Сатирическая проза Клима Германовича, на мой взгляд, наследует жизнерадостному стилю журнала «Гудок» (помните фельетоны молодого Булгакова?), однако этим не ограничивается. Обаятельная прозрачность слога, словно корочка на горячем хлебе, прикрывает деконструкцию соцреалистического дискурса. («Будешь пилить вместе со всеми. Дадим тебе норму выработки, а все, что сверх, — твое»). Смело, весело, даровито — как говорится, шалость удалась.
Евгения Джен Баранова
.
Клим Германович — выпускник Элистинского лицея и юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, автор нескольких научных монографий. Прослушал базовый курс литературной мастерской Creative Writing School. Публиковался в изданиях «Ленинец», «НАТЕ» и «Пашня». Живет в Москве.
.
Клим Германович // Столп
— Ну что? Собрался? — в голосе жены слышалась гордость за Трухина, решившегося совершить давно назревший шаг.
— Да, выхожу уже, — неуверенно пробубнил Трухин.
Жена вышла в коридор проводить Трухина. Она привычно окинула его строгим взглядом и, придя к выводу, что его внешний вид в целом соответствует общечеловеческим представлениям о «прилично одетом человеке», резким движением затянула ему галстук. Узкий узел глубоко врезался в трухинскую гортань. Трухин сердито засопел, покраснел и, клюнув жену в щеку, рванул к двери.
В подъезде он ослабил сдавившую горло удавку, расстегнул верхнюю пуговицу и сделал глубокий вдох. Трухин еще раз поглядел на зажатый в руке портфель из китайского кожзаменителя и ласково погладил торчащую сбоку деревянную рукоятку — оставшийся со школьных времен ручной лобзик не поместился в него целиком. С решительным видом он поспешил на улицу.
В автобусе Трухин заметил знакомого судебного секретаря, сидевшего с зажатой между коленями двуручной пилой, обернутой старыми газетами и скотчем. Кивнув Трухину, он подвинулся, освобождая место рядом с собой.
— Чего так рано-то? Адвокаты обычно к десяти подъезжают.
— Я сегодня в первый раз иду. Решил вот приехать пораньше — посмотреть, что там да как…
— В первый? Ты ж юрфак вроде семь лет назад окончил. И что, еще ни разу? — в голосе секретаря послышалось удивление.
— Ну вот и решил, что хватит на печи сидеть. Да и друзья все наседают — насмехаются. Говорят, что время уходит, нужно начинать поскорее. Скоро молодежь будет на пятки наступать.
— Да, так и есть. Ты же вроде однокурсник адвоката Инкасацкого?
— Ну да.
— Ваш Инкасацкий в передовиках ходит. У его бригады лучшие пилы, и они второй год получают переходящий вымпел…
— Володька же еще студентом начал. Он тогда за десять процентов организовывал пересдачу для заваливших экзамены. В деканате говорили, что растет новая звезда юриспруденции.
В этот момент их резко тряхнуло. Под визг тормозов и мат водителя путь автобуса перерезал сверкающий «Рэндж Ровер» небесно-голубого цвета, тут же растворившийся за поворотом.
— Иванов поехал, из четвертого судебного состава. Только у него в городе такая машина. У «Рэнджей» заднеприводные версии — эксклюзив. Их поставляют из Британии по спецзаказу, — с завистью произнес секретарь. — Тоже пилить поехал. Но судьям сам бог велел. Куда нам за ним угнаться.
Выйдя из автобуса, они вместе зашагали в сторону рабочей зоны. Из паркующихся вокруг машин люди в мантиях и деловых костюмах выгружали рабочий инвентарь: тяжелые циркулярные и сабельные пилы, фасонистые электролобзики, напоминающие гигантские расчески двуручные пилы и ручные ножовки всех форм и размеров.
Воздух был наполнен грохотом и пылью. Трухин нашел свободное место в отдалении от основной массы сменявших друг друга юристов и достал из портфеля свой скромный инструмент. Неуверенными движениями он начал водить лобзиком по каменному выступу. Пилка нагрелась и лопнула уже через минуту, и Трухину пришлось остановиться, чтобы достать новое полотно.
Тут его окликнули. Обернувшись, Трухин увидел стоявшего перед ним Володьку Инкасацкого. На бывшем однокурснике был фартук из коричневого брезента, защищавший элегантный костюм Canali от гранитной крошки. На шее висел промышленный респиратор, а на лацкане пиджака сверкал золотой адвокатский значок. Два безликих помощника в оранжевых спецовках тащили за Инкасацким воняющую бензином пилу «Дружба».
— Ну что, решился наконец? — сказал Инкасацкий, стаскивая с правой руки брезентовую рукавицу для рукопожатия.
Трухин молча кивнул, стесняясь в этот момент своего потертое галстука и пионерского лобзика в руках.
— Решил вот попробовать разок.
— Так ты много не напилишь…
Инкасацкий провел указательным пальцем по свежей царапине, оставленной на темной гранитной поверхности трухинским лобзиком.
— Давай, может, ко мне в бригаду? У нас отдельный участок вон в той стороне. Работаем сами — к нам никто не суется. Судьи уважают. Заодно инструментом тебя обеспечим и соцпакетом.
— Ну не знаю… — сказал Трухин с видом очень несчастного человека. — Что делать нужно будет?
— Будешь пилить вместе со всеми. Дадим тебе норму выработки, а все, что сверх, — твое. Никто тебе сейчас лучше не предложит. Зато будешь в команде со своими!
Через несколько часов уставший и изрядно испачкавшийся Трухин медленно плелся к автобусной остановке. Очень хотелось пить. Болели руки и ноги. Перед тем как войти в распахнутые двери автобуса, он оглянулся.
Исполинская дорическая колонна доставала до небес. Венчавшая ее корона была полностью скрыта облаками, виднелась только нижняя половина огромной мраморной таблички с надписью «ЗАКОНЪ». Несмотря на глубокую выемку с неровными краями, выпиленную у самого основания, колонна все еще стояла прямо, целиком накрывая прижавшийся к ней город густой серой тенью.
.
