Полтора месяца назад в социальных сетях наш журнал провёл конкурс малой прозы. Троих победителей мы напечатали в прошлый раз. В настоящем выпуске #магнитного_момента опубликованы ещё четыре лауреата — Татьяна Панова, Анна Ерошенко, Лариса Чайка и Ольга Кузьмина. Итак, победили семь человек. Меньшее количество мы отобрать не смогли, в конкурсе участвовало сто пятьдесят рассказов, уровень их оказался достаточно высоким.
Рассказ Татьяны Пановой — о реке, о поющих рыбах, которые не хотят умирать, об их спасении. О тонких мистических связях между звёздами и людьми. О том, что в детстве такие связующие импульсы ощущается намного сильнее и что не все дети злы и бездушны.
«Вечный кок» Анны Ерошенко тоже посвящен водной стихии, точнее, суровой жизни морских пиратов. Но в действительности речь идет о переселении душ и бытии как таковом. Кто-то воспринимает теорию метемпсихоза как древний миф, но как знать, кем в прошлой жизни был ваш коллега по работе…
Есть ли душа у вещей? Может, и есть, если они долго живут рядом с людьми, пусть хоть её частичка. Об этом рассказ Ларисы Чайки «Комод». А жизнь вещей намного длиннее, чем у людей. Вот бы порасспросить о прежних временах у старинного радиоприёмника и у древнего комода. Они явно видели и слышали многое…
Ольга Кузьмина пишет о том, что двери бывают разные. За какие-то мы так никогда и не попадем, а из-за некоторых можем и не вернуться. Не всё в этой жизни заканчивается плохо. Счастливый финал иногда случается, потому что и добро имеет силу. Оно не победит, конечно, зло, но кого-то может отвратить от злодейства. Таков рассказ «За дверью».
Михаил Квадратов
Татьяна Панова // Случай на рыбалке
Рыбы пели. Толик слышал их голоса и жалел о том, что пришел с дедом Геной на ночную рыбалку. На душе посасывало от непонятной тоски. Так бывало, когда он голодный бегал весь день во дворе, а когда возвращался домой, то ещё долго ждал бабушкиного ужина. Однако в этот раз Толик навернул тарелку гречневой каши с маслом и слопал ещё пару пирожков с капустой. Нет, это не голод посвистывал где-то сверху под ребрами. Это что-то другое.
Дед Гена как будто не замечал, что происходит с напарником по рыбалке. Он проверял, закипела ли вода в котелке, деревяшкой шевелил угли в костре и напевал себе под нос что-то бодрое и весёлое.
Толик попытался отвлечься и начал считать звёзды. Одна, две, три, четыре… Звёзды не давали себя считать. Вместо того, чтобы спокойно ждать на месте, они танцевали, прыгали с места на место или прятались за невидимыми на ночном небе облаками. Толик не сдавался. Человеку, если он захочет, всё подвластно. Даже небо. Полетел же Гагарин в космос! Вот и Толик с задачей справится. Хаотичное движение в небе прекратилось. Звёзды то ли устали, то ли услышали настойчивый призыв мальчишки и застыли блестящими пуговицами на чёрном кителе неба.— Тридцать шесть, тридцать семь… Ой! — Толик подскочил и растерянно оглянулся по сторонам. Звёзды в небе сложились в фигуру рыбы. Длинное тело с острыми плавниками и вытянутым носом. Может быть, это щука?
— Щука. Чую — она! Сейчас как раз проверим мордушку, которую я давеча сам сплёл, — услышал Толик голос деда Гены. — Она! — воскликнул старый рыбак и позвал Толика, — глянь, Анатолий. Попалась. Щучка. Молоденькая ещё совсем.
Толик нехотя поплелся к зарослям камыша. Он чувствовал, как лунный луч светит ему в затылок и проникает до самого донышка души, где наверняка жила совесть.
— Луна — она со звёздами заодно, — подумал Толик и ухватился за край плетёной морды-ловушки. На дне её виднелась худая рыбина.
— Дед Гена, может… Ну её, — попросил Толик и почувствовал, как невидимая рука отпускает из тисков сердце.
— Что значит ну? — спросил дед Гена и нахмурил седые брови.
— Не будем её на уху пускать. Не надо, — тихо произнес Толик, — я всё равно есть не смогу.
Дед Гена опустил руку, и мордушка наполовину ушла под воду.
— Грустно ей, поёт она. Да так, что на душе противно, — выпалил Толик и поднял глаза на деда Гену.Старый рыбак молчал. Он смотрел на чернильную воду реки и слушал редкий плеск мелкой рыбешки.
— Вместо ухи будем жижку с картохой и крупой хлебать? — усмехнулся старик и, не дождавшись ответа Толика, начал переворачивать мордушку набок.
— Помогай, что стоишь, — без злости прикрикнул дед Гена, — рыбы у него поют, плачут. Эх ты, добрая душа. Что из тебя такого вырастет, интересно.
Толик помог старику отпустить щучку на волю…
Суп получился густой и наваристый. Дед Гена закинул в котелок побольше укропа и петрушки — для запаха. Ели молча. Толик немного стеснялся заводить разговор про рыбалку. Он дул на ложку с горячим супом и смотрел в небо. Звёзды наблюдали за людьми и уже и не загадывали ребусы про рыб.
Река молчала, а рыбы больше не пели. Лишь время от времени они выпрыгивали из воды и звучно плюхались в реку.
Анна Ерошенко // Вечный кок
— Мокрую селёдку мне в сапог! Какого Кракена ты делаешь в камбузе?
— Да я это… — матрос замялся, пытаясь хоть как-то скрыть факт дожёвывания пищи за щекой.
— Жрёшь, свинья? А разве ты слышал обеденный сигнал? — кок явно злился. — Или у тебя растущий организм и тебе больше всех надо? А?
— Что за шум, а драки нет? — вмешался боцман.
— Это вор! Вор! — не унимался кок, тыкая пальцем в матроса.
— Да я всего-то одну котлетку взял… — оправдывался матрос.
— Сегодня одну котлетку, а завтра что? Крысятничать у своих — это вообще последнее дело!
— Ладно тебе, Фрэд, ну взял он котлету, будет в наказание драить палубу. Не убивать же его в самом деле.
— Да… — кок глубоко вздохнул.
— Поизмельчали нынче пираты. Вот в наше время…
— О, ну ты опять?
— Нет, ты послушай, и этот вор пусть тоже послушает. Вы молодые ещё, жизни не знаете. Мы, иллирийцы, всегда были первоклассными мореходами и корабелами, а о наших пиратских замашках не знал разве что ленивый или дурак. А какие либурны мы строили! Такое судно могло принять на борт до ста двадцати человек. В Коринфии в нашем распоряжении было семь доков, военный арсенал и целая крепость. А тактика морского боя? Что могут современные пиратишки? А вот мы всегда придерживались единой стратегии: нападали на одного противника, как правило, группой по четыре корабля, таранили его и брали на абордаж. На воде нам просто не было равных! А сейчас что? Смотреть на вас тошно…
— Ладно, Фрэд, завязывай. Мы пошли.
— Идите, идите…Боцман с матросом вышли из камбуза.
— Что там у вас? — поинтересовался капитан.
— Да Фрэд опять свои байки травит, бредит про иллирийцев… Зачем мы вообще его держим? Мало на свете коков?
— А ты пробовал его рагу из тунца? То-то же! Вот и молчи. Пусть болтает, тебе-то что.
(Тем временем в камбузе)
— Ну что, великий Бардил — царь Иллирии, хотел вечной жизни? — бормотал себе под нос старик. — Так получай, идиот! Я ведь всего-то хотел не сдохнуть в битве с Македонским, мне на тот момент уже девяносто стукнуло! Шутка ли! Вот и попросил местного колдуна, а он взял и согласился. Да только вот оказалось, что вечная жизнь — это не привилегия, а проклятье. За свои желания надобно платить, дорогой Бардил. Теперь приходится каждые десять лет менять судно, чтобы никто не задавался вопросом типа «Чего этот дряхлый дед никак не помрёт?» Тоже мне вечный кок нашёлся. Как же я устал, кашалот меня проглоти! Кок стукнул кулаком по столу, а затем взял нож и как ни в чём не бывало продолжил разделывать рыбью тушу.
Лариса Чайка // Комод
В одной антикварной лавке, что в Свечном переулке, жил почтенный комод.
В один сентябрьский день в лавке появился ламповый радиоприёмник и поселили его на тот самый почтенный комод. Как только в лавке гас свет и антиквар поворачивал в двери ключом, защёлкивая замок, в лавке начинались разговоры по душам.
Совсем другая жизнь.
— Здравствуйте, молодой человек! Это я Вам, любезнейший. Мы с Вами теперь соседствуем, — сказал почтенный комод.
— Здравствуйте, а за молодого человека отдельное спасибо, — ответил радиоприёмник. Не такой уж я и молодой.
— Вы чьих будете? — спросил почтенный комод красного дерева.
— Да уже давно ни чьих. Жил когда-то в одной профессорской квартире. С «Мосприбора» я. Пятидесятых.
— А Вы чьих будете? — спросил он уважительно.
— Я, любезнейший, из доходного дома Англаресса, что в Сапёрном переулке.
Я ещё из позапрошлого века. Жил в доме с лепниной. Каменный, пятиэтажный, на подвалах, крытый мезонин. Кто только не владел домом, а я всё стоял и стоял в большой комнате и наблюдал. Наблюдал, как в доме появлялись дети, жены, мужья. Как появлялись новые хозяева. Я всем был по вкусу и после, когда дом в коммуналки превратили. Вначале всё разделили перегородками на маленькие клетушки, после в двух- и трёхкомнатные квартиры переделали, да только всю красоту дома изничтожили. Нелепые потолки, изразцовые печи, анфилады — утрачено всё. Сделали ремонт безобразно. А в аккурат после этого ремонта меня и свезли в эту лавку, не вписывался я в ихнюю новую жизнь. Вот всегда вписывался, не одно столетие, а после не вписался. С тех пор тут и живу. Думаю, уж навсегда. Сам-то я этого уже не видал, а вот стул один к нам привозили из нашего же дома, он мне и рассказал. Как печально.
— А как вообще тех, кто помоложе, забирают в новые дома новые хозяева? — спросил радиоприёмник.
— Я живу на этом свете и в этой самой лавке так долго, что помню то, что другие не видели и не знали, — комод тихонько покашлял. — Жители лавки менялись, кто-то приезжал и вскоре уезжал к новым владельцам, счастливчик. Крупные жители чаще здесь поселялись надолго. Когда тебя заприметят и выкупят — это вопрос.
— Вот как, — вздохнул радиоприёмник.
Почтенный комод его приободрил:
— Да ты не дрейфь, может, и тебя заберут.
— А мне не так уж и хочется уезжать. Мне с Вами интересно беседовать, очень. Будем с Вами соседствовать.
Комод снова тихонько покашлял:
— Сквозняки проклятые. Да и Вы приятный, воспитанный сосед, сразу видно — интеллигент. Не то что эти новомодные хрустальные вазы да бокалы. Столько от них шуму здесь.
— А расскажите, пожалуйста, ещё про жизнь в позапрошлом веке. Про людей в Вашем доме. Истории. Я очень люблю истории. Раньше я сам их всем рассказывал, а теперь что-то во мне сломалось. Нет больше голоса, и я с возрастом понимаю, что больше люблю слушать.
Комод тихонько захрапел.
— Интеллигенция, — подумал ламповый приёмник. — Даже храпит тихонько. Вот мне повезло, что не с хрустальными вазами рядом.
Ольга Кузьмина // За дверью
Нарисованные двери появлялись повсюду: на стенах, заборах, памятниках… Большие и маленькие, круглые и арочные. Все выглядели так, словно нарисованы мелками, но смыть их не получалось ничем, даже из брандспойта. Полицейские сначала ловили неведомого шутника, потом бросили это дело. Толкиенисты дежурили возле дверей, бормотали «mеllon», стучали, но ничего не происходило. Сергей на двери особого внимания не обращал, но в тот вечер после работы остановился возле бетонной стелы полюбоваться на новое граффити. Нарисованный шкаф получился совсем как настоящий, вот-вот заскрипит.
— Почему они не открываются?
— Что? — Сергей непонимающе уставился на мальчишку, появившегося невесть откуда.
— Я всё делаю правильно, а они не открываются! У меня уже мел заканчивается! — мальчишка потряс деревянной коробкой. Внутри перекатывались цветные мелки.
Одет он был странно: в красную куртку и берет с петушиным пером.
— Это ты нарисовал? Да ну, гонишь… — Сергей замолчал, разглядев, что ноги у мальчишки мохнатые, с раздвоенными копытами. — Ты… фавн?
— Бес я! — мальчишка приподнял берет, показав рога. — А тебя я сейчас в кочку превращу, чтоб не обзывался. С места не сойдёшь, пока мхом не обрастёшь!
Сергей обомлел, почуяв, как ноги прирастают к асфальту. Бес фыркнул и легонько толкнул его.
— Ладно, не превращу. Только скажи, почему они не открываются?
— Да откуда я знаю!
— Ну всё, — бес хлюпнул носом, — съедят меня теперь!
— Да погоди ты реветь, — Сергей неловко похлопал его по плечу. — Может, это потому, что ты рисуешь придуманные двери? И все знают, что на самом деле их нет? Вот если бы ты нарисовал реальную дверь…
Бес прищурился. У Сергея что-то щекотно шелохнулось внутри. Бес довольно кивнул, достал зелёный мелок и быстро, уверенными штрихами нарисовал на стеле новую дверь. Ту самую, из детства Сергея. Она всегда была заперта, а ключ бабушка прятала. Серёжка заглядывал в замочную скважину, но почти ничего не видел. Только плясали пылинки в луче света из маленького окошка в дальней стене и пахло летом. Сергей взялся за латунную ручку, потянул и зажмурился от хлынувших изнутри солнечных лучей. Он засмеялся и шагнул за порог. Дверь за ним закрылась.
— Наконец-то! — Из-за стелы скользнула тень со змеиными глазами. — Зачёт, можешь возвращаться.
— А это? — бес кивнул на дверь.
— Как только ты уйдёшь, всё исчезнет. А тот лопух останется замурованным в бетоне. Прекрасная работа, мой мальчик.
Тень исчезла. Бес постоял, кусая губы, потом приоткрыл дверь. В светлой кладовке сидел на полу мальчишка лет десяти и, жмурясь от удовольствия, ел из трехлитровой банки варенье. Рядом лизал солнечную лужицу рыжий щенок.
— Одуванчиковое! — сказал Серёжка. — Хочешь?
— Хочу, — беззвучно ответил бес. У него тоже был щенок, но его съел учитель. Потому что дружить нельзя.
«Когда я уйду, это всё исчезнет. Если уйду».
Бес переступил порог и закрыл за собой дверь. А потом они втроём доели варенье, и бес нарисовал новую дверь на стене под окном — в мир, где совсем нет теней со змеиными глазами.
