Подписаться на Telegram #буквенного сока
Егор Фетисов // Алексей Сальников. «Петровы в гриппе и вокруг него». Роман. Издательство «АСТ», 2018
Часть 1. Заметки о книге
То, что роман будет интертекстуальным, понятно уже из названия, в котором угадывается «Портрет и вокруг» Владимира Маканина. У Сальникова получилась своеобразная «экранизация наоборот»: как будто десяток фильмов (некоторые, такие как «Барон Мюнхгаузен», Сальников называет сам) «переложили» в литературный текст. Борис Хлебников здесь почти весь. Александр Яценко прекрасно сыграл бы Петрова, он почти точная копия героя «Аритмии», только работает не на «скорой», а слесарем в автомастерской. Просматривается параллель с фильмом Джима Джармуша «Патерсон», герой которого (заметим, тоже существующий без имени, только с фамилией) пишет стихи, тогда как Петров рисует комиксы в японском духе.
Комиксы — ключевое слово для прочтения романа. Без них непонятно, зачем столько второстепенных историй, похожих на набор анекдотов: вот они идут пьяные к полубезумному философу, вот кондукторша ругается с вошедшей парой и высаживает всех из автобуса, вот сумасшедшая женщина в троллейбусе обращается к Петрову. Эти истории в общем никак не связаны. И связаны. По принципу комикса.
Минус романа — словесная избыточность и во многих местах образная неточность. Герой не может достать из кармана мобильный, он должен «вытянуть наружу обмылок мобильного телефона». Но тогда почему вытянуть? Обмылки разве вытягивают? Их вылавливают, они скользкие, обмылки. Электросчётчик на стене гудел, «как электростул во время казни». При чем тут это?
При этом в романе многое подмечено из советского и постсоветского, трудноуловимого (вот уж где обмылок!), и эта его атмосфера — безусловно, достоинство книги. Как и близость иного, незнакомого нам мира, на границе с которым зачастую оказывается Петров. Роман-предчувствие. И очередная кинематографическая аллюзия — с фильмом «Космос как предчувствие».
Часть 2. Художественные приложения
«Напившись, Петров, зевая и потягиваясь и разминая шею, между позвонками которой будто застрял булыжник, прошел в гостиную. Сын сбросил с себя и покрывало, и одеяло и лежал на спине, странно вытянувшись; лежащий, он казался выше и взрослее, чем когда был на ногах, в полумраке комнаты его лицо выделялось своей нездоровой белизной. Форточку приоткрыло сквозняком, поэтому в гостиной был страшный холод, почти как на улице, по крайней мере, так показалось Петрову, потому что внутренний мороз пробрал Петрова при виде того, как сын бледен и как он удлинился, так что промежуток между пижамными штанами и резинками носков, который обычно был не больше сантиметра, стал сантиметров пять, будто всего за ночь пижамные штаны стали пижамными бриджами. Петров взял сына за ногу и даже сквозь носок почувствовал, как холодна его нога, он прикоснулся к его лбу и щеке, но и они были абсолютно холодны. От ужаса Петрова забило мелкой дрожью»
«Снова в голову словно вставили слайд, Петров вспомнил, что сидел в сугробе, опершись спиной на забор, что прямо перед ним стоял Игорь, а возле правой ноги Игоря сидела собака, причем фонари светили так, что у собаки были три головы»
«”Ну не знаю, — пожал плечами Петров. — Нас вон тоже по книжкам учили, где юных партизан пытали фашисты, что-то ни у кого крыша не съехала. В книжках вон юные партизаны поезда под откос пускали, что-то никто из нашего класса поезд под откос не пустил”.
Петров так подчеркнуто сказал про свой класс, потому что парень из школы, где учился Петров, подался, когда вырос, на строительство исламского государства в Чечню и успел взорвать несколько фугасов, прежде чем его самого пришили где-то в горном лесочке».
Михаил Квадратов // Роман Михайлов. «Ягоды». Сборник сказок. Издательство Individuum, 2019
Часть 1. Заметки о книге
Роман Михайлов пишет «наполнением, не пустотой». Математик, защитивший кандидатскую в 25 лет, ставший доктором физ.-мат. наук в 32 года. Кто-то постарше скажет «ого», кому-то без разницы, здесь и сейчас «айтишник» и «тиктокер» — синонимы, означающие интеллектуальный потолок, и совсем не это главное для уважающего себя человека. В юношеские годы с Михайловым случились девяностые; населению предложили набор экономических инструментов, включающий ампутационные пилы; но будущего писателя, похоже, спасал уход в другой мир, секты или знакомство с обитателями психушек. Теперь он автор нескольких сложных романов, знаменитых в определенных кругах, часто у людей небессмысленных профессий; промышленного читателя такие могут и напугать. Сказки его более гуманны к потребителю, но все равно кого-то удивят и введут в замешательство.
На сломе веков что-то сдвинулось, кто-то увидел яркое из-под земли, вроде бы и обнадеживающее; кто-то понял, что, кроме бездонной ямы, нет ничего, оттуда выползает хтоническое. «Ягоды» — сборник сказок настоящих, то есть изначального, архетипического, хотя часто наивного. И герои Михайлова — не очень здоровые, глюкающие, но добрые люди. Да архетип и не может быть хитрым и выгодным. Человеческая проза как таковая сформировалась после сказок, были выработаны аккуратные призывы к полезному, да и продажа придуманного мира построчно тоже оказалась важной. Архетип же нависает и взывает, не связан с прибавочной стоимостью. В сказках Михайлова архетипы сквозят, в полном смысле этого слова, как железная арматура торчит во все стороны, но сдерживает взорванную стену. Конечно, рушится не мир как таковой, а его сухая корка и мякоть-нарост. И куда в такой давке деваться человеку. Можно уйти в безумие, так проще, так не страшно. Ведь есть волшебный мир, который спасет, главное в него верить. Да и вообще, чем мир живых отличается от того, другого, что за тонкой стенкой, где живут предки, живут не рожденные еще потомки? Придет время, и они окажутся по эту сторону.
Часть 2. Художественные приложения
«Разбудил меня звонок в дверь. Отец уже не спал. Он, как и в прошлый день, подскочил к двери, посмотрел в глазок, потом пришел ко мне в комнату.
— Сыночек, я должен открыть, ты не беспокойся, просыпайся, вставай, мы на кухне посидим.
Вошла пара пожилого возраста вместе с маленькой девочкой.
— Заходите на кухню. Сын ко мне приехал, отдыхает еще, — раздался голос отца.
Я набросил одежду и вышел к ним. Мужчина и женщина были взволнованы, отказались даже присесть. Девочка же уселась рядом с отцом.
— Мы уже третий день ждем. Стоим здесь, — начал мужчина.
— А? Ждете? — импульсивно переспросил отец. — Ну, иди сюда, — он улыбнулся девочке. — Не спится?
Отец увидел, что я зашел на кухню, немного смутился. Мужчина и женщина меня, казалось, не заметили. У женщины появились слезы.
— Бывает, просыпается она, плачет, полчаса может плакать. Говорит, что не хочет туда, а втягивают. Мы не знаем, что делать, — женщина достала платок, вытерла глаза.
— Ничего, — отец погладил девочку по голове. — Хорошие сны будут сниться тебе. Скажи, что ты видишь в такие ночи?
— Там темно, — стесняясь, тихо сказала девочка.
Отец обнял ее, прижал голову к своей груди и закрыл глаза. Все замолчали. Он снова погладил девочку по голове.
— Теперь все хорошо будет, — улыбнулся отец.
Мужчина молча достал сверток с чем-то съестным, положил на стол, кивнул отцу.
— Спасибо вам, — женщина снова заплакала.
Отец больше ничего им не сказал, проводил. Закрыв дверь, он растерянно посмотрел на меня:
— Ну, посмотрим, что вкусного нам принесли.
В свертке оказалась рыба. Завтракать рыбой мы не стали, оставили на более подходящее время. Доели с чаем оставшееся печенье.
Раздался новый звонок в дверь. Зашла молодая женщина. Все произошло похожим образом. Только она ничего не говорила. Отец молча обнял ее, погладил по голове.
— Расскажешь мне? — спросил я сразу же, как она ушла.
— Расскажу.
— Зачем эти люди приходят?
Отец немного испуганно посмотрел на меня.
— Им сны плохие снятся, — сказал он будто в шутку, пытаясь интонацией разрядить создавшееся напряжение. — Понимаешь?
— Нет.
— Есть необычные сны, — отец вмиг стал серьезным. — В них бездна является, захватывает, втягивает. Даже когда просыпаешься, она тебя не оставляет. Трудно оттуда выбираться, силы нужны. Там пожирают всего — без жалости, без конца.
От этих слов стало страшно. Показалось, что даже квартира от них преобразилась, что отец говорил о чем-то очень глубоком и важном.
— Кто там живет, кто захватывает людей, зачем — не знаю. Я просто забираю у людей эти кошмары.
— Ты за них эти кошмары смотришь? — вырвалось у меня.
Отец молча кивнул».
Егор Фетисов // Владимир Гатов. «В поисках Авеля». Роман. Издательство «Время», 2022
Часть 1. Заметки о книге
Роман «В поисках Авеля» рассказывает о судьбе двух братьев-близнецов, евреев, жизнь которых разворачивается на фоне главных исторических событий ХХ века. В юности они мечтают о еврейской земле в Палестине, но вместо этого Яков оказывается втянутым в события гражданской войны на стороне красных и делает карьеру в ГПУ, а Авель воюет за белых, после чего эмигрирует в Америку и становится там гангстером. Семейная сага. Но роман не зря называется «В поисках Авеля». Тут отчетливая отсылка к Прусту с его циклом «В поисках утраченного времени». Гигантская реконструкция жизни, имеющая место и в романе Гатова. Жизнь братьев восстановлена по крупицам, отдельным важным эпизодам, с детства и до глубокой старости. Героев можно даже воспринимать как одного персонажа, проживающего как бы оба варианта судьбы: за «железным занавесом» и в эмиграции. Очевидны и христианские мотивы. Однако трактовка здесь за читателем. С одной стороны, Авель приносит в жертву того себя, каким он был в ранней юности, постепенно становясь собственной противоположностью, с другой стороны, наоборот, — он всю жизнь изживает в себе Каина, и Бог все-таки принимает его жертву в финале романа. Автор словно говорит: прежде чем приносить жертву Богу, нужно сначала осознать себя тем, кто ты есть. Найти в себе Авеля. Отделить Авеля от Каина. Братья в романе не зря близнецы. Авель и Каин настолько близки, что порой не поймешь, кто где. Прежде чем приносить жертву, нужно пройти весь путь от Авеля к Каину и обратно. Только тогда жертва имеет смысл. И герой проходит через череду искушений и испытаний, делающие роман Владимира Гатова увлекательным чтением в том числе для тех, кто не склонен к религиозно-философским размышлениям. Погони, заказные убийства, торговля нелегальным алкоголем — всё это держит читателя в напряжении до последних страниц. Роман в разных своих частях как будто соткан из разных жанров, что дает возможность читателю время от времени переключаться и облегчает восприятие этого глубокого текста.
Часть 2. Художественные приложения
«Три тяжелых бумажных пакетика выложил на стол нарком Ежов.
На одном было написано «Каменев», на другом «Зиновьев», на третьем «Смирнов». Сказал значительно:
— Это все, что осталось от их антисоветского блока, товарищ Сталин!
Сталин положил папиросу и, развернув пакетик, вытряхнул на ладонь маленький мятый кусочек металла. Взял его двумя пальцами другой руки, поднес к крупному пористому носу, покрутил. Перевел взгляд на Ежова: ничем не пахнет.
— Конечно, товарищ Сталин, — сияя, сказал Ежов. — Я, перед тем как нести к вам, велел все обработать самым тщательным образом. По гигиеническим соображениям.
— А вот это вы плохо сделали, товарищ Ежов, — сказал Сталин и уронил тяжелый кусочек металла на стол. — Смыв с этой чекистской пули следы мозгового вещества врага народа Зиновьева, вы испортили ценный экспонат для музея Революции. Мы в ЦК думали собрать специальную экспозицию, когда таких пуль наберется побольше. Чтобы с нашей новейшей историей могли знакомиться не только члены и кандидаты в члены партии, но и представители трудовых коллективов, колхозного крестьянства, широких народных масс. Вы, Ежов, своими непродуманными действиями фактически сорвали столь необходимые для жизни страны уроки. Хорошо, идите пока. Заберите эти пули с собой. Когда наберете необходимое количество, сделайте из них для себя молельные четки, как в соответствии с еврейской каббалой планировал враг нашего народа Ягода».
