Даниил Чкония // Джаз вечерних улиц

Стихи бывают разными. Кто-то рассчитывает на мгновенный эффект, кто-то полностью погружается в глубины метафизики, идя от общего к частному. Поэтическая реальность Даниила Чконии собирается из земных вещей. Это тот случай, когда все происходит с точностью до наоборот – автор не спускается со своих метафизических небес, чтобы открыть людям глаза на некие истины, а созидает свое личное поэтическое бытие, взяв за основу обыденную жизнь. Но погружаясь в это пространство с узнаваемыми предметами, явлениями, обиходными деталями, мы начинаем понимать, что слова и образы здесь не просто отбрасывают тень, а являются порталами в нечто гораздо большее. При том, что автор никогда не усложняет свои стихи, говорит самым обычным, доступным каждому языком. Всегда ценила подобное умение: просто, изящно, чувственно, парой росчерков – созидать то самое волшебство поэзии, которому невозможно научиться. В такие моменты всегда осознаешь, что дар – явление стихийное, и, как водится, изначальное.

Яна-Мария Курмангалина

Даниил Чкония – уроженец Порт-Артура. Жил в Мариуполе, Тбилиси, Москве, с 1996 года – в Кёльне. Окончил Литературный институт им. М. Горького. Член Союза писателей с 1976 года, ныне – член СП Москвы. Автор одиннадцати книг стихов. В 2015 году поэту присуждена премия имени В. Сирина (Набокова), в 2016 году за книгу «Стихия и Пловец» – Русская премия в номинации «Поэзия» (2-ое место).

Даниил Чкония // Джаз вечерних улиц

***
розовощёкая луна
нас в полнолунье посещает
она так нежно смущена
тем что нам смутно обещает

её небесные черты
размыты солнечным смещеньем
так на неё похожа ты
своим волнующим смущеньем

как ты движением смычка
вдруг извлекаешь звук тревожно
так робкая моя рука
тебя коснулась осторожно

запоминает эта ночь
прохладных листьев колыханье
чтобы помочь тебе помочь
не сдерживать своё дыханье

***
верёвкою толстой обвяжем
на дальнюю полку положим
ищите ищите пропажу
кричите кричите прохожим

от пота сыреет одежда
как будто нас криком пытали
а что там на полке? надежда
разобранная на детали

***

В рассветный час встаёт незримо
Тень Авентинского холма.
Нам не уснуть в объятьях Рима.
Химерами стоят дома.

Что было читано дотоле,
Прожгло веков потухших грань.
Теперь взойди на Капитолий,
Где кесарь простирает длань.

Здесь – голоса, здесь – топот, лица,
Там – кровь от цезаревых ран.
И с городом незримо длится
Твой исторический роман.

Праздник дождя

на празднике дождя вокруг дожди танцуют
на празднике дождя сияет фейерверк
на празднике дождя дождинки нас целуют
и мы целуем их поглядывая вверх

на празднике дождя дробятся в небе звёзды
и солнечные блики торопятся галдя
на празднике дождя лишь радостные слёзы
по лужам мы скользим на празднике дождя

на празднике дождя и вы легко вздохните
и здесь легка печаль по жизни вас ведя
весёлый кукловод серебряные нити
все рады видеть вас на празднике дождя

так проливайся дождь небесною водою
соединяя нас и эти небеса
на празднике дождя весёлою гурьбою
звучат моих друзей живые голоса

на празднике дождя вдруг отступает старость
и молодость стучит воздушным каблучком
на празднике дождя недолго быть осталось
подступит к горлу ком чуть горьковатый ком

и если нам с тобой предскажут миг разлуки
пусть обернётся тот который уходя
успеет увидать протянутые руки
на празднике дождя на празднике дождя

***
ничего ничего не лишне
если память жива и трепет
возникает в цветенье вишня
и картины струит и лепит

день который сияньем вышит
не сгорит обращаясь в пепел
если сок из него не выжат
если он повергает в трепет

хорошо говорить о бывшем
если нет о нём сожаленья
если память живёт и дышит
словно свежее воспаленье

ни счетов ни обидных реплик
но смешнее слышней и выше
ветер прошлого ветви треплет
сумасшедшей в цветенье вишни

Нью-Йорк в ритме джаза

Ритм начинается
с перестука вагонов подземки –
белые, жёлтые, чёрные –
пассажиры в аквариумах огня, –
когда мы влетаем на эстакаду
и город выпучивает зенки,
и грязный выход на 42-ю
изумляет: «Ну и фигня!»
Потом вступают дружно
горы стекла, бетона, металла,
которым подыгрывают, подмигивают
километры поющих реклам
и реки огней, текущих
так яростно и устало
из downtown в uptown,
сплетаясь в рев, гул, вой, гам!
Улицы – на запад.
Улицы – на восток.
Свет, шум, запах.
Оторопь, ужас, восторг.
Перекрестков график.
Небоскребов рой.
Набухает траффик
Бензиновой горой.

Ритм начинается,
когда ты идёшь по тротуару, когда вослед тебе выплёскивается ветер, забежавший за тобой в магазин, ты, с шоколадной кожей, с шоколадной, недоступной никакому загару, в белой шубке, на которую сброшены смолистые волосы, когда ждёт тебя длинный, как дирижабль, белый лимузин, в который прячут тебя, как дорогую сигару, в дюралевую трубку, а ветер, который уже весь Манхэттен просквозил, напоследок бросается в ноги тебе (о, как он воет, срываясь по всей авеню, словно в аэродинамической трубе!) – обалдели прохожие, ослепли окна гигантских коробок, красным поперхнулся вдруг светофор и застыли автомобили, – Господи! – застит мне дымом взор, – до чего же я робок! – присутствуем при рожденье пробок, которые не рассосутся к грядущему дню, – ветер, ветер, ветер – гуляет по авеню, – ишь, говорит, какая ты ладная, жарко-прохладная, вкусная, безыскусная, шоколадная, сладкая, жадная, просто, ад для меня, погибель отрадная! – эй, кэбмен, – кричу, – заплачу! – я её вместе с улицей этой хочу! – только гарь ударила в ноздри смрадная, и исчезла ракета с тобой подобно лучу…

Рёв, стук, гром, вой.
Огонь – под ногами,
огонь – над головой.
Ритм начинается
с джаза вечерних улиц, с импровизации солирующих выхлопных труб, когда идёшь, сначала от страха сутулясь, потом, распрямившись, лицо запрокинешь к дыханью горячих губ звездного неба, падающего в колодцы безумного города, который пугает, отчуждает, согревает, манит!

Ритм начинается
как птичий клекот у горла…
Ритм начинается…
Ритм…
Р-и-и-и-т-м…