«Любит – не любит», – так нужно приговаривать и одновременно дергать за лепестки; на последнем оставшемся все закончится или утвердительно, или наоборот. Так же устроен роман, в котором есть любовная линия – сложно, лепестков много, пока оборвешь все, много чего тебе вдогонку понарассказывают. Главы романа цепляются друг за друга, как лепестки цветка, а тут еще всякие пестики и тычинки. Но любовную линию не упустишь из виду, ведь она животрепещущая. С рассказом про любовь, вроде бы, проще: вот тебе лепесток – смотри, все ясно же. Или чаще всего предлагается два лепестка, «любит – не любит». Но ситуация не такая простая. Лепестки бывают самые разные. И вообще, с ними все сложно, иногда это – бывшие тычинки, а в каких-то случаях – бывшие листья. Но все равно это нынешние лепестки. Любовь запутана и прекрасна.
Михаил Квадратов
Светлана Хромова родилась и живёт в Москве. Окончила Литературный институт имени А. М. Горького. Публиковалась в журналах «Литературная учёба», «Пролог», «Дети Ра», «День и ночь», «Октябрь», газетах «НГ-Exlibris», «Литературной газете» и др. Автор книг стихов «Память воды» – М.: Воймега, 2011, «Непоправимый рай» – М.: Воймега, 2018, книги прозы «Совместное дыхание» – М.: АСТ, 2018.
Светлана Хромова // Рассказы: Готика, Сюрприз
Готика
Аня отмечала свой день рождения в клубе Nightland в привычном кругу большой компании из однокурсников и сослуживцев. Впрочем, на ее тридцать втором празднике появились новые гости: Даша и Андрей. С Дашей познакомились в начале года, во время подготовки проекта по кинотеатрам. Андрей – одноклассник. Они подружились в старшей школе, когда у Ани был роман с Витей из параллельного «Б». Хотя сейчас она не назвала бы это романом: так, детские шалости. Но тогда все казалось по-взрослому серьезным и настоящим. Андрей, лучший друг Вити, и ей тоже стал другом. Они часто гуляли втроем и весело проводили время, пока Аня не поняла: ей нравится Андрей, и гораздо сильнее, чем Витя. В верхнем ящике письменного стола лежала общая фотография – их неразлучная троица в большой дворовой компании, и она стоит рядом с Андреем. Фотография совершенно невинная, но Аня все равно ее прятала от Вити. Однажды кавалер случайно обнаружил этот снимок, когда искал ручку. Аня тогда успела выхватить у него из рук фото, и Витя ничего не увидел. Но он закатил сцену ревности, в конце концов, фотографию пришлось показать. По его растерянному лицу Аня поняла: неудачливый влюбленный не догадался. Бедный, глупый Витя! Но пока она решала, что делать дальше, школьная учеба закончилась, начался институт и совсем другая жизнь. Детские друзья, Витя, Андрей – все это поблекло и почти растворилось в памяти, как исчезает берег, когда человек смотрит на него с уходящего парохода.
И вот, накануне дня рождения, Аня в центре встретила Андрея, когда возвращалась в офис после обеда. Она его узнала, хотя память на лица у нее была никудышная. Навещая родителей в своем районе и встречая людей, которые с ней здоровались, Аня обычно не могла узнать и вспомнить, кто эти люди. Мама однажды сказала: «Все просто. Если здороваются твои ровесники, значит, одноклассники. Если постарше, то это учителя или их родители».
Но лицо Андрея она помнила и даже пятнадцать лет спустя сразу его узнала. И пригласила на свою вечеринку. К удивлению, ведь они давно не общалась, Андрей пришел. И прекрасно чувствовал себя в их развеселой компании. Последнее, что она помнила о своем дне рождении, как Андрей танцевал с Верой, подругой еще со времен ее работы в Яндексе. Домой Аня вернулась под утро, счастливая и без сил.
Но поспать удалось недолго. Через несколько часов ее разбудил телефон. Звонил Андрей.
– Что случилось?
– Ничего. Я просто хотел спросить. Слушай, а что Марии нравится?
– Какая Мария, ты совсем охренел? Я еще сплю…
– Так день уже! Первый час. Я специально ждал.
– Двенадцать часов пять минут. Все. Перезвони в нормальное время.
– А нормальное время – это когда?
– Когда я высплюсь!
– Стой Ань, ну погоди, ты же уже проснулась! Мы с Машей на фейсбуке уже зафрендились, ну пожалуйста! Только скажи, чем она интересуется?
– Какая Маша, какая Мария?
– Ну та, блондинка красивая.
– А, Маша. В смысле, интересуется?
– Ну, древняя Русь, Айвазовский, классическая музыка. Или группа «Мельница», на худой конец.
– А! Маша кладбища любит. Джаз. И горные лыжи.
– Да ты что! Она на гота совсем не похожа.
– Андрюш, ну при чем тут готы! И вообще, сейчас так уже не говорят, а она меня младше. И почему гот?
– Ну, кладбища все-таки…
– А! Да не, она просто любит покой и памятники.
– Когда не на горных лыжах?
– Слушай, все, отвали.
– Вот не подумал бы, что она такое любит. Такая хрупкая на вид девушка.
– Да, все тощие блондинки любят единорогов и розовых пони!
– Да ладно тебе.
– Что, уже не нравится?
– Очень нравится!
– Тогда оставь меня в покое, а то я ей скажу, что ты женат.
– Но я же не женат!
– Вот именно! Я спать хочу!
После этого разговора прошло больше двух недель, но ни Андрей, ни Машка ничего не рассказывали. Аня решила: ничего у них не вышло, а может, даже и не начиналось. Но она ошиблась, по крайней мере, наполовину.
Анин одноклассник Маше тоже понравился, она даже немого волновалась, что на первом свидании Андрей сделает какую-нибудь досадную глупость и продолжения не будет. Маша специально не стала расспрашивать о нем у подруги, чтобы заранее не огорчаться. Наверняка есть какой-то подвох. Жена, куча детей, алкоголизм. Женоненавистник. Извращенец. Да мало ли что. Хотя стала бы Анька дружить с таким? И почему она раньше скрывала ото всех этого своего одноклассника? Тут точно что-то не так. Ну да ладно, теперь уже все равно.
Они встретились возле метро, напротив Шуховской башни. Андрей пригласил на прогулку не куда-нибудь, а в Донской монастырь. Такого свидания у нее еще не случалось. Маша даже подумывала все отменить, но страшно хотелось узнать, что может выйти из свидания в монастыре. Она уже представляла, как будет хвастать об этом подругам. Ну у кого еще такое было! К тому же Андрей ей очень понравился. Маша решила попробовать. Пришлось подобрать одежду для монастыря: длинная синяя юбка, белые кеды, голубой шарфик. И джинсовая куртка – суббота оказалась пасмурной, хотя еще вчера было жарко, словно сейчас июль, а не начало мая.
Андрей уже ждал ее. Цветов не было, и это Машу обрадовало. Она не любила букеты на первом свидании: приволокут, а ты мучайся потом с этими розочками. И сразу понравилось, как Андрей одет: джинсы, синяя полосатая рубашка, серо-голубой легкий пиджак. Не сговариваясь, они пришли в одной цветовой гамме.
По дороге в монастырь он рассказал, как телебашня строилась, что Шухов сотрудничал с Людвигом Нобелем, братом учредителя Нобелевской премии, создавал первый в Российской империи нефтепровод, изобрел форсунку, увлекался фотографией, у него был роман с Ольгой Книппер, будущей женой Чехова, а умер архитектор из-за опрокинутой на себя свечи, от ожогов.
Рядом с Андреем было легко, словно они впервые встретились не неделю назад, а давно знают друг друга. Никто не вел себя на свидании как Андрей. Словно он и не собирался за ней ухаживать, соблазнять, но не потому, что Маша ему не нравилась, а из-за того, что романтический период у них уже давно позади и теперь они любящая пара на одной из привычных совместных прогулок…
– А вот уже и монастырь! – Они свернули на какую-то улицу и вдали увидели высокие красные стены. – Я тебе сейчас все покажу! Там такие надгробия!
– Надгробия… А ты здесь был уже?
– Да, мы там репортаж снимали.
– Ты журналист?
– Оператор. Слушай, некрополь, просто обалденный, сама увидишь! Кого там только нет! А у стены мраморные рельефы с Храма Христа Спасителя, подлинные, еще до взрыва.
– Некрополь – это же кладбище, – пожала плечами Маша.
– Ну да.
Когда они зашли на территорию монастыря, Андрей сразу же свернул в сторону ближайших захоронений.
– Ну, к кому ты хочешь? Тут Херасков, Соллогуб, Перов, Барановский…
– Барановский?
– Да, архитектор. Который спас Собор Василия Блаженного. Вот, пойдем к нему! По легенде, он говорил со Сталиным, и когда на следующий день Каганович, в тридцатых отвечавший в политбюро за реконструкцию Москвы, убрал макет собора с карты, Сталин сказал: «Пастав на мэсто!» И потом Барановский, когда сидел в заключении, просил жену каждый день сообщать, стоит ли храм. Кстати, большинство сносов в Москве – как раз по инициативе Кагановича. Но не будем о грустном, идем!
Они пошли вдоль могил, постепенно спускаясь к стене. За ней, вдали, хорошо просматривалась Шуховская башня. Маша давно заметила: в Москве ее можно увидеть из разных точек, ажурный конус внезапно появляется в самых неожиданных и дальних пространствах. Но вот так, на фоне могил и надгробий – этот ракурс Маша видела впервые.
Пахло сырым воздухом и цветущей вишней, слева качал белыми ветвями небольшой садик, как новогодние гирлянды, светились желтые цветы одиночно растущих форцизий. Когда они нашли могилу Петра Барановского, пошел дождь. Сначала он чуть накрапывал, но потом набрал полную ливневую силу. Андрей даже попробовал зайти в один из склепов, но дверь была заперта. Пришлось бежать до церкви. Маша боялась посмотреть на свои, с утра еще белые, кеды и не могла понять, почему ей так хорошо. В тихом церковном полумраке Андрей водил ее от иконы к иконе, что-то рассказывая, и она рассеянно слушала. Когда дождь закончился, они пошли в ближнюю часть кладбища, которую еще не успели осмотреть. Там Андрей показал ей могилы Чаадаева и Хераскова, а возле стены целую аллею захоронений Жемочкиных: «Не знаю, кто они, но точно какой-то знатный род, вон их сколько».
Казалось, на кладбище кроме них никого нет. Из живых, разумеется. Дождь разогнал посетителей, служителей тоже не было видно. Серые крышки надгробий, укрытые мхом, по-весеннему украшала нежная зелень цветов, падающих с высоких лип. Порыв ветра тронул намокшие ветки, и сверху посыпались холодные капли. И тут Андрей обнял ее сзади. И через несколько секунд там, где он прислонился чуть ниже спины, Маша почувствовала будто бы теплый мячик, и ее тело тут же беззастенчиво ответило крошечным женским теплеющим «мячиком». То, что меньше всего сочетается с кладбищем, холодом, дождем, могильными плитами захватило их обоих. Они стояли рядом, словно противовес всему, царящему здесь: смерти, забвению, покою. Маша почувствовала: еще немного, и она пойдет с Андреем в первый попавшийся склеп. И тогда мягко выскользнула из его объятий и взяла за руку.
Потом они, вымокшие, пили горячий глинтвейн в ближайшем кафе.
– Спасибо тебе за монастырь и за рассказ. Почти как экскурсия. И вообще, этот дождь и все… Такие дни хочется законсервировать…
– Чтобы потом доставать в трудные времена… А знаешь, Маша, ты ничего такого не подумай, ну или подумай… Я вообще обычно так не делаю. То есть, вообще не делаю. Ну вот, глупости говорить начал. Ну в общем, ты не хочешь поехать ко мне? Я бы сказал, что ничего такого, но это будет неправда. Ты мне очень нравишься. И… Но главное – мне не хочется с тобой расставаться…
В пятницу Аня встречалась с Машей. Когда подруга начала рассказывать о свидании с Андреем, стало понятно, что произошло на самом деле.
– Слушай он мне очень, очень нравится, но я нас вместе просто не представляю.
– Почему?
– Мы очень разные. Знаешь, где было первое свидание? На кладбище! В Донском монастыре! Ты представь – он прется от надгробий и всякого такого. Как этот, как там их звали, гунны… а, готы. А с виду и не скажешь. Нет, там красиво, монастырь и все такое, но кладбище-то зачем? Да еще и привел с таким видом, словно я эти склепы втайне обожаю. Странный он. Но невероятный! Там вообще такое! И эти могилы вокруг… И вот, посреди этих могил, он меня обнял, представляешь?
– Ну обнял, и что такого-то? У вас же свидание.
– Да нет! Там… Ну в общем. Я даже забыла, что это кладбище. А он. У него…
– Да что – он-то?
– Ничего! После монастыря мы поехали к нему. Он потом сказал, что у меня на одном соске крестик, как на шурупчике. А на другом – нет…
– Ого-го! Что, вот так сразу? И как он?
– Да ну тебя! Я теперь на эти шурупчики нормально смотреть не могу…
– И где же ты, интересно, на них смотришь?
– Ну в Ашане, например, есть отдел инструментов. Я же знаю, что там винтики и шурупы…
– Понятно…
– Ничего не понятно! Мне пришлось высидеть два часа джазового концерта. Мне! Два часа джаза! Это же как гвоздем по стеклу!.. Я не знаю, как не сбежала! И про лыжи еще все уши прожужжал, а я холод вообще ненавижу! И лыжи тем более! Самое страшное, по-моему, я влюбилась. Может, оборвать, пока не разрослось? У нас же ничего общего! Ну как такое может быть!..
У Ани на дне рождения были две Маши. Обе блондинки. Маша Кочеткова любит джаз, лыжи и кладбища. А Маша Алиева передвижников и классическую музыку. Аня перепутала подруг, ведь Андрей в тот вечер танцевал с обеими.
Маше она тогда ничего не сказала, но очень советовала дать Андрею еще один шанс. А вечером позвонила ему и все рассказала.
– Да ты знаешь, я уже и сам начал догадываться: здесь что-то не так. Она на концерте как-то странно выглядела. И при разговорах о лыжах вяло кивала и только. Она необыкновенная! И мне все равно, что она любит.
– Андрюш, Маша любит…
– Не надо. Я хочу узнать сам.
Сюрприз
Лиза снимала рыжую шубку в маленькой прихожей, отделанной под кирпич, пока Паша чем-то шуршал в комнате.
– Как там твои дети? – крикнул он из комнаты.
– А как там твой бонифаций? – ответила Лиза.
– Не бонифаций, а бенефициар, я же сто раз говорил!
– А я сто раз говорила, что не дети, а студенты!
– Ну да, студенты. London is a capital of Great Britain…
– Не «a», а «the».
– Ты строгий педагог!
– Зато справедливый. А кстати, мы можем перенести кино на следующую неделю?
– Почему?
– Я обещала Тому показать Третьяковскую галерею.
– Какому еще Тому? – Паша выглянул из комнаты.
– Ну, индусу.
– Его зовут Том? Он сам, что ли, дорогу не найдет! Том! Видели бы это англичане девятнадцатого века!
– Том – британец! Не будь расистом.
– А что я такого сказал? И вообще, может, ты на фриланс перейдешь?..
– Ты что, ревнуешь? К этому индусу?
– Ну вот, и кто из нас расист?
– Да ну тебя! – рассмеялась Лиза. – Пусти.
Она хотела зайти в комнату, но Паша заслонил вход.
– Сюда пока не заходи, ладно? Я скоро приду.
– Не зайду, не бойся, – ответила она и, улыбаясь, прошла на кухню. В прошлом году на четырнадцатое февраля Паша подарил ей комплект с желтым янтарем: желтые матовые шарики, растущие из серебряных листочков, Лиза их очень любила и часто надевала. На кухне она включила чайник и села возле окна. Это была маленькая кухонька, в такой же девятиэтажке жила ее бабушка. Но здесь все было обставлено на современный лад: темно-зеленый, почти черный, кафельный пол, светло-голубые шкафы со столешницей в цвет пола. Вместо кафеля – панель из светлых деревянных досок, возле стены – небольшой белый стол без скатерти. Паша переехал сюда недавно, сразу после ремонта, раньше снимал. До него в этой квартире жил его, теперь уже покойный, дед.
– Паш, сколько можно, что ты там делаешь? – крикнула Лиза.
– Иду!
– Зайти-то могу уже?
– Заходи. – Паша открыл дверь. – Только к кровати не подходи.
– Почему? А что там? – насторожилась Лиза.
– Ничего.
«У него кто-то был, и он не успел поменять белье…» – ухнуло в голове. – Но как же так, ведь все было хорошо…
Лизе захотелось сесть посреди комнаты и разрыдаться, но она тут же собралась, мысленно обругав себя больной истеричкой. Ну мало ли что там с кроватью может быть?
– А что там? – Повторила она, заметив, что под одеялом лежит что-то большое. – Там что, кто-то есть?
– Да нет там ничего, пойдем на кухню!
– Любовницу вообще-то прячут в шкафу! – надула губы Лиза, вспомнив разом все французские фильмы на эту тему.
– Лиз, ну ты совсем?
– Это ты совсем! Что там у тебя?
– Ничего там нет, говорю же.
– Ну тогда покажи.
– Не покажу. Это сюрприз.
– Сюрприз?.. Там что, вещи какой-то бабы, да? Ну и иди к ней! Я ухожу. – Лиза повернулась и пошла к двери.
– Да ты что, стой!
– Тогда покажи! Что там? Это большая игрушка?
– Нет. Слушай, давай ты вернешься на кухню, а я закончу и все тебе покажу.
– Ага, я уйду, а ты все спрячешь! Нет, показывай сейчас!
– Да куда тут прятать-то?
– Это что-то для секса? – продолжала отгадывать Лиза. – Резиновая женщина, да? Ага, конечно, ты ее сейчас сдуешь, свернешь в трубочку и запихнешь куда-нибудь!
Паша засмеялся так, что ему пришлось сесть на пол.
– Тебе что меня мало? – обиженно протянула Лиза, все же собираясь заплакать.
– Да нет там никакой женщины, Лиз! Ну ты совсем с ума сошла? Женщина… Какая еще женщина?
– Вот и я спрашиваю, какая! А что там? Надувная лодка? Матрас? Гладильная доска?
– Слушай, ты мне совсем, что ли, не доверяешь? Еще скажи, что там труп!
– Труп? – задумалась Лиза. – У тебя? В жизни не поверю!
– Ну Лизхен, пойди, пожалуйста, на кухню. Я клянусь, что все тебе покажу!
– Это спальный мешок? У тебя кто-то ночевал?
– Слушай, ну если бы у меня действительно ночевала женщина, с чего бы ей спать в спальнике на полу?
– Хм… Да. Но… А потому что вы поссорились!
– Лиза, прекрати! Сколько можно! Нет там никакой женщины!
– А что, если – мужчина? – подумала Лиза и внимательно посмотрела на Пашу. Не скажешь, конечно, а вдруг. Сейчас всякое бывает…
– Ну что, ну почему ты на меня так смотришь? Я тебя когда-нибудь обманывал?
– Нет… наверное, – зачем-то прибавила Лиза.
– Ах, наверное? Иди, смотри! – Паша махнул рукой в сторону кровати. – Иди, проверяй! Ищи свою женщину! Это я вообще сейчас уйду! Ну, чего стоишь?
Под одеялом лежала большая коробка, наполовину обернутая подарочной бумагой. Тут же рядом лежал большой красный бант.
Лиза отодвинула бумагу.
– Ой! Это же… Это мне, да? О, Паша!.. Это же самокат! Фиолетовый, как я хотела! А где ты такой нашел? Ой, самокатик мой! – Лиза обняла большую коробку и начала вытаскивать ее из-под одеяла.
– Что же ты сразу не сказал, а?
– Я хотел его завернуть.
– Слушай, ну прости меня! Какой классный! А почему зимой?
– Потому что сюрприз, – буркнул Паша. И вообще, если ты думаешь, что у меня тут куча женщин, включая резиновых, зачем ты вообще со мной встречаешься? – Он повернулся и ушел на кухню.
Лиза перестала открывать коробку и пошла за ним.
– Паш, слушай, я вовсе так не думаю.
– А что тогда было только что?
– Это… Ну, это… Эм… Отголосок прошлого.
– Скажи еще, эхо войны! Какой еще отголосок, что ты придумываешь!
Они замолчали. Лиза посмотрела в окно и вспомнила, что у ее бабушки на подоконнике примерно в это время появлялись ящики с землей. Из этой земли, словно белые клювы птенцов, однажды появлялись ростки помидорной рассады. Потом они подрастали, крепли, обретая нежно-зеленый цвет и крохотный пушок на стебле и листьях…
– Паш?..
– У?
– Я тогда с Вадимом встречалась, ты помнишь Вадима?
– Хм. – пожал плечами Паша.
– Ну и вот. Мы только жить вместе начали. Я так радовалась, что у нас свой дом. У черта на рогах эта квартира была, Выхино, потом еще автобус. Но я помню, когда еще смотреть ездили, только к двери подошли, а мне вдруг так все понравилось, как будто это мой дом и мы с ним будем там жить… Ничего что я про это рассказываю, это же раньше было?
– Ничего.
– Ну вот, и однажды я пришла домой, решила белье поменять. Тогда как раз тоже было четырнадцатое. Февраля. И я купила белье новое, красное, шелковое. Тоже вроде как сюрприз… И когда простыню из дивана вытягивала, там странный такой диван был, старый, и выпало это… Прозрачная майка со шнуровкой. Или это платье, я не знаю, что это! И когда я его спросила, он сначала сказал, что типа это мое, просто я забыла. А потом… потом он сказала, что это мне подарок. Сюрприз.
Лиза вытерла слезы и посмотрела на подоконник, будто бы пытаясь еще раз увидеть ящики с помидорной рассадой. Словно эти нежные, пряно пахнущие листья могли ее укрыть, спрятать, успокоить… На подоконнике стояла серая металлическая соковыжималка. За окном на карнизе лежал снег.
– Я не знаю, куда эта штука потом делась, но я, когда думала про это, все вспоминала, мой ли это был размер, может, это и правда был сюрприз…
– Да какой же это сюрприз! Вот же придурок! А почему ты от него не ушла? На вот, попей воды.
– Я не знаю, – Лиза отдышалась и встала из-за стола. – Сейчас бы ушла.
– Да, я видел.
– Ну извини.
– Да за что извини-то? Хотя я, не знал же всего этого… А вы же вроде долго встречались?
– Да не очень. Я после этого изменила ему пару раз – думала, пройдет, поможет. Ну, что я тоже так сделаю, как он, и все будет нормально.
– Пару раз? Странно, так говорят только о пустяках.
– Ой, — спохватилась Лиза, вспомнив, что Паша ревнивый.
Да и вообще, вдруг ему тоже когда-то изменяли – дура какая-нибудь, а она тут так рассказывает, словно это было просто, как сходить в магазин за яблоками. – Понимаешь, я думала, отомщу и все вернется назад, как было, что это мне поможет…
– Помогло?
– Помогло. От него уйти.
– А пару раз… это с разными? – хмуро поинтересовался Паша.
– Ты что совсем? Тебя только это интересует, да?
– Меня это вообще не интересует!
– Ага, вижу.
– Ну просто как-то я такого от тебя не ожидал. Можно же было просто уйти.
– Паш, это тысячу лет назад было. Откуда я знала, что это не сработает. И как вообще здесь все устроено. Ну и да – я так захотела. А почему нет?
– В общем, да, наверное… А почему ты никогда не рассказывала?
– А зачем?
– Ну хотя бы, чтобы я знал, что не нужно прятать самокат в кровать…
