Тата Гутмахер // Из книги «Полторы таксы»

Такса — это машина убийства

Убийства денег, времени, убийства трупов уже убитых крыс, мячиков, куриных сердец и овсяной каши, убийства депрессии, покорности судьбе и общепринятым правилам, это убийца велосипедистов, самокатчиков, самогонщиков и простых наркоманов на районе, убийца случайно упавших круассанов, мороженого и мыслей о бренности всего земного, убийца демонов, вьющихся вокруг спящего человека, кота или другой таксы, убийца цветочных клумб, садовой и домашней плетеной и прочей мебели, убийца одиночества, кстати, сдаю в аренду такс одиноким девицам и брошенным юношам, знакомство с семнадцатью персонами всех возможных полов, возрастов и ориентаций в течение одного часа семнадцати минут гарантировано. Если сумеете достаточно громко говорить, чтобы перекрыть собачий звучный лай.

Зачем ходят гулять?

Полтаксы Мотя уверен, что на прогулку мы ходим поесть. Едва выйдя за дверь, он упирается в грунт скосом носа — выглядит, как старинный промышленный пылесос — и начинает втягивать в себя все, что попадается на пути, объедок булки, треть сосиски, угол пиццы с блестящим кусочком колбасы, куриные кости, те самые, которые изображены в любой ветеринарке на табличке извлеченного из животных-идиотов, еще он ест использованные салфетки, крышки от пива, битое стекло, макулатуру новую и старую, цветные и черно-белые металлы, потерянные вязаные варежки на веревочке, кожурки беличьих орешков, конские каштаны целиком, доедает огрызки яблок и других более ядовитых растений, полный список неопознанных и опознанных, о боги, объектов разного статуса в смысле стерильности и испорченности с детальной экспликацией я когда-нибудь напишу.
Такса Хасан знает, что на улицу мы ходим на охоту. Надо ловить: зайцев, лисиц, белок под и на дереве, а также под машинами и посередине дороги; велосипедистов и шнурки их ботинок; проходящих мимо собак и привязанных к ним бабушек, их сумочки и газетки, детей на скейтах, роликах и в резиновых сапожках, футбольные и теннисные мячики, подвальных мышей и вольных крыс, голубей летящих, пикирующих и тупящих около урн, ловить надо комплименты от американских студентов и немецких гопников, полтаксы Мотю, который опять жрет непотребное, и меня, потому что я задумалась и иду в столб.
Я думаю, что мы ходим делать моцион, собирать новые слова и вещи, придумывать и подбирать истории, типажи и выставленные для прохожих разные ништяки в виде пар обуви или книжек, и еще мы удлиняем время, известно же, что время, потраченное на любимое существо или дело, не отнимается от жизни, а прибавляется, время терпит, пока пишешь или читаешь, время ждет, когда любуешься, плачешь или смеешься, когда вспоминаешь дорогое или придумываешь не бывшее, мы продлеваем жизнь, короче. И вам.

Балкон Джульетты

Кто не бегал с замиранием сердца к чужому окошку: выглянет — не выглянет, заметит — не заметит, любит — не любит. Я бегала к двум окошкам, к забору, под один балкон и на две кафедры. Вру, на три.
Сердце замирает в режиме свободного падения, и сам не знаешь, чего хочешь больше, чтоб уже или чтоб никого не оказалось. И в том, и в другом случае сбитое дыхание, нарушения сердечного ритма, режима сна и отдыха, вегетососудистая дистония, дистрофия, дислексия, то есть полная утрата дара речи в присутствии, все это на фоне мокрой подушки ночью и ритмических подвываний, которые стихами честнее не называть.
Физики любят говорить о слабых и сильных взаимодействиях, и как-то у них там все нелогично, потому что когда близко, то неинтересно и почти не трогает, и нервная система почти в покое, но все равно пространственные законы нарушаются. Вот и у нас так же. Одна мысль о вожделенном окошке ведет к искривлению био- и географий, на кровяное давление уже плевать.
Идешь по совсем другим делам. Мгновенный укол куда-то в самый центр существа, и ты уже на шампуре и все вокруг обжигает и некуда деться. Или нет, хуже, ты загарпунен, ты на крючке и тебя тянут туда, где большая и чужая лодка со своей жизнью, где сети, бочки, жестянки, и рефрижератор, и холод, и смерть в конечном итоге. Нет, мимо. Грубо. Не так. Ты марионетка, в твоем деревянном теле вбитые гвоздики и крючки, от них веревочки, висишь себе, покрываешься пылью, ждешь спектакля, но он каждый раз врасплох, ты дергаешься не своей волей, вынужденно соответствуя, ты это он, который делает тебя живым существом, а потом конец театра и опять реять в бутафорской комнате, пока тебя снова достанут, только больно в том месте, где крепеж. Когда древние сочиняли про мальчика с луком и стрелами, они знали, о чем говорили. Это все как-то связано с повреждениями в структуре живого тела.
Идешь, скоро за угол, оно там, там это окно. Трепещешь, бьешься внутри тельца, от возбуждения наглеешь. Вот. Оно! Никого. Штора. Он же там. Точно.
Все отдашь, лишь бы быть там, внутри, нет, не общаться, а просто коротко увидеть его жизнь.
Такса Хасан заходится лаем каждый раз, когда мы проходим мимо цокольного окна с гэдээровской занавеской, перед которой он иногда, совсем редко — сколько? два раза, может — видел кота. Когда они встречались, он лаял, задыхаясь, а заоконный кот молчал, мыл руку и не обращал внимания.

О постели

Постель и другие прикосновения — дело подзамочное, не вслух же, но все же вновь и вновь грамотные люди говорят, лучше спать не в одиночку. Лучше. Кто не держит дома человека, может воспользоваться другими живыми существами. Кот спит отродясь с дочерью, когда не слоняется. А у меня полторы таксы. Удобно, одно тельце по правой стороне, другое — по левой. Тепло, бурчит ритмично, экономишь на отоплении и разговорах за душу.
Частенько ночь не столь нежна, сколь увлекательна. Лодка ритмично бьется о скальный берег, а весло о колено, и просыпаешься с пониманием, что правая собака икает во всю грудину. Выскребаешь ее из-под одеялка, помогаешь метаться по комнате, в подросшем за ночь пальто скользишь на двор, едва не падаешь на новеньком льду, наблюдаешь, как зверь пасется по-коровьи, сжирая оставшиеся травинки, поскальзываешься еще раз на лестнице назад в дом, вынимаешь из пальцев ноги два каштановых мокрых листа, а из тапка сам каштан, надгрызенный с двух сторон, трясешь в унисон с собачьими ушами своим пальто, обдавая моросью пианино и мрачного кота на нем, осенней лисой снуешь под нагретое одеяло, еще же два часа можно спать, и опять бьет лодка, и кричит чайка: это полтаксы Мотя, ему грустно, его никто не любит, обещаешь сдать его вместе со страданиями в банк собачьей спермы или чучельнику, потом в лодке опять темнеет, мимо летит сова, задевая крылом и когтем, это кот занялся йогой на подушке слева и попал мне в верхнее веко задней левой, луна опять заходит и лодка начинает покачиваться на волнах, но тут в трюме дебош, а потом бурно занимаются любовью, это соседи сверху, не питерские, не питерские стены в берлинском старом фонде, опять икает прибоем такса Хасан и весельным скрипом постанывает во сне полтаксы Мотя, поверх этой звуковой дорожки быстро и много раз роняют сундук мертвеца этажом выше, наконец синкопами накладывается вопль соседа-наркомана, а поверх их всех и даже дождя, который больно хлещет мокрое окно, идет победной каденцией с будильником в руке работящий Бах, доброе утро, а вы как спали?

О суевериях

Теперь можно рассказать. У кого религиозные чувства и люди с медицинским образованием, отвернитесь, пожалуйста.
Знаете, что самое страшное, когда у вас болеет собака? Самое страшное — думать о второй собаке и ждать, когда она заболеет. Особенно, если второе животное младше и дурнее. Особенно, если оно не дается даже козюльку из глаза достать, сучит лапами и извивается как угорь. Страдает синдромом, как там? СДВГ? точнее, ничуть не страдает, напротив, рад и пользуется.
И вот наконец Хасан почти здоров, только слегка напоминает ишака Хаджи Насреддина незадолго до того, как тот почти привык ничего не есть, но околел. Полтаксы Мотя так и не заболел. Так и носится на двигателе своей повышенной шилопопости, нанося убытки всему, до чего может допрыгнуть.
И вот у меня откровение. Я вдруг понимаю, почему он до сих пор жив. И радостно здоров. Мне трудно об этом говорить. Мне нет, не стыдно, но… Короче. Полтаксы Мотю спасло его стерильное отсутствие послушания. Он за пару дней до того, как такса Хасан заразился, икону съел. Ну, не полностью съел, так, уголки подгрыз. Принял внутрь, так сказать.
Икона не средних веков и не греческого письма, и не на доске, а на твердой имитации доски, картинка на картонке. Но икона же! И жила она с нами лет десять, подарок.
И что думать теперь? Конечно, это очень по-средневековому, мощи потолочь в окрошку, чтобы спастись от чумы, то есть, в недостатке веры его трудно обвинить. Да и усомниться в действенности иконы тоже нельзя.
Хотя я как византинист считаю, что все это язычество. И случайность.

Триллер

Пьем чай с турецкими круассанами, для аппетита перебирая египетских навозных жуков, скарабеи называются. Нечеловеческий вопль из соседней комнаты. Животные мне изрядно поднадоели, но перспектива увидеть искалеченное тельце заставляет меня ринуться. Никогда-никогда-никогда я не хотела стать доктором, ну их, умирающих, погибающих и страждущих. А вдруг из них кровь течет или кости с кишочками торчат? Такса Хасан спал рядом, а полтаксы Моти не было. Катастрофа с ним. Не выживет? За ноль и семнадцать сотых секунды перед моим внутренним взором проносится вся его собачья жизнь, я переживаю два инфаркта, три инсульта, перерождение своей и еще нескольких душ, каюсь в прошлых и будущих грехах, вертикальный взлет, резкое торможение, управляемый занос, я на месте. Этого сучонка нигде нет. Есть только вопль. Уже непрерывный.
На неубранной постели самовзбивается перинка. Этот сучий потрох запутался в пододеяльнике. Он не сумел найти дорогу наружу. Страшно же! Вот хоть сами попробуйте.

Мальчик или девочка

Стоим во дворе, знакомимся с новой соседкой, актерка, сын играет на ударных, обсуждаем с остальными, сделать в углу двора фонтанчик, клумбу или прудик.
Соседский ребенок интересуется, мальчик у нас собака или девочка. Ответ соседа с третьего этажа:
— Времена теперь такие, тем более, тут у нас в Кройцберге*, надо ему дать возможность самому определиться, может, он захочет стать девочкой.
— Или кошкой, — только и догадалась я ответить.
__________
*Кройцберг — один из модных районов Берлина

А где папа?

Казалось бы, хватит, но нет, когда семья неполная, все равно вечные вопросы и замечания от всякого встречного-поперечного.
— А папа где?
— А где папа?
— Ой, а какая мама у вас красивая!
— А где папа?
Я отвечаю, что «это не мама, это папа». «Это не мама!» «Это не ма-ма, это ПА-ПА!!!»
Нет, ну вот почему, если маленький ребенок, то взрослый при нем — сразу значит мама. Почему?
Если у меня рядом две таксы, одна из которых большая, а другая в полтаксы — почему сразу, автоматически, большая такса зачисляется в мамы?
Я уже не стесняюсь всех вопрошающих посылать сразу большой таксе под хвост на экспертизу, а толку? Они настолько предвзяты, что ничего не замечают. Посмотрев на плуг, приделанный к днищу, они опять включают тот же автоответчик:
— Мама красивая. А папа где?
Сексизм и женский шовинизм. И мы с Хасаном считаем, что отцов-одиночек тоже надо уважать.

Опасности собачьей породы

Так. Меня опять чуть не сдали в полицию.
— Без курток?! В такую собачью погоду?!
Я думала, эти две кройцбергские бабушки меня порвут.
— Надо же, теперь такого фарфора уже больше нигде не найдешь! — выразительно вздыхаю я в сторону столика блошиного рынка. Маневр удается, они обе со щелчком поворачивают головы, а мы улепетываем.
Думаете, это просто безумицы и в первый раз? Как бы не так. Знайте, ничего нет страшнее немецких зоозащитников. Это хорошо, что они власть в парламенте пока не захватили, о национал-социализме с тоской вспоминать будете.

История первая. Такса Хасан трусит впереди меня по бульвару, вдруг делает рывок в сторону — и я только успеваю заметить, как он подбрасывает и заглатывает крысиную тушку. Яд, чума, пир, тошнота — пока мысли подпрыгивают у меня в голове, я уже луплю щеночка по затылку и раздираю ему пасть, попутно надламывая шейные позвонки, и вот, ура, моя рука у собаки в пищеводе, а в руке крыска… И тут только я слышу вопли с другой стороны бульвара, через дорогу, там стайка подростков. Они кричат слово «Полицай» и еще что-то о жестоком обращении с животными. Тинэйджеры!

История вторая. Мы с дочерью в метро. На коленях — песик, которого мы мацаем за уши и шкурку на загривке, он уже забалдел и закатил от удовольствия глазки, мы с ней тоже, признаться, если вы тискали когда-нибудь собак, вы знаете, что это сильнейший быстродействующий во все стороны наркотик.
— Немедленно прекратите! Немедленно! Это что, игрушка? Игрушка или живая собака, я вас спрашиваю?! Прекратите, или я сейчас же делаю заявление в полицию!
Так что держать животных в Германии — занятие для лихих и безрассудных. Занятие для смелых. Горжусь.

В Википедию

Таксы — это разновидность червей. Характерный признак — вытянутое в длину цилиндрическое тело. Червь таксы обладает самой высокой организацией по сравнению с другими типами червей. В отличие от более примитивных паразитов, ленточных червей и прочих солитеров, они предпочитают обитать не внутри хозяина, а снаружи него.
Пищеварительная система червя таксы сквозная. Тело таксы представляет собой пищевод. Необходимо следить за тем, чтобы пищевод от самого рта до анального отверстия был до отказа забит веществами, необходимыми для жизнедеятельности всех клеток организма животного. Спросите, какими?
Отвечаем. Любыми. Червь таксы всеяден. Предпочитает носки, гнутые гвозди, какашки из туалета кота, использованные презервативы, мыло и чистящие средства, шоколад в упаковке и без, жвачки и плевки, чужую и собственную рвоту, диссертации и распечатанные авиабилеты, иногда ест мясо и кашу.
Выделительная система червя таксы выделяет, кроме стандартных экскрементов из заднего выхода, слюни и звонкий лай из переднего отверстия, всей поверхностью тела она выделяет комки, нитки, пучки, косички и стога шерсти, из взгляда сочится вековечная тоска, а весь организм производит любовь, нежность и непрерывное обвинение в бесчеловечном обращении.
Червь таксы абсолютно слеп. Вы ведь обращали внимание, как они перебегают дорогу на красный, оранжевый и другие цвета?
Червь таксы глух. Лишен слуха вообще. Если кто-то увидит таксу, которая откликается на собственное имя, пожалуйста, напишите нам.
Газообмен происходит всей поверхностью тела. Предпочтительно в момент посещения английской королевы. Дышит червь таксы попой. Когда дышит, конечно. Узнаваемый по хвосту орган дыхания — обычно единственная часть тела, торчащая наружу из-под одеяла, внутри которого животное спит.
Нервная система червя таксы очень нервная, очень. Период нервной активности отмечен приподнятым эйфорическим настроением, завышенной самооценкой, на уровне английского дога примерно, отсутствием потребности в сне и отдыхе, исчезновением чувства дистанции и напором в общении.
Эти периоды сменяются ответной фазой абсолютного покоя. Попробуйте разбудить таксу при помощи выстрела из: охотничьего ружья, атомной подлодки или адронного коллайдера. Поможет только беззвучно открываемая дверца холодильника или случайно упавший мячик.
Рассчитываю на Нобелевку по биологии. Эй, кто там словечко замолвит?

Поймать лису

Читайте дальше, только если обещаете не смеяться надо мной. Прошу.
Мы сейчас, возвращаясь домой, увидели метрах этак в тридцати странную собаку с белой меткой на хвосте. Выйдя из двора, она двигалась к кустам.
— Лиса! — шипит мой сын. — Смотри, вон, дорогу переходит! — И он пихает меня, чтобы я видела.
И я вижу. Метра полтора с хвостом, лиса не торопясь скользит — как же они так бегают? лапы как по рельсам едут, походкой во-поле-березку-заломати, так что плечи и голова плывут быстро и не меняя высоты — и вот она уже в зарослях бульвара, который делит нашу улицу на две половины. Мы, не сговариваясь, бежим туда же. Прохожий по бульвару, жующий дёнер (это шаверма/шаурма местная такая), ни нас, ни её не видит: голод, а теперь и вкус ему все застят.
Лисица не нервничает, она расчетливо и неторопливо, по-кошачьи, все время переходит из одних кустов в другие. Но так, что время от времени мы видим ее полностью. Красива, злодейка. И мееедленная такая. Кажется, буквально на шаг быстрее — и погладишь.
Дальше происходит странное. Мы с сыном начинаем заходить с разных сторон. Так, что то мне, то ему видно ее целиком. Отходя от него, она выходит ко мне, а потом наоборот.
Мы ее, красавицу, ведь почти взяли, голыми, заметьте, руками. А уж разглядели-то точно во всех ракурсах, пока она наконец не решила перейти с бульвара на другую сторону дороги.
И тут меня озарило. Мы вели себя как профессиональные загонщики из семейства хищных собакообразных псовых: мы её загоняли! Разумное стайное действование нельзя отрицать.
В связи со случившимся должна оставить два обращения:
1. Хася, пес, собака, прости нас, я тебя теперь полностью понимаю и целиком поддерживаю.
2. Дорогие производители электроошейников, закрывайте производство, ибо: никакой болевой шок, плевать, куда он будет меня бить током, не заставит меня прекратить преследовать лисицу.
Она такая красивая…
В следующий раз побежим за лисой с полутора таксами вместе, с ними мы точно ее поймаем.

Единицы измерения

Прогулки измеряют: в километрах, милях, кварталах, шагах, трамвайных остановках, в разговорах, сожженных или съеденных калориях, юноши измеряют их в снятых девушках или в стихотворных строчках. В школе было какое-то суеверие, тогда измеряли в беременных, потом в желтых автомобилях, собачьи хозяева измеряют в кучках или велосипедистах, водители — в ментах, светофорах и литрах, пассажиры — в рублях по счетчику, инстаграмеры — в фотографиях.
Между тем, в Берлине в июне прогулку можно измерять только в клещах. В прошлые выходные мы погуляли на 13 клещей на троих. А вчера прогулка, считай, не задалась. Всего-то 3 штуки.

О придаточных

Чем собака отличается от человека?
Почти ничем. Только им труднее.
Tак получилось, что собаки не понимают придаточных предложений. Я могу сказать человеку, что мы не поедем в Крым/из Крыма, потому что… Я могу сказать человеку, что у меня нет для него ужина, хотя я очень… Я могу сказать человеку, что я уйду сейчас без него, ведь это… И человек будет страдать, будет пытаться понять меня и обстоятельства.
Собаке я тоже могу это сказать. Но собака не знает про придаточные предложения. Мысли у нее короткие и ясные. Наши мысли и слова она воспринимает без придаточных и уступительных конструкций.
Твой хозяин не вернется домой, пока его не выпустят из тюрьмы. Твой хозяин ушел, чтобы заработать все деньги. Твой человек не придет, потому что умер. — Собака понимает только, что хозяина больше нет.
Я не возьму тебя с собой, несмотря на то, что буду ужасно скучать. Я не возьму тебя с собой, хоть ты мне и друг. Я не возьму тебя с собой, как бы я ни хотел. — Собака понимает главное, ее не берут.
Я тебя буду кормить, чтобы продать подороже. Я тебя буду кормить, потому что мне заплатили. Я буду тебя кормить, хотя ты смертельно болен и скоро умрешь. — Что понимает собака? Что ее будут кормить.
Зато она никогда не обидится, если я скажу, что я тебя люблю, но… Я тебя люблю, хотя… Она услышит только то, что бывает до запятой.
Человек слышит обычно только то, что после. Если он мне сказал, что любит меня, хотя останется жить со своей женой, или что он меня любит, но уедет в другую страну, я услышу только, что он останется со своей женой и уедет за границу без меня.
Подозреваю, что человек стал человеком вовсе не тогда, когда он выполз на берег, он стал человеком, когда придумал первое придаточное предложение.
Кстати, может, собакам не труднее, а проще? Хозяин не придет. Какая разница, почему.

Дети vs собаки

Как жить, если у вас дети. Точнее, как выжить.
Если у вас рефлекс на слово «дети», скорее всего, они у вас уже есть. И вы уже понимаете, что от ответа на этот вопрос зависит ваша жизнь. Не их. Они крепкие. Они намного крепче, чем вам казалось в тот момент, когда ребенок надувал ваш собственный живот или живот вашей менее прекрасной на тот момент половины. Дети выживут. А вот как сохраниться нам?
Как не превратиться в брюзжащий, периодически вопящий набор комплексов с дергающимся глазом и кошмарами по ночам. Самое нестрашное, что нам грозит — с выражением «мы покакали» сообщить однажды всем своим коллегам, родным и соседям на лестнице, в лифте, на остановке, в автобусе, в бане, на политическом митинге, кассиру Ашана, мойщику стекол и вашим избирателям: «Мы покорили Эверест/родили тройню/защитили диссертацию/получили Нобелевку». Но тут есть шанс быстро скрыться, оставшись незамеченным, люди все забывают, забудут и нас. А вот жить свою жизнь наедине с собой все же придется.
А вот как жить лично тебе?
Как не сойти с ума?
Ответ прост.
Живите так, будто их нет. Детей.
Занимаетесь научной непрактичной или практической деятельностью, приносящей доход? — Отлично, и занимайтесь себе. Глядишь, подрастут, тоже лягушек/крыс/людей станут резать/дрессировать/учить.
Пишете песни, стихи, картины, жалобы в домоуправление? — Так и пишите себе. Сосредоточьтесь и пишите. Чем меньше вы будете думать о детях, тем лучше вам будет писаться. И у них сомнений меньше. Когда мамапапа делают уроки, больше шанс, что дитя тоже будет их делать.
Стакан воды? — Успокойтесь. Вам может повезти, и вы скончаетесь счастливой быстрой смертью под трамваем или ударившись об угол облупленной тумбочки, потянувшись за вставной челюстью (что, кстати, подразумевает наличие стакана с водой!), и ваши мысли перед быстро надвигающимся духовым оркестром будут точно не о пресловутом стакане воды. Тем более, вы помните же? Это будет последнее, что вы увидите еще в этой жизни.
Итак. Правило первое. И единственное.
Живите так, будто их у вас нет.
Если они попросят у вас хлеба, дайте им камень. То есть, это я немного преувеличиваю. Источник звучит иначе: если они у вас попросят шоколад — дайте им морковки. Если они попросят шапку — снимите с них ботинки и нырните первым. Денег или помочь сделать задачку — припашите к ловле тех астрономических частиц, которые ловите вы сами. Обещайте проценты от гонорара.
Короче, с детьми жить просто. На все непонятные за- и вопросы целуйте в лобик. Оставьте их в покое, и они оставят в покое вас.
Лучше я расскажу, как жить с собаками.
Живите так, будто кроме собак в вашей жизни ничего нет.
Гуляйте с ними до одури — и у вас вырастут железные ноги, гуттаперчевые руки и огромный мускул вместо сердца.
Дрессируйте их. Пытайтесь их дрессировать, и ваше риторическое мастерство будет способно заставить двигаться горы (но не собак! это не страшно, вы просто пока не добились совершенства, надо больше работать).
Учите их командам — и вы легко поступите в театральный вне конкурса и в первом же туре пройдете в президенты любой страны. Ничей голос не растопит сердца избирателей до компота такой сладости (но не сердца собак! но это вам просто еще над интонацией надо поработать, тогда собаки, может, к вам и потянутся).
Пишите только о собаках, и вы научитесь делать логические связки в тех местах, где больше никто не сможет.
Зрение у вас улучшится настолько, что полутруп крысы вы будете видеть на том расстоянии, на котором сама мысль о вспышке сверхновой еще не зародилась в голове Творца.
Интуиция разовьется до нечеловеческих размеров. Я вот выскочившую на той стороне бульвара лису вижу в среднем на три десятых секунды раньше, чем полторы таксы. Могу предсказать, с какой стороны куста будет делать ноги заяц, гонимый собачьим инстинктом уничтожить все живое. Я предчувствую, под каким деревом надо копать, чтобы найти путь к центру земли (зачеркнуто), дорогу на Аляску и в Белый дом (зачеркнуто), позавчерашнюю пиццу (вот!), помазанную отнюдь не кетчупом (мня-мня). Я ловлю адреналиновые флюиды, когда человек (или группа товарищей) идет нам навстречу, я знаю, что эти хотят подраться, тот сейчас будет бить свою девушку, а вот эта бабушка споткнется, к тому же, в сумке у нее фарш! Я делаю стойку на определенный наркотик, это не трава, не кислота, я не знаю, как он называется, я же собака…
— Хася, опять ты закончил мой текст?!
Ладно, пусть будет такой, я все равно уже не помню, до какого места писала я.