторая же книга — «Метафизика целого и части» Романа Шорина. Романа я читал и раньше, в той социальной сети, что сейчас не очень следует упоминать. Но то ли посты с его эссе эта самая сеть выдавала не очень удачные/близкие, то ли дело в моей ригидности, что настоящую литературу ищешь в журналах и книгах, а не в блогах, но читал, каюсь, не очень внимательно, mea maxima culpa. Когда же тексты собрались в книгу, эффект у них совершенно другой. Прекрасный эффект. Это действительно философия — я не знаю об авторе ничего, Сеть сейчас тоже была весьма лапидарна, философ ли он по образованию, институализирован ли. Не столь важно. Важно и здорово, что в руках — 500 страниц философии. Ненавязчивой, то есть без навевающего скуку и аллергию уже (псевдо)академического языка, без цитирования тех, кого цитировать в этом сезоне модно. Это философия скорее вольная — в том плане, что существует она, как мне представляется, не в аудитории, а в свободном разговоре, не в виде индексируемой Scopus публикации, а в форме эссе. При этом — это философия самая настоящая. Такой разговор с собеседником, как вели его что греки, что Чоран. С самым известным меланхоликом ХХ века Шорина, кстати, сближают некоторые нотки метафизического пессимизма и здравого отчаяния: «Эх, природа! А ведь ты не любишь нас. Да, конечно, ты обеспокоена тем, чтобы мы были сыты, чтобы у нас был кров, чтобы мы жили до старости. Но ведь так заботятся именно что об уже упоминавшемся рабе или о престарелой бабушке, к которой давно не испытывают никаких чувств, но поддерживают в ней жизнь во имя долга. Любящему мало, чтобы любимый был сыт и одет; любящему важно также, что у любимого на душе».
Пессимизма и скепсиса у нас достаточно и без Вейль с Шориным, так что закончу на том, ради чего читаешь философию, вообще книги, просто слушаешь умных людей. Того, что знал, но не замечал, не мог сформулировать — так. В «Метафизике…» такого изрядно. Вот, почти случайной выборкой-неводом: «В общем, покой — это скорее ничто, нежели что-то. Нет никакого покоя. Находясь в покое, мы не ощущаем, будто вообще в чем-то находимся. Что я говорю?! Как о нас здесь уже не о ком говорить. Впрочем, потому нас и нет, что мы есть лишь для того, чтобы ощущать, как мы находимся в чем-то».
Кирилл Ямщиков, литературный критик:
1. Поразило меня только одно: смерть Оэ Кэндзабуро, одного из важнейших японских прозаиков XX века. Те принципы нарратива, те интонации, которые он разрабатывал, не похожи ни на что. Абсолютное стилевое чудо. Впрочем, по-настоящему важной сейчас мне представляется даже не проза Оэ, но его биография, тяжёлая и целительная для любого думающего человека. Кажется, что так писать — и так думать, — скоро будет невозможно; но реальность превосходит любые ожидания и предположения.
2. Парадокс: среди хмари и ужаса столько лакун света, что порою они образуют автономные очаги ностальгии. Меня радует неизбывное разнообразие переводной литературы. Надеюсь, тенденция будет сохраняться (и усложняться художественно). Из того, что удивило, могу назвать «Сумерки мира» Херцога («Издательство Ивана Лимбаха»), «Догра Магра» Кюсаку («Жёлтый двор»), «Младший брат» Доктороу («Popcorn Books»), «Красное небо» Авченко («Редакция Елены Шубиной»). Особенно хочу отметить книгу, которая не попадает в пределы этого полугодия, но остаётся для меня главным удовольствием года прошлого: «Приехал в город (Ким Ки Дук)» Александровского — пример того, какой смелой русская литература может, но боится быть.
3. У Ольги Птицевой вышел любопытный роман «Там, где цветёт полынь». Герман Лукомников ошеломил исключительной по силе подборкой стихов в январском номере «Волги». Александр Чанцев продолжает находчиво рассказывать о литературе. В целом же — никаких больших открытий и уж тем более никаких откровений.
4. «Я боюсь, что у русской литературы одно только будущее: её прошлое», — написал как-то Замятин. Мне эта фраза всегда нравилась — а теперь нравится особенно. Ощущение следующее: проза держится за ветхие смыслы, поэзия изворачивается, дробится и мутирует, драматургия честно рвётся вперёд, а всё прочее давится туманом. Мы утеряли целеполагание стиля и содержания. Что остаётся? Искать путь в кромешной темноте.
5. Хуже прогнозов только столоверчение и кровохарканье. Аферы Нострадамуса мне не по плечу. Скажу одно: мы зависли в невесомости, когда любые элементы стиля кажутся необязательными, до помрачения жалкими. Очевидно, что нужно писать о происходящем. Совершенно непонятно, как писать о происходящем. Впрочем, рано или поздно придётся — и чем смелее мы вступим в новую для нас матрицу письма, тем легче преодолеем ужасы настоящего. «Новая проза», которой грезил Шаламов, всё ещё там, за горизонтом. Стоит лишь протереть глаза.
Ольга Балла-Гертман, литературный критик, редактор журналов «Знамя» и «Знание — Сила»:
(1—3) С трудом удерживаясь от любимого жанра списков (но некоторые черты его в моей реплике всё-таки будут), скажу, что минувшая первая половина литературного 2023 года видится мне насыщенной. Из-за (дурацкого и мучительного) обилия работы я не так, как хотелось бы и стоило бы, успеваю следить за свежевыходящими книгами — но огромное счастье, что они выходят, что издаётся много хорошего, умного, дельного, — и за литературными событиями: презентациями, литературными вечерами, — но как утешительно, что они случаются, иной раз даже трудно выбрать, куда именно пойти.
Из важных изданий этого времени стоит упомянуть то, что в «Русском Гулливере» начало выходить собрание сочинений Андрея Таврова (одного из важнейших поэтов нашего времени, по моему разумению), — вышел первый том, готовится второй, — будет очень интересно прочитать это всё сразу, единым взглядом, и составить себе цельное представление о работе этого автора в целом и о том, как он менялся.
Меня очень порадовал выход большого сборника Ирины Ермаковой «Медное зеркало: Стихотворения 1987—2020» с предисловием Алексея Саломатина и Артёма Скворцова. (М.: ОГИ), двухтомника Александра Сопровского (Собрание сочинений / Подготовка текста, составление, редакция и примечания Е.А. Полетаевой; предисл. Б.Ш. Кенжеева. — Т. 1: Стихотворения, статьи; Т. 2: Автобиографии. Письма. Записки. — М.: Б.С.Г-Пресс, дата издания стоит — 2022, но в мои руки он попал в 2023-м, хочу его упомянуть, не имев возможности упомянуть в конце прошлого года) — тоже очень интересно будет прочитать единым взглядом и продумать его тщательно. Печальная радость — выход посмертного сборника Софии Камилл «Мы были богинями: [избранные стихи]» (Сост. Н. Воинова, А. Скидан; предисловие С. Снытко; послесловие А. Филатова. — М.; СПб.: Т8 Издательские технологии / Пальмира, 2023. — (Пальмира — поэзия)). Этот сборничек я бы назвала книгой обещаний — ярких, уверенных, которые теперь уже не сбудутся, но в истории русской литературы эта девочка, погибшая восемнадцатилетней, несомненно останется.
Ещё из поэтической жизни: журнал (точнее, «культурный проект», как они себя называют) «Флаги» начал издавать книжную серию, в ней вышло уже два поэтических сборника: «Монотонность предместья» Шамшада Абдуллаева и «Лазурь и злые духи» Софьи Сурковой.
Поэтическая серия «InВерсия», по словам издателей, приостановилась (а вдруг не навсегда?), зато взамен ей стала выходить её наследница — поэтическая серия «Paroles» (Редакторы / редакторки Юлия Подлубнова и Нина Александрова) с соответствующим сайтом. Там тоже вышли уже первые сборники: «Дрилбу: Стихотворения 2019-2022» Марии Лобановой (дебютный) и «Как в кино» Михаила Немцева.
(В то время как мы не знаем, оплакивать ли нам журнал «Воздух» или всё-таки надеяться на его продолжение), появились новые журналы, посвящённые поэзии (это ли не тенденция уходящего полугодия: появление всё новых и новых поэтических журналов, а кто бы мог подумать!): «Пироскаф» под руководством Александра Переверзина, взамен оставившего нас поэтического издательства «Воймега» (не только электронный, но и бумажный; вышел первый его выпуск за зиму 2023 года) и электронные — «Таволга» и «Всеализм» (по состоянию на май текущего года вышел первый его номер). «Всеалисты» публикуют также эссеистику и, предположительно, впредь — теоретические статьи (соответствующий раздел называется «эссе/статьи». Манифеста / программы (за исключением подзаголовка — «всеединство и реализм») у них нет — может быть, пока. Очень важно, что всеалисты намерены заниматься поэзией не только русской, но и зарубежной: там есть раздел «Переводы», в разделе «Интервью» Павел Заруцкий берёт интервью у австралийской художницы и поэтессы Мез Бриз — «одной из основателей поэзии кода, создательницы собственного гибридного языка mezangelle»; а в разделе «эссе/статьи» сразу два текста посвящены покойной американской поэтессе Барбаре Гест. Во всяком случае, всё это расширяет горизонты, и я надеюсь, что они не ограничатся англоязычными литературами.
Кажется, именно в этом году начался (ну, во всяком случае, я в этом году заметила) поэтический семинар в «Книжном в Клубе» (как я понимаю, по некоторой аналогии с «Полётом разборов», родственник и наследник его; проходит, как опять же я понимаю, дважды в месяц, надо наконец как-нибудь собраться пойти). В апреле состоялись два заседания: 10-го числа аналитики Андрей Тавров и Борис Кутенков обсуждали поэтов Ростислава Ярцева, Наташу Игнатьеву и Лизу Хереш, 22-го — Валерий Шубинский с Борисом Кутенковым анализировали работу поэтов Валентины Фехнер, Максима Глазуна, Филиппа Хаустова.
Открытия, открытия… сразу вспоминается открытый мне «Полётом разборов» Артемий Семичаевский.
Из прозы первых месяцев 2023-го идут мне на ум в первую очередь прекрасный, звучащий, звенящий, многоуровневый и вопреки всем надеждам надеющийся роман Филиппа Дзядко «Радио Мартын», вышедший наконец в «Редакции Елены Шубиной» (АСТ) (тут же и ответ на вопрос о том, кто удивил, — радостно удивил автор этой книги, который намерен продолжать работу в художественной словесности и пишет новый роман), сильный роман Дмитрия Гаричева «Lakinsk Project» (НЛО, серия «Художественная словесность») и последняя прижизненная книга Андрея Левкина «Проводки оборвались, ну и что» (Новое литературное обозрение, серия «Художественная словесность»). Смерть Левкина, последовавшая в этом феврале, — огромная утрата для русской литературы, и я очень надеюсь на то, что будет подготовлено и издано как можно более полное собрание его текстов и что сделанное им будет продумано исследователями.
Из тенденций в прозе этого времени мне бросился в глаза резкий всплеск антиутопических текстов и соответствующих им настроений. Но это как раз неудивительно.
В минувшее полугодие вышло сразу нескольких книг больших поэтов о русской литературе: «О русской словесности. От Александра Пушкина до Юза Алешковского» Ольги Седаковой (М.: Время), «Незримый рой: заметки и очерки об отечественной литературе» (М.: АСТ: Corpus) Сергея Гандлевского. Годом издания книги Алексея Пурина «Утраченные аллюзии» (М.: ОГИ) значится 2022-й, но появилась она, кажется, только в 2023-м и читательским событием тоже стала только в этом году, так что я её причисляю к итогам этого полугодия.
Важный нон-фикшн первых месяцев 2023-го: сборник эссе Михаила Эпштейна «От Библии до пандемии: Поиск ценностей в мире катастроф» (М.; СПб.: Т8 Издательские технологии / Пальмира, серия «Пальмира — Эпштейн»); римские речи Сергея Аверинцева «Слово Божие и слово человеческое» (М.: Никея, серия Богословие культуры); сборник интервью Елены Калашниковой с переводчиками и не только «Голоса других» (М.: Издательский дом «Дело»).
Из важных переводов этого времени необходимо назвать «Статьи и письма» Симоны Вейль за 1934—1943 годы, продолжение её «Тетрадей», переведенные с французского Петром Епифановым с его же предисловием и комментариями (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха). Меня очень радует также выход в издательстве «Grundrisse» автобиографии Гершома Шолема «От Берлина до Иерусалима»; в руках я её, правда, ещё не держала, но надеюсь.
(4—5) Излишне говорить, что литературный процесс эти события совсем не украсили, люди разошлись по разным лагерям и, насколько можно понять по долетающим до меня репликам в социальных сетях, намерены никогда больше не читать представителей тех лагерей, что им противоположны. Это очень понятно, но, думается, это пройдёт и невозможно исключать, что ещё при нашей жизни. То, что пишущие на нашем языке разъехались по разным странам, думаю, не только обеднило нашу литературу, но и обогатило её: резко расширило горизонты, выбило из инерций, создало новые пласты опыта, новые вызовы, на которые литература отвечает и будет отвечать. Владимир Коркунов вот издал новую книгу — «Тростник на другой стороне земли». Геннадий Каневский, например, пишет всё сильнее и сильнее и даже собрал новые стихи в книгу, хотя она пока ещё не издана. Очень надеюсь на новые книги Евгении Вежлян, не только на поэтические, но и на исследовательские. В свете этого я думаю, что литература на русском языке имеет серьёзные шансы стать ещё более сложной и разнообразной.
Про издательскую сторону литературного процесса мне трудно что-нибудь сказать кроме тех общих соображений, что экономические трудности наверняка не пойдут ему на пользу; но вот же ведь в эти два окаянных года и «НЛО», и «Издательство Ивана Лимбаха», и «Jaromír Hladík Press», и «Libra», и «Пальмира», и «Альпина» работают и издают много прекрасного.
Что же касается меня, то, спасаясь от происходящего, я всё это время работаю как сумасшедшая, и это очень держит в здравом уме — пожалуй, держит больше всего остального.
И снова (4) — о рабочих планах. Большой радостью минувших месяцев для меня стало и то, что журнал «Знамя», в котором я воплощаю собой отдел критики и библиографии, отныне рецензирует переводные книги — и это должно стать ещё одной формой нашего сопротивления изоляционистским тенденциям. Я намерена работать над этим изо всех сил и уже строю планы. Дорогие рецензенты, и вы тоже нам пишите!
Андрей Василевский, главный редактор журнала «Новый мир», поэт, литературный критик:
1. Литературные свары, склоки, жалобы, стенания — как неизбежный фон (особенно в соцсетях). Собственно, всегда так было, но — по понятным причинам — обострилось.
Очень развернулась Ассоциация союзов писателей и издателей России (АСПИР) — мастерские, резиденции и пр. Хорошо. Что касается Форума молодых писателей России (Фонд СЭИП), надеюсь, что он, как и раньше, в конце года (все-таки) состоится.
Люди с уже имеющимся высшим образованием могут в этом году поступать в Литературный институт на бюджет. Очень хорошо.
Появился новый поэтический журнал «Пироскаф» (на смену известному издательству «Воймега»). Со своим сайтом: https://pyroskaphe.ru/ «”Воймега” существовала восемнадцать лет. Когда мы начинали проект, поэтические книжные серии можно было пересчитать по пальцам одной руки, — объясняет Александр Переверзин (в интервью — «Prosodia», 2023, 25 февраля). — Сейчас издательств и проектов, выпускающих современную поэзию, десятки. <…> Премиями наши книги обделены не были, но упало количество рецензий, отзывов и прочих вещей, которые можно назвать «разговором о книге». Не только у нас, а вообще, потому что случился «кризис поэтического перепроизводства». Надо признать, мы умеем издавать замечательных авторов, но плохо умеем заниматься их продвижением. <…> Журнал — это как раз про «продвижение», в журнале есть разговор вокруг стихов: рецензии, статьи о поэтах и поэзии, разного рода профессиональная полемика».
Важная публикация Владимира Козлова — «Эскапизм современной русской поэзии 2022 года»: «Эскапизм при этом стал главной темой не потому, что он определяет главные тенденции в современной поэзии, а потому, что он им противостоит, сохраняя возможность поэзии как таковой» («Prosodia», 2023, 15 января).
В издательстве «Дмитрий Сечин» вышли уже три тома из пятитомного Собрания сочинений Осипа Сенковского. Почему-то радует.
2. Дмитрий Данилов «Как умирают машинисты метро» (2023) и Ирина Ермакова «Медное зеркало» (2023; с интересным предисловием Артема Скворцова и Алексея Саломатина). С небольшим опозданием отмечу: Александр Кушнер «Звездная карта. Книга новых стихов» (2022) с прекрасным стихотворением «Путь» о Цезаре, втайне сочиняющем поэму. И, конечно: Собрание сочинений в двух томах Александра Сопровского.
Что касается новой (если не «новомирской») прозы , то я — как член жюри «Большой книги» — жду лета, чтобы погрузиться в чтение финалистов.
Нон-фикшна, как и раньше, очень много. Из самого свежего: Владимир Аристов «Idem-forma: поиск «тождества в несходном» в литературе и других искусствах»; Ирина Винокурова «Нина Берберова: известная и неизвестная».
3. Некоторые удивили, да. Владимир Д. Дьяченко «Восковики Ермолая» («Новый мир», 2023, № 4) — это «Капитанская дочка» по версии Швабрина.
4. Одни авторы журнала понемногу и по разным причинам отваливаются, другие понемногу приходят.
5. Прогнозов не имею. Применительно к «Новому миру» — как говорится, всё сложно. (Смайлик.) Пока живы, а что будет в 2024-м, не знает никто.
Александр Марков, литературный критик, профессор РГГУ:
1. Если представлять литературу за такой короткий период, как полугодие, можно говорить, что мы находимся на волне, еще не достигшей пика. Это волна регионализации, росту которой способствовала пандемия, разрыв привычного поля, образуемого тягой к двум столицам. Можно говорить уже о специфике не только уральской и сибирской, но и литератур других регионов; и через несколько лет критики будут удивляться, почему не писали об удмуртской, челябинской или вологодской школах. При этом инфраструктура этих местных школ, от независимого книжного магазина и филфака университета до системы журналистской и грантовой поддержки, при всей ее кажущейся слабости, сформирована была уже лет 10 назад — и в историю литературы войдет как инфраструктура: в конце концов, и Ренессанс делало несколько десятков человек, а для нас это эпоха.
2. Книг, составившие для меня это полугодие, две: «До февраля» Шамиля Идиатуллина и «Бобо» Линор Горалик. Идиатуллин создает новый вариант ненадежного рассказчика; при всем кажущемся традиционализме его прозы в ней появляется главный вопрос: в какой мере рассказ о событии конструирует само событие. Это риторическая в классическом смысле проза. Слон-повествователь в романе Горалик, сам будучи подарком, несет на себе груз дара, который может остаться безответным — и это для меня как раз пример интеллектуальной прозы не в смысле «для умных», но в смысле того, что она осмысляет феноменологию какого-то явления, например, пути или дара. Наконец у нас перестанут называть интеллектуальной прозой что угодно, что кажется highbrow, и начнут называть ту прозу, в которой есть феноменологический акт. Между этими двумя книгами расположились и другие читательские впечатления.
3. В поэзии Жени Беркович есть всё, что ново в современной мировой литературе последних двух лет как литературе художественной эмпатии, сменившей рассказывание историй и возгонку эмоций. Это проживание горестного опыта в реальном времени; это сочувствие не характеру (всегда поневоле упрощенному нашей оптикой), а подробностям судьбы; это художественное расследование происходящего, превосходящее по полноте охвата любое публицистическое расследование. В ее стихах произошла реформа художественного слова: условные характеры и ситуации перестали принадлежать жанру как копилке условностей и были отданы речи вообще, обобщенному заявлению, устремленному к судьбам каждого человека. Разумеется, Беркович как поэт существует среди множества других поэтов, но перечисление достижений и давно мне известных, и молодых поэтов заняло бы целую книгу.
4. Рамкой литературного процесса в России отчасти являются сериалы и кинематограф, как более гибкий и массовый медиум. Можно сказать, что оба российских кинохита этого полугодия, «Чебурашка» Дмитрия Дьяченко и «Вызов» Клима Шипенко показали ключевые тенденции в развитии литературы, а именно, поиск трагического или драматического вообще, независимо от сюжетных или психологических паттернов. «Чебурашка» — это постоянное укрощение фарса трагическим протагонистом Геной, а «Вызов» — история по сути спешки, неумолимой перенапряженности современной жизни, которой и подчиняются все отдельные ситуации.
5. Изменится только одним образом: писатель уже не может опираться на устаревшие социальные и политические теории. Роман, построенный вокруг устаревших теорий «национального характера» или «неизбежного прогресса», будет неинтересен читателю. Презрение к «адженда» просто обличает непрофессионализм писателя, который может только отвергать или некритично принимать отдельные услышанные тезисы. Говоря одним словом, наступает время писателей с хорошим высшим образованием, с дополнительными переподготовками, которые могут понять, насколько казавшиеся самоочевидыми или естественными утверждения о социальном мире на самом деле сконструированы — и на карте современной критической теории просто не видны.
Владислав Толстов, литературный критик, ведущий и автор блога «Читатель Толстов»:
1. Каких-то особенно запоминающихся тенденций я не заметил. Книги по-прежнему выходят. И их, как и прежде, читают.
2-3. Для меня настоящим открытием в начале года стала биография Шолохова, которую написал Захар Прилепин. Книга вышла в серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия». В этой же серии вышла книга Сергея Михеенкова «Писательская рота», сборник очерков о писателях и поэтах, которые в годы Великой Отечественной отправились на фронт. Из биографий отмечу также книгу Кристины Пауэр о Янке Дягилевой, автор — профессиональный филолог, и написала, пожалуй, лучшую биографию Янки. В научно-попурярной литературе, нон-фикшене сильное впечатление произвел двухтомник Николая Митрохина «Очерки советской экономической политики», вышел в издательстве «НЛО». Среди иностранных авторов отличный роман Фернандо Арамбуру «Стрижи» (Corpus), а также великолепный дебют — роман «Словно мы злодеи» американской писательницы М.Л.Рио, который стал первым изданием нового издательства «Дом историй». Хороших книг выходит немало. Из отечественных авторов отмечу роман «Привет, заморыши!» Льва Кузьминского (вышел в «Лайвбук»), книги «Это не лечится» Анны Лукиановой и «Одиночка» Маргариты Ронжиной (обе — «Альпина.Проза»). Все три книги написаны молодыми авторами, дебютантами, и это отличная проза. О поэзии судить не берусь, я ее редко читаю и почти не знаю. Но отмечу очередной том проекта «Уйти. Остаться. Жить», но это явление для меня не столько литературное, сколько социокультурное.
4. На Захара Прилепина совершено покушение — при всем ужасе случившегося можно сказать, что это тоже такое извращенное признание заслуг писателя. Прилепин, как к нему ни относись, остается самым талантливым голосом современной литературы. Как это покушение отразится на литературном процессе? Я бы хотел, чтобы Захар Прилепин поскорее восстановился и написал новую книгу. И чтобы другие писатели, вне зависимости от их политических убеждений, не становились объектами террористических покушений.
5. Говорят, нас ожидает взрыв «окопной» прозы, написанной участниками СВО, теми, кто вернулся домой. Не знаю, не уверен, не так много времени прошло. Мне было бы интересно прочесть произведения о том, как сегодня живут люди на новых территориях России. Или производственный роман, действие которого происходит на каком-нибудь оборонном заводе, где делают снаряды, — интересно, как ощущают себя люди, которые там работают, кто эти люди, ведь о них последние лет 30 не писали романов. Я думаю, сейчас героями литературы — не сразу, постепенно, в ближайшие годы — начнут становиться люди, которые прежде оставались «за кадром» российской прозы, вне фокуса ее внимания — волонтеры, переселенцы, солдаты, члены их семей… Да даже описание будней какого-нибудь офицера военкомата сегодня может оказаться интереснее всех модных книжек «про травму». Во всяком случае, надеюсь, что такие романы появятся.
Анна Аликевич, литературный критик:
Хотя есть ощущение, что год лишь начался, уже очевидно, что количество поэтических новинок будет превышающим все ожидания. Подобно звездопаду, сборники поэтов всех направлений и возрастов обрушиваются на нас. И пусть это радостно, но в то же время есть нечто тревожное в таком изобилии. Стефания Данилова и Мария Фроловская, Диана Коденко и Дана Курская, Наталья Тарковская и Дмитрий Артис, Анна Мамаенко и Ната Сучкова, Надя Делаланд и, конечно же, Анна Долгарева — вот только то, что прошло через меня в последние месяцы. Хотя принято считать, что в трудные времена лирика отступает на задний план, мы видим, что это вовсе не так. Все это прекрасные книги, сохраняющие в читателе уверенность, что музыка — та константа, которая так необходима человеку в неопределенности.
В качестве обозревателя зарубежной прозы должна признать, что есть некоторое сокращение ассортимента, не являющееся катастрофическим, но ощутимое. Однако библиотека интеллектуального романа, например продукция моего любимого «Фантом-Пресс», или «Corpus», или издательства Ивана Лимбаха, как и ИД «Синдбад» — по-прежнему с нами. Научные исследования, выходящие в сериях «НЛО» и «Библиороссика», отражают последние тенденции в русистике, социологии, литературоведении.
Что запомнилось — безусловно, новая книга краснодарской поэтессы Анны Мамаенко «Рыбовладелец», представляющая утопическую реальность постсоветского пространства, исполненную чудес, воспоминаний, поиска единения с миром. Прекрасная монография социолога Колорадского университета Барбары Энгель «Женщины в России», доступно, правдоподобно, увлекательно рассказывающая читателю о судьбах россиянок от Петровской эпохи до перестройки. Французская дебютантка Санаэ Лемуан, подарившая читательницам психологически сильный и исполненный любви к матери-актрисе роман «История Марго», который я бы рекомендовала всем поклонникам Моэма.
Не скажу, что это удивило меня, скорее, утвердило в уверенности — у нас определились ведущие поэтические фигуры «нашего времени» — это обретающая все большую популярность военкор и романтический лирик Анна Долгарева, подарок судьбы отечественной словесности; поэт Дмитрий Артис, известный и ранее, но только сейчас попавший в объятия Фортуны; и Стефания Данилова, возможно, впервые воспринятая нами не как молодежный, а как гражданский автор.
Прогноз, по моему мнению, — это дальнейшее сужение рынка зарубежной художественной литературы в силу окончания партнерских контрактов европейских издательств и нежелания их продлевать. С другой стороны, может возникнуть увеличение притока, например, китайских писателей. Думаю, западные научные исследования в области литературы, социологии, истории, доступные нам, в ближайшие полгода не сократятся. Что касается отечественной словесности, как кажется, количество актуальной, связанной с последними событиями прозы и поэзии увеличится, появятся, безусловно, новые имена.
Продолжение следует…
