Что может случиться с человеком, когда его станут понимать? Он может дни и месяцы прожить под одной крышей с женщиной, если женщина не задает вопросов и не понимает мужчину. Но вот в результате странных событий, какой-то непонятной и ненужной влюбленности в телевизионного идола-актрису, человек, который находится рядом с тобой начинает тебя понимать. И теперь эта странность неожиданно приводит не к слиянию и не к взаимности, а к расставанию. Ты лежишь в пустой серой квартире с обваливающимися обоями, с осыпающейся штукатуркой, мир угасает, всё куда-то проваливается и исчезает, но все-таки что-то или кто-то тебя еще может спасти.
Вячеслав Харченко
Степан Никоноров родился 2 ноября 1995 года в поселке Первомайский Тульской области, где провел детство и юность. В 2013 году переехал Москву. В 2018 году закончил исторический факультет Московского педагогического государственного университета. В данный момент работает в Государственной Третьяковской галерее, отдел учета и научного комплектования. Пишет в жанре прозы — короткие рассказы, новеллы. В 2019 году публиковался, как автор статьи «Вне зоны доступа: Иран» в онлайн-журнале GOODBYE OFFICE. В 2020 году стал лауреатом III степени литературного конкурса короткого рассказа «Сестра таланта» и победителем международного литературного конкурса «Верлибр».
Степан Никоноров // Груз
Сегодня я влюбился в актрису. Посмотрел фильм, проглядел два старых постера и в миг отказался жить. Ее звали Абель, она играла в старом французском кино и имела невероятный разрез глаз. Влюбился с такой нежностью, с которой никого никогда не любил. От такой нежности сразу ясно для чего жизнь имеется. Я впитывал лучи эти, и ребра не ломались. Долго просиживал себя на диване, улыбался и был в облаке тепла. Я медленно сползал с дивана на пол, чтобы обозначить признак внутренний мысли. Закладывал руки за голову и представлял счастье. Мои недели были посвящены ей — я летал, мечтал, позировал перед зеркалом, отучился онанировать, и стал немного сутулиться. Передвигался по городу. Забывался в памяти и мне сигналили, когда я проходил на красный. Имел контролируемые сны, где не отдыхал, а пропадал. Забывал мыть голову. Но однажды вышел в подъезд, закрыл за собой дверь, зашел в лифт, нажал на первый этаж, прикрыл глаза и сказал, — Пусть двери откроются, и время оборотиться вспять — но двери открылись, а передо мной стоял какой-то цыган с пакетом из продуктового, и я заплакал. Так заплакал, что поехал обратно вверх один. Вернувшись в квартиру начал снова поглощать отрывки кино, смотря уже не на экран, а сквозь него. Так я обрел груз. Я бессмысленно посчитал количество комнат в квартире, их было две. Померил площадь кухни, она пятнадцать квадратных метров. Потеребил шторы рукой, распахивая окно и его заполоняя. Сел за стол, уставился на стену и оказался в самом глубоком одиночестве за имеющуюся жизнь. Я влюбился в актрису. Я не мог не думать о ней, и думать о ней тоже не мог. Ее не бывает — понял я, и совсем от этого растерялся. Ее не бывает — уже не мог понять в следующую секунду и от этого терялся еще больше. Я встал, подошел к зеркалу — оценил свои шансы на дальнейшую судьбу и отражения меня рассмешило.
Через месяц я вспоминал о любви к актрисе двадцать четыре раза на день, то есть раз в час. Ровно в начале каждого часа я клал тяжелую гробовую плиту себе на кадык, и тяжело сглатывал. Вколачивал цифры в таблицу на работе и пытался копировать день за днем. Возвращаясь с работы шел шагом и считал свое моргание, доходя до пятизначной цифры, вспоминал ее имя, и сжимал мозг. Ложился спать. Перед каждым сном заставлял себя прелюбодействовать, считая, что любовь к актрисе можно вывести через выплеск собственной жидкости. закрывал глаза, не мог рассеять пустоту и в итоге добивался лишь вялой судороги органа. Жить это всегда дальше и в темноту — думал я. На следующий день был дождь, и я вышел в город. Минут двадцать шел по бульвару прямо, большими шагами, набирая скорость. Становилось холодно и я завернул в узкую улочку и пошел вдоль витрин. Пальто промокло до костей. Я взглянул в отражение и увидел себя, которого смывает дождь. Линии извивались как змеи, но холод заставлял не думать. Я решил перейти дорогу и встал перед переходом на красный. На ботинки упала тень, капли перестали бить по волосам, я запрокинул голову, увидел зонт с изображением фиолетовых цветов, человек с женским голосом улыбнулся и спросил — Как жизнь?
— Сокращается. — Ответил я.
Так мы познакомились с Кирой.
От того что мне было очень холодно, а ей хотелось кого-то иметь мы почти сразу переместились в постель. Она неправдиво говорила, — Да — а я представлял неповторимый разрез глаз. Ее простынь пахла индийскими палочками. Затем она курила прямо в постели, зажигала очередную индийскую ветку, и мы молчали. В тот момент я чувствовал собственную грязь над свой личностью и спрашивал с наигранным интересом — Перекусим?
— Утром. — Отвечала Кира, выключала свет и облокачивалась на меня.
Так мы начали жить вместе и хорошо ужились. Она не требовала от меня бесед, а я не требовал ее думать. Квартира Киры находилась ближе к моей работе, и я подметил это, назвав неприличным совпадением. Проходили дни. Потом месяцы. Мы спали в одной постели, обитали в одной квартире, ели одну еду на двоих, но жили в разных головах. Я жил в ее голове, а она в голове соседа по лестничной клетке. Вообще жизнь обратилась в математику, а язык математики прост. Пять раз в неделю мы ходили на работу, четыре раза сношались в окружении индийских богов, два раза в неделю закупались молоком и кефиром, раз в три месяца женская менструация откладывалась, и мы думали, что нас ждет сюрприз. Спустя год я шел с работы в квартиру. Вышел из метро, прошел по улице, завернул за мусорные баки и встал у двери в наш дом. В этот момент кто-то чиркнул мне по переносице серпом. Завибрировали железки по краям гортани, и я тяжело сглотнул.
— Что встал? — Произнесла бабка видом сходившую на обычную бабку.
— Вспомнил одно. Я бы постоял еще. — Сказал я.
— Да стой уш. — Ответила бабка.
Я вспомнил что влюблен в легкий сарафан, слегка детскую походку с припрыжкой, брови, язык, мне представлялась она за гнусным делом и все равно, выходила из туалета, умывала руки, кидалась мне на шею, и ангел сразу падал свыше.
— Ну что стоишь то? — Не стерпела бабка.
— Скажи мне ты себя раньше помнишь?
— Двух финнов рыжих и хлеб с маслом.
— А после?
— А после тоже помню…
— А сарафаны носили, белые, накрахмаленные?
— Конечно были.
— Значит не ошибаюсь, когда думаю, что было. А через лужи прыгали, как дети, а потом улыбались как монголы?
— Конечно, улыбались…
Я замолчал. Замолчала погода. Замолчала бабка. Через три минуты я упал в квартиру и сказал Кире, что нам надо ехать куда-нибудь. Она начала долго думать и ничего не отвечать. Я сел на стул за кухонный стол и посмотрел прямо. Передо мной была желтая стена и тишина. Жизнь вновь катится валуном с оврага, и именно по этой желтой пустой стене и всегда в тишине. Я влюблен в актрису не произвольно напомнил себе второй раз за сутки и в новом году. Я очутился в ванне посмотрел в зеркало умылся и мне стало страшно.
Появилась Кира и сказала, что у нас денег только на Калининград.
— Поедем. — Согласился я.
— А зачем нам ехать? — спросила Кира.
— Кто? — Я смотрел лбом на зеркало.
Гробовая плита опустилась на кадык. Кира ушла в комнату.
— Цвет волос? Русый. Цвет глаз? Зелёный. Толщина губ? Узкая. Величина щёк. Наличие. Фаланги? Тонкие. Состояние? Ниже среднего. Дом или улица? Что-то между, прихожая.
Мы поехали в Калининград спустя два месяца. По городу я понял, что Европы не существует, но по наличию границы убедился в обратном. В городе Канта мы с Кирой провели время и совсем рассорились. Посетили один раз ресторан, съездили на побережье Балтики, стояли на гальке и каждый думал о своём. Было ветрено и в тот день Кира простудилась, остаток поездки пробыли в гостинице. Что осталось в памяти так это крик чаек, запах свежего гостиничного белья и крепкая боль в икрах от избыточной ходьбы для экономии средств. Мы вернулись. К концу весны я понял, что Кира стала меня понимать. Она вставала раньше, забирала часть мыслей, стягивала одеяло и требовала моего присутствия. С утра в понедельник мне пришлось собрать вещи и встать в прихожей у двери.
— Кира это все. — Сказал тогда я и вытер губы.
Раздался крик на всю страну, и я сделал ноги. Шёл по улице постоянно думая о том, чтобы не думать. Был яркий день. Я добрался до своего дома, зашёл в подъезд, поднялся на лифте, вошёл в квартиру, опустил сумки, сел на стул и уставился в стену. В этот момент я понял — мне стало ещё хуже. Через неделю я завёл кота Тимура, чтобы жить вместе, а не одному. Кота можно потрогать, мне это нравилось. Ещё мне нравилось, когда кот вибрировал во сне, а затем растягивался на моей постели в ногах. Я разглаживал его пузо и как вампир целовал в шею. После такого Тимур спрыгивал на пол и досыпал на скрипучем паркете. Через еще неделю я начал разговаривать с котом и однажды он заявил — Ты странно живёшь хозяин.
Я перестал ходить на работу. Мне перестали приходить деньги, и я понял — меня уволили. И мне было все равно. Каждый день лежал на полу вечность и представлял себя с Абель. Все всегда начиналось одинаково. Мы сидим в кафе за разными столиками, на ресторанной сцене музыканты играют блатной джаз, она оборачивается и смотрит на меня, в сарафане, с невероятным разрезом глаз, легким движением пальцев гладит себя по шее, я не замечаю ее, смотрю на музыкантов и пью шампанское, откидываюсь устало на спинку стула, на мне коричневый фланелевый пиджак, случайно смотрю в сторону и встречаю ее зелёные глаза, музыка становится тише, воздух влажнеет и тяжелеет, она улыбается мне.
Внезапно раздался звук ключей в замке, открылась входная дверь. В прихожей я увидел Киру. Она постояла, зашла на кухню и посмотрела на лежащего меня под сантиметровым слоем пыли.
— У тебя серые обои, я думала они белые.
— Они белые, просто старые.
— Как жизнь?
— Странная, так говорит Тимур. А вообщем, сокращается.
— Я хочу жить с тобой, это можно? — Кира сделала два шага и подошла ближе.
В прихожей сидел кот и смотрел на нас свысока. Я лежал под слоем пыли, сжимал глаза и тяжело сглатывал, в ушах продолжался свист кларнета.
— Можно Кира.
— А сколько ты так лежать страшно будешь
— Всегда, буду.
— Всегда?
— Да.
— Почему?
— Потому что жить так возможнее.
— Чем что?
— Скорее, чем с кем?
— Так чем с кем?
— Чем не с тем, с кем хочется.
— Ладно. — Осознавая собственное счастье ответила не Абель, но Кира.
