«И с бандюгами жарю спирт». Почему каталы становились литературными секретарями известных поэтов? Что давало возможность хотя бы не попасть под действие указа «Об усилении борьбы с лицами (бездельниками, тунеядцами, паразитами), уклоняющимися от общественно-полезного труда и ведущими антиобщественный паразитический образ жизни»? И была ли возможность таким способом избавить Иосифа Бродского от исправительных работ и ссылки? О жизни профессиональных бильярдистов и поэтов зрелого социализма в главах из новой повести Сергея Алиханова «Бильярд чужих не любит».
Михаил Квадратов
Бильярдная ЦДЛ много десятилетий была местом ежедневного поэтического общения. Поэты играли друг с другом, общались, а многие профессиональные бильярдисты стали их литературными секретарями (об этом в повести). Бильярдные в творческих домах давно закрыты, а во времена СССР они были неким ареалом свободы. Увлечение бильярдом создало особую общность, в которой жили в те годы многие поэты, а для некоторых, к сожалению, эта среда оказалась губительной. Та игровая, полуподпольная атмосфера сейчас вовсе не исчезла, а выплеснулась за стены бильярдных. И это, пожалуй, единственное, что сохранилась от тех лет: игроцкие беспощадные законы и понятия, жлобские отношения между людьми…
Сергей Алиханов
Сергей Алиханов родился в 1947 году в Тбилиси. Окончил Грузинский институт физкультуры. Автор стихотворных сборников: «Голубиный шум», «Долгая осень», «Лён лежит», «Блаженство бега», «Где свет мелькал на сквозняке», «Мимолётный сентябрь». Романы, повести и рассказы печатались в журналах «Континент», «Дружба народов», в «Новой газете». Автор книг прозы: «Гон», роман, издательство «Книжная палата»; «Клубничное время», избранная проза, издательство «Терра». Двухтомник прозы — издательство «Астрель-АСТ». Автор слов известных песен: «Лунная дорожка», «На высоком берегу» (музыка Юрия Антонова), «Что тебе подарить?» (музыка Романа Майорова), «Мой ласковый и нежный зверь» (музыка Евгения Доги). Обладатель премии «Песня Года» за слова к песням: «Буду я любить тебя всегда» (музыка Игоря Крутого), «Воздушные замки» (Валерий Леонтьев), «Ты должна рядом быть» (Дима Билан). Песня «Ожившая кукла» на музыку Владимира Шаинского выиграла 1-е место на конкурсе в Сопоте в 1985 году. Выпущено более 40 миллионов пластинок, кассет и альбомов с песнями на слова Сергея Алиханова. Ведущий рубрики «Поэт о поэтах» в газете «Новые Известия». Академик РАЕН, вице-президент Отделения литературы. Член Союза писателей России.
Сергей Алиханов // Бильярд чужих не любит (четыре главки из повести)
В последних классах я ходил в школу в перелицованном полупальто. Выглядело оно как новенькое — мать распорола по швам, вывернула полупальто наизнанку и заново прошила. В те годы такой вид работ производился в любой пошивочной мастерской.
Время, как оказалось, тоже выворачивается наизнанку и перелицовывается из частей и лоскутков прошлого само собой.
***
Канитель ту Кургузый замутил, как только привык долишку с игровых бабок получать, и среди катал стал считаться своим. Быстренько сообразил Кургуз — так по-простому стали звать его в Академии, что живая копейка всегда карман греет. Но главное, конечно, для известного кента было общение в закрытом бильярдном кругу — изнутри, из игровой среды стишок-другой сочинить, для полноты собственного мифа и образа, а такое не всякому дается.
Жизнь наша возле зеленых столов проходит, все и у всех на виду — мы ведь только тут обретаемся. Когда в тот день Кургуз появился в Академии, сам Налим встретил его у входа, сунул ему по каким-то долям, пачечку четвертаков, и стали они промеж собой о чем-то толковать. Грек тут же Пионеру шепнул — чтобы все знали, что Грек обо всем и всегда в курсе: «Косого на даче у Кургуза загрузили, а Косой — партнер золото. Не зря с Косым сыграть — среди наших очередь стоит».
Глядь, по ступенькам Кутик сбегает.
Сейчас, думаем, крутая катка пойдет! А Кутик сразу к нам, к девятому столу, и стал гутарить на повышенных:
— Сегодня еще не проснулся, вдруг настырный звонок в дверь. Соседка утром на работу ушла, мне вставать пришлось. Открываю, и сразу вваливаются в мой закуток пять человек вместе с участковым (кстати, Кутика кличут по всегдашней его присказке — «в закутке живу — в закутке катаю»). Понятые, дружинников парочка, все как положено. Участковый у меня прикормленный, а тут, падла — при свидетелях! — с подковыркой спрашивает:
— Чего ты дома прохлаждаешься? Почему не на работе? Ты что, тунеядец?!
Достал я из шкафа свой Диплом, показываю им и говорю: вот недавно выиграл Первое место на турнире в Доме архитекторов и теперь я официально Чемпион СССР по бильярду. Сейчас до поздней ночи тренируюсь, готовлюсь к Чемпионату мира в Финляндии, а по утрам отсыпаюсь.
— Где там у тебя чемпионат и по какому виду — нас это не касается. Твой бильярд и спортом-то у нас не считается! Даю тебе, по симпатии, недельный срок. В следующую среду предъявишь мне справку с круглой печатью — где и кем ты работаешь. Если справки не будет — я тебя арестую! Комнатку твою с понятыми опечатаем, и загремишь ты, мил-сокол, по тунеядке! Финляндию не обещаю, но на карельском лесоповале за пять лет тебя к труду приучат!
Ушли эти гаврики другого тунеядца перевоспитывать — у них целый список в руках, а я сразу сюда дернул. И что мне теперь делать!? Ты хоть, Налим, подскажи. Ты ведь у нас самый умный! Пять дней всего осталось, и прощай свобода! Хоть из закутка своего беги, в шаровне под крайним столом ночуй — я в полной панике … — Кутик развел руками.
— Сам ты и думай! — пробурчал Налим.
— Сейчас мне устраиваться надо! Хоть куда-нибудь! Мне справка срочно нужна! Думать я потом буду! Подскажите, люди! — обратился Кутик ко всей бильярдной.
— Роберт, Алик, Боря, Оля, Толик и мать-перемать! — ухмыльнулся Край.
— Что? — не понял Кутик.
— РАБОТАТЬ не пробовал?
— Нашел время шутки шутить! — отмахнулся Кутик.
Вдруг Кургуз говорит Кутику:
— Я тебе помогу.
— У Вас что, заводик свой есть? И управление кадров при нем, а там круглая печать? — с недоверием, и в то же время с надеждой спрашивает Кутик. Напуган был катала изрядно, тем более «тунеядка» тогда была у всех на слуху. А Кургузый вон чего придумал — вся Академия аж взъерепенилась:
— Я и есть самый настоящий завод! Прямо сейчас я беру тебя к себе на работу! Поехали, чтоб резину не тянуть, тем более, сроки поджимают. Заявление напишу, тебя сразу оформят и справку с вожделенной круглой печатью выдадут. Паспорт у тебя с собой?
(Все-таки культурного человека издалека видать! «Вожделенной»! Во сказанул!)
— Куда оформят? — все прощупывает ситуевину Кутик.
— Тут все чисто! Не волнуйся! — знаменитый поэт успокоил каталу, — оформят тебя моим литературным секретарем, а зарплату будешь получать прямо от меня. Я сам и буду тебе платить — восемьдесят рублей тебе хватит?
— Куда оформят? На рубль оформят, а выход пять? И не надо мне никакой вашей зарплаты — на полкуша её не хватит!
— Тебя оформят в нашем Культур-Фонде — все чин-чинарём. Секретарь мне по статусу положен, хотя я до сих пор без него обходился. Но по такому случаю ты официально станешь моим литературным помощником, чтобы тебя по тунеядке не привлекли! Тебе и в трудовую книжку запишут, чтобы стаж у тебя шел. А если нету тебя книжки — то тебе у нас ее и выдадут.
— Быть такого не может! Даже не верится! Вы серьезно, что ли? — ещё не верит Кутик своему спасению.
— Поехали, за час все оформим! — и оба-два гаврика, чуть ли ни под ручки, ушли из Академии.
В шаровне от изумления все рты поразевали, а Налим сказал им вслед:
— Только я стал надеяться, грешным делом, что мы тут от Кутика малость отдохнем, годик-другой без него покатаем. Достал он — шустрый больно. Дармовых партнеров, всех лохов под себя заточил. А Кургузый, молоток, снял Кутика с крючка! — и сокрушенно покачивая головой, Налим пошел в свою конторку.
А дальше все пошло-поехало, как по маслу: Затраченный стал секретарем Скупердяева, Устрица бросил маркерить, и стал числиться при Пупке Акрамовском, Вася Тушенковский у самого Тушенки водилой стал, по обширному хозяйству стал помогать, а потом и самого каталу стали кликать по имени поэта. Чума, Толик-Дохлый, Барбос — все пристроились, играющим людям путь спасения открылся.
Короче, кто хоть чуток пошевелился — тот на киче не сидел. По левому трудоустройству бильярдные каталы долго еще числились при поэтах секретарями — пока саму статью по тунеядке не отменили, и работать стало западло.
И тут, конечно, меня могут спросить:
— А как же товарищи Санкт-Петербургские Члены пень не пойми чего, Бродского не удосужились отмазать? — и тому по полной отмерилось.
Вопросом отвечу на вопрос:
— А чем Кургуз, который спас от лагеря Кутика, лучше любого Член-союзовца — воспевателя белых, так сказать, ночей? Абсолютно ничем — такая же шушера. И любой из этих совковых подпевал, а в те разудалые годы в культурнейшей из столиц их было сотен десять, если ни все двадцать пять. И каждый из них — как нечего делать! — через Санкт-Отделение местного Культур-Мультур фонда — влегкую! — мог отмазать Иосифа Бродского и от тунеядки, и от лагеря, и от ссылки, и от высылки — если б только захотел.
***
Лет десять ходишь в шаровню, а потом глядь, уже двадцать годочков пролетело, и все тебя знают, как облупленного, а кликухи у тебя нет как нет. Значит, не заслужил ты заметного имени, примелькался унылым своим хождением, и играющие люди перестали тебя замечать.
Пупку же подфартило.
Даже долги его между собой все еще разыгрывают, хотя с очень большой неохотой такой спорный куш на кон принимается. Спрос всегда такой:
— Бабки Пупка играть будешь?
А ответ обычный:
— Что толку? Пупок и мне должен. Шлепанцы его рваные давай разыграем, если в карманах пусто.
Непонятка вышла, и за давностью всех сводок ничего уже проверить нельзя. Каким образом устоявшееся погоняло вдруг стало с прибавкой, и откуда эта прибавка взялась? Сказывают, что однажды, как только открылась бильярдная, на маленьком столе Витя свелся с Пупком, и дал ему шар форы. Не раз, не два, и при всех зарекался Витя, что играть с этим именитым скандалистом с заграбастыми руками никогда больше не будет! Однако в тот день другого партнера в шаровне не оказалось, не с Лазиком же маркером сводиться, у которого можно выиграть только геморрой.
Вот Витя и решил про себя, вставая к столу: «В последний раз с Пупком сыграю!», и тут же начались пакости.
Бильярдная постепенно заполнялась, и все видели, что автор знаменитой «Красной казармы», лауреат с пре-ми-я-ми, нарочно мешает Вите бить по шарам. Стоит у него за спиной, перед каждым ударом дышит в затылок, и что-то нечленораздельное бормочет себе под нос. Перед самым Витиным ударом Пупок кий свой уронит, вроде случайно, а потом ещё разика два по полу ногой покатает, и только потом кий поднимет. А как очередь самого Пупка бить по шару, он всякий раз перед ударом кляузу подвесит, что Витя слишком пристально на него смотрит и взглядом мешает! Мелкие гнусности — вот что больше всего увлекает Пупка в бильярде.
Витя отвернется, зубы стиснет, молчит изо всех сил и снова про себя клянется, что рядом стоять с этим сквалыжником не будет, не то, что с ним играть. Бедный Витя никогда не принимал негодяев всерьез…
Биток, меж тем, выкатился на середину стола, и чтобы нанести очередной удар, Витя помелил наклейку, положил мелок на борт, прилег на стол и одной ногой, согласно правилам бильярда продолжая касаться пола, стал тянуться и целится одновременно. Пупок же с показным вниманием стал следить — не отрывает ли Витя опорную ногу от паркета.
Витя ударил, не забил — очень неудобно было целиться! Встал на обе ноги и хотел было помелить наклейку перед следующим ударом.
Мелок с борта исчез!
Витя охлопал карманы — ничего! Похоже, пока он тянулся за свояком, этот негодник ловко сбросил кусочек мела в урну или сунул куда-нибудь, чтобы сбить партнера с игры.
— Где мой мел? — спросил Витя.
— Стибрили не украли, могут вернуть, — с издевкой ответил Пупок.
И тут случилось, чего ни в каких бильярдных никогда не бывало. Пупок начал прицеливаться, кием размахивать, а маленький стол — весом в полторы тонны! — от Пупка отодвинулся.
Ножки стола на месте, а сам стол отъехал! Пупок сделал шаг следом, опять выцелил точку. А зеленый борт из-под Пупка — тю-тю! — снова ушел! Похоже, Маленькому столу невыносимо стало от того, что на его старом, благородном сукне унижают партнера!
Все игроки, которые в тот день были в шаровне, подтверждали — бильярдный стол сам двигался в четвертом измерении! Никто к нему не прикасался!
Пупок, самоутверждаясь, стал орать на Витю:
— Ты против меня гадость замастырил! Ты колесики к ножкам присобачил!
Но в тот день в бильярдной творилось совершенно иное — Маленький стол наполнился неведомой силой и сам попытался прервать подлую, унизительную катку, которая на нем велась.
Витя отставил кий и, чтобы прогнать наваждение, принялся водить по сорочке двумя руками, а ладони долу стряхивать.
Пупок же опять стал целиться. И тут сотворилась мистерия: чем ниже Пупок к столу пригибался, тем больше становилось расстояние между ним и бильярдным столом. Стол дистанцировался, отдалялся от вздорного игрочишки!
Маленький стол генерировал расширение самого пространства!
Витя взял кресло маркера — сам-то Лазик, как только начинается сомнительная катка, сразу в буфет уходит, чтобы поберечь нервы. Маркёрское кресло Витя подтащил к деревянной обшивке, которая на полтора метра от пола покрывает все стены в бильярдной. Под обшивкой — остов. Сверху получилась полка-приступочка, шириной сантиметров тридцать, и так вдоль всех стен по всему залу.
Встав на кресло, Витя залез, вскарабкался на эту приступочку. Из штепселя, походя, вытащил вилку, тут же подпоясался электрическим шнуром от кондиционера, который вмурован и зацементирован в вентиляционный проем под самым потолком бильярдной. Встав на приступочку, Витя покрепче затянут шнур, а вилку продел сквозь, закрепив намотанное на поясе. Потом Витя встал на деревянный ящик, в котором ночью хранятся бильярдные шары, и поднял обе руки вверх градусов на 45. Задев туфлей доску с нестертым подсчетом вчерашней фишечной игры и с текущими записями, Витя наступил на край полки с круглыми отверстиями для забитых шаров — в той партии еще ни одного шара забито не было. Полка чуть прогнулась, но не сломалась, и даже не треснула. Едва Витя перенес вторую ногу на бильярдную полку, как он тут же стал падать в пустоту, на мгновенье повис в воздухе и вдруг воспарил над Маленьким столом!
В шаровне все обалдели! Даже Пупок бросил подлянку исполнять и только диву давался. Бильярдисты сразу сообразили — творится что-то неладное, рванули в кладовку, что под лестницей, притащили оттуда стремянку, кто-то встал на маркёрское кресло. Все вместе дотянулись до парящего Вити, подхватили его, размотали с пояса электрошнур и бережно поставили к Маленькому столу. Витя опустил руки, взял кий, и катка продолжилась. Партнеры повеселее стали бить по шарам, чтобы заиграть случившееся.
Часика через два Пупок окончательно продулся, никакие ухищрения не помогли. Грошовой свой кушик платить он, конечно, не стал — проигранные денежки, как повелось, Пупок приплюсовал к своему старому долгу. Хотя твердо было оговорено, что сегодняшняя игра идет только на налик — на живые деньги! Витя свой куш даже в лузу положил, чтобы Пупку стыдно было не заплатить. А Пупок даже за время — маркёрские копейки! — зажилил, получая удовольствие от собственной нечестности, подлянки и безнаказанности.
Витины же бабки Пупок из лузы вытащил, демонстративно пересчитал — перепроверил — сколько там лежит, чтобы со своим новым долгом точно определиться и тут же кляузу привесить — если Витя обсчитался. Морща лоб, Пупок в уме перемножил начальный куш на количество проигранных им партий.
Витя непременно и каждый раз — цифрами, а не черточками или штрихами! — записывал все выигранные им партии на фишечной доске.
Витины деньги Пупок положил обратно в лузу и громогласно, с издевкой, на всю шаровню объявил сумму своего нового долга.
Стыдно Пупку не бывает. Хлопнул он дверью и ушел.
Витя вслед его и припечатал:
— Наш Пупок совсем ку-ку!
И новое погоняло тут же приклеилось, прилипло, и с того денька-мгновения стал человек — на всю играющую Москву! — Ку-ку Пупком.
Потом уже, перед самым закрытием, кто-то, кажется тот же Мишутка, спросил у Вити:
— Зачем ты сегодня воспарил над бильярдной?
— Чтобы оказать уважение Маленькому столу, — объяснил Витя.
***
— Как там Англия, в проливе еще не утонула?
— Плавучая больно, не скоро еще она потопнет, — пробурчал в ответ Устрица.
— Лохов британских всех обчистили? — поинтересовался Край у старого приятеля, который, наблюдая за шаровней, обедал с пивком. При бильярдной недавно открыли небольшой ресторанчик, теперь и в гастроном бегать не надо.
Устрица вместе с Кутиком — лучшие наши бильярдисты, со своими киями, месяц назад поехали в Англию. Играющие люди только об этом и говорили.
— Интерес там у них появился — и к нам, и к нашему бильярду. Присядь, горло промочи, — пригласил Устрица, чуть выдвинул стул, и налил больше полстакана.
— Спасибо. На работе не пью, — ответил Край, но рядом присел, — Тридцать лет не прошло, а ты уже из рядовых маркеров выбился в международные гастролеры…
— И не говори, из молодых, да в ранние…
— «И Темзы желтая вода…» — она там действительно желтая?
— На Темзу глянуть некогда было. Лучше б я туда вообще не ездил! До чего мы докатились!
— Докатались, — улыбнулся Край.
— Вон, погляди: из десяти столов боевая игра идет только на одном, — сказал Устрица с укоризной.
— Все как обычно. А у них там по-другому, что ли?
— Нам с Кутиком — каждому! — по 2 тысячи фунтов сразу выдали — только за прилёт! И гостиницу оплатили. Ну, мы прикинули — бабок, похоже, у них навалом. Сейчас, думаем, мало им не покажется — вывернем у них все карманы наизнанку! Пришли в шаровню — первым делом — с переводчиком — нам правила объяснили. Ну мы, вроде, сообразили — что там к чему. Снукер-пукер, какая разница, лишь бы свестись, — всех обкатаем! Встал я к столу, а у них шары маленькие, подстать нашему Маслову (бильярдист, который лучше всех играл на маленьких шарах). На отыгрыше разок я лажанулся, партнер тут же пол пирамиды смёл. Хотя там забивать надо через раз — красный-цветной, красный-цветной. На такой случай у меня пачка «Беломора» припасена была. Прикурил я, дыхнул ему в буржуйскую рожу, а тому игрочишке все нипочем — и второй партии как не бывало. На Кутика глянул — он через стол от меня играл, и ему ни одного удара по лузе не дают сделать. Короче, за месяц я там ни одной партии не выиграл. Пару красных шаров забью и все…
— Быть такого не может! У них же там лузы, вроде, широкие?
— Один-единственный раз — четыре шара, красный-цветной подряд забил, так меня с понтом все поздравлять стали. Стыдоба! Никто из нас ни один «фрейм» — как они там говорят, никогда не выиграет! Ты глянь на наши столы — все исполнители все время бьют приблизительно по шарам. Настоящих ударов — один из десяти. Одни левые удары и только для того, чтобы убедить партнера, что они свелись подходяще, что у них равная по силе игра!
— Ясное дело — сводку-то нельзя терять.
— А там один неточный удар, и все — сливай воду, проиграл партию. Никого в левую не сплавляют, все играют по чеснаку. Как они там живут — я до сих пор не въехал. Лохов никто не подтягивает!
— Быть такого не может! А свои кии вам в Англии пригодились? — поинтересовался Край.
— Мой кий почти в два раза тяжелее их киев. Шары там легкие, нашим здоровенным кием бить по снукерным шарам, все равно как ракеткой для большого тенниса играть в пинг-понг.
— Что же тогда они в своей шаровне исполняют? Все время на полную катушку жарят?! Быть такого не может!
— В том-то и дело! Я вот смотрю сейчас и думаю. К нам Петр триста лет назад привез эти столы из Голландии…
— Кто привез? — не понял Край.
— Ну, Петр, Император наш. И здесь, и там, и в трактирах, и в салонах были одни и те же, совершенно одинаковые бильярдные столы. Но с тех пор из-за нашей левой катки, чтобы нам сподручнее было фраеров обыгрывать, форма наших столов стала другой. Столы у нас стали такими, какие они сейчас есть: шары большие, а лузы узкие.
— И что же в этом плохого?
— Играющий человек в такую узкую лузу, когда ему нужно, шар забьет. А фраеру подкатит шар к самой лузе, чтобы и тот иногда тоже забивал шарик-другой. И фраер действительно забивает шар в лузу, но только когда ему позволяют это сделать. Обман был и остался единственным способом кормиться за счет бильярда. Жучок-исполнитель управляет партнером, а главная его цель — втянуть человека в долгую игру, чтобы тот не соскочил. И потом еще пару-тройку лет оставался на коротком поводке и кормил всю шаровню. А когда фраер сообразит, в чем тут дело, он уже прикипел к игре, сам стал исполнителем и освоил все наши приемчики…
— Ясное дело. На этом нехитром фокусе мы с тобой всю жизнь прожили, — подтвердил Край.
— Но игра пропала! Игры нет! За отсутствие настоящей боевой катки — Бог накажет! — сказал Устрица.
— В английской шаровне еще и Бог появился? — усмехнулся Край.
— Телевидение и есть тамошний Бог. Глядеть на бесконечное подтягивание лохов никому не интересно. Особенно — с экрана! Я сейчас глянул на нашу катку свежими глазами. Нам с тобой сразу ясно, что происходит на каждом столе. Мы с интересом следим за происходящим, но не как за боевой игрой в бильярд, а как за жульническим мероприятием. Кто у дверей новенького поймал, кто удачней свелся, кто кого запутал, ну и так далее. Эти наши мелкие аферы с экрана не видны, не понятны, а главное — не интересны! Телезрители смотрят только на то, что их увлекает! Только игра, только настоящее, честное соперничество вызывает интерес! — воскликнул Устрица с некоторым надрывом.
— Ну и ладно. Без телезрителей мы обходились, и дальше как-нибудь обойдемся. Кому надо, за нами и так поглядывал. Англия тебя, похоже, проняла. Забудь ты о ней! Вернулся домой, и катай в нашу по маленькой, — успокоил Край старого приятеля.
Устрица, с редкой для него горечью, продолжил:
— За эти триста лет жульничества наш бильярд просел изнутри! Нет игрового сюжета… Азиаты — а их миллиарды! Во всех своих странах на снукерные турниры мазы ставят! А у нас пара-другая долистов-мазильщиков как сидели у стола, так вон и сидят! Телевидение, конечно, не бог, это — дьявол… Точно — дьявол! Ты сам скоро все поймешь, и все въедут, да только поздно будет. Уже поздно… На нашем бильярдном столе можно нарочно проиграть, нарочно выиграть — никто не предъявят претензий. Но чтобы иметь постоянную копейку, надо знать, на кого Налим в своем гардеробе поставил бабки, кого он назначил победителем, кому велел выиграть, а кому велел слить партию…
— Вот тут ты прав стопро! Будь поближе к тому, кто катку устраивает, и всегда будешь в плюсе! Хочешь жить припеваючи — работай за верную долишку! Это мы еще в Академии проходили, — заулыбался Край.
— Мы с Кутиком тридцать лет в одной бильярдной просидели, теперь и в Англии вдвоем побывали. А друг против друга — за всю жизнь! — ни одной партии так и не сыграли! Ни одной — за все годы! Потому что в нашем деле сама игра имеет второстепенное значение. Смотреть на честную игру на наших бильярдных столах — безо всякой внутренней подлянки — даже для нас с тобой — скучно! Помню, как-то раз у девятого стола мне сам Кургузый сказал, — мечтаю, говорит, посмотреть на боевую игру Левитина с Кутиком. Я бы сам им, — говорит, — за одну только честную партию! — денег бы дал. Все хочу понять, кто же из них сильнее играет в бильярд. Но они между собой не сводятся, а все только Леньку Рыжего грузят. Так и не дождался Кургузый ни одной боевой катки. Да и мы с тобой уже не дождемся… Всю жизнь я об этом думал и только в Англии вдруг понял, в чем дело. В гостиницу вернулся, телек включил, опять на этот проклятый снукер смотрю, и вдруг пробило… Весь день у столов провел и опять на экран гляжу не отрываясь. Потому что у них в игре есть чистый интерес! Игра, только настоящая игра без подлянки, захватывает и притягивает зрителей даже через телеэкраны!
— Говорят, скоро и в нашей шаровне поставят снукерный стол. Попробуем, может, и у нас получится.
— Один стол… Да у него лузы быстренько сузятся от нашей катки… — понурился Устрица.
Край посмотрел в сизый простор бильярдной, сухие щелчки ударов позвали его в игру.
— Ладно, спасибо тебе и за пиво, и за объяснение! Сведусь с кем-нибудь, — Край пошел к столам.
Больше они не виделись.
Поехал Устрица в Ярославль к Левитину и там запил, и допился до белочки. На скорой повезли каталу на промывку. Как пришел в себя Устрица, так и вырвал из своих вен все патрубки, и сказал в последнем озарении — эта койка скоро другому понадобится. Не захотел больше великий бильярдист жить своим ремеслом. И действительно, скоро на его койку, с теплым еще бельем, какого-то парня привезли с заточкой в животе.
В Москву перевозить Устрицу не стали — там он и лежит в ярославской земле.
Аккурат перед Новым годом Край повстречал в фойе Инкассатора. Да, того самого, который с коричневым портфелем из самой что ни на есть натуральной кожи, и всегда с башлями, скромно так, и чуть ли не бочком когда-то входил в нашу литературную бильярдную. И тут — по такому случаю! — решили приятели выпить по бокальчику вина в Цветном буфете, но охранник их в дверь не пустил, отогнал подальше.
— Раньше к барной стойке только писателя при членском билете пускали, а теперь только читателя при башлях, да и то не всякого… Ладно. Достаточно мы там поваландались. Ты-то как в очаге культуры оказался?
— В музее-квартире Алексея Толстого через час поэтический вечер начинается. Давай тут посидим пару минут — кресла-то еще вот они…
Присели. Инкассатор парень башковитый, все насквозь видит и всегда по жизни подскажет — если кто, конечно, спросит. Никогда лажу не посоветует, давай, скажет, накрашивай с обеих рук.
Край же по-прежнему норовит старого приятеля поддеть:
— Все хотел тебя, Инкассатор ты наш, от души поблагодарить. Низкий поклон! Ты один в трудную минуту всегда подогревал нашу шаровню. Спасибо ото всех! А теперь кормилицу нашу закрыли навсегда…
— За что спасибо? За счастливое детство? — Инкассатор, похоже, въезжал не во все дела. Тут Край напоследок решил раскрыть ему глаза.
— Вот ты в бильярдную пришел душу отвести, а там крик стоит на весь полуподвал. Мишутка с тем же Ку-ку Пупком спорят: было касание по шару или нет. Бык пальцем на какую-то точку указывает и прохаживается матерком в обе стороны — так, на всякий случай. Все киями машут, по мордасам друг другу чуть ни заезжают…
— Привычная, такая милая сердцу картина, слезы на глаза наворачиваются, — улыбнулся Инкассатор.
— А ты сел возле зеленого стола и вроде со стороны наблюдаешь, — не унимается Край. — На самом-то деле, ни у кого в карманах нет ни копья, чай в буфете не на что попить! И весь этот беспонтовый концерт — исключительно в твою честь! Чтобы ты из кармана достал деньги и поставил на кон, чтобы ты в долю хоть к кому-то пошел! Твои денежки и есть для всей шаровни последний на сегодня шанс разжиться на закусь. В карманах пусто, а бутерброд съесть хочется.
— Так уж ничего, и ни копейки ни у кого нет, — усомнился Инкассатор.
— Да. Случались, бывали и такие деньки. Как только ты вошел, все сразу приободрились, зашумели, чтобы тебя хоть с какого бока зацепить. Все ждут — на кого ты свою мазишку поставишь и шаровню подогреешь. И вот, наконец, дождались — ты спросил:
— А по сколько, ребята, вы тут играете? По 50 рублей? Ну ладно, я иду десяткой Мишутке в долю, — и кивнул, мол, пошла маза.
И тут — исключительно ради этой твоей десятки — бильярдную партеечку исполнят в самом лучшем виде. Доиграют до последнего шара, или до предпоследнего, а то последний шар иногда случайно сам подкатывается. И Мишутка, кому ты в долю пошел, красиво, с показным возмущением и досадой — не придерешься, но очень скоро проиграет.
— Быть такого не может! Неужели все эти годы вы меня за нос водили?! — изумился Инкассатор задним числом.
— Коронный этот номер называется «мы пилили не спеша полкуша от полкуша». На кого ты деньги ставишь, — тот всегда проигрывает. Эту старую уловку скармливают сейчас по всем сайтам-каналам, только крутится она в новом декоре. Отдал ты проигранную мазу, отвернулся, а играющие люди вышли горло промочить, разменяли твою десятку в буфете и раздербанили.
— Все так, да не так! Бог с ними, с этими кушами. «Ведь мы играли не из денег, а чтобы вечность провести…» Так, вроде, Пушкин сказал. Вот мы и провели в бильярдной всю нашу недолгую вечность…
2021
