Второй сезон Кубка издательства «СТиХИ» окончен. Объявлены победители, награждены финалисты. В этом году мы попробовали новый формат: ридерами первых двух этапов были исключительно читатели — работники школ, ВУЗов, библиотек и музеев со всех концов страны. Почему мы так поступили? Чтобы полностью исключить цеховую предвзятость и поддержку. И это нам удалось: отобранные ридерами, в четвертьфинал вышли не только «засветившиеся» во всех премиальных списках авторы, но и те, кого обычно «не брали» в междусобойчики. На следующем этапе в составе нашего жюри были яркие и кардинально не схожие по мировоззрению поэты — от Амирама Григорова до Алексея Алехина, от Вадима Степанцова до Дмитрия Тонконогова, от Анны Долгаревой до Ирины Евсы. На наш взгляд, Кубок удался, мы познакомились с новыми именами, многие авторы, как и в прошлом году, вошли в Кубок в Кубке главного редактора. Будут ли нововведения в следующем сезоне, неизвестно, но итоги нынешнего нас определенно порадовали.
Теперь слово членам жюри.
Сергей Ивкин (член жюри четвертьфинала, оценивавший подборки после «народного» отбора): «Я уже второй раз сужу Кубок, в первый раз я был только ридером, сейчас я член жюри четвертьфинала… Из ста одной подборки девять получили наивысший балл, для меня это невероятно, мне проще поставить негативную оценку, чем позитивную… Отдельное спасибо за это ридерам, которые подбирали в этом году материал, спасибо за прекрасную работу».
Дмитрий Тонконогов (член жюри полуфинала, к нему попадали подборки, прошедшие уже через два «сита»): «Пожалуй, тут важнее сам процесс. Лишний раз мы обращаем внимание на стихи, читаем их более пристально… не покривлю душой, если скажу, что от некоторых стихотворений полуфиналистов я испытал удовольствие и сделал для себя некоторые открытия».
А результат работы финального жюри можно оценить, прочитав стихи наших финалистов.
Оргкомитет
Стихи финалистов Кубка издательства СТиХИ» // Натянули сети птицеловы
Елена Уварова
У калитки
Постоим с тобою у калитки,
за которой вёрсты пустоты.
Сонный крестовик на тонкой нитке
в паутину кутает кусты.
Низко над землёй летает ворон,
высоко — гнездятся облака.
Жизнь — река, вдоль берега которой
ходит смерть в обличье рыбака.
Ветер вымер, высохший орешник
комарьём и мошками отпет.
Будет час, когда сорняк нездешний
через мглу проклюнется на свет,
оплетёт окрестные долины.
И растают в памяти людской
этот хутор с песней тополиной,
вечным бездорожьем и тоской,
кладбище, часовенка и пашни,
пасека у старого пруда.
Постоим, покуда день вчерашний
будет плыть над нами в никуда.
Дмитрий Терентьев
Спецприз издательства «СТиХИ» — Золотая стела с пером и предложение выпустить книгу в серии «Сингл»
***
Стоим внизу и смотрим в небеса,
где кружит вездесущий квадрокоптер.
В его зрачке две точки (ты — я сам),
пунктиром между ними тихий ропот.
Он может видеть всё. А я не смог
расправить к солнцу восковые крылья.
Где ты, мой двухтысячелетний Бог,
в каком из облаков незримых скрылся?
Я знаю, Ты не можешь просто так
«не быть» и «не иметь» такого свойства.
Отсюда до Тебя лишь пустота.
Я видел это в камеру устройства.
Устройство мира в сущности простой
прибор способен показать — теллурий,
но никакие вещи пустотой
не сделают живые поцелуи.
Я верю в это, кто бы ни сказал,
что Ты противоречишь физ. законам,
покуда смотрим мы глаза в глаза,
а не в слепые камеры смартфонов.
Роман Рубанов
Приз за вклад в литературу и в работу издательства — именная стела со звездой и право порекомендовать любого автора для публикации в серии «Сингл»
Ночь
Ночь изменяет голос,
Прячет глаза в деревья,
Ночь выставляет голой
Маленькую деревню:
Тихо как на ладони,
Видно, как на иконе,
Месяца молодого
Профиль на небосклоне,
Ночью собаки сыты,
Кошки черны и немы…
Ночью в паучьи сети
Падают звёзды с неба.
Чтобы войти в доверье
Ночь, домывая раму,
Прячет глаза в деревья…
— Кто это смотрит, мама?
Кира Османова
Приз за вклад в литературу и в работу издательства — именная стела со звездой и право порекомендовать любого автора для публикации в серии «Сингл»
***
Растерянный, уставший до предела,
Не попадаешь в повседневный ритм.
А этот город без предупрежденья
Через тебя свободно говорит.
Вдруг выросшие башни-великаны:
Глядишь на них — и чувствуешь родство,
Как будто сам — бессменно вертикальный,
Как будто сам — до странности — не свой,
Негабаритный, неуместный явно,
Из фантасмагорического сна.
С самим собой столкнёшься на стоянке —
И дальше пошагаешь, не признав.
Ты от себя давно куда-то делся.
А всё же думать станешь по пути,
Что столько было планов, самых дерзких,
Однако, не сработал ни один;
И что необретённые уменья
Обретены не будут никогда:
Играть на музыкальном инструменте,
Печь пряничные чудо-города,
Косить траву чудовищем железным,
Играючи. Но ты уже без сил,
И в мо́роке, что кажется болезнью,
Садишься в подмигнувшее такси.
Вот ты, кого без памяти любили,
Сейчас один, не свыкнешься никак,
И видишь сквозь стекло автомобиля
Фрагмент из сна, последний кинокадр:
Газон, как перестеленная скатерть,
Кафе-киоск, как пряник расписной,
И незнакомец — тот, на самокате —
С чехлом виолончельным за спиной.
Евгений Дьяконов
***
Выгуливаешь сам себя
по городу, где каждый метр
нуждается в приставке мета-,
и снег, мерцая и слепя,
разлёгся на хребтах урочищ
родных. Куда ни поверни,
давно разменены на дни
года и годы. Что ты хочешь
найти? Какое там величье?
Одна недвижная река,
и глаз родных косноязычье,
и косоглазье языка.
Елена Дунская
Приз за вклад в литературу и в работу издательства — именная Стела со звездой и право порекомендовать любого автора для публикации в серии «Сингл»
Моцартина
Вольфи, Вольфи, дурачок!
Вольфи, радужный волчок!
Чудо в жизнь не утрамбуешь,
Как горошину в стручок.
Вскачь — от смеха до слезы
Без раздышки, без узды!
До чего ж непостижимы
Быта скушные азы!
И уныла мзда, как мзга,
Если сам ты — как река.
Нотки, словно самородки,
Насмерть вплавлены в века.
И бессмертен небосвод
Из несметных звездонот.
Только детская дразнилка
Мне покоя не дает.
Вольфи, Вольфи, дурачок…
Иван Волосюк
Спецприз издательства — Золотая стела с пером и предложение выпустить книгу в серии «Сингл»
***
Exegi monumentum
Все умирали — кто за кем
понять нельзя тому, кто выжил,
а я из старых микросхем
спаял себя и имя выжег.
Мой экземпляр второй шагнул
антропоморфными ногами,
он был крупнее — как манул
всегда заметней меж котами.
Он был бессмертный — вот она
для нашей вечности загвоздка,
ему одежда не нужна,
вода, и хлеб, и папироска.
Растает очередь в «Магнит»,
померкнут вывески любые,
а он задумчиво стоит
и смотрит на поля пустые,
где обрывается Россия…
Марина Бирюкова
Спецприз издательства — Золотая стела с пером и предложение выпустить книгу в серии «Сингл»
Село Михайловка
Колючей стернею, в осеннем тумане
бредет за своею коровой старик.
Свечою в молитве истаяла Маня,
святой обновился в избе ее лик.
На митинг зовет большевик Николаич:
на каждой калитке белеет листок.
А что ж ты, Шарапка, всё лаешь и лаешь,
и что ты мяукаешь, Вася-коток?
Не выставишь вместе с избой на продажу
кота и собаку! Изба на замке…
Открою калитку, обоих поглажу,
сухое печенье найду в рюкзаке.
Дорога на кладбище. Скирды сырые,
осинник трепещет, горит, полугол.
На свежем кресте, что в ногах у Марии,
сидит ненаглядная птаха щегол.
Старик возвращается вслед за коровой,
хрустит под его кирзачами стерня.
Он, дым выдыхая, хрипит мне «Здорово!»,
хотя совершенно не знает меня.
А я-то сама себя знаю? И что я
простой и прозрачной Марии скажу,
на нищей могиле в Михайловке стоя?
Скажу я ей вот что, и слез не сдержу:
— На избу нашелся уже покупатель,
Петровы забрали твой лук и свеклу,
а лик обновленный — у Паклиной Кати,
сестры Николаича — в красном углу.
Наталья Белоедова
***
В этот раз совсем как-то по-другому
Не так как в прошлый раз
В этот
Поезд наполнен чем-то густым объёмным
Запахами словами шуршаньем пакетов
Разговоры под ухом на детском на тарабарском
По вагону бегает девочка чуть больше года
Муслима ке
Муслима мана
Мусли
Муслима
Много вокруг впереди позади народу
Не углубиться в книгу
Не вникнуть в прозу стихи
Муслима кеее
И воздух такой
Как раскалённый полдень
Замешенный на молоке
*Муслима ке (узб.) — «Муслима, иди сюда»
*Муслима мана (узб.) — «Муслима, вот»
Владимир Безденежных
Приз за вклад в литературу и в работу издательства — именная стела со звездой и право порекомендовать любого автора для публикации в серии «Сингл»
ходишь по городу…
Ходишь по городу, запинаешься о гробы.
Нет никого. А когда-то был:
Юра, Рома, Андрей, Игорь и Михаил,
Ира… Живые. И я ходил
Не запинаясь об улицы, о дома.
Тьма поглотила. Пустая тьма.
Хочешь скули, хочешь молись:
Жизнь где? Найти бы… Найти бы жизнь!
Вот же! Была жизнь — и в миг ушла
Но я оплакивал их тела,
Я им под кромлех кидал земли.
Что вы? Куда вы? Зачем ушли?
Город пустеет, а я иду
Что-то там делаю за еду,
Но, чертыхаясь, живу тем днём,
Встретимся где…
От души гульнём!
Ольга Баракаева
Второй вице-чемпион Кубка издательства «СТиХИ»
Лакримоза
Кинув сахара в чай, произнёс ты легко и просто:
«Выйдет мать в магазин — я послушаю лакримозу».
Замотав поясницу от холода козьей шалью,
Удивилась: «А, собственно, мать чем тебе мешает?»
Позвенев медяками, как бубном, внутри карманов,
Отозвался: «Нельзя, видит бог… напугаю маму —
Вдруг решит, что прощаюсь, поэтому выбран Моцарт».
Ты пластинку берёг, ставил редко, боясь покоцать.
На пару́ кучевых варят звёзд рассыпное просо,
А добавки той каши небесной никто не просит:
Не стремятся живые приблизиться к лунной фаре,
Но горшочек без просьбы дымится и варит, варит.
Стол клеймён следом кружки с твоим недопитым чаем.
В церкви мышь не проскочит. По очереди прощались.
Не умея молиться, ревела светло и чисто
Пара сотен тебя провожающих атеистов.
Раз в году я решаю: отцу никогда не поздно
Дать послушать на флешке любимую лакримозу.
Где-то там, где вы с мамой лежите в кашлатой хмаре,
Заливается скрипка, небесный горшочек варит.
Алена Бабанская
Первый вице-чемпион Кубка издательства «СТиХИ»
***
Пока мы скакали в запале,
Пока загоняли коня,
Две чёрные пешки пропали
На линии первой огня.
Готовы орудия к бою,
Трубят боевые слоны,
А пешки довольны судьбою,
И больше уже не нужны.
Мы смяли врага напоследок,
В рассчитанном верном броске.
О сколько пустующих клеток
На шахматной нашей доске.
Ксения Аксёнова
Чемпион Кубка издательства «СТиХИ»
***
Натянули сети птицеловы —
то ли пенье выпи, то ли вой.
Голос с хрипотцой черноголовой
на лету, как ветер лобовой,
выкриком несётся через поле,
через реку, впавшую во тьму
это злость моя поёт от боли,
голосит незнамо по кому.
А потом молчит, не умолкая,
уходя в подкожный гул густой.
И язык кончается, смыкая
крик и выдох. Выдох золотой.
