Вадим Месяц – автор, знающий этот мир и хорошо в нем ориентирующийся. Он никогда не остается в рамках какой-то одной традиции или стилистики, выражая суть своего поэтического видения посредством самых разнообразных творческих приемов. Он имеет широкий диапазон творческого инструментария и отлично применяет его для создания цельной поэтической картины. Одно неизменно – даже в самом экспериментальном его тексте чувствуется присутствие глубокой личной эмоции, мощной суггестивной составляющей. В стихах ли, в прозе, – Вадим умеет рассказывать истории. Но в каком бы жанре он ни писал, каждая из этих историй – лирическая баллада, где всегда актуальны вечные темы о любви и смерти.
Яна-Мария Курмангалина
Вадим Месяц (1964). Поэт, прозаик, руководитель издательского проекта “Русский Гулливер”. Член союза Российских писателей, союза писателей Москвы, Международной федерации русских писателей (Мюнхен), Нью-Йоркского отделения ПЕН клуба «Писателей в эмиграции», «Международного ПЕН-центра» (Москва), председатель комиссии «Центра современной литературы» при научном совете РАН. Стихи и проза переведены на английский, немецкий, итальянский, французский, латышский, румынский, белорусский, польский и испанский языки.
Вадим Месяц // Время для самоубийц
ЭЛЕГИЯ
Евгении Риц
Олени проходят сквозь лес, и краем заходят в твой сон,
и он обретает свой вес, как мясом груженый вагон.
Солдаты несут на руках по полю бревенчатый сруб:
на окнах — фиалки в горшках, дым валит из низеньких труб.
Кто в доме страдает свой век, кто ржёт над страданием его,
засохший жуёт чебурек, чьё твёрдое тело — мертво?
Зачем я пространству родня, а времени только — жратва?
Оно поглощает меня, как в джунглях скульптуру трава.
На встречу парада планет ты должен добраться пешком.
Но порохом пахнет рассвет, и тёплым парным молоком.
Мурашки бегут по спине, катаются россыпи бус.
На желтой барханной волне взлетает чумной сухогруз.
Голландцы мазюкают плоть, монголы — круги из песка.
Чтоб страсти в себе побороть, нам необходима тоска.
Но нет в моем сердце тоски, бессмертная похоть одна.
Она выполняет броски и тянет до самого дна.
Домысли изгибы бедра и дрожь оголенных ключиц.
Ободрана с веток кора, нет в мире животных и птиц.
Куда ты меня завела рука, что по локоть видна,
а дальше студеная мгла — ступенчатая пелена.
СВОБОДА
Какое время для самоубийц:
апрель, ноябрь, хмельной холодный ветер.
Луженой глоткой песни о любви
поют в подъездах. Шелестят газетой,
чтоб сделать в шутку шутовской колпак.
В развалку едет сумрачный трамвай,
опустошён, разбит, ветхозаветен.
И в двух вагонах вместо сотен лиц —
одно лицо, безбровое лицо,
оно черно, разбито до крови,
ее лицо, и чёрный глаз газетой
прикрыт, как полотенцем каравай.
О, музыка, замри и не играй!
Ты слышишься теперь из подворотен,
когда и подворотен в мире нет.
И Бога нет, остался только свет
для горестных уродцев и уродин,
а нам остался — безвоздушный рай.
И на руке — стеклянное кольцо.
И в голове догадка — ты свободен.
ИЗ БОЛЬНИЦЫ
1.
Когда осенью выписываешься из больницы и на улице ветер наполняет воздухом рот, и ты глядишь как пёс на чулки девицы, которая по Университетскому проспекту идёт. И ты понимаешь, что вместо аптеки можешь с нею зайти в кабак, чтоб узнать побольше о человеке, что носит на пальцах чёрный лак. Или гладить бездомную собаку, чтоб отвести от неё беду, и потом с нею вместе стоять на мосту, и от одиночества мять в руках хрустящую будто хлеб бумагу.
2.
Ночь зарастает дождём словно сорной травой, мне не пробраться к утру до соседнего дома, ни по прямой, ни по особой кривой, ни по моральному кодексу, ни воровскому. Сердце стучит, что надуманны наши дела. Мне не дождаться признанья и явки с повинной. Что мне до них, если жизнь очевидно прошла с псом Артемоном и глупою куклой Мальвиной. Выучил азбуку. И составляю слова ловко как шахматы перед последней игрою. Есть пелена, но за нею стоит синева. Свет полыхает над городом как за горою.
УТРО
Руки во тьме пытаются кого-то обнять.
Ищут женские волосы, губы.
Рот начинает изъясняться на английском и итальянском,
хотя кроме grazie mille я ничего не знаю.
Я просыпаюсь и думаю, какие нежные слова помню
на немецком, польском, португальском.
Хлопаю рукой по соседней пустой подушке и смеюсь.
Утром из-под кровати выползает кот Чарли
и садится мне на голову, чтоб я выпустил его во двор
ловить мышей и птиц, и я говорю ему по-русски:
Дай поспать ещё чуть-чуть, дурак.
ПАРИКМАХЕР
Скажи как постригают перед казнью
блудливых баб; старух, спаливших церковь;
детей, укравших порох?
Их просто обривают под машинку
или стригут под музыку Вивальди?
Как происходит стрижка лошадей,
пред тем как подвести их к гильотине?
А как снимают сапоги с медведя?
А лапти с медвежат?
Ты, мама, несомненно это знаешь,
работая в цирюльне палача.
И волосы домой несешь в охапках,
чтоб украшать сады и плечи.
Мы привыкаем к этой красоте,
сравнимой со свеченьем солнца или сена,
не знаем топоров и лезвий.
Мы от рожденья в чем-то виноваты.
И отвечать придется.
УАЙНХАУС
Если кого и жалко, то Эми Уайнхаус.
Что делать в Лондоне, если не пить?
А она ещё пела,
схватившись за микрофонную стойку,
жевала жвачку, чтоб не сблевнуть.
И улыбалась.
Сколько подобных девок я перетаскал
на руках до дома, раздел,
укрыл полушубком, поставил тазик у койки.
Я и сам был таким,
когда не мог остановиться и пил,
исполняя какой-то священный долг,
хитря и пряча бутылки
в постельном белье.
Попробовал бы кто меня пожалеть
или сделать брезгливую рожу.
Ничего вы не сделаете со мной.
Прошу уважать мой труд.
Ты оскорбляла своей фигурой
Царя Соломона.
Пела песню ему,
чтоб он перевернулся в гробу.
В вечность можно войти
с единственной песней. Спеть одну песню
и сдохнуть. Пусть за тебя допоют
примадонны с внешностью продавщиц.
