Рассказы Бориса Пейгина всегда полны точных деталей, рисующих обстановку: характеры героев, особенности их профессии. Вещественность и конкретность — сильные стороны автора, позволяющие ему создать ощущение полной достоверности, окунуть нас в мир человека, о котором он пишет.
Но «Общая метель» — это ещё и притча, в которой то здесь, то там разбросаны «маркеры», отсылающие нас ко второму пришествию Христа, «собравшего апостолами таксистов и охранников». Однако автор не выходит за зыбкую грань полунамёка, не превращает рассказ всего лишь в мифологическую схему. В итоге мы всё равно остаёмся в мире живых людей, которым больно и радостно, одиноко и тепло от присутствия в их жизни другого человека.
Андрей Тимофеев
Борис Пейгин родился в 1988 году в г. Северске Томской области. Живет в Томске. Окончил Юридический институт Томского государственного университета. Публиковался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Наш современник», «Дальний Восток», «Плавучий мост» и др. Автор сборника стихов «Гражданские сумерки» (М.: Воймега, 2020 г.). Автор рассказов, повестей, книги прозы. Творчество отмечено Премией Губернатора Томской области в области литературы, «Премией 12», лауреат премии «Лицей» (2020 г.). Участник Форумов молодых писателей Фонда СЭИП. Работает адвокатом. Член Союза писателей России.
Борис Пейгин // Общая метель
Город стоял в десятибалльных пробках. Всё завалило снегом; забросало сверху и с четырёх сторон. Третьи сутки снег шёл не переставая — то мокрый и липкий, то сухой и колкий, и густая метель, от земли до самых облаков, разносила его, раскидывала, растаскивала.
ГИБДД и МЧС передавали предупреждения об опасности езды в метель — по телевизору, по радио, в интернете, со страниц газет и со светодиодных табло, но машин на дорогах меньше не становилось. Все плевались, проклинали погоду, всё равно садились за руль, и, конечно, застревали — если не заторах, то в колеях и сугробах.
И только таксисты ликовали. Дни теперь были жирные, расценки подскочили, за смену можно было сделать «чистыми» две, за сутки — пять тысяч. На линию вышли все машины — профессионалы с рациями, бомбилы с бордюров, любители с программами на телефонах, и водители агрегаторов на свежих кредитных трёхлетках, но всё было мало, каналы ломились от заказов. Тем более, что до Нового года оставалась ровно неделя — город при всём желании теперь не мог бы спать.
Сашка Шарандин третий день не ночевал дома — дом был далеко, и делать там было нечего. Даже у Насти, девушки своей, он давно не ночевал — Настя была операционной медсестрой, и постоянно пропадала в больнице, то на сутках, то на дневных сменах. Так что спать приходилось прямо на работе — глубокой ночью, когда волна немного спадала, он выключал рацию и телефон, заезжал на какую-нибудь парковку у магазина, там дремал часа три-четыре, разложив сиденье и чуть приоткрыв окно, но не выключая двигатель — а под утро снова выходил на линию. Он устал, конечно, спина и шея затекли намертво, ноги от сырости, вероятно, покрылись плесенью, волосы больше походили на паклю, кофеин, таурин и никотин норовили уже закапать из ушей, но работа была, и работать было надо. И он работал.
…он включил поворотник, и широким, размашистым движением вывернул руль вправо, старенькая, но боевая ещё «Королла» клюнула носом насыпь у обочины, и вскочила в щель между домов. Здесь можно было не рулить — колея была по днище, из такой всё одно не выскочить, но заднюю ось, конечно, занесло, и Шарандин по привычке нервно дёрнул рукой. Притормозил он у ближайшего подъезда — дальше было не проехать.
— Двести рублей. Чаевые на ваше усмотрение.
— Сколько? — раздалось сзади, — Сдурели, что ли?
— Двести, — спокойным голосом повторил Саша. Про чаевые напоминать не стоило — это он хорошо чувствовал.
— Держите!.. Чтоб ещё раз с вами поехать!..
И дверь хлопнула так, что датчик на щитке приборов сначала погас, а потом снова зажегся.
Шарандин хотел что-то сказать в ответ, да пока закрывал дверь, передумал, а потом уткнулся в телефон.
Таксовать надо тоже умеючи — без навыка бензин сожжешь, а денег не заработаешь, особенно в такую пору. Заправляться понемногу, лишнего не брать, из каждого литра выжимать всю прибыль. Заказы выбирать правильно. Сейчас, например, брать следовало такие, чтобы доезд был поближе, а сам маршрут — покороче, и главное — чтобы крупные улицы можно было обойти, или совсем уж дальние, загородные, рублей на тысячу сразу. Но такой попробуй ещё поймай. Он листал список, нервно щёлкая ногтём по экрану, и ничего не находил. Досадно, когда работы навалом, а взять нечего.
…Все песни с обеих флешек он уже переслушал на несколько раз, громкие звуки его раздражали, но сейчас по радио передавали дорожную сводку, и пришлось сделать погромче: «Пробка на Авангардном проспекте на север от метро «Трайгородская» до развязки, на юг от Дровяной улицы до Пиковского моста, Синчиновский проспект стоит в обоих направлениях от моста до Октябрьской площади, на Пушкинской ДТП с трамваем, будьте внимательны, забивается потихоньку Морозовская улица, на Константиновской пробка от улицы Достоевского в сторону центра…». Воображение рисовало карту города, и с каждой фразой какая-нибудь большая улица с неё исчезала, пока под конец сообщения их вовсе почти не осталось.
…обновить список, ещё раз обновить, пару минут спустя появилось что-то интересное — с Тургенева, 36 до метро «Почтамтская», всего сто пятьдесят рублей, но и езды пять минут!..
…под ручником затрещала рация.
— Nord, третий канал!
Это была Ира, оператор. У Иры был идеальный голос — громкий, ровный, совсем лишенный модуляций. В следующей жизни Ира, наверное, должна была стать голосом в навигаторе.
— Вержболовская, 2л на Грибоедова, триста рублей.
Канал молчал — хуже заказа было не придумать. Вержболовская — по сути, пригород, далеко, а цена городская. Пока туда доберешься, пока обратно — целый час потеряешь с кучей денег вместе. А уж какая там дорога — узкая, кривая, с затяжными спусками и подъемами, настоящий серпантин. Улететь — раз плюнуть.
…на Тургенева в машину сел то ли ещё парень, то ли уже мужчина — не поймешь, кудрявый и без шапки.
— Сколько стоит?
— Сто пятьдесят. Чаевые на ваше усмотрение, — Сашка нажал на кнопку «Поехали», смартфон одобрительно звякнул.
— Ничего, — говорил пассажир, то ли Сашке, то ли сам себе, — скоро кончится ваша халява.
— Какая халява? — Шарандин знал, что иногда вступать в диалог не стоило, но ещё не всегда умел точно отмечать для себя такой момент.
— Обыкновенная. Вот за что я вам должен заплатить сто пятьдесят рублей? И вам ещё хватает наглости требовать чаевых. Вы что, мало зарабатываете?
— Ну, — Сашка почесал затылок, — немного, если подумать.
— Даже с обычным тарифом — сколько стоит по городу поездка из конца в конец? Двести пятьдесят, триста?
— Примерно.
— А почему я должен триста рублей вам подарить? Почему я не могу, поехать, например, за пятьдесят?
— На метро двадцать пять, по разовому. На автобусе двадцать.
Сашка от злости чуть на красный не проскочил. Но обиду стоило проглотить, и ехать дальше — хотя любой бордюрный бомбила остановил бы машину, и выкинул бы такого пассажира под помойку. Но в фирме клиент всегда прав, такие уж были условия.
— А почему я должен за такси платить так много? — не унимался пассажир, — Вы из конца в конец города бензина рублей на пятьдесят и израсходуете. С чего бы ради мне вам так переплачивать?
— А масло? А расходники, запчасти? А мой заработок, наконец?
— С чего бы это меня должен волновать ваш заработок? От вас какая польза?.. Таксисты и ещё охранники, я думаю, это вообще самые последние люди. Которые больше в жизни ни к чему не способны. Ну ничего, скоро агрегаторы вас прихлопнут. «Яндекс», «Убер», у них-то цены более адекватные, они о потребителе думают. А скоро — знаете? — будут беспилотные автомобили в такси, чтобы не нужно было в дороге трепаться с кем попало… И чаевые ещё. Почему вообще надо доплачивать всякому социальному дну? Барменам, официантам, вам вот…
На Почтамтской площади, у метро, было настоящее столпотворение. Машины, заметенные со всех сторон, стояли во все направлениях, наплевав на светофоры, камеры, знаки и разметку, без всякого порядка, и плаксивый хор сигналов дружно раздавался над площадью. О том, чтобы подъехать к тротуару, можно было и не мечтать. Но пассажир, кажется, был зол уже не меньше, чем сам Шарандин; швырнув три засаленных полтинника на ручник, и не попрощавшись, он приоткрыл дверь и растворился в метели.
Все кругом сигналили, и Сашке от злости тоже хотелось сигналить, непрерывно, пока не сядет аккумулятор. Он, конечно, много гадостей слышал в свой адрес, каждый день, круглые сутки, а всё равно каждый раз было досадно почти до слёз. Все почему-то думали, что таксисты гребут деньги лопатой. Он честно пытался объяснять — про цены на ГСМ, на запчасти, на страховку, но, кажется, никому не было до этого дела… Привычная обида должна была уже приесться, но всё не приедалась. И не глоталась.
— Вержболовская, 2л на Грибоедова, триста рублей. Кто возьмёт?
Вместо подтверждения заказа третий канал прошипел:
— На церковь кто-то тридцать штук перевёл, ребята!
Это была история — и Сашка мимоходом вспоминал её, пытаясь выловить какой-нибудь заказ поближе, и не забывая маневрировать в густой пробке. Когда четыре года назад в старом Жостерово, у «Павловской», клиенты убили таксиста, после долгих митингов за тревожные кнопки, когда агрегаторы поувольняли кучу народу «за бузу», на том месте, на пустыре, вырос мемориал из свечей, лампад и шашечек. Кто-то принёс шорты и сланцы, кто-то нерабочую рацию, а кто-то — икону св. Фиакра, который, как оказалось, покровитель таксистов. И тут же в эфире началось обсуждение:
— Вот, — буркнул кто-то, — эти вокзальные опять счёт открыли, я сейчас в объявлениях смотрел…
— А что им, сколько там не хватает? — спросил второй голос.
— Да я слышал, миллионов десять, — ответил ему третий.
— Не, хорошо, — вот я, допустим, скину им штуку, а откуда знать, куда потратят?
— Так там же армяшки кирпич поставляют…
…По будним ночам, когда заказов не было, там собирались и пили чай из ближайшей шаурмечной, курили и говорили обо всём на свете. И там нашлась горячая голова из тех, богатых, кто зимой на внедорожниках ходит в Нарьян-Мар и по месторождениям, которая предложила — скинуться всем, и построить таксистскую церковь, святого Фиакра, разумеется. Первое время всё шло хорошо — епархия дала добро, город выделил землю, армянин-архитектор, тоже таксист, конечно, нарисовал проект, на собранные деньги залили фундамент и под окна построили стены, но дальше дело не пошло — грянул кризис, все обеднели, а может, энтузиазм угас… И Ира веско сказала:
— Третий канал, не засоряйте эфир!
Наконец, удалось поймать подходящий заказ — с 1-го Кирпичного переулка на Иволгинское шоссе, к парку. Он долго перестраивался вправо, и долго ждал возможности нырнуть с площади в переулок, так, что когда доехал до адреса (триста метров!), новый пассажир уже ждал его у подъезда. Мужчина средних лет, в очках, в дорогом пальто и клетчатой кепке…
— Быстро вы приехали…
— Спасибо, старался.
— У вас курить можно?
— Да, конечно, только в окно.
— Тогда поехали?
— Поехали.
«Поехали» — это было громко сказано. Яблоновая стояла, Синчиновский проспект стоял, Кирова стояла, бульвар Брюсова вообще всегда стоял… Торчать в пробке никогда не весело, а в такое время — тем более не весело. Дворники давно превратились в ледяные сталагмиты, и не очищали стекло, а только размазывали по нему белую грязь. И, как назло, посреди потока нельзя было выйти и протрясти их как следует — слишком плотно все шли, попробуй открой дверь — того и гляди кого-нибудь зацепишь.
Слова про «трепаться с кем попало» всё никак не выходили из Сашкиной головы. Ведь неправда же! Он был уже готов себе рот зашить, лишь вообще ни с кем не разговаривать — так его все достали. Но каждый новый пассажир начинал говорить сам, и беседу приходилось поддерживать.
И в этот раз вышло точно так же. Пассажир выкурил одну, вторую, а потом спросил:
— Что это вы такой невесёлый, молодой человек?
Это было сказано с сочувствием, почти по-отечески, и Сашка, вместо того, чтобы отделаться дежурной фразой, сказал честно — и про таксистов, и про пятьдесят рублей, и про социальное дно…
— Не обращайте на дураков внимание, — пассажир улыбнулся, и этот тон сулил чаевые, — все мы люди, все профессии важны, да вы это сами знаете.
Он снова закурил, и сказал — медленно, даже как-то мечтательно:
— А знаете ведь что интересно… Меня этот ваш рассказ навёл на одну мысль.
— На какую?
— Вас как зовут, молодой человек?
— Саша.
— А меня Иван. Так вот, Саша, вы Библию читали?
Свидетель что ли? К нему такие недавно домой приходили. Но этот не похож, те не курят. Тогда к чему вопрос?
— Ну, немного.
— Вот Христос, если помните, каких учеников собирал вокруг Себя — рыбаков да сборщиков пошлин. Так что, если Он второй раз придёт сюда, для Страшного суда, или просто так, наверное, соберет в качестве апостолов таксистов и охранников. Слабое, конечно, утешение, но сама мысль интересная.
Сашка плохо себе представлял, чем занимаются апостолы, так что утешение и вправду выходило слабое. Да и в Бога он не верил. Хотя, думалось ему, было бы здорово, если бы Он был. И с ним святой Фиакр. Ему помолишься — глядишь, и масло положенные десять тысяч откатает, и пассажир пьяный в драку не полезет… Здорово было бы.
— Знаете, — продолжал Иван, — я на Миллениум как раз был в Иерусалиме. По преданию ведь Христос должен явиться через одни из ворот, не помню уж как они называются… Ну так вот, ворота эти заделаны, и я видел, как арабы ещё сильнее их укрепляли. Боятся, видимо… А мне думается, что если Он придёт, то мы этого не сразу и заметим… Эх… Чего это я про Христа-то всё… Вот! Сегодня же двадцать четвёртое, канун Рождества!
— Это у католиков же…
— Да и православных многих тоже. У сербов там, румын…
Оказывается, где-то сегодня был праздник… Да и у него, Сашки, тоже был бы праздник, если бы не пробки эти…
Когда добрались, наконец, до Иволгинского, сравнялось десять, а машин на улицах меньше не становилось. Сашкины ожидания оправдались — Иван оставил хорошие чаевые, дал пятьсот рублей и сдачи не взял. Побольше бы было таких клиентов…
И сразу новый заказ, с Горького на Зырянскую… и новые, никчёмные, пустопорожние разговоры.
— Почему бы не строить дома для чайлдфри, чтобы без бесконечных воплей этих под окнами?
— Когда уже цены на бензин опустят?
— Попомните мои слова, никогда американцам нас не покорить!..
— Я кошек развожу с девяносто пятого года…
— А где здесь вечером водка продается?
— Бывает позёмок, низовая и верховая, или общая метель, как вот сейчас, когда в движении находится весь слой воздуха от облаков до земли, и при этом идёт снег. Это я вам как метеоролог говорю…
— Ну, с наступающим!..
— Вержболовская, 2л на Грибоедова, триста рублей!
Было уже половина двенадцатого, а метель даже и не думала ослабевать. От белой ряби за лобовым стеклом глаза резало, и снова начало клонить в сон. Сашка решил для себя — ещё пара заказов, и спать. Всех денег не заработаешь, а в столб влететь — как нефиг делать. Только бы заказы попались хорошие, пригородные например. Только бы их ещё успеть урвать… А потом можно домой, или к Насте. Интересно, дежурит ли она сегодня… Надо будет позвонить.
Он долго листал список, пока, наконец, не попался заказ с Декабристов на Кокереву Слободу — разом восемьсот рублей. И тотчас же, по закону подлости, на экране высветилось: «Такси Nord. Борт 1808безлимитный тариф окончен. Вы автоматически сняты с линии, так как у вас недостаточно аванса на счёте».
Заказ, конечно, пропал, а баланс надо пополнять. Это значит ехать в контору, в кассу или к терминалу. Но, благо, недалеко — и Шарандин, пожевав незажженную сигарету, вздохнул, поставил селектор на R, и медленно покатился назад к улице.
Улица Немоляева — узкая, слепая кишка, хитро запрятанная между давно уже тёмными корпусами электролампового завода и тыльной стороной офисных зданий на Зимовейке. Там, на городских задворках ютились магазины запчастей и автосервисы, ремонтные мастерские всяческой техники, восточные едальни, вексельные системы, автостраховщики, и множество других мелких организаций неясного назначения; там всегда было многолюдно и тесно — с трудом разъезжались машины, кучки людей тут сновали по узким обочинам и стояли, где придётся, куря, уплетая чебуреки, попивая растворимый кофе, и болтая обо всём на свете. Контора такси Nord тоже располагалась там, и найти свободное место поближе ко входу всегда было нетривиальной задачей, но теперь небо было благосклонно к Шарандину, и, поставив на ручник машину, он тут же нырнул в низкую, полуподвальную дверь.
Внутри было накурено, пахло потом, снеками и растворимым кофе. Десятков шесть ног переминались в тесной комнатке, толча по полу чёрное тесто из талого снега и уличной грязи. У терминала стояла очередь, у другого терминала стояла очередь, у кассы, работавшей по такому случаю круглосуточно, стояла очередь, у двери в туалет, у закрытой двери в офис, и даже у мусорного ведра. Три десятка голосов сливались в тяжелый гул, все говорили со всеми и ни с кем разом. Девушки диспетчеры, ровным рядком сидевшие за стеклянной выгородкой, все как одна за моноблоками, все как одна, в чёрных наушниках, тоже говорили, кто с клиентами, кто в канал, но их слышно почти не было. Кроме Иры, конечно.
— Поездка с проспекта Левандовского, 18, первый подъезд, до Нижегородского вокзала, двести пятьдесят рублей без багажа и ожидания.
— Коммунальная улица, 71 до метро «Павловская», триста рублей без багажа и ожидания.
— Третий канал, Вержболовская, 2л до Грибоедова, триста рублей, кто возьмёт? Ожидают.
Это было сказано громче обычного, а стало быть, всем, а не только третьему каналу. Ещё бы — третий час заказ висит. Как же она с ним достала…
Чтобы отвлечься, Шарандин подошёл ближе к стоявшим у терминала. Там снова говорили про церковь.
— Чего они поставляют? Там ни людей, ни техники, стены побелели уже все.
— Зима — вот и побелели.
— Это соль выступает из раствора, дебил. Я на стройке работал, знаю…
— Хорошо бы, если б построили…
— Тебе-то она зачем?
— Ну, хрен знает… так лучше как-то.
Сашку тоже спросили:
— А ты бабки им отправлял?
Сашка хотел почему-то рассказать про Христа, таксистов и охранников, но передумал, и ответил только:
— Нет, не скидывал ещё.
Ближе к голове очереди шли разговоры более земные. Про агрегаторы.
— С Нового года «Убер» в город придёт… — сказал толстый Жорик
— Да копец, блин, — это был Слава по кличке Цыган, белобрысый и лопоухий парень, — Чего б хорошего. В «Яндексе», вон, цены опять опустили. Задавят, черти, ох, задавят. Сто рублей по городу! Ты видал? Они что, воздухом заправляются?
— А чего видал? — вставил Толя, тот Толя, что утюжил бордюры у платформы «Дербенёвская», — Там же компенсируют часть стоимости на счёт.
— Ну это пока… — произнёс задумчиво кто-то четвёртый, Сашке незнакомый, — Не будут же они вечно работать себе в убыток. Или туда уйти?
— Иди, много вон дурачков ушло. Обычных таксистов задушат, цены опустят, и будешь последний хер без соли доедать.
— А что делать-то?
— А что делать… Чую, скоро в городе машины гореть начнут. В Москве, вон, таксисты бастовали, у нас народ попроще. И так жизни никакой нет. Вокзалы отжали, аэропорт отжали, волки позорные…
Подошла Сашкина очередь, терминал, взвизгивая, проглотил «фиолет», выплюнул обратно, и проглотил снова. На телефон пришла смс, и Сашка заторопился на выход. Время — деньги.
Ира, когда он проходил мимо, сказала:
— Восемнадцать ноль восемь, стой.
Сашка остановился. Восемнадцать ноль восемь — это был он.
— Езжай на Вержболовскую, я тебе назначила.
— Не, не поеду… — это было бесполезно говорить. Если заказ назначен, отказаться нельзя — рейтинг упадёт, Шарандин знал это, операторы знали это, но обычно не злоупотребляли властью. И чем он ей не угодил?
— И чем я тебе не угодил?
— Заказ давно висит, ни в нашей службе, ни у партнёров не берет никто. Надо исполнять.
— Почему я-то?
— Потому что мимо проходил. Там тариф поднялся, четыреста.
Да хоть пятьсот, подумал Шарандин, хлопнув от злости дверью. На этот заказ можно было запросто потерять час, с пробками — все два. И почему она поставила его, а не кого-нибудь поближе, с Алапаевки, например, с Декабристов, с Юбилейной, наконец? Время на доезд — до 15 минут… Чёрт те что. А может, она влюбилась?…
От резких нажатий на газ машину мотало по Немоляева из стороны в сторону. Проезжая часть, и летом-то узкая, теперь превратилась в ледяное корыто, а если с задним приводом непонятно, как выйти из заноса, то с передним непонятно, как в него не уйти. Да и нервы, злость, усталость вкладывали слишком много усилия в жилистые руки. Нет, может, она и правда влюбилась?
Светофор, закрывшийся прямо перед ним, отнял больше минуты, но дальше стало попроще — Константиновская и Алапаевское шоссе на выезд из города шли плотно, но, слава Богу, не стояли, и Сашка шёл в потоке, то и дело норовя упереться в такой близкий жёлто-белый горизонт. А бензина, между тем, оставалось мало — у метро «Синчиновская» он заметил, как стрелка подленько подползла к букве «Е», а на кочке качнулась, и на мгновение вспыхнула лампочка. Он даже постучал ногтём по щитку приборов — а ну как сломалась? Но нет. Вот это и была обратная сторона медали — времени заправиться уже точно не было…
Уже за концом застройки, перед самым съездом, Сашка понял, что недооценил всю паршивость заказа — дом 2л, судя по его номеру, должен был быть одним из тех самых летних лагерей, что стоят в стороне от дороги, в сосновом лесу, и куда часто не подъехать по асфальту. Там и летом-то по свету всю подвеску оставишь, а зимой, ночью, в метель…
У поворота на Вержболовскую была заправка, и Шарандин, плюнув на время и рейтинг, завернул на неё. Но заправка, как назло, не работала. Там же, под светом, он ввёл адрес в навигатор, и адреса не оказалось — 2к, 2к/2, /3, /15, 2к/15 строение 9, 2м, 2н и даже 2у. Но 2л нет. Это было самое время плюнуть на всё, скинуть заказ под любым предлогом — «сломаться», например, и уехать. Тем более, что на четвёртый час ожидания клиент тоже мог плюнуть на всё и добраться как-нибудь иначе. Но что-то — Бог его знает, что — заставило Сашку отправить запрос на соединение с клиентом. Может, надежда, что всё уже разрешилось, или желание хотя бы узнать адрес поточнее?
На том конце ответили быстро:
— Алло, добрый вечер! — говорил молодой, приятный мужской голос.
— Добрый! Это водитель беспокоит. Скажите, 2л Вержболовская — это где примерно?
— Это… как вам сказать. Я не местный. Это лагерь детский.
— А как он называется? Где находится?
— Я не знаю точно названия, это немного в лесу, там на дороге рядом с ним остановка, и развилка ещё…
Совсем плохо. Ничего не знает. Но стоило ещё попробовать уточнить:
— Это хотя бы не доезжая моста, или за мостом?
— Не доезжая, кажется.
— А как остановка называется?
— Я не знаю…
— Хорошо, сейчас будем искать…
Это было что-то вроде легкого отчаяния. Каждому таксисту знакомого — когда клиент есть и ждёт, и другие заказы ждут, а адрес найти не можешь, и навигатор не помогает… Хуже не придумать.
Но хуже была улица Вержболовская — кривая, узкая, вся в затяжных спусках и подъёмах, настоящий серпантин, к тому же, плохо освещённый. Сначала она спускалась через лес в долину мелкой речки, проходила сквозь частный сектор, пересекала её по узкому мосту, где не разъедутся два автобуса, и уходила, петляя вдаль, к горам.
Метель, кажется, замела ещё сильнее, видимость упала метров до сорока, до ближайшего фонаря. Машин не было ни по пути, ни навстречу, и слышно было, как шипы царапают толстый слой льда, покрывающий асфальт. Сашка ехал медленно, то и дело легонько притормаживая, аккуратно вталкивая рулём машину в повороты и почти не нажимая на газ — дорога шла круто вниз, и в этом не было необходимости. У автоматической трансмиссии здесь было преимущество — не отсоединяемая от двигателя коробка не даже на спуске давала неконтролируемо разгоняться. Но затылок холодел от мысли, как потом подниматься — на неидеальных колёсах, и с горящей — уже постоянно горящей — лампочкой, когда топливо в баке и на ровном месте едва покрывает бензонасос, а на подъёме перестанет покрывать… Пятнадцать минут истекли давно, и чтобы программа не досаждала воплями через каждые пять секунд, пришлось поставить статус «на месте», хотя до места было ещё далеко. Или близко?..
Сашка снова отправил запрос на соединение. Клиент снова взял трубку, но связь была плохая, то ли из-за метели, то ли из-за низины. Позади остались первая остановка, и вторая, и свёртки на добрый десяток лагерей. Дальше дорога шла снова вниз, к застройке, к мосту, и туда Шарандин спускаться не стал. На пятачке у третьей остановки он развернулся, и снова стал дозваниваться. На этот раз клиента было слышно.
— Алло, это водитель! Скажите, вы где сейчас?
— Я сейчас у входа в лагерь…
— А вы можете выйти на дорогу? Я просто боюсь там застрять, — сказал Сашка, а про себя добавил — или заглохнуть ко всем чертям без бензина.
— Я сейчас попробую. У меня вроде есть фонарик, я буду светить… Можете поискать меня по свёрткам?
— Попробую, — вздохнул Сашка.
— Пожалуйста, дождитесь меня, не уезжайте! А то тут холодно.
— Да, дождусь, конечно, — как будто у него был выбор! — старайтесь идти в сторону дороги.
Он снова поехал в сторону города, медленно, ползком, вглядываясь в просеянную белыми точками черноту леса. Нигде не было никаких признаков ни человека, ни фонаря. Да и что мог сделать один фонарик против такой метели, когда ничего не видно дальше собственного носа? На свёртки, где была хотя бы колея, Сашка пробовал заезжать, но доезжая до ворот очередного лагеря, и никого там не находя, возвращался обратно. Так он проехал от конца одного спуска до начала другого раз три в каждую сторону, и всё тщетно. Стрелка накрыла злосчастную букву «Е» собой.
Наконец, Сашка встал у второй остановки, там, где действительно рядом была развилка (и, заехав куда, он, естественно, никого не нашёл). Часы показывали без десяти полночь. Что-то надо было предпринять. Дальше тыкаться по свёрткам было нельзя — слишком мало топлива. Стоять со включенным двигателем было нельзя — слишком мало топлива. Возвращаться назад нельзя — клиент в лесу потеряется и замёрзнет. Выключать двигатель нельзя — сам замёрзнешь. Это клиентское «пожалуйста» Сашку тронуло — редко кто с таксистами был вежлив, и с ним тоже. Сказали же ему — последние люди на свете есть таксисты и охранники. Кто больше ни на что не пригоден.
Он заглушил машину, вышел на улицу и закурил. Метель не ослабла, но похолодало, и ветер поднялся. Задувало под куртку — осеннюю, кожаную. Трепало непокрытые шапкой волосы, щекотало многодневную щетину на щеках. Мокрый снег обжигал зудящую, запыленную кожу. Он ещё раз отправил дозвон.
— Это снова водитель! Вы не дошли ещё?
— Нет… — и слова проглотили помехи, — по-моему, вижу дорогу…
— У меня бензина мало, — почти крикнул Сашка, но его, кажется, не услышали, — где вы?
— Проедьте вдоль… — и снова помехи, — пожалуйста, не уезжайте.
Связь снова оборвалась. Сашка ткнул пальцем в кнопку дозвона, но программа выдала только «Не удаётся выполнить запрос. Проверьте соединение с интернетом». Сашка отключил и снова включил интернет в настройках — не помогло. Выключил и снова включил программу — программа не хотела грузиться, и снова просила проверить соединение.
Вскоре пришла смс-ка, и всё объяснила. «Обещанный платеж в сумме… списан с вашего баланса… чтобы возобновить общение, пополните счёт…». Это было похоже на издевательство — где он сейчас пополнит счёт, если даже через мобильный банк запрос не отправить???
От злости, от бессилия Сашка пнул по колесу, и оно показалось ему мягким. Бог с ним даже, с потраченным часом, с незаработанными деньгами, но как выбираться отсюда, что с клиентом делать? Ему, кажется, захотелось плакать.
Холод и ветер торопили с решениями. И Сашка решил — на свой страх и риск проехать ещё раз вдоль свертков, не заглядывая уже никуда, для очистки совести, и если никого не найдёт — ехать в город, заправляться, кидать на телефон деньги, и снова ехать сюда. От поворота ключа двигатель заработал на секунду, и заглох. Со второй попытки заработал, но тяга почти пропала — машина едва стронулась даже при выжатой педали. Совсем бензин кончился? Или может бронепровод пробило, и просто троит? Сашка не сразу понял, что ему страшно.
…луч фонарика, или что-то на него похожее нашлись у последнего свёртка, у самого подъёма к городу — или спуска от него, как посмотреть. Сердце ёкнуло почти что радостно — Сашка, забыв на миг про бензин, рванул в лес, к лучу. Метров через сто что-то мелькнуло впереди снова, Сашка прибавил газу, и перевалив через высокую кочку, остановился. Машина дальше не ехала. Он застрял.
Сашка сообразил быстрее, чем испугался окончательно — селектор на R, чуть назад, на L, чуть вперед, на автомате особо не раскачаешься, но лучше так, чем никак. Передние колеса сдвинулись, руль удалось слегка выкрутить влево, но и только. Газ в пол — и ничего. Газ слегка — и ничего. Вперед — ничего, и назад тоже.
Сашка выключил фары, заглушил двигатель, и выскочил наружу, прямо в сугроб. Только теперь он вспомнил виденный им луч (которого, конечно, уже не было), и громко крикнул:
— ЭЭЭЭЭЭЙЙЙ!
Даже эхо ему не ответило. И под ложечкой засосало, противно и колко, как сосёт только от большого страха. Дрожащей рукой Сашка взялся за порог, и нагнулся, чтобы посмотреть под днище. Совсем плохо. Сел прямо на мосты. Левое переднее висит в воздухе, правое — закопалось по арку. Приехали. Хана.
— ЭЭЭЭЙЙЙ!
И снова тишина. Ещё оставалась одна сигарета, и Сашка закурил её. Без бензина, без связи, а теперь и без машины, в осенней куртке. Значит, придётся идти в город пешком, вызывать эвакуатор, или искать какой-нибудь внедорожник, и распрощаться с коробкой — автоматы буксировать нельзя. До города было три километра по прямой, семь — по дороге, у Сашки были навигатор, телефон, машина, а всё без толку… может, никогда до этого он не чувствовал себя таким беспомощным.
Снег таял на горячем капоте, расплываясь бесцветными точками по синей краске. Ещё шумел неостановившийся вентилятор. Ещё можно было погреть замерзающие руки, прежде, чем уходить отсюда.
Кто-то похлопал его по плечу, и Сашка вскрикнул. От страха он, кажется, постарел лет на двадцать разом.
— Вы же такси? — спросил мужской голос, молодой и приятный.
Шарандин обернулся. Перед ним стоял то ли запивший хипстер, то ли автостопщик — бесформенная бежевая куртка, рюкзак, вязаная шапка торчком. Рыжий, бородатый, длинноволосый, глаза не то заспанные, не то пьяные.
— Вы на Грибоедова? — спросил Сашка пришельца. Это была не бравада, но только привычка. Видишь пассажира — уточни ещё раз адрес.
— Да.
— Так вот. Я застрял, и, по-моему, пока никуда не поеду.
Пассажир обошёл машину, заглянул под передний свес, попинал застрявшее правое колесо.
— Заводите, — сказал он.
Странно, но Сашка его послушался. В голосе ли была уверенность, или надежда выбраться захватила таксиста, но он повернул ключ. На этот раз проблем не возникло — видимо, на ровном месте бензонасос работал стабильнее.
Пассажир скомандовал:
— Теперь попробуйте руль вправо!
Вывернулось на удивление легко — точно никакого сугроба и не было. Машина качнулась влево, и встала на колесо.
— Теперь назад, медленно!
Днище скребнуло по кочке, и «Королла» опустилась в колею. У Сашки снова засосало под ложечкой — теперь от радости. Не бывает ведь так! Наверно, надо было отблагодарить — Бога, святого Фиакра, или этого рыжего хипстера, но он не знал, как.
Он сдавал назад, а тот шёл за машиной, щурясь от света фар, и показывая руками, куда выворачивать. Через минуту удалось выехать на дорогу, и только тогда пассажир сел в машину.
— Теперь на Грибоедова?
— Теперь на Грибоедова. Можно, я покурю? — и пассажир достал из кармана початую пачку «Парламента».
— Да, конечно. А можно сигаретку? А то у меня кончились…
Теперь оставалось самое главное — выбраться с Вержболовской. Ледяная дорога блестела в свете фар, и перед близким чёрным горизонтом изгибалась, забирая круто вверх. Сильно разгоняться из-за гололёда было нельзя, машину и на сорока километрах покачивало. Сашка ещё раз взглянул на лампочку почти пустого бака, и понял — с ходу этот подъём не взять, забуксует. Рука потянулась к селектору, поставить на «2», а то и на «L». А вдруг бензонасос опять забарахлит, при низком-то уровне?.. Неужели всё-таки придётся здесь остаться, после всего?
А пассажир, видя это, сказал:
— Езжайте спокойно, взберёмся.
И Сашка поверил, с опаской, но поверил. Руку, правда, переложил на ручник, чтоб не укатиться вниз, если всё-таки заглохнет, хотя толку от ручника на таком катке. Но пассажир настаивал:
— Езжайте спокойно.
Сашка нажал на газ, плавно, почти нежно, машина ухнула передком и начала взъезжать на подъём. Стрелка тахометра замерла на тысяче, а скорость — где-то на тридцати пяти, и ниже уже не падали. И нога ещё чувствовала запас по тяге. Как будто и льда никакого под колёсами не было, а сухой асфальт! Сашка подумал — может быть дело в перераспределении веса между осями? Да нет. Пассажир-то сел спереди. Да и бензина больше стать не могло…
Мысли в тот момент отключились как-то сами, и оставалось только держать ногу на педали и руки на руле. Машина шла ровно и спокойно, двигатель утробно мурлыкал, и впереди, за лобовым стеклом всё шире становилась полоса иссиня-чёрного, с белой рябью, ночного неба. Они выбрались.
Сашка выдохнул — наверное, слишком шумно, и тем привлёк к себе внимание. Пассажир внимательно на него посмотрел.
— Чудеса какие-то, — пробормотал Сашка, — С тридцатки на такую горку забрался.
— Надо верить, — улыбнулся его собеседник, — и вообще, и в то, что делаешь. Поэтому вы сюда всё-таки доехали.
— Хм, это моя работа, пассажиров возить, я её и делаю…
— Да, да! Вот, представьте себе, что вы после этого заказа пошли бы к хозяину вашего таксопарка и потребовали премии за гололёд. Странно, да?
— Так у нас вообще нет премий, даже зарплаты нет. Только комиссия за заказы, и всё. А вы это к чему вообще? — вопрос пассажира и правду казался ему не к месту.
Но ещё более не к месту был ответ:
— Ну как, показать на примере. Разные люди по-разному понимают, кому-то надо сказать прямо, кому-то объяснить наглядно.
— Мне как-то один буддист что-то такое говорил, про степени понимания, или что-то такое — вспомнил вдруг Сашка, и пассажир вместо ответной реплики только разочарованно повёл бровями.
Дальше, за поворотом и неработающей заправкой, начинался город, и, может, впервые в жизни Сашка с такой радостью возвращался в него. Он даже не сразу вспомнил, что так и не закурил, пока пассажир не дал ему зажигалку.
— Спасибо, — он затянулся с наслаждением, смакуя едкий дым, разгоняющий усталость из мышц и жил, — Ну и погодка, блин… Когда уже эта метель кончится? Или не кончится, как в «Послезавтра», помните? Вот так конец света настанет, а сам не заметишь.
Тут Сашка понял, что всё-таки погорячился, подумав, будто сам не лезет к клиентам с разговорами. Но пассажир, конечно, думал о другом — он смотрел в окно, ритмично стряхивая пепел с сигареты, и иногда поглядывая на своё отражение в боковом зеркале.
— У вас ведь есть глаза, есть уши — значит, увидите и услышите.
— Ну что ж, — произнёс Шарандин со странной для себя самого обречённостью в голосе, — настанет, так настанет. Мне его тут обещали недавно, прямо домой приходили, сильно мы, мол, загрешились. Ну и ладно. Устал уже, как труп, с этой погодой, хоть на том свете отдохну.
Пассажир долго ничего ему не отвечал. И лишь километр спустя, у перекрёстка Алапаевки с Декабристов, там, где метро «Юбилейная» вдруг — ни с того, ни с сего — произнёс:
— А может, и не настанет пока? — это было сказано не то с вопросом, не то с утверждением, — Вы же за мной приехали всё-таки. Уже не всё так плохо…
В первом часу ночи пробки, наконец, рассосались. Белый позёмок бежал вдоль разметки, присыпая расчищенный было за день, бурый от песка и соли асфальт. В створе Константиновской улицы, у самого горизонта, светилась всеми ёлка, огромная и раскидистая, похожая на египетскую пирамиду. Фонарные столбы обросли гирляндами, растяжки поздравляли с наступающим Новым годом, витрины горели жёлтым и красным… и почему за весь день Сашка этого так и не заметил?
Машин стало так мало, что удалось с широченной Константиновской повернуть налево на Грибоедова прямо под зелёный сигнал светофора. Пассажир попросил высадить его у первого же дома, там, где был ночной магазин.
— Четыреста рублей, — Сашка не стал просить чаевых.
Он пересчитал деньги, и зачем-то протянул этому странному пассажиру руку.
— Спасибо большое! А то бы я без вас, наверное, не выехал. С наступающим!
Тот пожал руку молча, только улыбнувшись едва заметно. А потом сказал, уже из-за открытой двери:
— Я вас, может быть, ещё вызову. Удачи на дороге! — и ушёл, так и не уточнив, кого именно «вас» — такси Nord или Шарандина лично.
И тут по всему Сашкиному телу разлилась такая жуткая слабость, что он понял — ни одного заказа он больше сегодня не выполнит. Более того — даже домой он поедет на метро. Даже ещё более — не домой, на другой берег, а к Насте. К ней ближе. И ещё очень не хотелось ложиться спать одному.
Поезд метро, последний уже, следовал в депо, до станции «Овинище», а не до «Павловской», как обычно, но Сашке дальше было и не надо. На «Нижегородской» в вагон вскочил бомжеватого вида мужик, раздетый по пояс — и, выскочив точно на середину, закричал:
— Покупайте билеты в театр! Уникальное представление, всего один раз! Покупайте! Покупайте бли… билеты!
Он перекрикивал грохот поезда, но никто его не слушал, и, наверное, не послушал бы, даже если бы он в самом деле что-нибудь продавал.
— Женщина, вот возьмите билетик!
— Молодой человек, пригласите девушку на постановку!
— Мужчина!..
— Мужик, — сказал ему кто-то, — отвали уже. А то ментов позову.
Бомж ударил себя кулаком в грудь — так сильно, что закашлялся:
— Вы тут сидите в своих телефонах! Вы бухаете, ваши дочери бл*дствуют! А я! Я продаю билеты в театр! На уникальную постановку!!! И она вас найдет, даже если вы не придёте!!!
Поезд тряхнуло, динамик вкрадчивым женским голосом сказал: «Станция «Октябрьская», и несчастный выпал прямо на платформу, в открывшуюся дверь.
Настя жила в длинной, похожей на извившуюся змею, девятиэтажке на 1-м Овинищенском проезде, между площадью Энтузиастов и обширной лесополосой. Дом этот стоял на пригорке, открытый всем ветрам, и поднимаясь по обледенелой лестнице, Сашка вглядывался в окна на седьмом этаже — потому что дозвониться так и не удалось. Их, этих окон, было три — в гостиной и спальне свет был погашен, но кухонное окно, маленькое, квадратное — светилось масляно-желтым, и от этого света усталость разливалась по телу ещё сильнее.
Звонить в домофон Сашка не стал, комбинацию он знал и так, и хотел устроить подобие сюрприза. Но дверь ему не открыли — ни по звонку, ни по стуку, ни по пинкам. Сашка приложил к двери ухо — внутри было тихо. Открыл щиток — счётчик двести шестой квартиры с еле слышным треском наматывал на ось тысячные доли киловатт-часов. И трубку Настя не брала. А вскоре телефон и вовсе стал недоступен.
Сашка спустился на пролёт вниз, и сел прямо на пол, у батареи. Сухое, пыльное тепло расслабляло спину, выключая сознание, и он не заметил, как заснул.
Ему снился какой-то праздник — то ли детский утренник, то ли свадьба, то ли новогодняя пьянка. Где-то в углу стояла большая ёлка, возле которой толпилась куча народа, знакомого и нет. Тут была и Настя, и толстый Жорик, и Сашка Цыган, и злой кудрявый парень с Тургенева, и — отдельно от остальных — стоял рыжий пассажир с Вержболовской и смолил свой «Парламент». Постоянно прибывали новые гости, некоторые въезжали в зал прямо на обклеенных, при шашечках, машинах, как, например, Толя с «Дербенёвской», и машина агрегаторов тотчас же исчезали, будто их и вовсе не было, а на обычные такси какие-то девушки в одинаковых белых блузках навешивали гирлянды, и к зеркалам прилаживали ёлочные шары. Стоял ужасный шум, все говорили со всеми, и никто никого не слышал, даже Иру, которую почему-то все обходили стороной. Сашка пытался приблизиться к Насте, но не мог продраться сквозь толпу, и в итоге оказался рядом с пассажиром с Вержболовской, и тот молча ему улыбался. Потом Настя подошла к нему сама, и что-то начала говорить, но вместо её голоса Сашка слышал только рингтон своего мобильного.
Он проснулся, и помотал головой, едва не стукнувшись о батарею. Пришла смс-ка. Писала Настя: «Солнце если ночью будешь проезжать мимо посмотри свет на кухне я кажется забыла выключить. Я на смене буду в 5 приезжай утром. Целую». Ах, вот оно что… да, можно было и догадаться.
Сашка посмотрел в окно. Снег продолжал падать, но ветер почти улёгся, и едва посвистывал в щелях бетонных стен. Могучий город замер в короткой ночной полудрёме, люди не ходили по улицам, машины не ездили, и только красно-белые, в бордовых гирляндах огней, трубы ТЭЦ-7, что в Жостерово, выдыхали в черное небо густой белый дым. Где-то вдалеке бабахнул салют — невидимый, но слышимый, как дальняя летняя гроза.
Сашка ещё раз посмотрел на экран смартфона. Три двадцать пять. Он, конечно, дождётся Настю — осталось уже недолго. Он снова сел на пол, поудобнее навалившись на батарею, и закрыл глаза. Там, на виденном им празднике, было суетно, но как-то хорошо. Вдруг, если он уснёт сейчас, ещё успеет туда вернуться?
