Анастасия Рогова внимательно и мастерски описывает реальность. И ее рассказы не имеют ничего общего с назидательным сухим реализмом. В зыбкие периоды истории у людей обостряется архаичное мышление, ведь только в сказке можно попытаться укрыться от суровой действительности. Так древний человек защищался мифами от окружающей смертельной опасности. Персонажи Роговой пытаются уйти в сторону, уединиться, но в ужасе возвращаются во вроде бы нелюбимую обыденность. И какая разница — их отпугивают профанные целители из телевизора или древние духи из сейдов, священных камней. Простая жизнь все же важнее. «Он быстро сбросил с себя ненужную одежду и с разбега бросился в ледяную светлую воду. Взлетевшие высоко брызги перемешались с веселым женским визгом и первыми лучами солнца».
Михаил Квадратов
Анастасия Рогова — сценарист, драматург, писатель, критик и журналист. Член Союза российских писателей. Живет в Подмосковье. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького и киношколу Александра Митты. Работала журналистом в газетах «Российская газета», «Вечерняя Москва», «Известия» и других. Рассказы, повести и критика публиковались в журналах: «День и ночь», «Бельские просторы», «Нижний Новгород», «Вопросы литературы», «Роман-газета», «Сибирские огни», «Юность», EX Libris, «Литературная газета», литальманахе «Тула» и других. Лауреат литературных премий и фестивалей: «Русский Гофман», «Петроглиф», «Согласование времен», «Внезапная реальность», «Детское время». Автор подростково-сказочного романа «Волчье солнце». Лауреат конкурса Экологической палаты РФ «Пишем и делаем кино. Спасем планету».
.
Анастасия Рогова // Уединение
Уединение
Расставание с человеком, который уносит с собой кусок жизни, — одно из самых горьких и тяжких испытаний. Есть, конечно, те, кто легко переносит разлуку, перепархивая, словно птичка, от одного партнера к другому, но Слава был не из таких.
Поэтому, когда все технические стороны — переезд, деление кошек и собаки, оповещение общих друзей, знакомых — их расхода с Алисой были улажены, Слава почувствовал, что совсем не может общаться с людьми. Отвечать на вопросы, в двадцатый раз пересказывать сочувствующим родственникам, что у них с Алисой разошлись дороги, взгляды на жизнь и интересы, что Алиса стремилась к переменам, пугающим своей кардинальностью, а он хотел только уютного бытового спокойствия и поэтому, наконец, выпустил из руки ее ускользающую твердую маленькую ладонь.
Алиса, чтобы подчеркнуть невозможность воссоединения, улетела жить в другую страну, к морю, как всегда и планировала. А Слава остался на съемной однушке в Новой Москве. С пустой головой и разбитым сердцем.
И тут ему захотелось уединения. Тоже уехать подальше от всего, туда, где некому лезть в душу и задавать бессмысленные однотипные вопросы. В противоположность Алисиному движению на юг он выбрал Север.
Из доступных вариантов больше всего подошла Карелия: можно доехать на поезде, а, кроме того, предлагался большой выбор туристических маршрутов с сопровождением и максимальным комфортом.
Проведя небольшой мониторинг, Слава остановил свой выбор на Кузовах — островах в Белом море, примерно на полпути к Соловкам. Подкупала их необитаемость и простота перемещения: поездом до Кеми, а там на катере прямиком до Кузовов. Слава, как профессионал логистики, терпеть не мог путаных маршрутов.
Знатоки Карелии рекомендовали остров Немецкий. Поизучав фотографии и описания, Слава убедился, что это ровно то, что ему нужно — ни людей, ни зверей. Опасных, вроде медведя.
Медведей Слава недолюбливал. Детство его прошло в Твери, среди охотников и рыбаков. Медведей в Тверской области хватало, и каждую вылазку по грибы мама пугала его хозяином леса, чтобы далеко не уходил от родителей.
Потом родители переехали в Москву, отец, дальнобойщик, немного раскрутился и купил три фуры. Слава даже успел и сам посидеть за рулем одной из них, чуть больше года ходил на «дальняк». Был в Вологде и в Челябинске, посмотрел страну с высоты кабины.
Потом дела у отца пошли не очень, а Слава поступил в институт и перешел работать в отдел логистики крупного холдинга. Там же он познакомился и с Алисой — яркой брюнеткой из отдела по связям с общественностью.
Алиса много курила и звонко смеялась в ответ на его шутки. В ее смехе было нечто, что волновало Славу до мурашек. Особенный он у нее был — низкий, но легкий. Слава даже закрыл глаза на курение, хотя до того предпочитал дам некурящих.
Сам он пробовал курить в школе, но ему не понравилось. Спорт привлекал куда больше, чем вредные привычки. Алиса же, в свою очередь, снизошла до походов и сплавов. Хотя до романа со Славой всегда предпочитала отельный отдых, а не «вот это вот всё твое солнышко лесное», как она выражалась.
Теперь солнышко его закатилось, и Слава был предоставлен сам себе. Собрав рюкзак и палатку, он выдвинулся к заветному уединению.
Кемь Славу огорчила разрухой и отсутствием инфраструктуры. В сравнении со светлой Сортавалой, где на каждом углу приветливо улыбались туристам вывески сувенирных магазинчиков, Кемь предлагала выбор между «Магнитом» и «Пятерочкой». Закупив консервы, Слава взял такси и прибыл к причалу.
Пояснив, что он «договаривался с Мишей», Слава получил место на катере и уселся на корме. На все остальные места набились веселые тетки возраста «немного за…». С хохотом они возились, устраиваясь поудобней среди груды вещей.
Суета была последним, в чем нуждался Слава. Он натянул на голову капюшон не продуваемой куртки и притворился, что дремлет. Так он думал отвести угрозу знакомств и разговоров.
Катер споро летел по волнам, солнце било в глаза с левого борта. Не прошло и часа, как капитан Миша ловко подрулил к скалам острова Немецкий и отправил Славу вперед, вытаскивать теток на берег.
Тетки сильно оживились. Каждая из них кокетливо протягивала ему руку и норовила томно заглянуть в глаза. Слава старательно прятал взгляд и хмурил брови. Наконец, все девять покорительниц Севера перекочевали на берег, и Слава вернулся за своим рюкзаком.
— А что, медведей здесь точно нет? — спросил он у Миши.
Миша, упитанный, крепко сбитый парень лет тридцати, ровесник Славы, в это время задумчиво созерцал горизонт.
— А? — очнулся он. — Да не, откуда они здесь-то. Им же жрать нечего. Лис вот видал. А медведей нету. Медведь, он, понимаешь, такая скотина прожорливая, поближе к харчам живет.
— Понял, — ответил Слава.
Закинув за спину рюкзак, он легко перескочил с катера на берег, где ему предстояло две ночи и три дня прожить в палатке. В уединении.
Поднявшись по бурой пологой скале повыше, Слава оценил обстановку. Вокруг пронзительно вспыхивало под июльским солнцем серо-стальное море. На скользких округлых камнях у берега ругались соловецкие чайки. Весь остров зарос северным лесом, только лысая макушка маячила вдалеке серыми скалами.
«Там сейды», — обрадовался Слава.
Он подготовился: прочел статьи с сайтов турфирм. Там заманивали мистикой: доисторическими молитвенными камнями — сейдами, что неведомым образом воздвигли тут не то древние саамы, не то жители эпохи неолита.
Ещё Слава увидел маленькую бухточку, куда, вспенив серо-стальное море, причалил новый катер. Там виднелся песчаный пляж и некое подобие цивилизации: деревянные беседки для пикника, шатер походной бани и аккуратные ряды палаток.
Решив, что туда ему не надо, Слава обернулся в другую сторону и увидел плавный изгиб лесистого берега, заманчивый своей укромностью: там выглядывала лишь одна маленькая палатка. Убедившись, что такой же отшельник ему не помеха, Слава зашагал по камням, подставляя лицо морскому ветру.
Пах ветер морем, но не так, как на Юге, а нежно, скромно, с вплетением ноток хвои и лесной сырости. В кромке прилива покачивались охристые заросли морских огурцов, мохнатые и плотные, а прямо на гальке, чуть не в воде, росли приятные синие цветочки, незнакомые Славе.
Он выбрал себе место у леса, подальше от полосы холодной светлой воды, так, чтобы одинокая палатка скрылась за выдающимся в море скальником, и начал обустраиваться.
Вскоре на срезанном участке грунта потрескивал костерок, над костерком булькал котелок, а успокоенный Слава сидел у входа в палатку и ел ложкой тушенку из банки.
Над палаткой ходил ветер, скатываясь с одной вершины острова и взмывая на другую, баламутил лес. Впереди плескало Белое море, а за спиной притихли заросли кустарника. Кроме ветра и поскребывания ложки о жестянку, иных звуков не было.
Взгляд Славы затуманился, рука упустила ложку. Настал пронзительный миг той особой тишины, что бывает при полном отсутствии человека.
И тут откуда-то сверху грянул отчаянный хор женских голосов:
— Наш паровоз летит в откос,
Туда ему дорога!
А нам не жалко паровоз,
паровозов много!
Слава в ужасе выронил банку и вскочил на ноги.
С верха прибрежного пологого скальника, сползая на мощных крупах, спускались его попутчицы — девять валькирий, увешанных мешками, рюкзаками, пакетами и фотоаппаратами. Песня перешла в хохот, хохот — в радостный визг.
— О, здрасьте! — крикнула, завидев Славу, самая упитанная из певиц.
Ее короткая стрижка торчала воинственным седым ежиком, а хитрые глаза прятались между раскрасневшихся пухлых щек.
— Девочки, у нас тут мужчина! — завопила она своим подружкам. — Не страшно будет!
Новость встретили одобрительными возгласами и новыми раскатами хохота.
— Ой, нет… Нет, нет, нет, пожалуйста, — взмолился Слава, не осознавая, что говорит вслух. — Только не это…
Но нашествие продолжалось. Выбрав площадку в ста метрах от палатки Славы, туристки принялись разбивать лагерь. И тут началось.
— Молодой человек! — крикнули сразу несколько голосов, одинаково полных коварства и кокетства. — А вы не поможете с палаткой?
Слава, прокляв свое решение плыть сюда, пошел помогать. У них было три трехместных палатки, и Славе пришлось ставить все. Пока он угрюмо натягивал тенты, с ним знакомились и пытались споить какой-то домашней бормотухой. Но Слава устоял.
Он даже нарочно пытался не запоминать имен, но два все-таки отпечатались: Галя, та самая командирская толстуха, и смешливая рыжая Анфиса. Во-первых, необычно, а во-вторых, она была из них самой молодой, всего лет на восемь-десять старше Славы.
Не самой, возможно, симпатичной: и лишний вес, и обветренная кожа с морщинками вокруг светлых глаз — ведь были среди них и поджарые спортсменки, выглядевшие преступно молодо для своих лет — но чем-то Анфиса притягивала его взгляд. И когда этот взгляд притянулся к ней в третий раз, то она лукаво усмехнулась уголком рта и красивым жестом смахнула рыжую челку, а Слава жутко разозлился сам на себя и резко отвернулся.
Воткнув в мягкую темную почву последний колышек, Слава поторопился уйти к себе. Вернее, в лес за своей палаткой. Он решил прогуляться по тропе, заманивающий в царство мхов и серых валунов.
Там, среди тихих деревьев и спящих камней, его встретило долгожданное уединение. Оно дремало на камнях, поросших разноцветными мхами и лишайниками. Узоры живого ковра притягивали взгляд. На ощупь мхи чувствовались сухими и жесткими, или влажными и мягкими. Их хотелось гладить, словно шерсть неведомого ласкового зверя.
Но Слава порядком устал после поезда и возни с палатками. Клонило в сон, хоть серые сумерки никак не переходили в темноту ночи.
Слава прошелся с полчаса по тропе, забрел в неглубокое ягодное болото, наелся черники и костяники, затем снова выбрался на тропу, выскочившую из леса на открытую площадку, и внезапно уперся прямо в сейд.
Громадный валун стоял на меньших камушках, словно на лапах. Слава подошел к сейду, погладил шершавый бок, тронутый пятнами лишайника. Взглянул вперед, на спокойное серое море.
Ясно просматривались и другие острова архипелага — почти такой же большой Русский и россыпь тех, что помельче. Они лежали в море, свернувшись пушистыми от леса клубками. Неяркая палитра северных красок умиротворяла и успокаивала. Ветер дунул в левое ухо, дружески взъерошил волосы. Слава глубоко вздохнул, впитав в себя дыхание Белого моря, и отправился назад к своей палатке.
Берег встретил его победными воплями. Слава даже споткнулся и встал от неожиданности, как столб.
Грации время даром не теряли — выудили из своих баулов гитару, и пока одна из них, распустив жидкую гриву русых волос, распевала у костра, ее прочие товарки решили выкупаться, не отходя от лагеря. Без купальников.
Покраснев до густой багровости, Слава метнулся в свое хлипкое убежище. Но поздно — его заметили.
— Эй! Святослав! А давайте с нами! Вода отличная, как на курорте!
Под дружные визги хохота Слава спрятался в свой хрупкий домик и застегнулся изнутри. Он зарылся в спальник и чутко прислушивался к звукам снаружи.
Там царила самая настоящая вакханалия: звенели бутылки, бренчала гитара, вопили нестройным хором девять голосов, причем половина из них безбожно врали мотив.
Застонав, Слава укрылся с головой, решив спать вопреки всему. Но не тут-то было. Зашуршал под ногами песок, и у входа послышалось пьяненькое русалочье воркование:
— Святослав, простите, мы вам не мешаем?
Слава молчал, даже дышать перестал.
— Святослав, а хотите с нами? У нас шампанское есть! Розовое! — присоединился второй голос, пониже и погрубее.
— И еще спирт, Натаха с собой взяла! — вклинился третий голос, пронзительно-звонкий.
Помолчали.
— Как думаешь, спит он или не хочет? — громким шепотом спросил первый голос.
— Без понятия, странный он какой-то, — томно ответил хрипловатый, низкий. — Может, тут это, випасана у него.
— А это чего такое? — робко поинтересовался третий голос.
— Чего-чего, — хохотнул низкий. — Эх ты, сельпо советское. Воздержание это! На индуистский манер!
— А-а, — почтительно протянул третий голос, а потом покатился со смеху — до всхлипов и привизгов.
Слава тоже застонал — чуть слышно, в надувную подушку.
Искусительницы убрались обратно к своему костру, но легче от этого не стало. Вечеринка переставала быть томной, кто-то кричал: «А давайте голыми духов вызывать?!» Кого-то уже рвало в кустах почти у палатки Славы, а кто-то выводил нестройными голосами «Черный ворон».
— Да пошли вы нахрен с вашими балалайками! — не выдержал Слава.
В палаточном полумраке он поспешно натянул ботинки, набросил куртку, рванул молнию входа и выскочил из своего домика, словно черт из табакерки. Не оборачиваясь на радостные вопли, он рванул по тропе вверх, в гору, туда, где просматривалась вершина острова.
Однако, за первым же кустом он чуть не налетел на одну из нимф, примостившуюся на камушке — едва успел затормозить.
Нимфа, та самая бывалая Галя, устроилась уютно: ноги в утепленных калошах вытянуты на травке, спина опирается на скалу, перед глазами — морской пейзаж, в одной руке сигарета, в другой — пластиковая бутылка с красной бурдой, издающая внятный запах алкоголя.
— Здрасьте, — хихикнула нимфа, затягиваясь. — Шаманить собрались?
— Что, простите? — машинально переспросил Слава.
— Здесь считается место силы, — дружелюбно пояснила нимфа. — Мистика тут происходит. Многие за тем и едут.
— Нет, я во все это не верю вообще, — отрезал Слава, протискиваясь мимо нимфы выше по тропе.
Он окунулся в лес, накрытый рассеянной серостью северной ночи. Ветер дышал над головой, кто-то тонко пищал в зарослях. Серого света вполне хватало, чтобы идти по тропе в полный шаг, всё выше и выше.
Тропа виляла, потом устремилась к серому небесному своду. Подъем оказался достаточно крутым, у Славы вскоре сбилось дыхание. А тропа уперлась в высокую скалу, изрезанную трещинами. Слава осмотрел препятствие и увидел, что тропа продолжается дальше, наверху.
Он полез по скале, тщательно ощупывая, куда ставить ногу. Предательский нежный мох скользил под подошвами, Слава взмок от усилий, когда, наконец, выбрался на высоту и простор.
Вид впечатлял еще больше: в одну сторону бесконечная полумгла Белого моря, в другую — словно нарисованные тушью соседние острова. Ветер мягко погладил его по щеке, Слава прикрыл глаза. Он постоял так с минуту, наслаждаясь долгожданным одиночеством, и снова продолжил подъем, но уже без спешки.
Через полчаса он оказался на вершине. Округлую макушку острова венчали скалы и сейды. Здесь не было никого, кроме Славы и ветра.
Вдвоем они стали бродить вокруг валунов, вставших на меньшие камни. Здесь таилось тихое уединение, за которым он и добирался в такую даль.
Решив передохнуть, Слава остановился у группы сейдов. Некоторые очертаниями напоминали людей, словно те сели и замерли в ожидании чего-то важного. Настолько, что можно подождать не одну тысячу лет. Слава всматривался в трещины камней, что ползли, складываясь в непонятный, но смутно знакомый узор.
Он хотел было прикоснуться, провести пальцем петляющие изгибы, но отчего-то передумал. Может, потому, что ветер словно шлепнул его по руке, мол, не трогай!
Над обрывом возвышался гигантский сейд, пожалуй, самый крупный из увиденных. Подойдя к нему, Слава увидел сбоку удобное местечко, сел и прислонился к древнему жертвеннику. Камень, покрытый лишайниковой пестрой шкурой, не холодил, не пытался вытянуть человеческое тепло через одежду. Он надежно подставлял свое неровное жесткое плечо. Тихий покой убаюкивал. Слава прикрыл глаза и перестал думать.
Вдруг он услышал, как с перестуком покатились мелкие камушки. Слава приоткрыл глаза. В сером мареве ночи ему показалось, что силуэты каменных людей зашевелились. Слава застыл, задержав дыхание.
Он увидел, что вокруг сейда сидят не груды камней, а настоящие, живые люди. Их темные глаза не отрывались от сейда. Всего девять нездешних грубых лиц с терпеливой надеждой смотрели на сейд. Слава не мог прикинуть, сколько им лет, настолько эти лица не походили на лица людей сегодняшних.
Только на одном топорщилась седая длинная борода — старик. Старик сидел ближе всех к сейду, губы его беззвучно шевелились, словно он просил о чем-то. Седые волосы косицами спускались на плечи, в них вплетались костяные фигурки зверей и людей, грубые, схематичные, но поразительно точно передающие черты оригинала.
Слава внутренним чутьем вдруг понял: девять темноглазых людей ждут ответа на свою молитву. Ждут от сейда. Но сейд не отвечает.
Старик беспокойно зашевелился, между камней зашуршал шепот — странные, отрывистые звуки. У Славы похолодели ладони и вспотела спина, хотя холодный ветер ощутимо пробирал сквозь куртку и термобелье. Слава угадал, что он тут лишний и его присутствие создает помеху между сейдом и девятерыми. Так же он каким-то шестым чувством понял, что старик догадывается о помехе.
Потихоньку, стараясь делать минимум движений, Слава принялся отползать от сейда. Но неловко соскользнула нога и покатился камень. Старик издал глухой возглас.
«Конец мне», — подумал Слава, вскакивая и устремляясь по тропе вниз — к морю и палаткам.
Он позвоночником ощущал, что за ним мчится страшная безмолвная погоня. Девять теней преследовали его, словно лося или оленя. Слава бежал, про себя благословляя тот день, когда он бросил курить и начал бегать в парке.
Но те, что гнались за ним, были хоть и не настолько быстрыми, но гораздо более выносливыми и упрямыми. Их воля была закалена веками и ветрами Севера, и они не знали других поражений, кроме смерти. Только ей они могли уступить.
Задыхаясь, Слава мчался по скользким скалам, скорее угадывая, чем видя дорогу, положившись на силу своих ног, качество трекинговых ботинок и инстинкт самосохранения.
Но тех, что за спиной, было девять, и они загоняли его, окружая, к обрыву. Слава метнулся в сторону и едва успел затормозить — впереди распахивала мягкие ладони пропасть. Он вздрогнул, развернулся, чтобы встретить преследователей лицом к лицу, и проснулся, хватая ртом воздух.
Он лежал на краю скалы, и одно неверное движение могло привести к падению. Слава быстро сел, отодвинулся от обрыва и протер руками лицо.
Справа в небе висел бледный полумесяц, слева над серо-стальными водами наливался брусничным соком рассвет. Издалека, от берега донесся женский визг. Слава снова вздрогнул — он понял, что именно этот пьяный пронзительный визг его и спас, разбудив в последний момент.
Поднявшись на ноги, Слава взглянул на девять каменных силуэтов — они всё так же ждали ответа на свою мольбу. Невольно перекрестившись, Слава начал спуск. В этот раз он попал на более короткую тропу и спустя всего двадцать минут оказался у своей палатки.
Из трех соседних раздавался дружный храп. Во сне тетки солировали куда слаженней, чем наяву.
Правда, не все храпели в теплой тесноте. В прозрачной, тронутой алым воде плескалась Анфиса. Волосы ее прилипли к обнаженным плечам. В рассветном сиянии они казались не рыжими, а красными, словно у сказочной северной русалки. Анфиса поднялась из воды и обернулась, лукаво улыбнувшись мужчине.
Слава увидел, как на ее белой высокой груди дрожит, переливаясь алым и золотым, ожерелье из капель.
И подумал: «А какого вообще черта я из себя монаха строю?».
Он быстро сбросил с себя ненужную одежду и с разбега бросился в ледяную светлую воду. Взлетевшие высоко брызги перемешались с веселым женским визгом и первыми лучами солнца.
Москвич
Илья Петрович жил в Серпухове. Это как из Москвы в Тулу ехать, самый конец Московской области. Переехать в столицу он никогда не думал, потому что не переносил шум и мельтешение толпы, а любил свои помидоры и участок в восемь соток с яблонями и вишнями.
Но в Москву, конечно, частенько наведывался. В этот раз поехал к врачу в платную клинику, потому как последний нефролог из муниципальной уволился, послав проклятья в адрес Минздрава.
Перед поворотом на нужную улицу увидел он длинную, как верлибр, очередь. А наши люди по природе своей никак не могут два события пропустить: очередь и драку. Обязательно присоединятся.
Илья Петрович пристроился за женщиной в алом платье с золотыми цветами и навострил уши. Женщина шепотом обсуждала с соседкой конечный пункт стояния: от всего поможет, даже от онкологии. Такое упускать не хотелось, и он терпеливо двигался вместе с очередью сначала вдоль забора, затем за угол дома, затем по тесной лесенке в подвал.
В подвале воздух лип к коже, а от скученности тел перед глазами поплыли темные пятна. Мимо прошел мужчина, державший в руках непрозрачную банку с плотной крышкой. Надпись на этикетке предупреждала: «Хранить в безопасном от детей месте», а рядом пестрела разноцветная картинка снегиря. Увиденное дела не проясняло.
Илья Петрович приподнялся на цыпочки и увидел: за столом сидел мрачный человек, а перед ним стояли загадочные банки. Человек помавал над банкой руками, а потом подавал её первому в очереди. Взамен человек клал в коробку деньги и уходил. Все происходило в полной тишине.
— Это что, Кашпировский?! — громко спросил Илья Петрович и рассмеялся.
Очередь зашикала.
— Какой Кашпировский, вы с ума сошли? Он же умер, — сердито посмотрела на него соседка.
— А кто это!? — не унимался Илья Петрович.
— Целитель.
Женщина попыталась испепелить Илью Петровича взглядом, но он устоял.
— Неужели вы верите в эту чушь?! — вопросил Илья Петрович. — Вы, взрослые люди с высшим образованием?
Из очереди выдвинулся гигантский мужик с необъятными плечами. Глядя на его мощные кисти и светлую бороду, Илья Петрович с ужасом подумал: «Сибиряк».
Но мужик оказался из Ростова. Он вывел Илью Петровича на свежий воздух и сказал:
— Иди, иди, тебе не надо. У вас, москвичей, и так все есть.
Продышавшись, Илья Петрович махнул рукой и пошел в поликлинику. Там выяснили, что внутри у него ничего плохого нет, назначили витамины и отпустили восвояси.
Осчастливленный Илья Петрович отправился на вокзал, взял бесплатный билет до Серпухова и два часа трясся в электричке между двумя бабками с рассадой. Про себя он решил, что в Москву теперь не поедет минимум полгода.
