Алена Бабанская. Медведи средней полосы. — Екатеринбург: Издательство «Евдокия», 2023. — 132 с.
Начинаешь читать книгу Алены Бабанской «Медведи средней полосы», и первое, что бросается в глаза — метаморфозы. Туча превращается в оркестр, кресло — в лебедя («В огороде мокнет кресло / Белые сложив крыла.»), чайник — в сумасшедшего «патриота», сбежавшее молоко — в (потерянное) время, а швейная машинка — в революционный пулемет:
Храбрый портной не сбивается с ритма,
Без остановки вращается втулка,
Шьет, где опасно раскроено бритвой.
Стук в пустоте разлетается гулко.
…
Мимо струится вода дождевая.
А в ателье не смолкает работа.
К старому миру жизнь пришивают.
Шелковой нитью, кровью и потом.
Быстро взлетает самолет и земля превращается в стеганое пэчворк-одеяло, и все наши жизни становятся игрушечными. И чувства они вызывают соответствующие — сплав ностальгии (высокой поэзии) и грустной иронии (к игрушкам ведь никак нельзя относиться серьезно). Заметнее всего этот сплав в стихотворении «Дремлют сад, огород и так далее…», где соседствуют две строчки, которые, кажется, ни коим образом не могут соседствовать: «Спит плотина на речке в огнях / Спят в корове продукты молочные». Читатель представляет себе речную плотину, крепко спящую в теплом одеяле огней — и тут же, с размаху, «приземляется» спящими «молпродуктами», а потом стих снова взлетает в метафизику: «мир иной, не помянутый мной» Бабанской перекликается с ахматовской «дорогой не скажу куда». Этот прием Алена блистательно повторяет вновь и вновь, создавая неповторимый авторский стиль:
Зависнешь на обшарпанном вокзале,
Где женщины с горящими глазами,
…
Ругаются у кассы, точно чайки.
Но царственный кассир не отвечает,
Не шевелит надменною губой,
Как будто бы он шарик голубой.
Сцена у вокзальной кассы рассматривается с расстояния вечности («и вечностью из форточки разит»), становится «игрушечной», царственный кассир превращается в голубой шарик (то ли лопнет в следующий момент, то ли улетит, сольется с голубым небом, исчезнет навсегда), потому что билетов-то все равно нет, а значит и страсти наши напрасны.
В стихотворении «Надо идти за спичками и за солью…» лирический герой буквально просит Господа пронести смертную чашу мимо, а вместо этого заказать ему песню «В рабочий полдень» и передать привет старикам и детям. Автор, признавая свою неспособность осмыслить такие эпические категории, как жизнь и смерть, свой страх перед «высокими материями», упорно переводит разговор с Богом на уровень «спичек и соли», «света и воды», песни, заказанной по радио и т. п. («А всего-то надо немного снеди…»)
Однако скромность эта лукавая. Автор только прикидывается дурачком, словно браконьер перед полицейским урядником. Молодость, родных, воспоминания — все отберет неумолимое время. Вот и извивается поэт ужом, лукавит, привирает, темнит, прибедняется — только бы сохранить свои скромные сокровища подольше. На прямой бунт Алена Бабанская не отваживается или неспособна, это не ее стиль.
Трудно круглому быть квадратным.
Проще котиком, птичкой, заей.
Мама, как я хочу обратно!
Мама знает.
Бунт изменяет бунтовщика и, увы, не в лучшую сторону. Когда перейдена определенная черта, нет возврата назад и абсолютный «хэппи энд» невозможен уже в принципе.
Чапаев скачет в пустоте
И шашкой машет.
И там, и там гора из тел,
Чужих и наших.
Сжигает села и мосты,
Ведь он — Чапаев.
Но пустота от пустоты
Не отступает.
Чапаев мчится во весь дух
Судьбину встретить.
Но выживет один из двух.
И это третий.
Терпила же может утешаться тем, что «если вытащить иголку, то будет тихо и не больно» — так снится насаженной на иглу бабочке:
Пускай нас били и ломали,
Чтоб каждый с виду был нормален,
Мы запирали в сундучок:
Ты — скрипочку, а я — смычок.
Но если вытащить иголку,
То будет тихо и не больно.
Такая будет благодать,
Что можно скрипочку продать.
И опять автор, словно дальнозоркий человек, отдаляет предмет рассмотрения, чтобы видеть четче. Давайте рассматривать насекомых! Это с точки зрения Крылова стрекоза и муравей — классовые антагонисты. По мнению Бабанской «Стрекоза и муравей / Голы, босые», одинаково нищие, но помещены в какой-то вневременной, доисторический «любовный бульон»:
В этих лиственных лесах,
В этих смешанных,
Точно гирьки на часах
Мы подвешены.
В голове моей ку-ку,
Стрелки сложены.
Подойду к боровику
С острым ножиком.
Костяника по траве
Красной россыпью.
Стрекоза и муравей
Голы, босые.
Все исполнено любви —
Место дикое.
Мне на мокрый дождевик
Время тикает.
Подбираясь к середине книги, к «медведям средней полосы», мы начинаем догадываться, какие такие сокровища пытается спасти Алена Бабанская от урядника-времени.
То березка, то рябина,
Стрекотание дождя.
Стала мама нелюбимой,
В садик за руку водя.
Потому что шапка жала,
Да и в садике тоска.
Так ору я — маму жалко —
Бьется жилка у виска.
Тут (внезапно, да?) я хочу обратить ваше внимание на то, как сделан процитированный текст. Обратите внимание на рифмы («рябина — нелюбимой», «жала — жалко»), на то, как заиграла заезженная цитата («То березка, то рябина»), иллюстрирующая тут движение, дорогу в садик. Обратите внимание на скупость средств и полноту нарисованной картины («шапка жала, да и в садике тоска»).
Эта книга Алены Бабанской — самый интересный, впечатляющий и запоминающийся поэтический сборник из тех, что я прочел в последние годы. В последний раз такое же впечатление произвел на меня кабановский «Бэтмен Сагайдачный», а с тех пор прошло уже более десятилетия.
Михаил Шерб
Михаил Шерб родился в 1972-м, в Одессе, окончил физфак ОГУ, с 1994-го — в Германии, окончил Дортмундский технический университет, работаю программистом, женат, сын. Публикации в журналах «Дружба народов», «Интерпоэзия», Homo legens, «Крещатик», «ШО», «Эмигрантская лира» и других. Призер чемпионата Балтии-2014, фестиваля «Эмигрантская лира»-2013.
