Зинаида Николаевна Гиппиус (8(20) ноября 1869 года — 9 сентября 1945 года) — русская поэтесса, основоположник русского символизма, прозаик, драматург и литературный критик. Родилась в России, но значительную часть своей жизни провела во Франции, куда эмигрировала после революции вместе со своим мужем, Дмитрием Мережковским.
Лучшие стихи Зинаиды Гиппиус, за которой прочно закрепился титул «декадентской мадонны», пронизаны настроениями одиночества, пессимизма, разлада с окружающим миром и даже предчувствия смерти. В то же время это и раздумья о жизни и судьбе поколения, обречённого на утрату жизненных идеалов, но ещё способного к возрождению:
Мы робкие — во власти всех мгновений.
Мы — гордые, — рабы самих себя.
Мы веруем, — стыдясь своих прозрений,
И любим мы, — как будто не любя…
Мы думаем, что новый храм построим
Для новой, нам обещанной земли…
Но каждый дорожит своим покоем
И одиночеством в своей щели.
Ключевые темы-образы поэзии Зинаиды Гиппиус — жизнь, смерть, человек, любовь, Бог. Как многие поэты-символисты, Гиппиус считает окружающий мир несовершенным и стремится воссоздать в своём творчестве альтернативную реальность — мир гармонии и красоты. Её идеалы далеки от революционных преобразований — она болезненно воспринимает всё, что, с её точки зрения, подрывает духовные и культурные устои общества:
Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Мы потеряли всё святое:
И стыд души, и честь земли.
Мы были с ними, были вместе,
Когда надвинулась гроза.
Пришла Невеста. И Невесте
Солдатский штык проткнул глаза.
Мы утопили, с визгом споря,
Ее в чану Дворца, на дне,
В незабываемом позоре
И наворованном вине.
Ночная стая свищет, рыщет,
Лед по Неве кровав и пьян…
О, петля Николая чище,
Чем пальцы серых обезьян!
Рылеев, Трубецкой, Голицын!
Вы далеко, в стране иной…
Как вспыхнули бы ваши лица
Перед оплеванной Невой!
И вот из рва, из терпкой муки,
Где по дну вьется рабий дым,
Дрожа протягиваем руки
Мы к вашим саванам святым.
К одежде смертной прикоснуться,
Уста сухие приложить,
Чтоб умереть — или проснуться,
Но так не жить! Но так не жить!
По словам самой Гиппиус, её стихи сотворены для самой себя и призваны обнажать интимные, сокровенные уголки её души. Спектр тем довольно широк — от глубоко личных переживаний до сострадания судьбе великой России, утратившей свою высокую миссию под влиянием происходящих событий. Сама Зинаида Николаевна вместе с мужем в 1906 году уезжает в Европу, где остается до 1908 года, и последние десятилетия своей жизни (с 1920 до 1945 года) тоже проводит во Франции. Вне Родины её мрачные настроения усиливаются и существенным образом влияют на творчество:
Блевотина войны — октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твое похмелье,
О бедная, о грешная страна!
Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном,
Народ, безумствуя, убил свою свободу,
И даже не убил — засек кнутом?
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой.
Смеются пушки, разевая рты…
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь.
Несмотря на очевидный гражданский пафос, присутствующий во многих стихах Зинаиды Гиппиус, её лирика отличается при этом невероятной чувственностью в сочетании с подлинной религиозностью, переросшей в «новое религиозное сознание». Ещё до первой эмиграции Гиппиус считали в литературных кругах пропагандистской сексуального раскрепощения, поднимающей в своём творчестве запретные темы. Для самой же поэтессы чувственность и демонизм были своего рода способом преображения реальности:
«Красным углем тьму черчу,
Колким жалом плоть лижу,
Туго, туго жгут кручу,
Гну, ломаю и вяжу.
Шнурочком ссучу,
Стяну и смочу.
Игрой разбужу,
Иглой пронижу.
И я такая добрая,
Влюблюсь — так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.
И опять сожму, сомну,
Винт медлительно ввинчу,
Буду грызть, пока хочу.
Я верна — не обману.
Ты устал — я отдохну,
Отойду и подожду.
Я верна, любовь верну,
Я опять к тебе приду,
Я играть с тобой хочу,
Красным углем зачерчу…»
Любовная лирика основоположницы русского декаданса представляла собой необычный сплав чувственности, духовности и даже философичности, поскольку в глубоко личном, сокровенном, подлинно дорогом и ценном она видела то, что противостоит земному праху — временному, преходящему, сиюминутному. Своеобразным символом мистического таинства, мечты, олицетворением Прекрасного для Гиппиус становятся «апельсинные цветы»:
О, берегитесь, убегайте
От жизни легкой пустоты.
И прах земной не принимайте
За апельсинные цветы.
Под серым небом Таормины
Среди глубин некрасоты
На миг припомнились единый
Мне апельсинные цветы.
Поверьте, встречи нет случайной, —
Как мало их средь суеты!
И наша встреча дышит тайной,
Как апельсинные цветы.
Вы счастья ищете напрасно,
О, вы боитесь высоты!
А счастье может быть прекрасно,
Как апельсинные цветы.
Любите смелость нежеланья,
Любите радости молчанья,
Неисполнимые мечты,
Любите тайну нашей встречи,
И все несказанные речи,
И апельсинные цветы.
К началу XX столетия у Гиппиус и Мережковского сложились свои представления о свободе, любви и религиозности. В статье «Хлеб жизни» (1901) Гиппиус писала: «Пусть же будет у нас чувство обязанности по отношению к плоти, к жизни, и предчувствие свободы — к духу, к религии. Когда жизнь и религия действительно сойдутся, станут как бы одно — наше чувство долга неизбежно коснется и религии, слившись с предчувствием Свободы…» Супругами было решено создать «новую церковь», где рождалось бы «новое религиозное сознание». Так появилась организация Религиозно-Философских собраний, главные тезисы которой звучали так: «Дух — Церковь, плоть — общество; дух — культура, плоть — народ; дух — религия, плоть — земная жизнь…». Как представители новой веры супруги стремились устранить разрыв между духом и плотью и упразднить христианский аскетизм — соединить в одно христианство и язычество. Эта идея была близка многим философам того времени, в том числе Розанову и Бердяеву:
Над темностью лампады незажженной
Я увидал сияющий отсвет.
Последним обнаженьем обнаженной
Моей душе — пределов больше нет.
Желанья были мне всего дороже…
Но их, себя, святую боль мою,
Молитвы, упованья — все, о Боже,
В Твою Любовь с любовью отдаю.
И этот час бездонного смиренья
Крылатым пламенем облек меня.
Я властен властью — Твоего веленья,
Одет покровом — Твоего огня.
Я к близкому протягиваю руки,
Тебе, Живому, я смотрю в Лицо,
И, в светлости преображенной муки,
Мне легок крест, как брачное кольцо.
Истинная в ее понимании вера в Бога становится для Гиппиус точкой нравственной опоры в жизни и ключевой идеей в творчестве. Уже после поэтического дебюта поэтессы (стихи, опубликованные в журнале «Северный Вестник» в 1888 году) становится ясно, что её творчество отражает внутреннее состояние современного человека, вечно о чём-то тревожащегося, ни с чем не мирящегося, чего-то вечно ищущего. Но подлинная религиозность способна спасти от страхов и душевных противоречий, дать надежду на счастье и возрождение:
Я в себе, от себя, не боюсь ничего,
Ни забвенья, ни страсти.
Не боюсь ни унынья, ни сна моего —
Ибо всё в моей власти.
Не боюсь ничего и в других, от других;
К ним нейду за наградой;
Ибо в людях люблю не себя… И от них
Ничего мне не надо.
И за правду мою не боюсь никогда,
Ибо верю в хотенье.
И греха не боюсь, ни обид, ни труда…
Для греха — есть прощенье.
Лишь одно, перед чем я навеки без сил, —
Страх последней разлуки.
Я услышу холодное веянье крыл…
Я не вынесу муки.
О Господь мой и Бог! Пожалей, успокой,
Мы так слабы и наги!
Дай мне сил перед Ней, чистоты пред Тобой
И пред жизнью — отваги…
Свои религиозные настроения, чувства, мысли Гиппиус нередко передает с помощью символов, иносказаний или даже магии чисел. Так, в одном из своих стихотворений, посвящённых числу тринадцать, поэтесса рассуждает о том, что цифра, созданная дьяволом, может распадаться на числа, то отсылающие к бесконечности (8, если прибавить к нему «пустое 5»), то дающие звериное число дьявола (6 в сочетании с семью).
Так утверждается обманность и изменчивость бытия, в котором «тринадцать …необходимо» по самим законам мироздания:
Тринадцать, темное число!
Предвестье зол, насмешка, мщенье,
Измена, хитрость и паденье—
Ты в мир со Змеем приползло.
И, чтоб везде разрушить чет —
Из всех союзов и слияний,
Сплетений, смесей, сочетаний —
Тринадцать Дьявол создает.
Он любит числами играть.
От века ненавидя вечность —
Позорит 8 — бесконечность, —
Сливая с ним пустое 5.
Иль, чтоб тринадцать сотворить, —
Подвижен, радостен и зорок, —
Покорной парою пятерок
Он 3 дерзает осквернить.
Порой, не брезгуя ничем,
Число звериное хватает
И с ним, с шестью, соединяет
Он легкомысленное 7.
И, добиваясь своего,
К двум с десятью он не случайно
В святую ночь беседы тайной
Еще прибавил — одного.
Твое, тринадцать, острие
То откровенно, то обманно,
Но непрестанно, неустанно
Пронзает наше бытие.
И, волей Первого Творца,
Тринадцать, ты — необходимо.
Законом мира ты хранимо —
Для мира грозного Конца.
Для художественного сознания Зинаиды Гиппиус характерны также гибкость, антиномичность, образность. В её стихах нередко соединяется несоединимое — технически это выражается в использовании таких художественных приёмов, как оксюморон, антиномия, антитеза. Неожиданное сближение «отдалённых значений», как выражался Тынянов, в составе яркой окказиональной метафоры даёт новый взгляд на предметы и явления. Интересен в этом смысле антиномичный образ дождевой пустыни в стихотворении «Август»:
Пуста пустыня дождевая…
И, обескрылев в мокрой мгле,
Тяжелый дым ползет, не тая,
И никнет, тянется к земле.
Страшна пустыня дождевая…
Охолодев, во тьме, во сне,
Скользит душа, ослабевая,
К своей последней тишине.
Где мука мудрых, радость рая?
Одна пустыня дождевая,
Дневная ночь, ночные дни…
Живу без жизни, не страдая,
Сквозь сон все реже вспоминая
В тени угасшие огни.
Господь, Господь мой. Солнце, где Ты?
Душе плененной помоги!
Прорви туманные наветы.
О, просияй! Коснись! Сожги…
Бесспорный поэтический талант Зинаиды Гиппиус, её превосходное владение материей стиха и стремление к творческой свободе отразились, в частности, в том, что, помимо силлабо-тоники, поэтесса использовала также технику верлибра — и это в начале XX столетия. Подобные художественные эксперименты делают её произведения ещё более притягательными для современного поколения пишущих людей. Верлибры звучат свежо и оригинально — кажется, что они созданы в нашу эпоху, буквально на днях. В этом — огромное достоинство автора.
Главное, мне понравилось, что небо
такое просторное и
ничем не загромождено. Если б крыса там
бегала, ей некуда
было бы спрятаться, и я бы её
непременно поймал. А здесь
выдумали эти амбары да норы… Хорошо
тоже, что пустынно.
И небо, хотя видело мое поражение,
осталось серьёзным
и не очень меня осуждало, так что я
перестал стыдиться,
и оно мне ещё больше понравилось. Я
взглянул на рубашку.
Она порвалась на рукаве и казалась
очень тусклой перед небом.
Я полежал ещё, потом бодро встал,
оправился и опять
взглянул наверх. Ну не поймал крысу, ну
изорвал рубашку,
а вот зато у меня теперь есть небо. Оно
видело всё —
и ничего, осталось, как было. Это
хорошо, что
оно теперь у меня есть.
Своеобразно складывались отношения поэтессы со своими собратьями по цеху. Так, повторяя отчасти судьбу Цветаевой, Гиппиус создала целый цикл стихов, посвященных Блоку. Однако, в отличие от страстной, наполненной чувственными, лирическими настроениями цветаевской поэзии, стихи Гиппиус, адресованные поэту-символисту, отличаются сухостью, нарочитой психологической отдалённостью и как будто взглядом свысока. Общеизвестно, что Гиппиус, будучи ярой противницей российских социальных изменений, никак не могла простить Блоку его «упоения революцией». После его статьи они долгое время не общались, потом встретились — чтобы уже навсегда расстаться:
Душа моя угрюмая, угрозная,
Живет в оковах слов.
Я — черная вода, пенноморозная,
Меж льдяных берегов.
Ты с бедной человеческою нежностью
Не подходи ко мне.
Душа мечтает с вещей безудержностью
О снеговом огне.
И если в мглистости души, в иглистости
Не видишь своего,—
То от тебя ее кипящей льдистости
Не нужно ничего.
В последние годы и месяцы своей жизни Зинаида Гиппиус, уже вдова Мережковского, будучи сама тяжело больной, много работала, писала о муже, создавала стихи и поэмы… Скончалась поэтесса в Париже 9 сентября 1945 года. Остававшийся до последнего рядом с ней секретарь Злобин свидетельствовал, что в мгновение перед кончиной две слезы стекли по её щекам, и на её лице появилось «выражение глубокого счастья».
Зинаида Гиппиус была похоронена под одним надгробием с Мережковским на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В СССР произведения Гиппиус не издавались вплоть до 1990 года.
Что мне делать с тайной лунной?
С тайной неба бледно-синей,
С этой музыкой бесструнной,
Со сверкающей пустыней?
Я гляжу в нее — мне мало,
Я люблю — мне не довольно…
Лунный луч язвит, как жало,-
Остро, холодно и больно.
Я в лучах блестяще-властных
Умираю от бессилья…
Ах, когда б из нитей ясных
Мог соткать я крылья, крылья!
О, Астарта! Я прославлю
Власть твою без лицемерья,
Дай мне крылья! Я расправлю
Их сияющие перья,
В сине-пламенное море
Кинусь в жадном изумленьи,
Задохнусь в его просторе,
Утону в его забвеньи…
