Искусствовед Дарья Тоцкая размышляет о природе галисийского магреализма, углубляясь в особенности языка и знакомя читателя с пишущими по-галисийски литераторами.
17 мая должен был состояться Día das Letras Galegas: День галисийской литературы. Праздник, традиция которого не прерывалась начиная с 1963 года. Учитывая, что на галисийском языке говорят не только в одноименной местности на атлантическом побережье Испании, но и в Великобритании, Бразилии, Венесуэле и других частях света, то и значение его выходит за рамки регионального – до мирового.
«Две сестры, как и все девушки в округе, проснулись среди ночи, и, не веря своим ушам, слушали небывалые напевы. А утром аккордеоны валялись на песке, словно тела утопленников».
Пожалуй, бессмысленно отрицать, что строки современного галисийского автора Мануэля Риваса отдают магией и поглощают читателя целиком (хотелось бы сказать даже: зрителя). И, пока рассудок тщится объять незнакомые, сложные образы, душа уже трепещет в узнавании. Корни этого трепета зарыты в саду на родине мастера и в самом языке – галисийском.
Галисийский язык прорастает прозой столетних съедобных каштанов – и мерно опадающей камелией катрена; он похож на лай большой местной овчарки: зычный и глухой, грубоватый и одновременно мягкий. Звонкий язык здесь не нужен, в вечно напоенном дождем воздухе звуки сами собой разносятся широко. Только такому языку, как galego, могло понадобиться целых 70 названий для дождя. Например, дождь, который длится несколько дней – balloada (баллада), дождь с северным ветром – boreas (Борей), а слово poalla и вовсе означает крошечные капли, сравнимые с мельчайшими обрезками шерсти, наполняющими воздух при стрижке овец.
Первоначальная сила образов, о потере которой сетовал в свое время Александр Потебня, из галисийского языка никуда и не исчезала. К galego следует относиться не как к наследию латыни vulgaris, и уж тем более не стоит воспринимать это как «очередной региональный диалект». Язык Галисии действительно обладает большим потенциалом на карте бессознательного, обретая ни с чем не сравнимый культурный код.
Галисия – автономное сообщество на северо-западе Испании, на юге граничащее с Португалией. Имя оно почерпнуло у некогда живших здесь кельтских племен – галлеков. Затем можно говорить о песнях-кантигах, создаваемых на старогалисийском (галисийско-португальском) языке, известнейшая из которых Кантига Х: Rosa das Rosas. В XIII веке король Кастилии, Леона и Галисии Альфонсо X избрал кастильский официальным языком двора, но в Галисии продолжали говорить на старогалисийском. Впоследствии у языка было несколько возможностей быть стертым с лица земли. В ХХ веке, по иронии судьбы выходец из местного города Ферроля, диктатор Франсиско Франко запретил преподавать родной язык в школах. Возрождение галисийского началось незадолго до смерти генерала, и сегодня в Испании существует государственный орган, занятый охраной этого языка. В России функционирует центр галисийских исследований в СПбГУ, приложивший руку к изданию антологии галисийской литературы на русском языке.
Но первый кризис был еще задолго до Франко, это Séculos Escuros, «Темные века» языка: с 1530 вплоть до конца XVIII galego выпал из использования в литературе и юриспруденции. И только в XIX веке последовало возрождение – Rexurdimento. Группа галисийских повстанцев была расстреляна, и тогда за дело взялись литераторы, обеспечившие формирование региональной идентичности. Бенито Висето опубликовал «Историю Галисии» в 6 томах, а двумя годами ранее Росалия де Кастро познакомила свет с поэзией – «Галисийскими напевами». Значение ее труда столь велико, что именно дата публикации «Напевов» (17 мая) до сих пор отмечается в регионе как День галисийской литературы. При жизни поэтесса подверглась обвинениям и насмешкам за то, что позволила себе писать на «языке невежд», а после смерти ее портрет оказался на испанских песетах. Справедливости ради, следует отметить и других причастных к возрождению галисийской литературы: Мануэль Мергия, Эдуардо Пондал, а в ХХ веке их дело продолжили Висенте Риско, Рамон Кабанильяс и другие. Вот некоторые из современных галисийских авторов: номинант Нобелевской премии, прозаик, публицист и поэт Ксос Луис Мендес Феррин, писательница-постмодернист Чус Пато, романист Сусо де Торо Сантос, а также уже упомянутый поэт, публицист и романист Мигель Ривас.
Почему же мировая литература должна благодарить галисийцев за сохранение galego? Язык этот обладает большим потенциалом в звукописи, он с готовностью демонстрирует силу и властность, только посмотрите на polbo (осьминог) вместо кастильского pulpo, feira (праздник, ярмарка) вместо feria, артикль la здесь заменяет a, который отсылает к английскому, и не спроста, сказывается кельтское прошлое, да и национальный галисийский инструмент – волынка.
Здесь все привыкли к волшебству явному, не скрываемому туманами, и к тому, что повествование может неприкрыто расплетаться на составляющие его нити. Местная реальность состоит из выдумок и философских отступлений, из мимолетных ощущений, из сегодняшних легенд, из пересыпанных густо паприкой снов. Ракушка – местный символ паломников – лишь подтверждает готовность галисийцев внимать загадке и пустоте, заключенной в самих словах.
«Он жевал гневные фразы, но они оставляли во рту горький вкус, вкус цикория», «сеньора двигалась плавно, как водяные часы», «в саду летал дрозд, будто вычерчивал черную пентаграмму», «на подоконнике у нее росла герань, и тот, кто видел Марию с улицы, мог подумать, что на неподвижную, как тотем, головку, сели красные бабочки» – это все замечает Мануэль Ривас. Отсылка к черной пентаграмме не случайна – в родном городе писателя А Корунье родился создатель карт Таро Папюс.
Первый поэтический сборник Риваса вышел в 1979 году («Libro de Entroido», или «Книга входа»), первый роман увидел свет в 1985 году (Todo ben», или «Все в порядке»). Одним из самых значимых его прозаических произведений считается «O lápis do carpinteiro» («Карандаш плотника») 1998 года. И хотя сюжет погружает в выстраданную этой страной историю времен диктатуры, расстрелов республиканцев и вынужденной эмиграции, главным ее богатством остаются буйно и рясно растущие образы. Примечательно, что Ривас не использует их в виде ширмы, которой мог бы отгородить (героев? читателя?) от прозаичности бытия, его внимания удостаиваются в равной степени и расцветшая мимоза, своим видом согревающая женщину, и тяга к пиву, и саднящий живот, «измученный крепкими залпами».
Галисийцы в его романах самозабвенно предаются странному: ловят в детстве улейных ящерок на удочку на сверчка и носят их на шее ценными трофеями; взрослеют неотвратимо и внезапно, едва успев выйти из дома, могут превратиться в «грубого мужчину, вечно погруженного в себя».
Художник, который всегда носит плотницкий карандаш с собой у Мануэля Риваса – это, конечно, писатель, которому всегда носить с собой слово. И, если он не плотник, то, вероятно, одолжил его в метафорической мастерской Иосифа-плотника, так кто же тогда художник? Сын Божий?
…В местах, где ветви вековых дубов вздымаются так высоко, что соревнуются в величии с костелом, где нужно каменное тело, чтобы противостоять погоде, и кровь – вино, где каждый день – saudade из-за то уплывающих, то осмелившихся вернуться Колумба, контрабандистов и мигрантов, где тучами укрыт от света святой город на холмах, слово никогда и не теряло своей силы…
