В рассказе Марии Волковой сконструирована парадоксальная ситуация. Психологический спецэффект в декорации, скорее всего, сквота. История странная, специально кинематографичная. «…мы похожи на камеру, идеального наблюдателя, который слышит звуки, видит высокие потолки и обшарпанные стены в надписях, чувствует запах сигарет и городского утра. Мы ощущаем, но те, кто сейчас участвуют в этом утре, нас не видят и не слышат». Интересно, а вообще, чувствуют ли книжные персонажи, что писатель за ними подсматривает? А если дать им знак, что литератор шпионит, незаконно забравшись в свой (их) рассказ, возмутятся ли они? Или герои романов сами нарочно разыгрывают спектакль (работа у них такая) для доверчивого автора?
Михаил Квадратов
.
Мария Волкова — прозаик, художник. Родилась в Нижнем Новгороде, живёт в Москве. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Публиковалась в журналах «Корень из минус ять», «Внеклассовое чтение».
.
Мария Волкова // Пьеса в двух актах, предназначенная для чтения одним человеком в пустой комнате
Акт 1
Тёмный коридор, человек идёт по нему, пока не слышит голоса за дверью. Он догадывается, что там сидят несколько знакомых. По каким-то причинам человек не хочет быть узнанным, поэтому остаётся за дверью или идёт дальше, мы этого не знаем, а проходим сквозь дверь в кухню. В этот миг мы становимся частью кинематографического спецэффекта, поворачиваемся внутри двери и видим слои штукатурки, старые деревянные косяки, доски внутри дореволюционного дома, вековые наслоения обоев и граффити. Ещё рывок, и мы выходим наружу, где нас, как софит, ослепляет солнце. Сейчас мы похожи на камеру, идеального наблюдателя, который слышит звуки, видит высокие потолки и обшарпанные стены в надписях, чувствует запах сигарет и городского утра. Мы ощущаем, но те, кто сейчас участвуют в этом утре, нас не видят и не слышат.
Мы медленно подходим ближе к четвёрке людей. Можно ли сказать, что это компания? Издалека да, однако, приглядевшись, мы понимаем, что каждому из них не так важно количество и качество окружающих, но нужно их присутствие как части обстановки, к которой они привыкли.
Каждый из них уже занял свою позицию. Мы взмываем вверх и отдаляем фокус, так нам становится видно расположение каждого сверху, как если бы мы смотрели с потолка.
Реквизит прост и хаотичен. Диван рядом с окном, два кресла по бокам и один стул напротив окружают низкий столик. На столике, ближе к левому краю, стоит банка с окурками, заполненная наполовину. В середине, небрежно отодвинутые от краёв, стоят две открытые банки пива и неполная кружка кофе. На секунду мы сомневаемся, что там, кофе, очень крепкий чай или может пиво? Но тут наше внимание соскальзывает на девушку.
Внезапно, как если бы кто-то усилил звук, мы понимаем, что в комнате говорит в основном она, причём на английском. Все её внимание сосредоточено на телефоне, который она держит в татуированных пальцах, её простоватое лицо с почти белыми ресницами постоянно двигается, выражая сложные гаммы эмоций, светлые дреды собраны в причёску, как если бы она хотела сделать её вечерней. Длинные серёжки покачиваются в такт наклонам головы. Свободная рука, как и её голос, то взлетает, то опускается. Белая нога, почти такая же, как и ресницы, до высшего предела видна в разрезе длинного платья. Если бы не дреды и тяжёлые ботинки, мы могли бы подумать, что она туристка, которая очутилась в этой комнате случайно, как и мы. Но она-то отлично знает своё место, именно на этой кухне, именно в этот час, поэтому вся её поза и выражения отчётливо проявлены, устремлены вовне. «No, today I’m going to the theater. What a crazy show! They will play in a real residential building and we will watch. Yeah, my friend from Russia advised me to go there». Мы понимаем её так же свободно, как и её соседей, которые вполголоса лениво бросают по нескольку реплик уже на чистом русском, их взгляды связывают между ними сеть, нам хорошо видно это сверху, но понимают ли они это изнутри?
«А где Рыжий?» — произносит короткостриженая девушка в пустоту. Она сидит прямо напротив общительной иностранки и изредка выдыхает сигаретный дым в её сторону, как будто хочет отгородиться. Она кутает руки в ярко-красный свитер, настолько большой для неё, что его можно принять за платье, и изредка сбрасывает пепел в банку с окурками, почему-то точно попадая на редкие паузы в речи девушки напротив. В отличие от лица своей соседки, лицо девушки, как уравновешивающее зеркало, не выражает ничего.
«Не видел его с вечера», — пожимает плечами лысый парень, сидящий рядом с ней на диване. Он лениво всматривается в дым и изредка потирает виски. Тогда широкий рукав его клетчатого халата свешивается почти до локтя. «Я себя-то ещё с вечера в зеркало не видел». Его движения резки и одновременно странно женственны, мы предполагаем, что он не дурак подраться, но в этом контексте его изящно растянувшееся на диване тело, как на картине с девушками-моделями XIX века, кажется нам вызывающим.
Его молчаливый сосед, который в противоположность ему, сгорбившись, наклонился к столу и смотрел в пустоту сквозь круглые линзы очков и немытые длинные волосы, хмыкнул и передёрнул плечами. Его движение было резким и сжатым, как будто на мгновение сквозь него пропустили ток. Англоговорящая девушка, наконец, отвлеклась от телефона и с тревогой взглянула на него.
Последовала непродолжительная пауза. Может быть, поэтому мы, как и остальные в этой комнате, услышали топот шагов за дверью и невнятные слова. Зелёная, крашенная масляной краской дверь распахнулась и слегка ударилась ручкой о штукатурку, от стены отвалился ещё фрагмент. Пока мы наблюдали за перспективой движения двери, на кухню ворвался длинный парень в веснушках, на щеке у него был нарисован флаг.
— Как дела на Кубе? — посмотрел на него парень в очках, но двинулась вверх только его голова, тело же осталось сосредоточенным самим в себе.
— Рыжего вытурили вчера, а он с ментами пришёл, — ответил быстро высокий парень и почесал щёку, флаг на его щеке утратил свою условную правильность.
— В смысле с ментами, где? — подняла брови девушка в свитере.
— Прям здесь, им кто-то дверь открыл. Обыскивают первые комнаты, выкидывайте всё.
Сидячие переглянулись и кинулись в коридор. Только иностранка ненадолго замешкалась, а потом сбросила звонок и тоже выбежала из кухни.
Мы остались в пустом пространстве, дверь было открыта, за ней темно, слышалась беготня, вскрики, что-то разбилось, и что-то мягкое повалилось на пол, тяжело ударилось. Наверняка, если бы мы имели хоть какие-то определённые очертания, видимость и слышимость, мы бы постарались остаться в этой комнате, но такие условности не указывали нам на опасность, отчего вместо этого мы приблизились к порогу. Однако что-то невидимое помешало выйти за пределы комнаты, поэтому мы застыли на её границе и рассмотрели только противоположную комнате стену коридора, на которой прямо сейчас распластался бритый парень в халате, пока угрожающе огромный полицейский за его спиной змейкой мелких щелчков заковывал наручники на его руках. Парень был спокоен.
.
Акт 2
Мы всего на несколько секунд, а может быть, веков, отвлеклись на темноту в дальнем, видимом нам углу коридора, а когда снова вернулись к прежнему фокусу, около стены никого не было. Мы не знали, сколько прошло времени, солнце светило всё так же ярко. И время как категория не повлияла на наше состояние в пространстве, но тут мы заметили, что декорации вовне нас изменились.
Те же четверо людей вновь заняли свои места. Мы подходим и вглядываемся в них внимательнее. Следы событий на сидящих в комнате почти неразличимы. Парень в очках потирает тонкие запястья, мы замечаем на них красные кровяные вмятины от наручников. Руки парня, которые мы видим из-под рукавов рубашки, настолько тонкие, что нам кажется, будто они состоят только из костей и кожи, поэтому выпуклые кровяные неровности кажутся на них чужеродными, слишком налитыми жизнью. Его сосед по дивану осматривает сбитые костяшки пальцев на свет, на щеке оставила росчерк царапина. Короткостриженая девушка методично покрывает чёрным лаком ногти, один из которых теперь намного короче остальных. Изменений во внешности иностранки мы не замечаем вовсе, но обращаем внимание на тишину. Теперь, ради разнообразия, девушка молчит и поддерживает общую атмосферу ленивой задумчивости.
В этот момент мы замечаем пустующее кресло с четвёртой стороны стола и, опустившись в него, замыкаем фигуру.
.
