В этом рассказе Алины Гребешковой умело соединены реалистический и мистический пласты. В реалистическом – характеры героев, показанные через живые обрывистые реплики диалогов. Мистический соткан из намёков, совпадений, неадекватных реакций встреченных персонажей. Но главное – в рассказе нет нарочитого желания автора напугать нас. Страх проникает в текст естественно и властно.
Андрей Тимофеев
Алина Гребешкова. Родилась в Башкирии. Журналист. Автор книг: «Заповеди newандертальцев» (Уфа, 2010), «Память рыб» (СПб, 2019). Публикации в журналах: «Русское эхо», «Лед и пламень», «Литсреда», «Бельские просторы», «Дон», поэтические сборники: «Уфимский полуостров», «Подворье» (Прага, 2019). Гран-при Шестого фестиваля молодежной поэзии «Мяуфест» (Уфа, 2014). С 2019 года живёт в Нижнем Новгороде.
Алина Гребешкова // Шкавырна
– Нету ничяго, и тосковать некому, – прошамкал старик, закашлялся, сплюнул слизь на сухую землю, вытер рукавом лицо.
– Как ваша деревня называется? До Шкавырны, – Сашка отбивала паузой каждое слово, игнорируя неприветливость старика, – далеко?
– Быштро едешь – тихо понясут, – ответил старожил, прищурившись подслеповато на солнце.
Он сидел на лавочке возле деревенского магазина, крышу которого подпёрла потёртая табличка, возвещавшая: «Продукты». Двери и окна хозяева забили ветхими досками. Старик опирался на палку, вырезанную из старого обрубка дерева, густые брови нависали над лицом, скрывая глаза, борода запрятала рот, звуки застревали, теряясь в седых волосках, как в непролазной ветвистой чащобе. Сашке подумалось, так и рисуют в детских книжках хозяина леса. Улыбнулась. Сколько ему? Лет восемьдесят, если не больше, вот и набивает себе цену.
– Оттудова прядёт, – старожил указал на пыльную дорогу, блуждавшую среди разбросанных домишек.
– Дед, ты слышишь?! До Шкавырны, как доехать? – не выдержал Андрей.
– Чай, не глухой Игнатьич! – старик замахнулся палкой. – Забярёт каждого. Ходили сильные. Где они? – не ожидая ответа, мрачно продолжил: – Кто прялку брал – жизнь оборвал. Кто воду пил – душу потярял. А у тябя заместо сердца тина чёрная! Гинешь в болоте!
– Все там будем, – спокойно ответил Андрей. – Ты бы, дед, берёг себя. На солнышке вредно сидеть, – повернулся к Сашке: – Поехали, сами разберёмся! Достал уже, ненормальный! Пару снимков сделал, хватит тебе, – он докурил сигарету, отлаженным движением втоптал окурок в землю. – Шесть тысяч! Это что деньги, что ли? На бензин половина уйдёт. Вот и шатайся за эти крохи по солнцепёку. Ещё москвичи… Жлобы, вот они кто! Может, ты больше попросишь?
– Гляй-ка! – Оглоед, тьфу! – старик невозмутимо сплюнул в сторону.
– Остынь, отец, – резко оборвал Андрей. – Не твоё дело!
– Андрей, перестань! Договорились же, сделаем хороший материал, ещё заказы будут, – Сашка пожалела, что связалась с ним, чувствовала же, что так и будет. Но найти летом, да ещё и в выходные, свободного фотографа – сложная задача, кто на свадьбе, кто шашлыки жарит, а кто в запое. – Скажите, пожалуйста, как на трассу выехать? Интернет здесь не ловит, – она раздражённо посмотрела на спутника, но тот сделал вид, что копается в фотоаппарате и не замечает её.
– Проваливайте, откудова пришли, – пробубнил старик.
Утром Андрей сказал: «Старый навигатор загнулся, так поедем. У местных узнаем дорогу, если что». Отъехали от города сто с небольшим километров, свернули на просёлок и два часа кружили среди полей, не понимая, где находятся. Никого. Ни автобусной остановки. Ни указателей. Если бы они не заблудились, то Сашка бы ощутила запах тёплой травы, услышала стрекотание и жужжание в воздухе, крики птиц, круживших над полями, – всё, о чём, вспоминают горожане, зажатые в тесных «муравейниках». Но она злилась и слышала лишь бормотание: «Маршрут бы нормально составила. Распечатать карту мозгов не хватило? У баб топографический кретинизм в крови, походу! Вот теперь из-за тебя блуждаем! Бензин только зря жгу». Напряжение нарастало. Её коробили и не слова вовсе, Сашка привыкла и к ругани, и к унижению, а то, как Андрей произносил их: со злостью и нажимом, будто втаптывал окурок в землю, не защититься.
Выдохнула. Во-первых, нужны деньги, во-вторых, нужны деньги. Она уже второй месяц сидела без работы, выгнали из очередной редакции – не ужилась с начальством. Внезапно Андрей, как ни в чём не бывало, хлопнул её по плечу: «Говорил же, со мной не пропадёшь». Он указал пальцем на крыши домов, проглядывавшие сквозь лысый лесок.
Теперь же стояли они перед стариком, будто малые дети.
– Гля! – закричал старик. – Колотовка! За вами пришла, – он захохотал.
По пыльной дороге к ним неслась женщина. Сашка почувствовала, как по коже побежали мурашки, тут же отбросила страх в сторону, как мячик: «Прав Андрюха, дед-то умом тронулся».
– Напужались? – запыхавшись, спросила пожилая женщина, она была не по погоде одета в длинное платье и чёрный платок, лёгший тенью на лицо. – Смотрю в окошко, ба! Гости в Малой Кувербе, дай-ка поздороваюсь. Вы его не слушайте! Совсем плохенький стал Игнатьич. Ишь, взбеленился!
Она подошла к старику и ударила его по руке, тот сжался, будто нашкодивший кот, и уже через секунду блаженно улыбался, никого не узнавая и ничего не видя: «Смирно сиди, старый! Ты здесь не хозяин!»
– Это родственник, что ли ваш? – спросила неуверенно Сашка, чтобы поддержать разговор. Её удивила грубость незнакомки, но она решила не влезать в отношения местных жителей.
– Игнатьич всей Кувербе – и отец, и дед, – неопределённо сказала обитательница деревни. – Сказочник! – она замахнулась на старика, как на бешеную собаку, но не тронула. – Вы что здесь потеряли?
– В Шкавырну едем, – нетерпеливо ответил Андрей, – подскажете дорогу?
– Журналисты мы, – добавила Сашка. – Статью про ваши места пишем, легенды заброшенных деревень собираем.
– Конечно, конечно, всё подскажу, – закивала головой женщина, – километров десять не доехали. Только что там делать? Пару домов, может, осталось, если в землю не ушли. Какие легенды? Про леших, что ли? – она загоготала. – Это вам любая бабка нашепчет.
– Нет, местные легенды, – перебила Сашка. – Я читала, в девяностых в Шкавырне пожар был и последняя семья сгорела. Слышали про это? Подожгли, говорят, вместе с проклятой деревней.
– Ой, насмешила, девонька! Понапишет ваша братия небылицы, а народ верит, – фыркнула женщина. – Пожар, может, был, а может, не было. Может, ребёнок со спичками заигрался. А может, начесали злые языки, кто теперь узнает? Вот людей там точно нет, давно уехали, пропали. В наши края даже автобусы уже не ходят. Только шальная молодёжь порой наезжает, ищет что-то, клад, наверное.
– Клад? – хрипло переспросил Андрей. – Много находят? От монеток я бы не отказался! А может, где иконки припрятаны?
Сашка цыкнула на него, а местная жительница отрезала:
– Давно уже всё в округе растащили, чтоб у них руки отсохли! Наличники поснимали, дома перерыли. А в нашу Кувербу никто не сунется! Хотите чаю? – внезапно предложила она.
– Нет, нам бы воды, и поедем, – ответил Андрей. – Жара-то какая!
– Так давай я вам из колодца наберу, холодненькой, а чистая какая! Вы, городские, никогда и не пробовали такой воды, – натужно улыбнулась женщина. – Вон там, видишь, с серой крышей – мой дом.
Андрей взял из машины пустую бутылку и пошёл за ней. О Малой Кувербе Сашка ничего не слышала, на карте деревушка ей не попадалась. Когда они вернутся, надо расспросить, решила девушка, но тут же вспомнила вымученную улыбку местной жительницы. А что ты хотела? Городские. Чужаков в деревне не любят, вот и встречают с недоверием. Хорошее отношение ещё заслужить надо. Сашка лениво разглядывала улицу. Ветхие избы. Древние деревья. Тишина тревожила: ни мычания коров, ни лая собак, ни крика петуха.
– Только дачники, что ли, приезжают? – не выдержала Сашка затянувшегося молчания. – Много местных осталось?
Игнатьич будто спал с открытыми глазами. Девушка сделала шаг навстречу, её внимание привлекла палка, которую старик крепко держал в руке. Она разглядывала тонкие линии, вырезанные на поверхности дерева, похожие на трещины, вблизи же оказались они фигурками то ли коней, то ли оленей, символично изображенными, будто создала их фантазия забытых предков.
– Уж ты болотцы зялё, ты гори болотцы зялё, – запротяжничил старик, его голос ширился, летел в небо, казалось, что позади него хор деревенских женщин, выжженных вековой скорбью: – Вы слятайтеся, серы пташкы, вейте гнездышкы во поля!
Сашка вслушивалась в песню, не понимая смысла. Поначалу она испугалась той тоски, что накинулась на неё, потом же впустила чувство внутрь, нашла ему место, будто оно, забытое, всегда и было с ней.
– Игнатьич всё чует, – закаркал старик, – хоть глаза мяня и покинули.
Сашка заглянула ему в лицо. Густая пелена окутала зрачки туманом. Седые ресницы не двигались. Она завороженно смотрела на серую планету, всё глубже погружаясь в её тёмные воды, упала в колодец, захлебнулась страхами, заблудилась в густом ольшанике плачущей и голодной девочкой. Неведомая сила сжала руку, и нет уже ни сил, ни радости. Глаза заволокла тина. Она хватала руками воздух, но болото засасывало, забиралось в лёгкие – не откашляться. Поддалась натиску, смирилась, а со смирением и задышала. Мутные воды успокоились.
Пахло горькими травами. Она хотела приподняться и утонула в кровати, пружины протяжно задребезжали. Голос причитал: «Буди бяде, буди». В полумраке с трудом разглядела старушку в тёмном платке, отбивавшую лбом деревянные половицы. Со стены, прищурившись, смотрел олень, в углу белела печь, возле кровати – прялка. Протянула руку, потрогала облако шерсти – мягкое, тёплое, настоящее. Оборванная паутинка нитки едва колыхнулась.
– Мати-зямля, забяри боль-хворобу у чада людины Анастасии, всякой тварины отдай. Тако бысть, тако еси, тако буди!
– Воды, – попросила тихо, не узнав свой голос.
Старушка бросилась со слезами:
– Настюшка, живулешка! Запужала мя! Дяржи, пей помалешку! Что ты на болоте-то потяря-я-яла?!
Силилась объяснить, перепутали с кем-то, отбрасывала чужие руки. В пожилой женщине оказалось сил больше, укачивала, нашёптывала: «Отдай, навь, не твоя! Запряди нитка, застучи прялка. Вярнись домой!»
Отмахивалась от слов, но накинули сверху покрывало. Вышла из тела. Со стороны наблюдала за происходящим, скрытым рябью: старуха нежно прижала голову маленькой девочки к груди, раскачивалась из стороны в сторону и замогильно затянула: «Красно солнышко ко западу двигается, моё дитятко в дорогу отправляется. Не убярягла!» Женщина оглянулась, посмотрела с ненавистью, вскинула рукой, и всё пропало. Но страх остался. Сашка сложилась пополам, дохала, отплёвывая из себя воду. Задышала. Услышала голос, уцепилась за него.
– Тёмная вода, – слова вылетали из стариковского рта пчёлами, – по следу пойдёт. Кого найдёт, утащит. Заплутала, девонька, нет тябе здесь места! Не оборачивайся спяной, – он указал на возвращавшегося Андрея и замолк.
Женщины с ним не было.
– Поехали! – Сашка кинулась к спутнику.
– Что случилось? Ты такая бледная!
– Не знаю, на солнце, наверное, перегрелась.
– Может, воды? Ледяная, полегчает, – Андрей протянул бутылку с водой.
Игнатьич ударил его по руке палкой. Бутылка упала на землю, покатилась, расплёскивая жидкость, которая быстро впиталась в сухую землю.
– Дед, ты сдурел? – взревел Андрей и кинулся на Игнатьича.
Старик улыбался, не пытаясь защититься.
– Брось! Не надо! – испуганно закричала Сашка, схватила парня за руку и потянула к машине, тот не сопротивлялся.
Автомобиль проехал метров десять, дорога упёрлась в овраг. Они мягко скатились в него, на горку же взобрались с трудом, буксуя в грязи. Когда Сашка оглянулась, над полем повисла марь, и ничего в ней было не разобрать.
– С тобой всё в порядке? – спросил со злостью Андрей.
– Знаешь, куда ехать?
– Тётка сказала, прямо по просёлку, там разберётесь, – он помолчал несколько секунд: – Жалко мне их, конечно. Деревня умирает, а старики с ума сходят. Женщина тоже не в себе. Я её спрашиваю: «Как вас зовут?» Молчит. Воду льёт на землю, не замечает, будто слепая. Жуткое зрелище! Как ты?
– Норм.
– Неделю назад случай со мной произошёл, может, поэтому и согласился с тобой ехать, – задумчиво произнёс Андрей, – решил в деревню смотаться, где у меня дед вырос, в этом же районе. Круги нарезаю, маршрут тысячу раз проверяю. Нет, деревни и всё! Вышел из машины, думаю, дай по полю пройдусь, ноги разомну. Солнце светит, птички поют. Красота! По траве пошёл. Трава, как трава. Поскользнулся. Упал. А это! Не поверишь! Не поле вовсе, а трясина! По щиколотку ушёл. Будто за ноги кто-то схватил. Думал, всё…
– А как выбрался?
– Не помню. Очнулся в машине. Сигарету выкурил. Успокоился. Почему попёрся туда, не знаю. Сидел вечером водку пил, деда вспоминал, и такая тоска взяла. Выть хочется. Семь лет, как его не стало. Думаю, а рвану! И рванул. А там уже, видишь как, ничего и не осталось. Дед ещё тот рассказчик был, он бы тебе понравился, – Андрей нервно улыбнулся и дотронулся до Сашкиной щеки, затем накрыл её руку ладонью.
– Почему ты не сказал, что дед у тебя отсюда? – спросила девушка, медленно убирая руку, поправила нервно прядь пшеничных волос.
– Приключений захотелось, – усмехнулся Андрей, – а отчитываться перед бабами не привык.
– Что он тебе рассказывал?
– Про болотницу, например, утаскивает она людей в трясину, а по ночам с прялкой играет, если нитку порвёт, то жизнь чью-то заберёт. Может, это она меня схватила? – глухо рассмеялся Андрей. – Любил он пугать, после его сказок я уснуть не мог. Ещё рассказывал про деревню-призрак, стоявшую на склоне оврага. Если подойти ближе, то рассеется она вместе с туманом. Дед говорил, видел её мальчишкой, а своим глазам доверять надо. Хороший был мужик, на судостроительном всю жизнь отпахал, можно сказать, там и умер. Смотри, – оживился он, – женщина идёт, сейчас дорогу и спросим!
Андрей притормозил, та тоже остановилась.
– Здравствуйте, – крикнул он. – Далеко до Шкавырны?
– Откуда вы? – спросила испуганно женщина.
– Из Малой Кувербы, – ответил Андрей.
Она судорожно перекрестилась и, не оглядываясь, быстро побежала по дороге. Сашка и Андрей разглядывали удаляющуюся фигуру, которая вскоре скрылась в густом кустарнике.
– Мда, деревня, – только и выдавил из себя Андрей.
Огромное поле тянулось ровно, будто безмятежный зелёный океан навечно слился на горизонте с небом и лесом. Сашка задремала, очнулась от крика:
– Достало всё! Рванём напролом, куда-нибудь выедем!
Низкая трава царапала пузо автомобиля. Машина скрипела, рычала, но шла. Сквозь бензиновое облако девушка уловила стойкий запах – цветение трав и сырость земли. Червень, отозвалось в Сашке. Солнечный удар? Видение? Бред? А если? Прав-да? В чём правда? То-то же. Духота давила.
Добравшись до ольшаника, Андрей заглушил мотор:
– Схожу на разведку.
Он захлопнул дверь и встревожил мух, набившихся внутрь, те всколыхнулись, задребезжали. Сашка вспомнила, как они выезжали из города.
Шесть утра. Андрей проверил технику для съёмок и завёл дряхлую «Деу Нексию». Сашка пошутила, выдержит ли лошадка? Андрей отмахнулся. В Шкавырне планировали быть к девяти утра, сделать снимки, пообщаться с жителями окрестных сёл, после пообедать на трассе и ехать дальше – Пенякша, Ащерна, Избылец…
– Ты злых духов собралась вызывать? – посмеялся Андрей, когда услышал названия деревень. – Откуда они взялись?
Москвичи возникли внезапно несколько дней назад, им нужен был «ещё вчера» материал о заброшенных деревнях области с местным колоритом. Платили, на удивление, много, но и требовали высокое качество. Она покопалась в Интернете. В области покинутых деревень было немало – больше трёх тысяч, но легендами зажили лишь избранные. Знакомые фотографы ехать отказались: «Позвони Андрюхе Лобастову, от шабашки точно не откажется». Лет пять назад Сашка работала с ним на одном новостном портале, он многому её научил, а потом пришлось отбиваться от его настырных ухаживаний, потому что Андрей, конечно, профессионал, но чувств не было, да и характерами не сошлись бы. Иногда она встречала его на журналистских пьянках, но общение дальше «привет, как дела» не строилось.
Сашка посмотрела на телефон, время приближалось к двенадцати, связь не ловила, вышла из машины.
– Андрей! – прокричала она. – Андрей, – позвала снова.
– Хррррр!
Что-то крепко схватило Сашку за лодыжку, девушка громко взвизгнула и обернулась, готовая дать отпор.
– Вот, дурёха! – от смеха Андрей держался за живот. – Ну, ты вообще! Видела бы ты свои глазища!
– Ты с ума сошёл? – Сашку трясло, она набросилась на него с кулаками:– Идиот! – от испуга закончились слова.
– Реакция есть, дети будут, – с философским видом изрёк Андрей, лениво уворачиваясь от ударов. – Долго же ты! Думал никогда из машины не выйдешь. Смотри-ка, оживилась, в себя пришла, – хохотал он.
– Поехали домой!
– Ты чего?!
– Ничего!
– Не глупи! Зря, что ли, мотались? Садись в машину, – примирительно сказал Андрей. – До Шкавырны километра три осталось.
Просёлочная дорога петляла между густых деревьев, ветви царапали крышу автомобиля.
– Хорошо хоть дождей давно не было, – сказал Андрей, – как-то поехали с Леркой шашлыки жарить на речку. Кто ж знал-то, что дорогу размыло?! Так и сели боком в грязевое болото. Пришлось пешком топать до ближайшей деревни. На старенькой «Ниве» только к ночи нас и вытащили. Лерка со мной несколько дней не разговаривала. А что обижаться-то, не я же эту грязь придумал. Ты-то почему надулась?
– Не хочу с тобой разговаривать.
– Вот и она моих шуток тоже не понимает, – продолжил Андрей. – Как чайка вопит: «Дай, дай, дай». Разведёмся, походу. В телефоне торчит постоянно: то чаты, то подружки, готовить бы лучше научилась. Да, я бухаю. А она молчит! Хоть бы поорала, что ли, для приличия. Вот ты, как со своим мужиком проблемы решаешь?
– Ни твоё дело, – огрызнулась Сашка. – Я в твою жизнь не лезу, и ты в мою не лезь. На дорогу смотри!
– Извини, если обидел. Не хотел, честно!
– Если бы я была на месте Лерки, – прошипела Сашка, – давно бы с тобой развелась. А она терпит тебя, жалеет, наверное.
– Злая ты, – насупился Андрей.
– Как люди ко мне – так и я с ними. Нового ничего не придумала.
– А ты добрее будь!
– С какой стати! Ты мне должен, нет, ты мне должна. Делёжка и перетягивание каната. Дружить? Да. Спать? Можно. А всё остальное… Зачем?
– Любовь. Слышала такое слово? Семья?
– Насмешил! Любить… Меня, знаешь, как тётка воспитывала? Била за каждое движение. Всем бы такую семью!
– А родители где были?
– Погибли, в пожаре сгорели вместе с бабкой.
– Прости, не знал.
– Да ладно, мне года четыре было, ничего не помню. Где, как, почему – тётка не рассказывала, – Сашка усмехнулась, – когда при смерти лежала через знакомых передала, чтобы на похороны её не приезжала, будто я собиралась.
– Не повезло, конечно. Ты про других родственников пробовала узнать? – не успокаивался Андрей, – Макошина – фамилия-то редкая!
– Отстань, а?! Я даже не уверена, что здесь родилась, – оборвала девушка. – Наконец-то! Добрались.
Дома чернели крышами, будто неведомые существа открыли пасти с гнилыми зубами. Указателей не было, Сашка доверилась внутреннему чутью – это Шкавырна.
– Сыростью тянет, – Андрей закашлялся.
Дорога петляла среди извилисто-уродливых кленовых зарослей – чужеродцы быстро захватывают брошенную землю. Андрей медленно объезжал рытвины. Лужи заволокла тёмно-зелёная пленка. Сашке показалось, она когда-то была здесь. Но покинутые деревни похожи друг на друга, как сёстры: те же пустые глазницы, та же тишина, тот же прогнивший дух деревянных домов. Она скомандовала:
– Теперь нужно свернуть налево, к той горке!
– Зачем? – удивился Андрей. – Ты это в Интернете прочитала?
– Не спорь!
Ехали медленно, разглядывая дома, лёгшие на землю и торчавшие в небо переломанными костями – остовами. На разлапистом дереве Сашка заметила привязанную покрышку, которая раскачивалась из стороны в сторону, будто ребёнок только что спрыгнул с нехитрых качелей. Ветра не было.
Дорога поднималась к солнцу. Машина, чихая, с трудом взобралась на небольшой холм. Сашка увидела внизу три дома, стоявших друг от друга на небольшом расстоянии. Время их не тронуло. Не зря сюда тащились.
– Да! – только и выдохнул Андрей, переключая скорость.
Когда вышли из машины, фотоаппарат радостно затрещал. Сашка разглядывала ветви папоротника, устремившиеся по желтым пилястрам к крыше, золотых оленей, их рога тонким ажуром ветвились по наличникам, перепрыгнув на зелёный мезонин, образы животных обрастали деталями – ромбиками, кружочками, треугольниками. Сашка подошла к литой калитке, потрогала тяжёлый амбарный замок:
– Не заржавел даже.
Андрей задумчиво оглядел дома:
– Почему мы сюда поехали? Столько деревень заброшенных в области, а ты выбрала Шкавырну.
– История понравилась, – усмехнулась Сашка. – Говорят, чувствует деревня всё – и злые умыслы, и тайные желания. Поманит, раззадорит, а в обмен душу заберёт.
– Ты перегрелась?!
– Ничего отсюда брать нельзя, а иначе проклят будешь.
– Красивую сказку придумала, – усмехнулся Андрей, – москвичам точно понравится.
Сашка не выдержала и рассмеялась:
– Давай обойдём дом со двора.
Осторожно ступая сквозь крапиву, они пошли вдоль забора, но упёрлись в колючий кустарник, стоявший живой стеной, через него дом не проглядывался.
– Слушай, а может, они приезжают, хозяева-то? – поделился сомнениями Андрей, когда они вернулись к дому и сели на скамейку.– Краска не облезла. Всё чистенько. Не похожи дома на заброшки. А мы как воришки здесь шастаем.
– Может, – согласилась Сашка. – Давай с фотками закончим и поедем. Вон тот дом, крайний, он какой-то другой.
– Иди пока.
Андрей, присев на корточки, усиленно перебирал траву.
– Что потерял?
– Скорее, нашёл.
Он очистил грязь с округлого предмета:
– Пятак. Имперский! Тысяча восемьсот. Дальше не разобрать…Штук двадцать отвалят, не меньше! Вот находка! Находище! Одной монеткой всю поездку можно отбить.
– Выкинь! – закричала Сашка.
– В смысле выкинь? Ты чего?
– Ничего, – буркнула девушка, – делай, что хочешь!
Она побежала по дороге, не оглядываясь. Андрей догнал Сашку, схватил грубо за руку:
– Я не собачка, чтобы бегать за тобой! Мне твои эмоции побоку. Ведёшь себя так, будто мы женаты лет десять!
– Отпусти, мне больно! – отчаянно завизжала Сашка и с трудом вырвала руку: – Я тебе сказала, нельзя здесь ничего брать!
– Придумала сказку и сама в неё поверила?
Сашка, молча, направилась к избе, забора не было. Дом не украшала резьба, он был скромен, будто младший сын среди богатых братьев на свадьбе. На стенах звенела брошенная домашняя утварь. Ступеньки слились с землёй. Дверь нараспашку. Она переступила порог, чувствуя за спиной сопящее дыхание Андрея. Закашлялась, закрыла лицо и, путаясь в липкой паутине, пробежала тёмные сени.
Свет едва пробивался сквозь грязное стекло. Пыль, встревоженная неожиданными гостями, закружилась в затхлом воздухе. Дом молчаливо застыл в ожидании хозяев. Андрей прошёл во вторую комнату.
– Иди сюда, – крикнул он Сашке. – Смотри! Прялка! Ни одной трещинки! Век девятнадцатый, не позже, – провёл пальцем по деревянному телу и наступил на педаль, колесо заскрипело.
Сашка завороженно смотрела в круговорот, в голове закрутилась фраза: «Быть бяде». Она повторяла её заклинанием, искала смысл, не понимая, почему от неё веет холодом.
– Нам нужно ехать, – Сашка потянула Андрея за ремешок фотоаппарата, висевшего у него на шее. – Мы отбились от графика! А давай в город вернёмся? Я устала. Ты тоже. Тебя Лерка дома ждёт!
– Да?! Ну, уж нет, – хмыкнул Андрей и рухнул на застеленную кровать с башенкой подушек, накрытых тюлем. – Теперь командовать буду я!
Пружины под его весом тревожно задребезжали. Он уставился вверх, затем резко вскочил и убежал в первую комнату:
– Как чувствовал!
Сашка бросилась к нему и увидела, как Андрей взобрался на лавку и с торжествующим видом достал из угла под потолком предмет, завёрнутый в тряпицу. Долго разглядывал находку, не решаясь вызволить её из плена, шёпотом произнёс: «Тяжёлая, кажется, дуб». Он бережно развернул трухлявую ткань и разочарованно кинул доску на стол: «Дешёвка!»
Изображение поело время, но с детства знакомый Сашке образ читался: в золотистом небе обнаженный седовласый старец воздел руки в молитве. Тётка почитала Василия Блаженного, повторяя, как в бреду, защитит от огня, а может, она и была сумасшедшей, девушка не знала. В левом углу краска ощерилась. Сашка невольно подцепила её длинными ногтями, и слой письма отскочил, обнажив у старца адописный лик с хищным оскалом. Внутри что-то треснуло. Она испуганно выронила доску, та упала на пол и гулко раскололась.
– Дура! Ты что натворила? – раздалось за спиной, и резкий удар сбил с ног.
Андрей подобрал отщепины, прижал их к груди, гладил, убаюкивал:
– Я вас с собой заберу. Склею! – рыдал он навзрыд, как обиженный ребёнок, тут же зарычал, – её здесь оставим, никто не найдёт. Да, она мне нравилась. Но это её выбор.
Огненно-рыжая борода двинулась на Сашку. Она попыталась отползти, спрятаться, как в детстве, в тёмный уголок, не веря в происходящее – открыть глаза, проснуться. Но руки схватили её, поволокли за волосы по полу. Ледяная вода обожгла глотку, устремилась в лёгкие, заполнила их. Пыталась вдохнуть, цепляясь за уходящее сознание, но в нём уже не было ни Андрея, ни Сашки. Где-то вдали застучала прялка:
– Настянька, живулешка! Вярнулась!
