25 декабря 2022 года в формате Zoom-конференции при поддержке онлайн-школы литературного журнала «Менестрель» прошла 82-я серия литературно-критического проекта «Полёт разборов». Стихи читали Варвара Заборцева и Матвей Цапко, разбирали Валерий Шубинский, Ирина Чуднова, Дмитрий Гвоздецкий, Андрей Козырев, Борис Кутенков (очно), Мария Мельникова и Евгения Риц (заочно). Вели мероприятие Борис Кутенков и Андрей Козырев.
Видео смотрите в группе мероприятия https://vk.com/public129536190.
Представляем подборку стихотворений Матвея Цапко и рецензии Дмитрия Гвоздецкого, Марии Мельниковой, Евгении Риц, Валерия Шубинского и Бориса Кутенкова о них.
Обсуждение Варвары Заборцевой читайте в этом же номере «Формаслова».
Рецензия 1. Дмитрий Гвоздецкий о подборке стихотворений Матвея Цапко
Поэзия Матвея Цапко похожа на головокружительный аттракцион. Образы мелькают один за другим, а ситуации порой меняются так стремительно, что уследить за происходящим по силам только очень внимательному читателю.
При первом знакомстве с подборкой сразу бросается в глаза любопытная особенность. Матвею Цапко нравится смотреть на мир через разные препятствия. Они выполняют примерно ту же функцию, что и фотофильтры в социальных сетях: позволяют преображать скучную окружающую действительность, делать ее чуть более яркой и интересной. Иногда они лишь немного оттеняют увиденное, как ветки, которые «жилами легли на небо», «сито школьного забора» или жалюзи:
жалюзи
в любимой комнате
родного дома
станут тетрадным листом
и тем же будет
небо
в натянутых холодом
проводах
ЛЭП
В иных случаях эти визуальные барьеры превращаются в рабочую поверхность, полностью ограждающую автора от действительности, дающую ему возможность с нуля создавать свои собственные параллельные миры:
пятно от вздоха на окне
мой холст
на нем не буду рисовать
лишь укажу
на многоэтажный дом
что открыл подворотню
и молчит
иногда хлопает окнами
типа удивляется
Даже не рисуя на холсте, а лишь указывая на какие-то детали, Матвей Цапко все равно заслоняет то, что видит на самом деле, и подменяет своими фантазиями. При этом читателю отводится роль то ли подсматривающего, то ли невольного соучастника этих оптических экспериментов. В каком-то смысле такой подход можно сравнить с тем, что делал Ян Вермеер, словно приглашавший зрителя беззастенчиво подглядывать за героями своих картин.
Аналогичным фотофильтром становится и надпись «не прислоняться» в первом стихотворении подборки, неожиданно превращающая все, что происходит за окном поезда, в музейные экспонаты.
буквы
не прислоняться
прилипли
к черному полю
к пепелищу камыша
к охотнику с собакой
у лесополосы
так и стою
в передвижном музее
моей родины
Похоже, здесь Матвей Цапко решил вставить собственную реплику в дискуссию о том, что можно и что нельзя называть искусством, растянувшуюся на полтора столетия. И сказанное им балансирует где-то между Пьеро Мандзони, который стремился превратить весь земной шар в один большой предмет искусства, и Робертом Раушенбергом, по сути объявившим частью искусства тени зрителей, которые проходили мимо его покрытых белой краской холстов, что висели на стене галереи.
Однако настолько четко сформулированные высказывания для поэзии Матвея Цапко — редкость. Гораздо чаще при вдумчивом чтении представленной подборки возникает ассоциация с сюрреализмом. Причем речь скорее не о живописи, а о кинематографе. Прежде всего хочется назвать имя Дэвида Линча. В своей классической картине «Малхолланд драйв» он делает неожиданный перелом, меняющий историю почти до неузнаваемости. Если бы главные роли не продолжали исполнять те же актрисы, что и в начале, легко можно было бы подумать, что кто-то случайно соединил части из двух разных фильмов. Нечто похожее мы видим у Матвея Цапко:
вместе с тобой
прогуляюсь твоей же тенью
с наступлением вечера
меня станет больше
ночником надежды
прогонишь ме-
ня беспокоит
банальность происходящего
банальность написанного
Автор использует разделенное переносом слово «меня», чтобы выбраться из пространства собственного текста и перескочить на другой уровень. Он будто срывает маску, как делал в конце своих монологов Аркадий Райкин, и начинает высказываться не от лица героя стихотворения, а от себя лично. И говорит он уже совсем о другом. В действительности его беспокоит не невозможность заплакать и не то, что его прогонит героиня, кем бы она ни была, а сам текст. Не слишком ли банальна ситуация, которую он создал в этом стихотворении, достаточно ли необычно удалось написать?
Мы по-прежнему не можем утверждать, что сорвавший маску автор говорит с нами искренне. Кажется, что это лишь очередной поворот карусели, хитрая уловка в духе одного из персонажей «Волхва» Джона Фаулза, обожавшего театрализованные розыгрыши. Но в одном фрагменте Матвей Цапко все же явно проговаривается:
как же извернуться
чтобы не как у всех
После того как выхватываешь из магического, гипнотизирующего потока слов эти две строки, начинаешь смотреть на всю подборку под совсем другим углом. Автор из хитрого волшебника-сюрреалиста вдруг превращается в милого, застенчивого молодого человека, готовящегося к важному свиданию и страшно переживающего из-за всего на свете. Достаточно ли чистые у него ботинки? Хорошо ли уложены волосы? Успеет ли он забежать за цветами?
Кажется, отсюда и обилие парадоксов и неожиданных имитаций потока сознания, которые местами выглядят слишком придуманными, срежиссированными. Это уже скорее не сюрреализм, а игра в сюрреализм, чтобы поддерживать имидж и не переставать удивлять читателя:
птица слетела как будто
вслед за кабелем
выдёргиваем черноту сосудов из-под облаков
Ход с сосудами вроде бы интересный, но не покидает ощущение некоторой натянутости, слишком хорошо подготовленного экспромта. Или вот еще интересный пример:
выдох
в кромешной тишине
шума улицы
Понятно, что кромешной обычно бывает не тишина, а тьма. И такая подмена слов сама по себе выглядит изящно. Где-то даже повеяло Осипом Мандельштамом, использовавшим подобный прием.
Вполне можно представить и тишину, парадоксально сосуществующую с шумом улицы. Для обитателя мегаполиса уличный шум зачастую вообще почти незаметен, как рев Ниагарского водопада для тех, кто живет от него поблизости. Однако в сумме «кромешная тишина шума улицы» создает ощущение избыточности. Будто автор решил не мелочиться и выложил на стол сразу все козыри, чтобы читатель сам выбрал, что ему больше по душе.
Впрочем, важно отметить, что такие «излишества» служат хорошим обрамлением для по-настоящему удачных и живых моментов, которых в стихах Матвея Цапко тоже хватает:
как мало надо
чтобы сделать твой взгляд
безучастным
По сути, это готовое стихотворение, сильное минималистическое высказывание, не нуждающееся в прелюдии. Блестяще созданный образ, который можно трактовать по-разному, что для этого направления поэзии очень ценно. Перед нами то ли искреннее горькое разочарование, то ли слепое поклонение и нежелание во что-либо вмешиваться, удачно перекликающееся с пушкинским «Свободы сеятель пустынный…»
следя за полемикой соседских собак
будем пробовать вздохами утро
Здесь автору стоит подумать, не заменить ли слово «вздохами» на «вдохами» (хотя оба варианта по-своему интересны), но уже сама формулировка «пробовать утро» заслуживает всяческой похвалы.
идем
туда
где хотя бы пасмурно
А вот эти строки выглядят как еще одно проявление трогательной авторской непосредственности. Кажется, поэту самому становится неуютно среди многочисленных сюрреалистических пассажей, поэтому он приглашает читателей отправиться в какое-то более спокойное и… понятное место. Туда, где птицы не приземляются наушниками, а из облаков никто не выдергивает никаких черных сосудов. Где нас ожидает всего лишь простое и хорошо знакомое «пасмурно». Там можно отдышаться и приготовиться к следующему стихотворению.
Хочется уделить отдельное внимание минималистическим исканиям Матвея Цапко. В данной подборке мы видим и явное подражание Герману Лукомникову («щас те / дам / счастье»), и попытку заочного диалога с Иваном Ахметьевым («это стихотворение / стихов творение»).
Оба текста не лишены очарования, но пока производят впечатление ученических работ, творческих поисков автора, которому еще только предстоит решить, каким путем он хочет идти дальше. Талант минималиста у Матвея Цапко несомненно есть. Однако на данный момент его лучшие миниатюры получаются неосознанно. Это части некоторых его более длинных текстов. Как уже упоминавшийся выше пример про безучастный взгляд.
Видимо, автору придется сделать нелегкий выбор, хочет ли он извлекать такие счастливые открытия и превращать в самостоятельные высказывания, или предпочтет прятать подобные сокровища в сюрреалистических лабиринтах, чтобы они служили наградой для особенно вдумчивых и заинтересованных любителей поэзии, но ускользали от внимания большинства читателей.
Однажды Матвей Цапко уже попробовал первый вариант. В результате получился один из его самых ярких и запоминающихся текстов, вполне способный стать его визитной карточкой. Хотя это стихотворение не вошло в обсуждаемую подборку, говоря о перспективах Цапко-минималиста, будет уместно его процитировать:
поезд давит
на мякоть вокзала
брызнули люди
Это трехстишие можно назвать настоящей минималистической жемчужиной, но в целом более длинные и насыщенные деталями тексты Матвея Цапко пока что смотрятся убедительнее. Он производит впечатление поэта, которому нужен определенный разбег, требуется больше места, чтобы раскрыться. Хотя со временем картина может измениться.
Подводя итог, хочется сказать, что перед нами стихи одаренного автора, который, кажется, уже нащупал собственную поэтику, но еще не до конца в ней освоился. Как юный супергерой, недавно узнавший о своих сверхспособностях и пытающийся их обуздать. Будем надеяться, что Матвею Цапко это удастся и результаты не заставят себя ждать.
Рецензия 2. Мария Мельникова о подборке стихотворений Матвея Цапко
«Рост пока не сочинил», — завершает Матвей Цапко текст, в котором кропотливо составляет лирико-биометрическое описание своего организма. Это не кокетство и не попытка замаскировать прискорбный факт, что финальная метафора не придумалась. Физический рост у мужчин прекращается в 24-25 годам, а Цапко родился в 2002-м. А сочинение внутреннего роста — процесс потенциально нескончаемый. Все честно.
Одна из главных проблем современных молодых поэтов заключается в том, что… у них не всегда получается быть молодыми поэтами. Совсем недавно вышедший из подросткового возраста автор, старательно втискивающий текст в «серьезный» нарратив тридцати-сорока-пятидесятилетних, не обращая внимания на зловещий треск терзаемой художественной материи, — зрелище печальное. Такое же печальное, как технически взрослый автор, продолжающий действовать в амплуа одаренного ребенка. А вот у Матвея Цапко как раз отлично получается работать в команде со своей юностью.
Молодость для автора — это волшебный промежуток времени, когда твои когнитивные способности уж «созрели», но опыт еще не накоплен, стресс еще не проел в душе ни одной действительно критической дыры, и ничто не мешает наслаждаться великим Здесь и Сейчас — осваивать мир, создаваемый мимолетным впечатлением, обнаруживать экзистенциальное чудо в игре света и тени, в нюансах вдоха и выдоха, в факте собственной жизни, всей душой впитывать пока еще ничем не замутненное и не обесцененное настоящее. Матвей Цапко — отличный исследователь Здесь и Сейчас. Его стихи — это стихи одаренного наблюдателя, рассматривающего и протоколирующего одну удивительную деталь вселенной за другой, — надпись «Не прислоняться», превращающая окружающую среду в передвижной музей родины, ветки, на фоне неба становящиеся жилами, причудливые и тревожные ощущения влюбленного, радость образования каламбура, внезапное родство жалюзи и линеек на тетрадном листе, неприятное открытие того, что твоя вселенная индивидуальна, но не уникальна, твое такое личное бытие может быть банальным — и с этим надо что-то делать, но как? Цапко прекрасно осознает хрупкость познаваемого им в ощущениях и создаваемого в текстах мира, и этот мир — пока не растаяло дыхание, пока птица сидит на голове, словно наушники, пока не пришло время встать и пойти навстречу чему-то более материальному, — ему нравится. Пусть его лирический герой чувствует себя каплей влаги на холодном стекле любви, метафора любит его так же сильно и тепло, как он ее.
следя за полемикой соседских собак
будем пробовать вздохами утро
классно наверное жить вот так
сшивая эфемерное в подобие единого
но мы встаём
птица слетела как будто
вслед за кабелем
выдёргиваем черноту сосудов из-под облаков
идём
туда
где хотя бы пасмурно
Сложно угадать, какие метаморфозы и смены состояний ожидают эфемерного наблюдателя там, где хотя бы пасмурно, но очень верится, что, согласно законам физики, он не исчезнет бесследно. Возможно, он станет замечательным кристаллом.
Рецензия 3. Евгения Риц о подборке стихотворений Матвея Цапко
В стихах Матвея Цапко есть особая чувственная синестезия. Это не слияние цвета и звука, как бывает в самом распространённом (на самом деле совсем не распространённом) случае, но слияние скорее слуховых и осязательных ощущений, когда звук буквально касается, буквально шероховат или гладок, и нет, это не звукопись, или не только звукопись. Да и, может, не стоит называть слухом это совершенно умственное, однако воплощенное, чувство букв, возникающее сразу в голове, помимо воздуха? Не в/слух, но про себя.
Это осязаемость букв присутствует уже в самом начале подборки:
буквы
не прислоняться
прилипли
к черному полю
Метафора буквализирована до предела, так что видна особая разница структур, реальной и умозрительной, и больше всего это напоминает о супрематистах, особенно о Розановой и Родченко.
Ассоциация с живописью, особенно с живописью абстракционистской, подтверждается и дальше:
пятно от вздоха на окне
мой холст
А потом этим изображением на стекле оказываются реальные выпуклые структуры, ухваченные глазом, и дыхание обретает каменную, бетонную городскую плоть, и этот рисунок — опять, да нет, всегда, синестезия — звучит:
на нём не буду рисовать
лишь укажу
на многоэтажный дом
что открыл подворотню
и молчит
иногда хлопает окнами
В финальном стихотворении подборки к чувствам плоти добавляется не только чувство букв, но и чувство цифровое, и весь современный мир предстаёт единым телом, не отличающим мысли от дыхания. Собственно, потому, что они и не отличаются.
Рецензия 4. Валерий Шубинский о подборке стихотворений Матвея Цапко
Когда я прочитал первое стихотворение этой подборки, у меня возникло ощущение, что это один из вариантов поэтики 60-х — 70-х годов XX века. В советской литературе был такой маленький закуточек — «разрешённые» верлибры. Были авторы, которым позволялось их писать и которых дозированно, но печатали, — Владимир Бурич, Вячеслав Куприянов, активно работающий поныне, Геннадий Алексеев. Для этой поэтики характерно то, что стихотворение, написанное верлибром, минимально ритмизованное и часто похожее на перевод, построено как очень простое уравнение. Поэт ставил перед собой задачу, основанную на одном-двух легко расшифровываемых образах, сопрягал их в конце, и таким образом достигалась характерная для советской литературы предсказуемость. Для советских стихов было важно, чтобы автор полностью контролировал все смыслы и случайно не выпалил ничего непонятного, странного, запретного. Стихотворение было вполне закруглено, задача — решена, и было понятно, что это такое. Отличие от стихов рифмованных в том, что тут все сводилось к образам, без лирической ауры метра и так далее.
Первое стихотворение, по сути, так и написано:
буквы
не прислоняться
прилипли
к черному полю
к пепелищу камыша
к охотнику с собакой
у лесополосы
так и стою
в передвижном музее
моей родины
Понятно, о чём идёт речь, и единственное, что вызывает ощущение конструктивного нарушения чёткой и простой логики, — «буквы / не прислоняться». Потому что – ну вот, казалось бы, все просто: мир за окном вагона – «передвижной музей родины». Но вот эта музейность отделяет мир от меня, делает его недоступным. Это порождает тревогу, непредсказуемость.
И вот тут мы видим источник дальнейшего движения. Потому что — можно так писать, алгоритм освоен, можно создавать хорошие, на известном уровне, стихи. Но это явно не устраивает молодого автора: «ме / -ня беспокоит банальность происходящего / банальность написанного / как же извернуться / чтобы не как у всех». Понятно, что здесь есть элемент самоиронии, но автор явно стремится уйти во что-то другое. А дальше — какие есть варианты? Есть стихи, в которых автор включает стихию речи, стихию образа, несущих тебя ритмов, что на самом-то деле возможно и в рамках силлабо-тоники, и в рамках верлибра. Но Матвею, как мне кажется, это не очень подходит, у него другой тип дарования. А при неорганичности этого пути возникает опасная вещь: как только отходишь от рационалистической схемы, включается поток речи, который ни к чему не выводит, и в то же время трудно остановиться. При отсутствии строфической структуры и каких-то внутренних опорок (будь то рифма или повторяющиеся синтаксические конструкции) это особенно часто случается. Такой поток возникает в стихотворении «пятно / от вздоха на окне». В конце его видно, как автор пытается остановить поток речи этой формулой: «а дом увидит / как я каплей стеку / по холодному стеклу / своей любви». Это оказывается неубедительным, так как все предыдущие слова к этой формуле не подходят, уравнение не решено.
А есть примеры гораздо более удачные:
Я мягкими словами буду наступать
через сито школьного забора
через нежный шёпот сваленных в кучу
золотых трупов
на твоё тёплое странное большое Я
«Золотые трупы» — интересный, странный образ. «А» в первой части стихотворения и «Я» в конце между собой рифмуются, и получается интересно.
На месте молодого поэта я бы задумался об уходе от сентиментального самоупоения. «Любовь» и «страдания» — когда это выражается напрямую прямо вот этими словами, что-то надо делать, как-то это остранить, чуть-чуть закавычить. А можно выразить другими словами и поставить в такой контекст, что это как-то начнёт работать.
Что касается минималистических опытов в этой подборке — они милы, но подражательны. Тот же Иван Ахметьев, при всём уважении, немного вторичен по отношению к Всеволоду Некрасову, а если дальше идти по этому пути, то это уж эпигонство.
Рецензия 5. Борис Кутенков о подборке стихотворений Матвея Цапко
Не буду делать никаких общих выводов, прочитаю свои заметки о каждом стихотворении в той последовательности, в которой тексты представлены в подборке.
1. «буквы / не прислоняться»: первое стихотворение показалось мне развёрнутой метафорой жизни в России, что-то вроде отклика на гоголевский вопрос о птице-тройке. Слова «не прислоняться» отсылают к вагону метро, а в финале стихотворения слово «передвижной», сохраняя эту семантику движения, отсылает к чему-то большему — подневольности, в которой лирический герой ощущает себя движущимся объектом, но покорно, по чьей-то воле. В то же время в стихотворении эта подневольность так или иначе распространяется на самые разные объекты топонимики, что расширяет образное пространство текста. Семантически значимо слово «прилипли» — оно заставляет переосмыслить властность лозунга «не прислоняться», ощутить, что буквы встраиваются в контекст всё той же подневольности.
2. Во втором — коротком — стихотворении — этот мотив пассивности сохраняется, но структурно оно совсем другое, отсылающее к минимализму, к текстам Ивана Ахметьева (посвящение которому не зря присутствует в подборке), нашего сегодняшнего рецензента Дмитрия Гвоздецкого, Николая Милешкина, а содержательно скорее напоминает об ахматовском «Ты уюта захотела? Знаешь, где он, твой уют». Мне эти пробы в духе минимализма кажутся менее удачными, чем объёмные тексты Матвея; на мой взгляд, ему скорее удаётся пространство расширенного, ассоциативно богатого верлибра, а эти минималистические вещи сосредоточены больше на лингвистической игре и поэтому серьёзного значения не имеют.
3. В третьем стихотворении — «ветки жилами» — сразу интересна работа контрастов: «ветки жилами». «Ветки» — достаточно нейтральный образ, «жилы» — страшноватый; в дальнейшем эта метафорика страшного усугубляется в первой строфе, трансформируясь в образ хичкоковской птицы, но в конце строфы оказывается преодолимой семантикой безразличия, которая становится самодовлеющей и нивелирует значение самых жутких образов. Вообще, что интересно в лирике Матвея — отсутствие статичных состояний и картинок, всё способно обернуться своей противоположностью. В дальнейшем безволие, которое становится лейтмотивом подборки, противопоставлено «полемике соседских собак» (здесь очень удачно работает слово «полемика» — оно иронично в этом контексте с двух сторон: как употреблённое по отношению к собакам — и как распространяющееся на отношения влюблённой пары, но как фигура отсутствия; таким образом, собачий лай контекстуально выигрывает перед утром, полным вялых вздохов). В финале стихотворения вновь появляется работающее противопоставление — это выход в пасмурность как желание идти навстречу живому движению жизни (и ему антонимично всё то же угнетающее домашнее утро, которое вроде бы не появляется в тексте в виде явной субъективации, но становится ощутимым именно на уровне сильных контрастов). На мой взгляд, это хорошо сделано, и это стихотворение я бы отнёс к удачным в подборке.
4. Четвёртое стихотворение — «белым флагом натянуто небо…» — вновь построено на движении контрастных образов: они относятся к цветовой гамме (белое и чёрное, которые меняются местами: «белый флаг» не может не навести на мысль о примирении, но тут же появляется напряжение — «натянуто небо» — которое уже во второй строфе переходит в эмоциональное состояние лирического героя и разрешается прямым и честным высказыванием). «Ночник надежды» — нечто освещающее, интимное, окружающее влюблённых, в то же время здесь переосмысливается семантика света, так как рядом возникает слово «прогонишь», и, таким образом, лирический герой оказывается выключенным из пространства. В финале стихотворения становится переосмысленной эстетика вычурности: «в белый флаг завёрнуто море подо мной» — больше всего это напоминает Вознесенского («чайка — это плавки бога»), чуть меньше — Парщикова с его более разветвлённой метафорой («море — это свалка велосипедных рулей»). Но образ у Цапко, в отличие от упомянутых старших авторов, не видится самодовлеющим, данным ради эффектности, так как рядом стоит слово «извернуться»; парадоксально, что именно оно как раз говорит о желании произвести эффект, семантически отсылая к раннему этапу влюблённости. В то же время для этого мотива влюблённости существенно, что небо и море благодаря закольцовке предстают как противоположности, как одновременно — некое притяжение и в то же время несводимость начал, что подчёркнуто контекстуальными антонимами «над тобой» и «надо мной».
5. Следующее стихотворение, посвящённое Ивану Ахметьеву, я думаю, работает в композиции подборки как передышка — но не работает как отдельный текст; от таких минималистических текстов хотелось бы прицельной точности смысла, поражающего обобщения, а не замкнутости на лингвистической игре. В этом смысле оно срифмовалось у меня со вторым стихотворением подборки, которое более общечеловеческое, но всё же я оценил бы его схоже.
6. Следующее стихотворение — «тетрадка в линию…» — тоже не показалось удачным: здесь нет такой игры ассоциативных связей, как в лучших стихотворениях подборки, и не видится развёрнутым ассоциативный слой, окружающий тетрадный лист. Оно менее проработанное, более замкнутое на эмоции. Сравним закольцовку в стихотворении «белым флагом натянуто небо…» и в этом: сразу чувствуется некоторый схематизм, а не трансформация образного ряда, где слово работает всем спектром своих значений.
7. «пятно от вздоха на окне…» — стихотворение про оживший дом. Вспомнились слова Михаила Эпштейна из книги «Первопонятия. Ключи к культурному коду», вышедшей в этом году, из статьи «Дом»: эти слова настолько подходят к стихотворению Матвея, что позволю себе привести развёрнутую цитату: «Собственный дом — не только покой и радость. Для взрослых его обитателей — это прежде всего забота и тревога. Потому что только в собственном доме начинаешь понимать, какой это хрупкий, напряженно работающий организм, со своими нервами и сосудами — электрическими, отопительными, охладительными, водопроводными системами. Квартира имеет жизненный центр где-то вовне — в котельной, в диспетчерском узле, о котором заботится кто-то другой, не сам жилец. Дом как живое существо: несет свое сердце и пульс в собственном теле. Хозяин постоянно ощущает в себе биение этого пульса, как не просто врач, но донор, тело которого подключено к телу пациента. При этом, в отличие от квартирной ячейки, дом — это открытая система, рассчитанная на взаимодействие с водой, землей, воздухом и огнем (электричеством). Потоки этих стихий непрестанно омывают тело дома, и малейшая протечка или неслаженность коммуникаций угрожает его здоровью. (…) В общем, дом — это новый организм своего хозяина, второе тело, подключенное к первому всеми своими сосудами, проводящими воду, воздух, тепло. Трепетать за сохранность дома, отзываться на малейшие вибрации в его организме — это почти биологический инстинкт владельца». Мне кажется, стихотворение Матвея во многом об этом, о вибрациях в организме дома, и тут здорово работают отсылки к очеловеченности: «дикая испарина», «слёзы непонимания»; в то же время заметно композиционное многоэтажное строение по принципу взаимных переходов (стихотворение выстроено как тот же дом) — холст, на нём дом, внутри дома обитатели жилища, дальше опять появляется лирический герой, но в другом контексте, уже наравне с обитателями этого дома и в ситуации взаимоотношений с возлюбленной. Немного непроработанной показалась метафора холста и дальнейшего перехода к многоэтажному дому: подразумевается ли, что он виден через окно? Или всё же нарисован на холсте? Также несколько вычурным и сентиментальным показался финал с его лирическим героем, стекающим «каплей по стеклу своей любви».
8. В восьмом стихотворении, «Я мягкими словами буду наступать…», напротив, мне скорее импонируют теплота и сентиментальность: если в остальных текстах подборки так или иначе видна какая-то сконструированность — хотя это слово здесь и близко-синонимично мастерству, — то здесь стихотворение прерывается ласковыми императивами, обращёнными напрямую к адресатке: «а ты не пугайся не убегай». Буква «А» в финале стихотворения — это нечто ещё не открытое, тяготеющее к продолжению, возвращающее к истокам, — и в то же время может быть зашифровано имя возлюбленной. В то же время отметил бы слово «наступать» в начале: лексема невольно звучит в милитаристском контексте, но лирический герой сразу предупреждает, что будет наступать мягкими словами, — здесь чувствуется скорее приближение, и в то же время с оттенком маскулинности, приближение мужчины к возлюбленной, что ближе, возможно, даже к тематике познания, ступенчатого доверия (и в этом смысле начало стихотворения входит в резонанс с финалом — с его интригой новооткрытия). При этом сами ступени этого пути — это образы опасности, и в этом смысле возникает контраст между незнанием, самым началом алфавита, и дальнейшим движением, которое полно препятствий. Во второй же строфе появляется обратная траектория — путь воспоминаний, — где как раз логично происходит наивысшая концентрация сентиментализма, и этот возвратный путь, к которому призывает герой возлюбленную, получается более продуктивным.
9. Следующее стихотворение — «вдох порождённый» — не произвело на меня сильного впечатления. «Кромешная тишина» — штамп, и его развития я не вижу. Вообще, как я уже сказал, объёмное стихотворение органично для Матвея, на пространстве минимализма он так не раскрывается.
10. В заключительном стихотворении есть попытка обрисовать своего лирического героя с помощью геометрических проекций: вообще, тут много интересного на ассоциативном уровне («обхват головы / нимб / незнания / с разряженным аккумулятором»: это не первый случай в подборке Матвея, когда самоирония возникает в попытке совместить живой образ с техницистской отсылкой); «кольцо насмешки» — тоже многоассоциативная метафора, тут и самоирония над неслучившейся женитьбой, и в целом более расширенный образ замкнутого круга. Мне показалось, что в финале стихотворения есть пробуксовка, из которой Матвей сделал приём, — «и т.д.» намекает на композиционное продолжение, поэтому не зря стоит в финале подборки, но это скорее завершение подборки, нежели удачный финал стихотворения, которое обрывается ничем. В конкретном стихотворении это, по-моему, не очень работает.
В целом — по-моему, удачная подборка; немного неровная; она могла бы быть избавлена от минималистических стихотворений и в этом смысле немного бы потеряла. Если пожелать чего-то автору, то я бы пожелал такого сочетания версификационной фантазии с живой эмоцией, которое есть в стихотворении про буквы алфавита; может быть, избавиться от невольной схематичности — недостатка, который, безусловно, есть продолжение достоинства, мастерства, которое присутствует в этой подборке. Я много жду от Матвея Цапко и верю, что он ещё не раз нас удивит.
Подборка стихотворений Матвея Цапко, представленных на обсуждение
Матвей Цапко родился в Краснодаре. Учился в институте компьютерных технологий и информационной безопасности Южного федерального университета. Публиковался на порталах «Полутона», «Прочтение».
***
буквы
не прислоняться
прилипли
к черному полю
к пепелищу камыша
к охотнику с собакой
у лесополосы
так и стою
в передвижном музее
моей родины
***
щас те
дам
счастье
***
ветки жилами
легли на небо
я их листьями
на бетон
птица приземлится наушниками
на голову
страшно
я не чувствую когтей
следя за полемикой соседских собак
будем пробовать вздохами утро
классно наверное жить вот так
сшивая эфемерное в подобие единого
но мы встаём
птица слетела как будто
вслед за кабелем
выдёргиваем черноту сосудов из-под облаков
идём
туда
где хотя бы пасмурно
***
М. А.
белым флагом натянуто небо
над тобой
меня беспокоит
невозможность заплакать
когда ты рядом
вместе с тобой
прогуляюсь твоей же тенью
с наступлением вечера
меня станет больше
ночником надежды
прогонишь ме-
ня беспокоит
банальность происходящего
банальность написанного
как же извернуться
чтобы не как у всех
в белый флаг завёрнуто море
подо мной
***
Ивану Ахметьеву
это стихотворение
стихов творение
***
тетрадка в линию
как мало надо
чтобы сделать себя
счастливей
жалюзи
в любимой комнате
родного дома
станут тетрадным листом
и тем же будет
небо
в натянутых холодом
проводах
ЛЭП
как мало надо
чтобы сделать твой взгляд
безучастным
***
пятно от вздоха на окне
мой холст
на нём не буду рисовать
лишь укажу
на многоэтажный дом
что открыл подворотню
и молчит
иногда хлопает окнами
типа удивляется
бандиту вывалившемуся из него
машине
коту
собаке
роботу
человеку
ей
ему
он льёт слёзы непонимания
каплями сохнущего белья
дикая испарина его
срывается
с трубок кондиционеров
на голову
бабкам
деду
кошкам
псу
домохозяйке-терминатору
мне
и ей
стекающим внутрь
вместе с ногами
ленивых туч
лишь укажу
лишь укажу
сотру пальцем
дитя конденсации
а дом увидит
как я каплей стеку
по холодному стеклу
своей любви
***
Я мягкими словами буду наступать
через сито школьного забора
через нежный шёпот сваленных в кучу
золотых трупов
на твоё тёплое странное большое Я
А ты не пугайся не убегай
давай просто вместе поднимемся
и как по цирковому канату
доберёмся по школьному забору
до первой остановки
до первого ларька
до первой директрисы
до первого поцелуя
до нашего любимого места
где твоё имя буквой А
кричало
***
вдох порождённый
музыкой домашних звуков
выдох
в кромешной тишине
шума улицы
***
ветви дарят голос ветру
а мне
мои строчки
ими впору
заменить циферки на ленте
метра
обхват груди
рёбрами объятая
зигота крика
обхват головы
нимб
незнания
с разряженным аккумулятором
обхват запястья
кольцо насмешки
из указательного
и большого
рост
пока не сочинил
и т. д.
