Авторское самоопределение, давшее название подборке, самоиронично, и где-то в этой горькой самоиронии мне видится ключик к поэзии Евгения Никитина. Его стихи не боятся быть смешными, прикидываются необязательными, «маленькими». Когда они вдруг оборачиваются прямой, отчаянной лирикой, читатель остается перед ней совершенно голым и безоружным, потому что ничего такого не ждал. Ясность и прямота — в то время, как мир усложняется, когда слова в простоте не скажет совсем никто, такие стихи выглядят куда смелее любой деконструкции языка.
Евгения Ульянкина
Евгений Никитин родился в 1981 г. в Молдавии, впоследствии жил в Германии и России. Публиковался в журналах «Новый мир», «Воздух», «Знамя», «Новый берег», «Октябрь», «Homo Legens» и других с поэзией, прозой, переводами и эссеистикой. Был одним из координаторов поэтического проекта в рамках 53-й Венецианской биеннале искусств (2009).
Евгений Никитин // Капитошка, нежить, имярек
* * *
Объяснял один знакомый,
резидент страны загробной,
как в тени лесного дома
жизнь трескуча и подробна.
Поминал в земле проросший,
шумный терем муравьиный,
про деревья с твердой кожей
и гнилою сердцевиной.
«Лишь возьмусь их корни грызть я,
слышу, как летает лес
и скрипят сухие листья,
разрезая плоть небес».
* * *
Нас было мало на челне.
Мы никого не напрягали:
слова и числа сопрягали,
качаясь на своей волне.
Когда настал голодный год,
мы горсточкой сложили лапки
и, словно в лодке Дж. Клапки,
в них провезли последний мед.
Но все мертвы. На первый лед
мы вышли из пустого улья,
и стрекозиная горгулья
нас унесла, как вертолет.
Вариации
Маме
Прости, я далеко.
Зато живу легко.
Я бросил отчий дом
и стал весенним льдом.
Я превратился в лес —
листву, кору, смолу.
Я щупал дно небес
и пил корнями мглу.
Я видел, как спешит
по полю человек
и трубочкой дымит.
Потом растаял снег.
Я треснул, как стекло.
А путник брел сквозь лес.
Вдруг снова намело,
и он почти исчез.
Мой лес поплыл за ним,
и я летел вослед,
как мотылек на свет,
как этой трубки дым.
Я умер далеко,
но быстро и легко.
Без страха и стыда,
прозрачный, как вода.
* * *
Мне дочь не скажет слова «папа».
Она не может говорить.
Встает за ручку в два этапа.
Протяжным криком просит пить.
Жена скучает, словно птица,
на табуретке у окна.
И мне нельзя остановиться,
запить или сойти с ума.
* * *
Я не знаю, кто я — человек
или тень, бегущая по стенке.
Близоруко я таращу зенки:
капитошка, нежить, имярек.
Где мой дом? Где я могу прилечь?
За какой проступок я наказан?
Почему я обратился в речь,
стал плохим стишком, смешным рассказом?
